Проклятье чувствовать

В комнате Обито тоже смотрится так, словно жил здесь всегда — так естественно и чудовищно нормально. Здесь, в этом бардаке, среди разбросанных по полу бумаг, разлитого кофе, осколков битого стекла. Такая обстановка ему идёт гораздо больше, чем идеально застеленная кровать и безликая дспшная мебель. От этого мозг раз за разом соскальзывает в “а если бы”. Если бы мама не разорвала их связь. Если бы нашла другой выход. Если бы они забрали Обито к себе. Если бы, если бы, если бы… Сейчас, когда Обито ходит у стены, а на тумбочке сиротливо притулилось помятое фото с мамой, Какаши накрывает с головой стыдом и собственной виной. Хочется спрятать это фото, пока Обито не увидел его, засунуть в тумбочку, под подушку или ещё куда, лишь бы не узнал правду. Хочется счастливую семью и счастливых друзей. Хочется, чтобы мама была жива — они с Обито бы точно понравились друг другу. Хотя маму Какаши теперь почти не помнит, а Обито почти не знает — он всё равно уверен, что понравились бы. Если бы, если бы, если бы. — Ничего больше не хочешь спросить? — Обито, видимо удивлён тем, что он тут благодушно решил карты немного пораскрывать, а Какаши нахмурился и в тумбочку уставился. — Кхм, — кучу всего хочет узнать. Куча непонятного, много несостыковок, много неясностей. — Да-да. Брат. Просто удивительно, что сам Изуна об этом не обмолвился, когда его за решётку упрятали. Обито кривится: — Да он так Мадару ненавидит, что скорее всего хотел разобраться с ним сам. — Почему через Хашираму? — Чтобы тому ощутимее показалось. И… по другой причине. Карты выложены на стол, их тут словно несколько колод, а вскрывать Обито пока готов только некоторые и только в рандомном порядке. Но этого пока что достаточно. Как в любом другом допросе свидетеля — сейчас главное не давить, дать рассказать то, что тот считает нужным, а уже потом пытаться расшевелить и узнать больше. — Почему просто не пустить ему пулю в лоб? Обито трёт переносицу: — По той же другой причине. Скажем так, им очень сложно оказаться в одном месте в одно время, если кто-то из них этого не хочет. Какаши складывает два и два: — Они связаны? — В каком-то плане. — В каком? — В каком-то. Да, если бы они встретились в подростковом возрасте, они бы точно друг друга измордовали до неузнаваемости. У Какаши и сейчас кулаки чешутся, когда Обито глаза закатывает и так язвительно морщится. Ладно, он следователь, у него выдержка, опыт, все дела. Какаши пятнадцатый раз за день обещает себе, что будет вести себя сдержанно. Глубокий вдох, глубокий выдох. — Тогда что он сделает дальше? Обито плечом дёргает. — Кто знает. — Хаширама в опасности? — Ты мне скажи, — ещё и передёргивает. Какаши снова делает долгие вдох-выдох. — Ну, так как это было действительно покушение на убийство, а Мадара повтора допустить не может — наверняка у его койки в больнице охрана, через которую так просто не пройти. С другой стороны Изуна, кажется, со своими волшебными глазами куда угодно пройти сможет. С третьей — Мадара наверняка об этом знает, так что должен был как-то это предупредить. Или нет. Я не знаю. Обито ухмыляется: — Всё так. Его точно охраняют так, что Изуна не подберётся. Говорит как отрезает — дальше тему тоже не планирует развивать, так что приходится просто оставаться путаться в догадках о том, какие ещё ресурсы, силы, или люди с суперспособностями есть на стороне Мадары. Не считая того, что он полковник — и может просто поставить на вахту сто пятьдесят человек: такую толпу Изуна точно не загипнотизирует. В общем вариантов уйма, и от этого ещё яснее становится: Мадара слишком могущественен, к нему просто невозможно подобраться. — Отстой, — комментирует Какаши. Так какой у Обито план? Разрушить лабораторию изнутри с помощью той девушки? Но одной её точно не хватит. Через лабораторию достать Мадару? Но как? Вряд ли у них там подтверждающие связи документы, обличающие Мадару, имеются. Обито говорил, что справедливость уже