Проклятье чувствовать

Утро вторгается в сказку противно трезвонящим будильником. Разрывает её на ошмётки, разбрасывая вокруг, и Какаши непроизвольно кидается следом, но не может поймать больше ни кусочка того доброго и светлого, что только что всю ночь стояло перед глазами. От этого становится липко неприятно: реальность накатывает сквозняком через треснутое окно, гудением машин снизу на улице, разошедшимся в груди сердцем. Даже не открывая глаза, даже отчаянно пытаясь сжаться в комочек, как в детстве, обнять колени руками и зажмуриться до разноцветных кругов перед глазами — даже так не удаётся себя обмануть. Предчувствие дудит во все трубы, крюком вытаскивая за шкирку из кровати. В комнате ужасно пахнет застоявшейся кровью — надо бы прибраться, но до суда у него теперь особо времени нет. Какаши путается в разбросанных измятых бумагах с делами о пропавших детях, мнёт их ещё больше, но упрямо прёт танком дальше — это просто бумаги, важно и нужно поймать виновников всего этого, а сегодняшний день сможет приблизить или отдалить Какаши от этого. Именно — сегодня не просто очередной бой, сегодня показательные выступления. Кто придёт сегодня на суд? Кто будет топить его, или это и не потребуется, ведь сети Мадары раскинуты по всему городу? Он на этой войне вместе с друзьями, но в этом бою он один. Куренай только секундант — если Мадара захочет, он надавит и сделает всё по-своему, и её усилия в одночасье могут пойти крахом. Уволить Какаши может и не уволят, но отстранить на весьма неопределённый срок «до выяснения обстоятельств» вполне себе могут. А это может быть не неделя, не две, а годы. Годы без значка и табельного оружия в злом и враждебном городе. Технически у него есть и не табельный пистолет, который спрятан на полке за книжкой с порнушкой Джирайи-сенсея. Но если он не сможет быть блюстителем закона — то кем он будет? Если не сможет ловить злодеев на улицах города, участвовать в облавах и арестах. Как он будет бороться с Мадарой по ту сторону закона? Как он сможет выиграть эту войну? Какаши прислушивается, но не может почувствовать Обито, и от этого начинает казаться, что он здесь и во всём мире один. После длинного вчерашнего дня вместе, после драки и разговоров, после тёплого и совершенно нереалистичного сна, он снова один. И сейчас не как неделю назад — сейчас он словно чувствует себя неполноценным, голым и больным. Словно его спину никто не прикрывает — и он машинально оглядывается через плечо, проверить, нет ли там кого-то в глубине комнаты, кого он умудрился не заметить. — Вуф, — сердце в груди делает кульбит. Какаши резко оборачивается обратно, натыкаясь на укоряющий взгляд пса. Словно понимает, что хозяин окончательно крышаком потёк. — Сегодня побудешь с племянником Гая, — Какаши протягивает руку и тянет пса за ухо. Тот недовольно-удивлённо ворчит снова. Да, знает Какаши, что тебе не нравится, но прав был Гай — успокаивает. — Пошли завтракать. Здесь, в этой квартире, он не один: по линолеуму шлёпают босые ноги, а следом цокают когти пса. Какаши включает плиту и огонёк наполняет кухню своим гулом. Ставит кофе на медленный огонь, и оно шипит, капая водой на горячую конфорку. Звуков целая куча — к ним примешиваются и те, что снаружи, с улицы. Гудки машин, чьи-то ранние разговоры залетают в открытую форточку кухни, но от этого не становится спокойнее — напряжение скрутилось тугим узлом в желудке и никуда оттуда явно не собирается. Всё тело ломит. Какаши проходит в ванную, скидывая уделанную засохшей кровью одежду, и оглядывает себя в зеркало. Всё тело в кровоподтёках, ссадинах и