Проклятье чувствовать

Машины Обито на месте не оказывается — но это и неудивительно. Какаши нарезает пару кругов вокруг здания с притоном, и всё-таки паркуется за два квартала от него, на относительно спокойной, освещённой парковке у многоквартирного, похоже жилого, дома. Так, по крайней мере, его не отследят по машине, да и вероятность того, что она останется в целости и сохранности — существует. Пешком отсюда до города не дойти, а ведь надо будет продумать план, связаться со всеми его участниками — не вдвоём же штурмовать клинику и главное управление. Какаши крутит в голове мысли о будущем восстановлении справедливости, но всё равно постоянно соскальзывает мыслями в пугающее настоящее. Ключ в потных ладонях проскальзывает, но всё-таки удаётся закрыть машину. Девушка, выгуливающая таксу на зелёной полосе перед домом, подозрительно косится на Какаши, подбирая в пакетик собачьи какашки. Как будто здесь самый обычный район, а не мекка нарколыг через два квартала. Какаши запоздало оглядывает себя — больничная одежда ну очень уж выделяет его. Он копается в багажнике машины, вытаскивая оттуда чистую и приятно пахнущую куртку и подходящую пару кроссовок — его самоназванный ангел-хранитель явно постаралась. А ходить по осенним лужам в больничных тапочках то ещё было бы удовольствие. Не считая того, что в таком виде до него бы точно докопалась местная гопота, коей здесь полно. К слову сказать, Какаши никогда в таких районах не был один — всегда спину прикрывал Гай, или, в крайнем случае, прожигал дыру в затылке Зецу. Да и раньше на нём была полицейская форма, а кобуру приятно оттягивал пистолет. Сейчас же, на тёмной улице, в продуваемых больничных штанах, без оружия — весьма некомфортно. Хорошо, что он после времени, проведённого в больнице, точно не выглядит, как человек, до которого имеет смысл докапываться — всё равно с него взять нечего. Правда в кармане куртки обнаруживается ощутимая пачка денег, и Какаши только в очередной раз удивляется — в каком же долгу оказалась девушка у Обито, что так любезно экипировала его? Денег там явно прилично — они на что-то конкретное? Но он и додумать эти мысли не успевает, потому что два квартала пролетают за считанные минуты — точнее он их пролетает на своих крыльях воодушевления, даже не обратив внимания, были ли по пути гопники. Охранник в баре даже не поднимает головы от кроссворда — видать весь энтузиазм потратил, разглядывая три секунды раненного Обито. За что ему платят, интересно? Если Какаши сейчас пальбу в баре откроет — он от кроссворда отвлечётся, или это тоже мелочи? В баре накурено, шумно, как в прошлый раз, хоть сейчас и ранний вечер, народу уже битком — или они отсюда и не уходят. Как такой притон может соседствовать с относительно не убитым кварталом многоэтажек — непонятно. Они в подобные места приезжали только для облав, раньше Какаши и не задумывался, что в этих районах живёт ещё кто-то, кроме нарколыг и бандюганов. Казалось вполне естественным свинтить отсюда куда-подальше при первой же возможности, но, видимо, не у всех есть эта возможность? Или люди, которые живут здесь, совсем иначе воспринимают свой район? — очередной камень в огород ограниченности Какаши. Он так давно живёт в городе, но так многого не знает. Толпа в этот раз не расступается — и Какаши нормально так прилетает локтём по голове пару раз, пока он ледоколом прорывается к барной стойке. Эффект от огненного укола ослабевает — тело немного потряхивает тремором от усталости: всё-таки с непривычки прогулка уже оказалась достаточно длинной. Цунаде за стойкой нет, и Какаши наклоняется, прижимаясь к ней животом, перекрикивая музыку: — Я к Цунаде, — кивает на дверь за стеллажами разноцветных бутылок. — Она у себя? Бармен только плечом передёргивает, но не противится, когда Какаши заныривает за стойку. Лестница сегодня не расплывается перед глазами, и два пролёта тоже пролетают за одно мгновение. Какаши воодушевлённо толкает дверь, вспоминая, что не постучался, и тихонько скребёт в косяк уже открытого кабинета. Внутри просторно и чисто, но совсем не похоже на операционную — самый обыкновенный кабинет врача. Каталка не застелена, притулилась у стены — он не ошибся, в прошлый раз их точно ждали. И, кто знает, может это их и спасло. Ведь спасло же? — Ну, привет, — Цунаде появляется внезапно, окидывает Какаши цепким профессиональным взглядом сразу подмечая лёгкий тремор и выступившую на лбу испарину. Кивает на каталку: — Садись. — Как Обито? Где он? — Вежливость, видимо, совсем его покинула от внезапно взвинтившегося до небес невроза. Какаши зыркает по сторонам, словно тот может быть где-то здесь, но всё-таки обрывает себя, поправляясь: — прошу прощения. Добрый вечер. Цунаде усмехается, явно понимая, что, как только ответит, Какаши тут же испарится в указанном направлении. Так что повторяет настойчивее, голосом, явно не терпящим возражений: — Сядь. Также незаметно появляется