Проклятье чувствовать

Какаши словно сходит с ума. Десять минут назад ему казалось, что все его помыслы исключительно чисты и прозрачны, но сейчас он смотрит в запотевшее зеркало и пугается. Протягивает руку, стирая невесомые капли воды, но ничего не меняется — он всё так же отвратителен сам себе. Вчера у него было чёткое представление о хорошем и плохом, он точно понимал, как нужно поступать, а как не нужно, но сейчас он словно перешагнул не на ту сторону. А может просто очнулся ото сна, в котором был на стороне света. Может он всегда был тут — как иначе можно объяснить эти захлёстывающие с головой ненормальные мысли или желания. И к кому? К похитителю детей, которого он в своей голове видит — умереть не встать. Недавно был примерный план по тому, как поступить, куда копать, что искать, а сейчас он словно одуревший от бушующих гормонов подросток, спутавший их с чем-то большим и важным. Как доверять себе, когда каждую минуту меняются приоритеты, когда не можешь отличить правильное от неправильного, когда не помнишь себя пару дней назад, когда всю жизнь сидел на таблетках, меняющих восприятие. Что из того, что осталось — он, а что всего-лишь искажение сознания? Может на самом деле он уже давным-давно пускает слюни в одной из комнатушек лаборатории Орочимару, а всё, что происходит — всего лишь мираж, созданный его больным мозгом? Какаши снова выкручивает кран с холодной водой, запуская руки под ледяную струю. Держит, пока они не начинают основательно покалывать, умывается — но это не помогает. Горячечный жар пропитал лицо, пропитал всё тело, окутал липким потом, с которым не справился даже такой же ледяной душ. Трель дверного звонка прерывает размышления так внезапно, что Какаши вздрагивает. Он первый раз провёл с Обито так много времени, и мир по ту сторону казался настолько реальным и живым, что теперь собственная квартира кажется гораздо менее настоящей. Если вообще вокруг Какаши есть что-то настоящее. И если внутри него оно есть. Ладно, рефлексии можно предаваться бесконечно. Какаши вытирает лицо, и шлёпает босыми ногами к двери, у которой уже радостно виляет хвостом Буру. Иногда Какаши нестерпимо не хватает тявканья Паккуна — оно так хорошо разгоняло тишину вокруг, не давало раз за разом проваливаться в свои мысли. Буру же словно наоборот поощряет их — может бесконечно долго сидеть и смотреть на то, как Какаши сходит с ума в своей голове. — Привет, хулиган, — подмигивает Куренай, проходя в квартиру. Перекладывает папки в одну руку и свободной треплет радостного пса за ухом. — Рассказывай. Только сделай мне сначала чайку. А, возможно, и попкорн. Да, если бы была хоть малейшая возможность рассказать ей, что на самом деле творится в голове Какаши — ей бы определённо попкорн понадобился. Щедро политый валидолом. — История максимум на чай, — невозмутимо врёт Какаши. Куренай сложно врать — она всё также смотрит прямо в душу, но сейчас соглашается не копать и не давить: садится за стол на кухне, раскладывая перед собой бумаги, и терпеливо ждёт, когда Какаши соберётся с мыслями и начнёт. А собраться с мыслями ещё сложнее, чем кажется — сейчас даже многолетняя натренированная выдержка не помогает. Сознание мечется с факта на факт, отказываясь складывать их в единую адекватную картину. Как рассказать свою версию, не выставив себя окончательным психом? Как выпутаться из всего этого — и имеет ли он на это право? Помнится, ещё вчера он собирался смиренно сдаться властям и принять наказание, если это действительно он стрелял в Хашираму. Но вчерашним же вечером все приоритеты перевернулись с ног на голову, а сегодняшним утром — перевернулись опять. От этих кульбитов их так растрясло, так расколбасило — что выделить сейчас самое главное не получается ни в какую. Мысли бурлят