синяках, словно он действительно под грузовик попал. Или словно он тогда, после встречи с Учиха Изуной, действительно сиганул с моста. Наверняка, так легко бы он не отделался, и осталась бы от него одна лепёшка, но чувствует он себя сейчас, словно так и было. Скула распухла, губа и бровь рассечены, на подбородке ссадина — в таком виде только в суд и ходить. Вчера ему казалось, что следы потасовки только подтверждают их с Обито связь, и от этого ему было тепло и легко. Но сейчас он снова прислушивается — и снова не может почувствовать Обито. Спит он там, что ли? Или занят и не даёт с собой связаться? Или… Думать ни о чём не хочется — нужно сфокусироваться на суде, проговорить в голове свою речь, вспомнить всё, что вчера подправила Куренай. И в первую очередь, конечно, привести себя в порядок. Какаши шагает в душ, выворачивая краны, настраивает воду попрохладнее. Тугие струи бьют по гудящей спине и плечам, становится чуть легче. Мочалка больно царапает по ссадинам и синякам, вода внизу окрашивается в грязно-красный. Шампунь щиплет глаза, и от этого снова в груди ноет. Ненастоящее прошлое словно тянет к нему свои липкие щупальца, утаскивает обратно, где хорошо, где все живы и все друг друга любят, где вкусный запах кофе, апельсиновый сок, и шампунь, который не щиплет глазки. Чёрт, он забыл про кофе. За дверью громко разражается лаем Буру — наверняка всё вылилось и конфорка затухла, распространяя по квартире убийственный запах газа. Какаши спешно смывает мыльную воду, выдёргивая себя из рефлексии. С сожалением выключает душ, вытирается полотенцем, обматываясь им, и открывает дверь. — Что случилось? — спрашивает пса, но того за дверью уже нет. — Я ему не понравился, — раздаётся со стороны кухни. Какаши срывается с места в комнату, где на полке за книгой спрятан пистолет, но дверь захлопнута, и второй вторженец в чёрном подпирает её плечом. — Спокойно, мы пришли просто поговорить. У него в руке пистолет, и он поигрывает им угрожающе. Поговорить они пришли. Какаши оценивает обстановку: один у двери в комнату, откуда скребётся и лает пёс (слава богу живой), второй сидит на кухне, попивая кофе, который Какаши забыл на плите. Оба выглядят крупными и весьма опасными — а он сейчас-то уж окончательно голый и безоружный. Какаши делает рывок к входной двери, но его догоняет хриплый голос с кухни: — Там тоже наши люди. Садись, офицер Хатаке, поговорим спокойно. Предусмотрительные ребята. Отличное утро, нечего сказать. Паршивое предчуствие явно неспроста его донимало. Какаши отпускает ручку входной двери и проходит на кухню, усаживаясь напротив первого вторженца, и тот подвигает к нему вторую кружку кофе. Дружеский жест? Да уж, так он и поверил. Желудок тем не менее, радостно откликается на запах, и Какаши всё-таки берёт кофе в руку, отпивая. В конце концов, хотели бы убить — давно бы уже убили. Так зачем они здесь? Пригрозить перед судом? Напугать, чтобы ничего лишнего не ляпнул про Мадару или про его братца? Или про Хашираму? Хотя откуда им знать, какая информация есть у Какаши — большая часть вообще основана только на словах Обито, связь с которым явно никому не известна. На мужчине напротив армейские чёрные штаны с карманами и такая же чёрная водолазка под кожаной курткой. Шкаф — каких поискать. Разворот плечей — поди прямым ходом в дверь не проходит. Кобура подплечная оттопыривает куртку, за поясом наверняка нож размером с тесак. Явно ребята не просто так мимо проходили, таких подбирать нужно долго и тщательно. И много таких у Мадары? Его личная охрана? — Футбол вчера не смотрел, если об этом говорить