начала своё движение, но сейчас он здесь — явно неспроста. Вынюхивает, что узнал Какаши, узнаёт, есть ли что-то, что может ему помочь. Потому что его сил ему точно не хватает. Но просить и спрашивать он, судя по всему, вообще не умеет. Так и стоит у стены, губами шевелит, не понять, что там бурчит себе под нос, но вопросы не задаёт. Какаши проходит в комнату, и садится на кровать, вполоборота поворачиваясь к Обито. — Впрочем, узнал я пока не так уж много. Изуна этот, наверняка, и на меня зуб имеет потому, что это я его опознал, из-за меня его за решётку и упрятали двадцать лет назад. Обито хмыкает: — Молодец, вставил ему палки в колёса ещё когда он был в самом расцвете сил. Сейчас-то он явно не в лучшей форме: старый, слабый, потасканный. Но даже с таким — лучше с ним не связываться. Вот только не знаю, стоит ли его и дальше считать за нормальную боевую единицу. Может после неудавшегося покушения на Хашираму окончательно сдуется. Ну точно армия у них там бунтарей собралась. Изуна, девушка из машины, кто ещё? Те люди в плащах? Да их было от силы человек десять, вряд ли хватит для того, чтобы Мадаре или Орочимару что-то предъявить. В общем каким бы ни был план Обито, кажется, он на одном Изуне и его стрельбе в Хашираму и держался. Да и, чем больше они разговаривают, чем дольше находятся рядом, тем лучше получается начать его понимать. Внутри Обито целая куча ненависти, тьмы и злости, но вот стратег из него очень так себе. Может, прийти сейчас к Какаши было вообще лучшей из его идей, и для этого он явно перешагнул через себя. Вот только явно ничего супер полезного выяснить у него так и не вышло: так и стоит в стену вперившись, хотя больше ничего нового там не видит. Вздыхает, так и не задав ни одного полезного вопроса, и Какаши чувствует, как расстояние между ними начинает увеличиваться. Тело снова реагирует быстрее мозга — Какаши подскакивает с кровати, хватая Обито за руку и толкает к стене, сжимая до хруста в суставе. Хочется сказать “не уходи, не уходи, не уходи, мы же только начали разговаривать как люди”, но эта правда тоже кажется между ними какой-то чужеродной, неуместной. — Ты что творишь, дуракакаши? — Рычит Обито. И Какаши внезапно накрывает осознанием, что он не просто так остался из вежливости — он не может уйти. Какаши его держит. Но, кажется, даже не своей рукой, а своим сознанием. От этого даже становится немного забавно: на что ещё способна их связь? Сколько в ней всего неизведанного даже для самого Обито — он явно не согласен с тем, что его насильно заставляют где-то остаться. Весь ощерился, похож на испуганного загнанного в угол кота. — Давай всё нормально обсудим, наконец, — голос выходит спокойным, но внутри Какаши всё переворачивается от испуга. Он перегнул палку? Явно ведь перегнул — Обито глаза сужает, и они так блестят, словно из них сейчас лазерами пуляться начнёт. — Обсудим, значит? — ледяным голосом повторяет он. Какаши замирает парализованной мышкой перед хищником. Лицо Обито внезапно становится слишком близко, а потом из глаз Какаши брызгают фонтаны слёз вместе с тем, как он получает лбом в переносицу. И сегодня гораздо-гораздо больнее, чем в прошлый раз. В прошлый раз Обито преследовал своей целью просто вырубить на мгновение, ослабить Какаши, чтобы полностью перехватить контроль над его телом. Сейчас же он бил, явно намереваясь сделать больно. И лицо его, хоть и перекошенное от гнева, сверкает такой радостной улыбкой от увиденного зрелища, как будто ему новогоднюю игрушку подарили. Вот наглый ублюдок. Когда они так близко, чувства снова входят в диссонанс, и Какаши ловит его волну агрессивного сумасшествия, сам впадая в амок. Поднимает руку к лицу, растирая густую бордовую кровь. Нос болит ужасно, зато, кажется, из головы выпустило давление, которое её распирало, или это просто череп треснул, так что теперь не за давление беспокоиться надо. — Да ты охренел. Какаши хватает Обито за грудки: двумя руками накручивает