в голове, толкаются друг о друга, отказываясь выстраиваться в хоть какое-то подобие порядка. Разрывают голову. Чайник щёлкает, выключаясь, выпускает свои пузырьки наружу, а из головы они никуда не деваются. — Расслабься, Какаши. Просто расскажи, что можешь, или что считаешь нужным. Какаши наливает чай, кидая туда две ложки сахара, размешивает, берёт кружку и аккуратно ставит её перед Куренай, чтобы не уделать разложенные бумаги. Садится напротив, подбирая под себя ногу. Вздыхает тяжело-тяжело, но отвечать всё-равно нужно. — Не знаю, что сказать. — Хотя бы, что это был не ты. Лицо горит, мозг основательно прокипятился, но никак не перестанет кипеть. Какаши сдавливает голову руками, но это не помогает. Так хочется сбежать отсюда куда подальше, сунуть голову под ледяную воду, пока все мозги до основания не проморозит. Может хоть тогда полегчает. — Это был не я. Хотя косвенно он всё равно виноват. Ну, или Обито. Но управлял-то Обито его телом. И это их общая связь, их общая вина. Куренай всё-таки бурлит его внимательным взглядом, словно в черепную коробку проникнуть хочет — хотя если бы там что-то было можно разобрать, Какаши бы может и сам рассказал. Опуская, разве что, паранормальщину всякую. — Уже хорошо. А знаешь, кто? Сложный вопрос. Знает, но как это объяснить? И стоит ли вообще светить связь или хотя бы какое-никакое знакомство с тем беглецом? Он уже соврал полковнику — ещё в самом начале, ещё когда не понимал, почему скрывает правду о человеке, который пытался его убить. Но тот сейчас не только нить, которая связывает воедино частички пазла вокруг Хаширамы, Мадары и Орочимару. Он — враг врага. Могущественного врага, против которого Какаши в одиночку бороться не сможет. И даже вместе с Обито не сможет, и с Куренай, и с Минато — на его стороне всё равно слишком мало людей, так что каждый — на вес золота. По всем правилам чёрно-белого мира, он должен сдать И-сана, но он же уже решил, что он не на белой стороне. Так что гулять так гулять, а там будь, что будет. — Нет, — эта маленькая ложь тоже даётся легко. Может потому, что он уже относительно наметил свой новый путь на этой войне, а может потому, что Куренай всё равно ни на минуту не верит ему. Она отпивает чай, оставляя на кружке лёгкий след помады. Смиренно вздыхает. — Ладно, тогда будем работать с тем, что у нас есть. Она просто повторяет историю Какаши, которую он напридумывал вчера, — встречался с информаторами: на частной территории с Хаширамой, который был бодр и относительно здоров, когда Какаши уходил; и с другим информатором, чьё имя он пока не готов называть. Неловко же будет, если вскроется, что один из его вчерашних «информаторов» — разыскиваемый Мадарой преступник, а заодно он и подстрелил второго «информатора» Какаши. Про Хашираму тоже толком расписать нечего: информатор сам с ним связался, он пришёл, но никакой конкретной информации от него получить не удалось. Хаширама, видите ли, на голову слаб. — И давно? — хороший вопрос. По словам Обито давным-давно, а виноват в этом его обожаемый Мадара. Но это, конечно, тоже нельзя говорить. Наверняка и знать это было нельзя. — Всегда таким был, — пожимает плечами Какаши. — Сколько его знаю. — А сколько ты его знаешь? Ложь накладывается на ложь, и Какаши уже сам чувствует, как плывёт в своей истории. Уже непонятно, что можно говорить, а что нет, и как сделать, чтобы эта история была хотя бы относительно похожей на правду. — Какаши, — голос Куренай становится строгим, не терпящим возражений, и приходится послушно вытянуться в струну, внимая. — Я не только твоя подруга, я — твой адвокат. Расскажи мне всё, и мы оставим из этого ту часть, которая нужна для того, чтобы тебе не предъявили обвинений в суде. Идёт? Сложно рассказать прям совсем всё, но раз