будем, — язвит Какаши, и отдельно отмечает, что получилось очень в духе Обито. Хоть и недолгое, но тесное общение даёт-таки о себе знать в самых неожиданных местах. Надо теперь так же одновременно хмыкать и глаза закатывать научиться — прям как близнецы будут, не отличат их потом. От собеседника выпад отскакивает, тот даже не чешется. — Мы друзья, — говорит. — Враги врагов, если тебе так больше нравится. А у Какаши что, враги есть? Он просто следует букве закона, так что если враги и есть, то они явно не его. — У меня нет врагов, я всех люблю, — бубнит в чашку Какаши. — Просто служу на стороне закона, рьяно и честно. — То есть пристальное внимание Мадары к тебе не оправдано? Вот это немного выбивается из предполагаемой изначально картины. Пристальное внимание Мадары пока заключалось в переводе Какаши в главк после нахождения Мираи — вот только вряд ли кто-то ещё мог бы связать Мадару с самим похищением. Об этом пока только Какаши знает, и только из своих трипов в голову Обито. То же касается факта, что Мадара возможно мог бы заподозрить (хотя на основании чего?), что Какаши врал ему о той встрече с Изуной, после которой с моста прыгать собрался. То же касается и Хаширамы — то, что он любовник Мадары — явно не афишируемая тема, так что если эти ребята и в курсе этого, то у них и правда великолепная разведсеть. В общем, все их точки пересечения с Мадарой — совершенно туманны и вряд ли кто-то со стороны мог бы до них докопаться. Так о чём именно говорят эти ребята? Они утверждают, что не от Мадары? Это что же, третья сторона в конфликте нарисовалась? Они правда копают под полковника главка? Ребята выглядят серьёзно и работают, наверняка, на кого-то важного, вот только правда ли это намечаются новые союзники, или это просто прощупывание почвы Мадарой перед судом? Насколько много они знают? Ни черта не понять. — Пристальное внимание полковника? — Какаши удивлённо округляет глаза. — Так это же просто повышение, так как мои информаторы вывели нас на похищенную дочку коллеги. Служба в главке — это же мечта, с нетерпением жду возвращения туда. — А как же суд? — хмыкает собеседник. Ни на дюйм не верит. Какаши пожимает плечами: — Так полковник к этому отношения не имеет. А обвинения — всего лишь недоразумение, не больше. Формальность, которая уже сегодня разрешится. — Уж надеюсь, — его голос становится вкрадчивым. Он не угрожает, но даёт понять, что неправильного ответа получить не планирует. — Мы читали твои показания, и отталкиваемся лишь от того, что к покушению на Хашираму ты никак не причастен. Тут уже шутки шутить совершенно не хочется, так что Какаши просто подтверждает: — Не причастен. Косвенно, конечно, причастен, информацию Обито и правда слил Изуне, но учитывая обстоятельства, тот и так рано или поздно до него бы добрался. Основной злодей в этой истории, конечно, Изуна. И Мадара, который каким-то образом связан с ним. «Каким-то», как сказал Обито, чёрт бы его побрал. Точно ведь знает больше, чем говорит. Точно ведь в отношениях и связях этой троицы всё нечисто. И вообще комментариев Обито сейчас ужасно не хватает. Где он шляется? Лучше бы снова стоял, подпирая стойку поясницей и язвил в ответ на каждое слово Какаши. Так бы было и понятнее, что тут, чёрт возьми, происходит, и. спокойнее, что ли. Мужчина приглядывается пристальнее, и Какаши возвращается из невовремя нахлынувших скучашек, уверенно повторяет: — К покушению на Хашираму я не причастен. Если интересуют подробности, приходите сегодня на суд, приглашаю. Тот ухмыляется, допивая кофе одним глотком, и аккуратно отставляет от себя кружку. — Мы