помощница Цунаде — сегодня в обычном врачебном халате, не в операционном. Кивает в знак приветствия и мягко, но уверенно, подталкивает зависшего Какаши к каталке, чтобы сел. Закатывает рукав, надевая манжету тонометра на руку, и жестом прерывает новый вопрос, заставляя сидеть смирно нестерпимо долгую минуту, пока прибор с гудением накачивает воздух и больно сдавливает бицепс, а потом, с писком, потихоньку отпускает. — Оба жить будете, — Цунаде косится на показания тонометра, берёт с подноса толстую иглу и пару пробирок. — Но, сначала, давай-ка сюда свою кровь. Жить будут — Какаши в этом и не сомневался, но с плеч словно падает огромная скала, даже дышать становится легче. Он не сомневался, что Обито в порядке, но в глубине души просто до ужаса боялся того, что эта вера — всего лишь его розовые очки. Обито будет жить. — Цунаде-сама, огромное спасибо. И вам, — кивает помощнице. Он откидывается на стену, расслабляясь, послушно протягивает руку, позволяя проткнуть иглой, наблюдает, как ярко-красная кровь наполняет пробирки одну за другой. Ему не жалко, но всё-таки интересно, что нового там собирается разглядеть Цунаде? Его кровь, его мозг — всего его уже исследовали вдоль и поперёк. И каждый врач знал его лучше, чем он сам. Даже Джирайя, оказывается, был в теме — у них с Цунаде, очевидно, подобная связь. Знал ли он про связь Какаши, ещё когда Какаши сам её не понимал? Хотя, если вспомнить, маленький Какаши врал ему напропалую. А, может, если бы рассказал, как есть — всё могло бы сложиться по-другому. Голова от выкачивания крови немного кружится, подкидывая дурные мысли. Другие варианты развития событий, другие реальности, которые могли бы существовать, другой мир, в котором бы они с Обито встретились ещё в детстве, в котором Обито бы рос в любви и заботе, а не во лжи и насилии — хоть Какаши и зарёкся об этом думать, но не думать совсем — не получается. Что, если бы Какаши не пошёл к Орочимару и не попался в его ловушку? Насколько приблизило бы это план Обито к исполнению? Может, к этому времени, Мадара бы уже давно был мёртв, а может всё сложилось бы как-то иначе. Кто знает? У Какаши есть только эта реальность, и в ней он понятия не имеет, как вообще сможет загладить свою вину. Обито собирался умереть, вряд ли он будет так уж и благодарен за такое вот спасение. Да и времени прошло немало, пока Какаши валялся в больнице отдельно от него, хоть и обещал больше одного не оставлять. После того, как завеса прошлого Обито оказалась приоткрыта — Какаши совершенно иначе посмотрел на все их встречи и развитие отношений. Конечно, Обито не верил ему. Конечно, он охренел тогда, оказавшись на мосту, но всё равно спас его. И теперь очередь Какаши вернуть должок, и он засадит Мадару за решётку чего бы это ему ни стоило. Хотя ему и пожертвовать больше, кроме своей свободы и жизни, нечем. Ведь кто он, в сущности, такой? Мелкая пешка, разменная монета, которую использовали все, кому не лень. Ему и Обито-то предложить нечего. Цунаде выводит из раздумий, вынимая иголку из вены, заклеивает дырочку пластырем и сгибает руку Какаши в локте. — Обито будет в порядке, но хотя бы ещё пару дней ему стоит отлежаться без приключений, — она ставит пузырьки с кровью на подставку и принимает из рук помощницы две баночки. Достаёт из одной таблетку, протягивая Какаши вместе со стаканом воды, — эти тебе, по одной в день. Эти — Обито, три раза в день после еды. Еда и небольшие прогулки пойдут ему на пользу, только постарайся его сильно не драконить, характер у твоего друга тот ещё. Она встаёт и проходит к столу, вынимая из нижнего ящика ключи, бросает их Какаши и он слегка обливается водой, от неожиданности и общей расслабленности не сразу поймав их. — Из бара налево, налево, и до упора. Увидишь желтую многоэтажку — тебе туда. Последняя парадная, последний этаж, последняя квартира. Не ошибёшся. — Спасибо, я ваш вечный должник, — Какаши прижимает ключи к груди — они больно впиваются зубцами в крепко сжатую ладонь. — Что с меня? Цунаде усмехается: — А что, у тебя что-то есть? Сочтёмся, когда реализуете ваш гениальный план по восстановлению справедливости в мире. А если серьёзно — приходите, как оклемаетесь, есть что обсудить. Она тоже читает мысли или что-то в этом роде? Видимо, лицо Какаши сейчас полностью отражает то, о чём он думает, потому что Цунаде усмехается, отвечая на незаданный вопрос: — Нет, чтение мыслей это редкость, как и гипноз и иные способности, выходящие за рамки обычной парной телепатии. Просто твой друг много болтал под наркозом об этих планах, — она мрачнеет, становясь серьёзной. — Какаши, его раны заживают хорошо, но с психическим состоянием я ничего сделать не могу. Он на успокоительных, но ему нужна твоя помощь. Справишься? Да он даже понятия не имеет, как извиниться за все его косяки, не удивится, если Обито его на пороге пристрелит. Как уж тут помочь? — Справлюсь, — кивает Какаши. Выбора-то у него нет.