это тайна между адвокатом и клиентом, а Какаши и так безоговорочно ей доверяет — может и стоит попробовать. — Просто снять обвинения в суде будет недостаточно. С Хаширамой я познакомился только вчера, но он — любовник Мадары, который плетёт очень тёмные делишки с Орочимару. И он правда немного… сошёл с ума уже давным-давно. Не без помощи Мадары, кстати. И Орочимару. Вышло сбито, скомкано и, возможно, не совсем понятно. Но зато правда, хоть и далеко не вся. Куренай откладывает ручку, которой делала заметки, и трёт переносицу. — Полковник Мадара и Орочимару из исследовательского института? Какаши кивает в ответ, внимательно наблюдая за её реакцией. Куренай профессионал своего дела, по крайней мере она и правда сможет сделать его историю более правдоподобной и хотя бы частично отзеркалить от него внимание Мадары. — Большие шишки. Есть конкретные обвинения? Какаши снова кивает. — Куча. Но сейчас это к делу не относится. Она зарывается рукой в волосы, растрёпывая их: — Как знать. Копает под тебя Мадара и правда усиленно. И к себе в управление перевёл неспроста, и слежку к тебе приставил. Что удивляешься, я же адвокат — вынюхивать такое для меня проще простого. Да и у меня есть свои «информаторы». Она улыбается, явно намекая на всех товарищей Какаши из команды, сильно переживающих за него, а заодно на своего муженька с языком без костей. Но уже через секунду она снова становится серьёзной. Вздыхает так, словно и так знает ответ на свой следующий вопрос, спрашивает только для того, чтобы убедиться: — Это к делу тоже не относится, но… Мираи направили на обследование в институт Орочимару. Правильно я понимаю, что идти нам туда не стоит? И снова попадание — то ли это профессионализм, то ли просто материнская чуйка, это и неважно. Он и так собирался предупредить об этом. — Не стоит. И… следите за ней внимательней. — Да, ты уже предупреждал. Конечно будем. Больше такого не произойдёт — теперь у неё круглосуточные няньки с пушками. — Она, наверное, ужасно им рада, — отчего-то становится забавно. Хотя может это всё просто истерическое. От напряжения, которое выросло до предела, но всё продолжает и продолжает нарастать. От безысходности, которая маячит перед глазами, от тумана, который скрывает правильные решения и правильные поступки, скрывает путь, по которому Какаши должен пройти. Но от того, что он посвятил Куренай хотя бы в часть всей истории — уже легче. — Да, ей весело. — Прости, Куренай, я попытаюсь разобраться со всем как можно скорее, но не уверен, что это выйдет так быстро. Она протягивает руку, касаясь ладони Какаши, сжимает крепко: — Быстро и не надо. Это очень могущественные противники, и если ты действительно планируешь их в чём-то обвинять, то тебе нужно подготовиться по всем фронтам. От поддержки, оказывается, настолько легче становится. Какаши уже словно и забыл, что он в этом мире не один — это из-за одиночества Обито его бросает из крайности в крайность. Но на стороне Какаши есть люди, которые его поддержат, помогут, если нужно — защитят. Встанут с ним плечом к плечу на войну. Только к этой войне действительно нужно подготовиться получше. — Мы можем подключить Асуму и остальных. — Знаю. Но для начала мне нужно ещё время. И, заодно, не угодить в тюрьму. Куренай улыбается ободряюще: — Ну, это уже по моей части. Чтобы ты угодил в тюрьму — мы явно не хотим. От этого точно никому легче не будет. — Мне будет, — сердце в грудине делает кульбит, активизируя подостывший жар, который снова расползается по венам, разогревая тело в считанные секунды. Пора бы, наверное, уже начать привыкать, но Какаши от неожиданности всё равно вздрагивает, оборачиваясь. Прошла всего пара часов с их весьма неприятного расставания, но за это время Какаши уже столько раз переосмыслил свою