непременно придём. Насчёт суда мы с тобой поговорить и хотели. — Хотите, чтобы я что-то скрывал? — Напротив, хотим, чтобы ты отвечал честно. Какаши напрягается — честно это как? Или насколько именно честно? Кто эти люди на самом деле? Просто заинтересованная сторона, которая копает под Мадару? Настолько могущественная, что может незаметно вломиться в чужой дом и пригрозить полицейскому, но не настолько, чтобы справиться с Мадарой самостоятельно? — Я всегда отвечаю честно. — Значит и про Учиха Изуну не забудешь упомянуть? Какаши в холодный пот бросает, но лицо держать удаётся — по крайней мере очень хочется, чтобы это действительно было так. Про Изуну он сам узнал только вчера — и только от Обито. С чего бы этим ребятам подозревать его в обладании этой информацией, не считая того, что они вообще сами в курсе этого. Они видели их вместе в баре? В таком случае у него огромные — просто огроменнейшие проблемы. С другой стороны, почему тогда они не повязали Изуну, раз в курсе всего? Почему позволили ему стрелять в Хашираму? Или это была промашка? Или всё, что сейчас происходит — блеф? Тогда правильнее всего стоять на своём, не поддаваться и не раскрывать никаких карт. — Не понимаю, о ком вы, — невозмутимо отбивает Какаши. Собеседник ковыряется в прислонённом к столу кейсе, доставая черную папку без опознавательных знаков. Раскрывает её на столе, поворачивая к Какаши, и тот снова натыкается на уже знакомое дело с фотографией братца Мадары. Оно, как и в прошлый раз, практически полностью закрашено чёрным — у них нет доступа к этой информации, или они не хотят её показывать Какаши? Очень интересно. — Освежу твою память, — он тычет пальцем в фотографию Изуны. Какаши на всякий случай снова разглядывает его — но снова не видит там той силы, что заставила шагнуть с эстакады. — Ты встречался с ним не раз, так ведь? Ещё когда был сопляком опознал его, и стал виновником того, что его упрятали за решётку, и совсем недавно встречался с ним снова, не так ли? Поэтому Мадара приставил тебя к своему штабу, чтобы держать как можно ближе. У нас есть весьма веские подозрения, что именно этот тип и стрелял в Хашираму. Много же им известно на самом деле, но с чего они взяли, что Какаши может знать о том, что тот стрелял? И почему они так благосклонно делятся с обычным офицером такими весьма пикантными подробностями? Эти ребята ой как не просты. И опасны. Какаши вертит кружку на столе, борясь с нахлынувающей волна за волной нервозностью. Что, если им не понравится его ответ? Ему прям тут шею свернут? Звучит крайне отстойно. А потом Обито не сможет нащупать их связь — и наверняка смертельно обидется. Какаши бы обиделся. Даже сейчас обижен, как маленький ребёнок, потому что не может услышать его. Потому что нет поддержки и от этого он словно голый. Хотя он голый и есть, но без одежды — не так некомфортно, как без Обито. — Учиха? Родственник полковника? Звучит, конечно, интересно, но ко мне никакого отношения не имеет. Полковнику я уже отвечал, что человека, которого преследовал — не разглядел, и понятия не имею тот ли это человек, что и когда-то, когда я был мелким. Я, знаете ли, мелким был, память подводит. Мужчина вздыхает, двигая дело чуть ближе к Какаши. Чтобы рассмотрел повнимательней, подумал получше, и, может, изменил ответ. — Подводит тебя твоё чутьё, Хатаке. Мы пока что вежливо просим поделиться с судом тем, что тебе известно — это же настоящий путь героя, не так ли? Защищать город и жителей, делать всё для того, чтобы обличить и поймать настоящих преступников. Так что тут может быть не так? Какаши пожимает