*

Денег в кармане достаточно, так что первым делом нужно зайти в магазин и купить какой-нибудь еды. Еда — лучшее лекарство, а заодно и лучший способ подружиться, Какаши правда и дома не помнит когда последний раз готовил, но уж мясо-то с рисом осилит. Или лучше что-то жиденькое — может, суп? Что Обито понравится? Вдруг он одну только овсянку ест? Он совершенно его не знает: что ж, самое время начать узнавать друг друга — на всякий случай нужно взять всего понемногу. Магазин в тёмном полуподвальчике выглядит так, словно здесь есть всё на свете: от еды и мелочей вроде щёток или трусов (Какаши набирает и их) до пушек в подсобке. Он тычет пальцем туда-сюда, пока угрюмый увесистый продавец не собирает нужное в два больших пакета. Доставая из кармана деньги, всё-таки решается спросить: — А оружие вы продаёте? Толстяк хмурится, оглядывая его с ног до головы. — Ментам — нет. — Я не мент, — щерится Какаши. — А я не продаю оружие, — пожимает плечами продавец. — Для самозащиты, — делает Какаши новую робкую попытку. Продавец тяжело вздыхает, ковыряется под прилавком и кладёт на стойку потрёпанный газовый балончик. — Берёшь? Какаши закатывает глаза: неужели он реально так похож на мента? Он уже несколько недель как не работает в полиции, вообще-то. — Беру, — за неимением лучшего, как говорится. Как же он будет защищать их с Обито с одним-то перцовым баллончиком? Расплачивается; пара минут — и он уже у нужного дома. Ещё минута — у нужной квартиры на последнем этаже. Ещё десять — и решается зайти. Стучит сначала, ждёт, прислушиваясь к кромешной тишине по ту сторону шаткой двери, и достаёт ключ. В прихожей темно и пусто, только тумбочка в углу, вешалка, да зеркало. Какаши скидывает обувь, повторяя стук в ближайший косяк: — Обито, привет, это Какаши. Дверь в первую комнату приоткрыта, и он заглядывает в неё, утыкаясь взглядом прямо в дуло пистолета. В углу на тумбочке горит ночник. Обито полулежит на кровати, вытягивая в его сторону руку с пистолетом. Из вены торчит игла, подсоединённая к капельнице, правая рука загипсована и примотана фиксирующей повязкой к груди, а под тонкой футболкой отчетливо видны повязки на животе. Он уставший, осунувшийся, откровенно больной. И совершенно на себя не похожий — на того Обито, что Какаши видел в подсознании. Дыхание перехватывает: Какаши скользит взглядом по идеально гладкому лицу, без намёка на шрамы. Красивый — правильно тогда Мираи сказала. Очень красивый. Волосы немного отросли, а от долгого давления подушки стоят торчком, во все стороны, и он снова похож на взлохмаченного птенца — как в тот единственный раз, когда Какаши был у него дома. Весь Обито одновременно похож и не похож на себя другого, но он здесь, он настоящий: он действительно существует. Не то, чтобы Какаши до сих пор сомневался в своём рассудке, но вот так вот видеть его вживую — дорого стоит. Даже так, в полутьме, на расстоянии в три метра. — Привет, — повторяет Какаши, под дулом пистолета слегка начиная чувствовать себя не в своей тарелке, хотя хочется прямо сейчас наброситься на Обито с переживательными расспросами. Или хотя бы коснуться его, просто чтобы почувствовать, что он тёплый, живой, что от него уже не веет трупным холодом, как тогда, в машине. Просто дотронуться и узнать, какой он на ощупь. — Пока, — обрубает Обито, не опуская руку. Сейчас он болен, но в вытянутой руке пистолет лежит удобно, кажется весь день готов им в лицо Какаши тыкать. В отличии от того маленького и слабого Обито, этот взрослый и настоящий Обито — силён даже в минуты своей слабости. Какаши окружал себя сильными людьми, чтобы с ними ничего не случилось, но уже столько всего случилось, уже давно очевидно, что сила — это не всё. Что все, кого знает и любит Какаши — всё равно могут оказаться под ударом, всё равно могут провалиться в пропасть, всё равно могут исчезнуть, как исчезли мама и отец. Силы так мало в этом