жизнь, столько всего передумал, десять раз возненавидел себя за несдержанность и сотню раз пристыдил. Обито стоит, облокотившись на разделочный стол около раковины. Уже снова в домашней одежде — и так естественно выглядит сейчас на кухне Какаши, как будто всегда здесь жил. Обито тоже мечется — сначала не хотел иметь ничего общего с Какаши, потом упивался старой обидой, потом злился, подставлял, презирал. Внутри Обито столько всего — но он так же, как и Какаши, не может выбрать для себя единственно верную линию поведения. Поэтому пробует всё: значок Какаши и так уже под угрозой от его действий, план он свой раскрывать не торопится, в машине игнорировал старательно, потом психовал так же старательно. Теперь приглядывает, чтобы ничего лишнего не сказал? С какого момента он слышал их разговор? Или это и не требовалось — может потом прочитать всё из сознания Какаши? Да уж, к разносторонности их связи всё-таки нужно привыкать, чтобы оставить что-то из своих мыслей при себе. — А то ж ты весь полон секретов, — ухмыляется Обито. Криво так ухмыляется, и взглядом скользит по столу. От этого взгляда почему-то сбежать хочется, Какаши отдёргивает руку из-под ладошки Куренай, почему-то чувствуя себя сейчас каким-то предателем-изменщиком. Очередная неадекватная, словно вырванная из контекста мысль. Приехали. Теперь он, значит, так смотрит на Обито? — Какаши? — Куренай разглядывает чайник, на который он пялится, аж глаза выпучил, наверное. — Я набросала нашу линию защиты, почитай, как тебе? Да, сейчас явно не до разборок с Обито. Текст Куренай выглядит гораздо плавнее и приличнее, чем то, что пытался объяснить Какаши. В принципе всё осталось таким же, только деталей добавилось невесомых каких-то, вроде того, что Хаширама впервые выступал информатором, а заодно, что встречались они дома, а не на нейтральной территории потому что он болен был, и из дома уже давным-давно не выползал. Кроме того, боялся за свою жизнь — как оказалось не зря. В баре, в котором он встречался со вторым информатором — пил колу без сахара, играла какая-то электронщина, народу была тьма, на стойке танцевали стриптиз. Часть факты, часть додумки — всё равно проверить их не удастся. Место для того чтобы перекантоваться или для тайной встречи этот И-чан и правда выбрал шикарное. Но рассказ теперь хотя бы стал похож на правду. — Дьявол кроется в деталях, Какаши. Обращай внимание на детали — самые мелкие и, казалось бы, незначительные, могут выдать с головой кого угодно. Хороший совет, конечно. Они все тут слепцы, которые вперили куда-то глаза, но не видят того, что происходит у них под носом. Зецу не увидел, что Какаши общался с информаторами у него под носом. Мадара не увидел, что Какаши выследил его любовника. Минато не увидел, что начальство стоит не на той стороне. А Какаши уже и сам теряется во всём, что он не увидел или не понял. Его мысли и цели спутались в плотный клубок, разбросали вокруг кучу обрезков, непонятно за какую надо тянуть. Так что Какаши просто раз за разом тянет за красную, хотя теперь, казалось бы, ещё меньше понимает, куда это его приведёт. Какаши больше не рыцарь света, сейчас он — просто марионетка. А чья — уже и не разобрать. Куренай наставляет на то, как говорить на слушании, которое состоится завтра утром, и с тяжёлым сердцем качает головой. — Я очень надеюсь, что ты не сделаешь глупостей, Какаши. Какаши собрался делать целую кучу «глупостей», часть из них он сейчас старательно гонит от себя, чтобы не подглядел Обито, так и сверлящий его взглядом. Куренай поднимается, собирая бумаги. Ставит кружку в раковину, и стоит сейчас прямо рядом с Обито — если бы он был реален, наверняка бы даже почувствовала его тепло. Но Обито здесь нет. — Или, хотя бы, не будешь никуда соваться один. Вот