плечами. — Я не знаю, кто этот тип, и понятия не имею, кто стрелял в моего информатора. Если бы знал — доложил бы обо всём сразу. Зачем мне скрывать такую важную информацию? — Тц, — цокает мужчина напротив, явно разочарованно. Терпение не теряет — хладнокровия у него хоть отбавляй, Какаши бы у него поучиться: у самого уже такой нервяк, что в горле пересохло; кофе давно закончился, но он всё порывается выцедить из него последние капли, давясь ошмётками. — Не доверяешь нам? Понимаю, бывает. Тебе просто нужно знать, что я работаю на очень влиятельных людей. Более влиятельных, — повторяет с нажимом, — чем Учиха Мадара. Он вынимает снизу папки другую бумагу, поворачивая её к Какаши. Приказ на обратный перевод в отделение Минато, с печатью Министерства Внутренних Дел. Очень хочется присвистнуть — это кто же такие эти ребята, что якшаются с настолько большими шишками. Кому ещё насолил Мадара? Звучит это всё, конечно, слишком уж радужно и красочно, но пока что у Какаши нет чёткого плана, нет стойкой поддержки и уверенности в своих шагах, так что пока прилюдно под камерами обвинять Мадару даже в сомнительных связях он явно не готов. Даже за вкусный кусок мяса в виде перевода обратно. Тем более, что по факту, знать о том, что стрелял Изуна, если их никто в баре не видел — тоже не может никто. И ребята напротив просто пытаются перекрутить факты так, как им будет удобнее. Что, в общем-то, тоже не совсем честно, даже по отношению ко вселенскому злу Мадаре. Нет, он, конечно, замешан в похищении людей, но даже так Какаши пока не собирается преступать закон, помогая кому-то подтасовать факты. Он полицейский, он служитель закона, и он будет действовать, соответствуя ему. — Расскажу на суде всё, что знаю, — он с лёгким оттенком сожаления отодвигает листок подписанного заявления о переводе обратно. — Но ничего не могу поделать, если моя информация и понимание ситуации вас не устроит. Мужчина понимает, что ловить тут нечего, и пробует зайти с другой стороны: — Что связывало Хашираму и Мадару ты, стало быть, тоже не знаешь? Провокационный вопрос: если они знают Хашираму, то точно слышали его басни про вечную связь с Мадарой, так что тут выкрутиться скорее не получится: — Знаю. — Если ты вскроешь на суде хотя бы эту связь — для начала этого будет достаточно. — Это никакого отношения к моему делу не имеет. — Если бы не имело, мы бы этот факт не подсвечивали. — Расскажу на суде всё, что понадобится для моей защиты, — поправляет сам себя Какаши. — Рад был поболтать, но я уже на этот-самый суд опаздываю. — Хорошо, — мужчина забирает заявление, убирая обратно в дипломат, поднимает кружку, относя её в раковину. — Надеюсь, мы друг друга поняли и ты поступишь по справедливости, офицер. И рад бы. Но справедливость у них выходит какой-то не до конца справедливой. Да и, как бы ни считал Обито, Какаши не настолько слепой идеалист, чтобы бросаться в огонь, сломя голову, не обдумав всего и не взвесив тщательно. Может за этими военными, которые неслышно покидают квартиру, и правда большой и важный будущий друг и союзник, а может это просто проверка, вброс. Может его пытаются сделать разменной монетой в этой игре больших шишек. Хотя не может — уж это точно так. Но пока Какаши все свои карты вскрывать не готов. Слишком много переменных. Слишком много сторон, которые он не знает кто занимает. Слишком много охрененно инсайдерской информации в арсенале этих ребят, которая никому не должна быть известна. Комок нитей вокруг Мадары закручивается ещё плотнее, и как бы не оказаться обычной мошкой, которую одной из этих нитей просто раздавит.