свободную футболку того, приподнимая и припечатывая лопатками к стене. И ещё раз, со всей силы, чтобы тот тоже почувствовал. От удара у Обито воздух с хрипом рывком выходит из лёгких, но, кажется, ему норм. Бьёт коленом по внутренней стороне бедра, и Какаши от неожиданности отпускает руки, тут же получая прямой удар с кулака в лицо. Воздух в комнате густо пахнет кровью. Какаши сплёвывает смешавшуюся из носа и разбитой губы кровь прямо на бумаги с похищенными детьми. — Ах ту ублю… Договорить ему не дают: Обито снова бьёт, но на этот раз Какаши готов — уворачивается от удара рукой, ставит блок коленом, когда Обито пытается его пнуть, и тянет за ногу на себя. Обито тоже тренирован, так что легко не получается, получается жёстко: вместо того, чтобы просто уронить его на пол и задавить своим весом, зажать в захвате, приходится расчехлить все свои навыки, устроив своеобразный мордобой на кулаках. Как знал, что так будет — неспроста мысли про это уже приходили в голову. Какаши уворачивается ещё раз, и ещё, и переходит в нападение: бьёт со всей дури раз, другой, третий — и от всех Обито увернуться не успевает, пропускает апперкот в челюсть, и зубы громко клацают. И становится он, кажется, только злее от этого. И Какаши становится злее напару. Они обмениваются ударами, и каждый последующий мощнее предыдущего. Вальсировать по узкой комнате не получается, ноги путаются в разбросанных бумагах, и то и дело Какаши спотыкается о кровать. Буквально пару часов назад Какаши не мог определить что реально в его мире, а что нет. Что — настоящий он, а что — примеси воспалённого сознания. Сейчас же он чувствует себя живее, чем когда-либо. Лицо горит, противная кровь заливает подбородок и рот, он сплёвывает её не переставая, но это сущие мелочи по сравнению с масштабом творящегося. Кажется, Обито сломал ему пару рёбер. Рука определённо вывихнута, мышцы же просто одурели от непривычного напряжения, но эйфория от драки такая, что он буквально летать готов. Обито тоже досталось: разбитая бровь истекает алой кровью, заливая чуть ли не всю правую половину лица. Струится прямо по шрамам, раскрашивая их, делая такими свежими и живыми. И сам Обито тоже выглядит живым: бьёт жёстко, но в начале перекошенное от бешенства лицо, сейчас уже окончательно просто сияет радостью. Какаши даже залипает на эту его радость, и пропускает очередной удар, от которого комната переворачивается. Он падает на спину, но в последний момент умудряется увернуться от добивающего удара Обито, и тот айкает, впечатав кулак в пол. Доли секунды его замешательства хватает на то, чтобы обхватить его ногами и перевернуться, меняясь с ним положением, подминая Обито под себя. Какаши выкручивает ему руку, впиваясь в шею удушающим захватом, и ещё какое-то время болтается, бьясь головой то об стену, то об ножку кровати, но отказываясь отпускать. Пережатая гортань быстро приносит свои плоды: Обито расслабляется, стукая ладонью по полу. Не так быстро, ковбой. Какаши ослабляет хватку, но отпускать Обито не торопится: тело просто одурело от напряжения и травм, и получить свежих явно не хочется. — Успокоился? — задаёт Какаши неверный вопрос, и Обито снова взбрыкивает, чуть сам себя не задушив его руками. Его убийство, конечно, в планы не входит, так что приходится его отпустить, на прощание получив локтём в лицо. Какаши устало садится на задницу, откидываясь на тумбочку. Обито тоже отползает на безопасное расстояние, так, что между ними теперь метра полтора. Облокачивается на исписанную стену, стирая с лица локтём кровь. Бровь рассечена основательно — и Какаши даже боится представить, как его собственное лицо и тело будут выглядеть и чувствовать себя после того, как Обито, наконец, уйдёт. Но это будет потом, а пока, наконец-то, можно спокойно поговорить, так что Какаши начинает первым: — Ты совсем псих? Обито сверлит его не залитым кровью глазом. — Это же ты начал, придурок. — Ты ударил первым! — Хвалёная выдержка