этого ему уже точно хватило — если бы он взял тогда к дому Хаширамы с собой например Гая, то ничего бы криминального не случилось. Наверняка и сам Хаширама тогда бы остался жив-здоров (относительно), и встречи с И-саном бы не произошло, и пистолет бы был сейчас при Какаши. Хотя с другой стороны, это бы означало, что за ним бы снова была круглосуточная слежка на работе, а сейчас, как у отстранённого, у него появилась куча свободного времени. — Можно в парк аттракционов, например, сходить, — язвит Обито. Да, совершенно непонятно, по какому принципу судьба выбирала, каких людей связывать. Какаши закатывает глаза так, что мышцы болеть начинают, но сразу спохватывается, что он тут не один. — Прости, Куренай. Да, конечно, больше ни ногой никуда в одиночку не выползу. — Хорошо, — расслабляется она. Протягивает руку, похлопывая Какаши по щеке, потом треплет Буру за ухом, и машет на прощанье. — И удачи тебе. Помни, мы все на твоей стороне. Просто позови! Дверь за ней хлопает, закрываясь, оставляя их с Обито и псом. Внутри столько всего противоречивого — хочется извиниться за своё поведение. Хочется наорать. Хочется двинуть Обито со всей дури, чтобы перестал так насмешливо лыбиться и засунул свои шуточки куда подальше. Какаши уже и не помнит, когда его тело и мысли разрывало столько всего. А Обито словно намеренно не даёт времени, чтобы расслабиться и всё обдумать — на кухне его уже нет, когда Какаши возвращается, и шестое чувство уверенно говорит, где его искать: стоит у стены в комнате, разглядывая начирканную прошлой ночью схему. Сосредоточенно так разглядывает, глаза сузил, пальцем даже по линиям водит. Вздыхает, подводя итог: — Не знал, что твои родители тоже оказались жертвами. Конечно не знал, Какаши и сам это понял только недавно. И вообще про связь мамы с тёмными делишками Орочимару только что узнал. А когда она умерла, Обито тоже был совсем маленьким, чтобы что-то понимать. Обито ходит вдоль схемы туда-сюда, осторожно переставляет ноги, чтобы не наступать на рассыпанные вокруг листы с делами о пропавших детях. Никак не реагирует на них, только схема его заинтересовала. — Ну, они же просто покончили с собой. Я вот тоже собирался после встречи с твоим И-саном, — получается как-то слишком ядовито. Какаши словно обвиняет Обито во всех грехах — хотя уж в этом-то он наверняка не виноват. Даже наоборот — спас его тогда. Да… если б не он, от Какаши бы только лепёшка осталась. Интересно, а что было бы тогда с самим Обито? Он бы узнал о смерти Какаши? Почувствовал её? — Учиха Изуна, — как ни в чём не бывало отбивает Обито. Даже ухом не повёл, словно его каждый день обвиняют в смерти родителей. Какаши включает мозг, обрабатывая информацию. Это же практически первый раз, когда Обито решил поделиться хоть чем-то. — Родственник Мадары? — Брат. — Не знал, что у него есть брат. Обито даже от стены отвлекается: поворачивается, удивлённо брови вздёрнув, и вдруг голову закидывает и так чисто и искренне смеётся, что Какаши этим смехом буквально к полу прибивает. — Конечно, не знал. У них тут серьёзный разговор, вообще-то, обмен информацией, все дела. Разоблачение тайн коррумпированной силовой структуры и всё в таком духе. Но мысли снова и снова утягивает не в том направлении. Значит, он и так может: по-настоящему. Смех уже заглох, но в уголках глаз Обито сложились мелкие смешливые морщинки, а сами глаза чуть слезятся от этого смеха. Какаши, кажется, никогда не видел чего-то настолько искреннего, и так нестерпимо хочется посмотреть на это ещё раз. И в жизни Обито, и в их связи, и в их городе, в их мире — везде слишком много плохого, неправильного, слишком много боли и зла. Так что сейчас так остро и сильно накрывает пониманием, как ему не хватает такой вот искренности и чистоты.