*

Здание суда старое и основательное. В нём не по себе даже если ты невиновен, а Какаши в своей прежде исключительной непорочности уже начинает сомневаться. Его мир, разделённый раньше на чёрное и белое, вдруг раскололся на миллион различных грязных оттенков, а сам он вдруг окончательно начал мыслить двойными стандартами. Правда ли он до сих пор исключительно на стороне чистой и прозрачной справедливости? Может стоило принять предложение и переметнуться на сторону неизвестных? В конце концов, практически во всех своих догадках они попали точно в цель. Нет, не время сворачивать с пути. Просто от неизвестности, от дамоклова меча, занесённого над ним, Какаши впадает из крайности в крайность. Дурное предчувствие никак не проходит — укоренилось где-то в желудке, разъедая его. И чёртов Обито так до сих пор и не появился. — Ты с ума сошёл, — шипит угрожающе Куренай, хватая Какаши за локоть, и затаскивая в мужской туалет из просторного давящего коридора здания суда. — Опоздал на репетицию слушания, ещё и в таком виде заявился. Что с лицом? Какаши морщится от того, что ее рука стискивает прямо по болючему месту. Куренай просекает это и давит сильнее, ожидая ответа. — Упал. Она снова недовольно шипит, бросает уничижительный взгляд на какого-то клерка, решившего совсем не вовремя воспользоваться туалетом — и тот послушно ретируется обратно за дверь. Куренай достаёт из сумочки пудру, открывая ее, и совсем не ласково промакивает губкой лицо Какаши. После несложных махинаций Какаши бросает на себя взгляд в зеркало — лучше. Хотя припухлость и ссадины всё равно видны при ближайшем рассмотрении, но хотя бы скула не сверкает всеми цветами синяковой радуги. — Больше ни о чём не хочешь мне рассказать? — Утром гости были. Неведомая третья сторона. Куренай хмурится. — Кто? Это они тебя так? — Нет, это я так упал, — честно защищает новых «друзей» Какаши. — А кто они — не знаю. Кто-то со связями в МВД. — Что хотели? — Рассказали кое-какие свои додумки и хотели, чтобы я их предоставил на суде как свою версию произошедшего. — А ты? — А что я? Нет абсолютно никаких доказательств того, с чем они пришли. Буду говорить только то, что на самом деле знаю, и только то, что можно доказать. И только то, что относится к моему делу. Куренай хмурится ещё пуще. — Так-то оно так, но всё-таки. Думаешь с ними стоит шутки шутить? — Думаю, выбора у меня всё равно нет. Девушка захлопывает пудру, пряча её обратно в недра бездонной сумочки. Немного жуёт щёку изнутри, раздумывая, и всё-таки признаётся: — Не хотела вчера тебя пугать, но есть ещё проблемка с Хаширамой, в чьём покушении тебя обвиняют. Приехали — пять минут до суда, как же без сюрпризов. Какаши трёт костяшками пальцев снова начавшие стрелять виски. Боже, как же хочется, чтобы всё это побыстрее закончилось, поскорее закончился суд, его оправдали, и он пошёл отдыхать домой, а завтра снова вышел на службу и всё забылось, как страшный сон. Только вот сны у Какаши совсем не страшные нынче — сказочные. А страшная сейчас — реальность. — Рассказывай, — вздыхает он. — Фамилия Хаширамы — Сенджу. Он брат полковника Министерства Внутренних Дел Тобирамы Сенджу. — Вот нам и связь с МВД. — Угу, — качает головой Куренай. — Слишком много больших шишек замешано в этом деле. — Но те хотя бы не обвиняют меня в покушении. — Ты убедил их? — Нет, судя по всему, у них гораздо больше информации, чем у меня. И копают они не под меня, а под Мадару и некоторые его… контакты. Куренай вздыхает, бросая взгляд в зеркало и поправляя причёску. Три минуты до суда. — Хоть это хорошо. Одного врага в верхушке тебе должно бы быть достаточно. А с этими тогда можно попробовать подружиться. — Но для этого бы пришлось вскрывать некоторые связи, которые я пока вскрывать не готов. — Уверен в этом? — Более чем. К сожалению дать мне им нечего. Хоть они и предлагали мне перевод обратно в отдел Минато, если подкину пару уток на суде. — Как бы боком не вышло. — Не выйдет. Не переживай. Если бы Обито был сейчас здесь — он бы обязательно заглянул в сжавшуюся и ощетинившуюся душу Какаши и не преминул бы прокомментировать, насколько же тот заврался адвокату и себе. Его блестящая карьера, которая ещё только-только начала набирать обороты, его служба на стороне закона, его желание справедливости — всё это сейчас висит на волоске, тогда как над самим ним занесён чёртов острый меч. А сам он — не более, чем марионетка в чужих руках. Вот только в чьих — Какаши так до сих пор и не понял. Но Обито сегодня не появлялся, и Какаши отгоняет от себя ненужные мысли: сейчас не до этого. Хотя чувство того, что он голый и спина не прикрыта — не проходит.