Какаши раз за разом трещит по швам от Обито. Он просто одним своим поступком, одним словом выбивает его из протоптанной привычной спокойной и хладнокровной колеи. — Нечего было удерживать меня силой. — Это получилось случайно. Думаешь я понимаю, как работает эта чёртова связь и сколько ещё всего она может? Обито снова бесяче хмыкает. Закатывает глаза, откидывая голову на стену, и снова язвит: — А что, Орочимару-сама до сих пор тебя не научил? Да, они даже это ведь не обсуждали. Обито наверняка до сих пор не знает и не понимает, почему Какаши бросил его целых два раза подряд. До сих пор ненавидит за это, но ещё больше ненавидит за то, что ненавидит. Парадокс. Замкнутый круг, из которого не вырваться. Наверное надо объяснить. Сразу надо было. Какаши собирается с мыслями, тоже расслабляясь, откидывает голову назад, стукаясь о тумбочку, и с неё радостно планирует фотография, которую он десять минут назад порывался спрятать. Да уж, с чего бы начать? — Пойти к Орочимару не было моей идеей. Это было… неизбежностью. Я был мелкий и беспомощный, должен был следовать тому, что мне говорят. — Из тебя получилась отличная подопытная свинка. Что правда, то правда. Орочимару в его мозгах двадцать лет ковырялся. — Да. Но это в прошлом. Сейчас я здесь, с тобой, и никуда уходить не собираюсь. Обито молчит — объяснений явно мало. Какаши откладывает фотографию мамы в сторонку, на более-менее чистый кусок пола, не усыпанного густо стеклянной крошкой и заваленного окровавленными измятыми бумагами. Ей богу, тут словно козу зарезали, хотя по факту всего-то два барана подрались. Какаши подцепляет пальцами с пола одну из скатившихся на него в порыве драки таблеток, поднимая её к глазам. — Орочимару пичкал меня таблетками, которые разрывали нашу с тобой связь. От них… и всего того, что случилось с моими родителями… я забыл о тебе. Обито так и молчит. Тоже на таблетку смотрит, и явно не первый раз в жизни её видит, но такое объяснение всё равно его не устраивает. Или просто легче от объяснений не становится — но и не может стать. — Извини, — подводит итог своей речи Какаши. — Я в любом случае перед тобой виноват. Но теперь, когда я осознаю всё, что происходит, когда я чувствую нашу связь — и она крепнет с каждым днём. Теперь — я точно никуда не денусь, я буду на твоей стороне, чем бы это ни закончилось. Так что просто позволь мне остаться рядом и помогать тебе. Обито хмыкает: — Пользы от тебя… — Достаточно. Просто меня нужно ввести в курс дела. У меня есть свои люди в управлении, есть своя маленькая армия — и в отличии от твоих, они подготовлены, прошарены и не последние люди в полиции. Это как снежный ком, как ты говорил — достаточно запустить процесс и он погребёт под собою всех. Только я предлагаю тебе подключить к этому процессу меня, а тогда мой ком, мои люди — помогут нам погрести под собою Мадару. Обито хмурится, только что успокоившаяся бровь запускает по его лицу новую порцию алой крови, и он снова вздёргивает руку, агрессивно вытирая её. — Нахрен вы мне все сдались. Получается не агрессивно и ненатурально. Получается обидчиво. И почему-то кажется, что совершенно логичным будет сейчас снова извиниться. И Какаши отталкивается от тумбочки, вставая на колени, и подползает к шарахнувшемуся Обито. Протягивает руку, касаясь его перемазанных в крови и осколках волос и мягко треплет по ним. Как когда-то давно трепала мама его самого. Тянет на себя за затылок и прижимается лбом к его лбу, приобнимая второй рукой за плечо. Обито замирает от неожиданности, то ли от испуга, но не отталкивает и молчит. И Какаши повторяет: — Извини меня. Обито не отвечает, но Какаши и так слышит, как его разошедшееся сердце немного замедляет свой бег, бьётся равномернее и спокойнее. И весь Обито успокаивается. — Пошёл ты. И это так естественно: сидеть в разбросанном барахле, смятых бумагах и крови, прижимать к себе Обито и слушать, как бьётся его сердце. — Нет, Обито. Больше я уже никуда не уйду.