мире, чтобы противостоять злу. Так и случилось с Обито и его планом мести — если бы Какаши не полез к Орочимару, с ним бы сейчас всё было в порядке. — Зачем припёрся? Этот вопрос спускает с небес на землю. Ставит в тупик: после побега из больницы, Какаши совершенно очевидным и единственно возможным казалось приехать сюда, узнать, как Обито, как его раны и общее душевное состояние после мыслей о том, чтобы сдаться окончательно, и смирения со смертью. Но что, если Обито предполагал, что он просто куда-то свалит в туман и больше не будет мешаться под ногами? это… всё меняет. Но он всё равно никуда не уйдёт: он уже пообещал это не только Обито, но и себе. Теперь он будет рядом, даже если Обито будет тыкать в него пистолетом всё это время. Даже если будет отталкивать, даже если выстрелит — Какаши будет рядом. Не потому что должен, а потому что ужасно этого хочет: всего одно мгновение с Обито настоящим — и он уже пропитался им, привык, прилип. Не оторваться. — Поесть тебе принёс, — Какаши приподнимает одну руку с набитым пакетом, и Обито подозрительно косится на него. — А ты всех гостей так встречаешь? Не боишься врача своего пристрелить? — Она так не топает. — И, тем не менее, всё равно уже очевидно, что я не враг. Может, опустишь пистолет? Глаза Обито становятся ещё темнее, он суживает их, водя прицелом пистолета по лицу Какаши, словно не может выбрать, куда выстрелить. Без их связи, которая до сих пор спит под лекарствами Обито, Какаши никак не может ни услышать, ни даже поймать мельчайший отблеск его мыслей или эмоций. Что он думает после всего, что ему пришлось пережить? Считает ли нужным дать Какаши очередной шанс? Он уже дал его, рассчитывая, что тот скроется в тумане, но Какаши снова здесь — а с ним и новые проблемы? Хотя, так же, как Какаши не слышит и не чувствует Обито, Обито — не слышит и не чувствует его. — Прости, — Какаши опускает руку, ставит оба пакета на пол, выпрямляясь, снова переводя взгляд с пистолета на Обито. — Я был неправ, не послушав тебя; подставил тебя и хочу загладить свою вину. Я хочу больше слушать тебя и больше слышать, хочу узнать тебя и начать лучше понимать. Пусть сейчас мы не чувствуем мыслей друг друга, но мы же можем попробовать начать разговаривать вслух, как обычные люди, — может, тогда мы сможем друг друга понять? Ведь я в любом случае никуда не уйду. Палец на курке напрягается, поджимая его. — Уже ничего не изменить. — Давай просто попробуем, — Какаши разводит руки, выдвигая грудь вперёд, — но, если ты считаешь, что это поможет лучше — стреляй. А если нет — давай я для начала приготовлю поесть? Колеблется долго, и Какаши даже успевает расслабиться, снова соскальзывая взглядом по лицу Обито, снова и снова изучая его. Так, в полутьме, — слишком далеко, а подходить ближе пока рано; но он обязательно, просто непременно разглядит Обито внимательнее, когда ему предоставится возможность. Чересчур расслабляется: выстрел раздаётся слишком внезапно, ухо обжигает резкой болью, в голове раскатывается звон. Сзади что-то разбивается, но от гула в ушах, звук почти неслышимый. Сердце в груди сводит судорогой, колет остро, словно выстрел пришёлся аккурат в грудь. Сознание услужливо подкидывает воспоминание о том, как Мадара стрелял в Обито. Какаши тогда чуть не умер от страха — и сейчас тот момент ясно стоит перед глазами. Как и тот случай, когда маленький Обито стрелял в бегущего парня. Два последних ужасных и страшных раза, когда пистолет стрелял. По сравнению с ними, этот выстрел — как облегчение. Этот выстрел — просто выстрел. По шее сбегает тонкая струйка крови, щекочет. Задел-таки, зараза, — точно ведь специально. Какаши улыбается: — Мясо с овощами и рисом. Есть пожелания? Обито бросает руку с пистолетом на кровать, откидываясь обратно на подушки — на лбу в тусклом свете блестит мелкими капельками выступившая испарина, всё-таки зря так долго напрягался. — Поострее. И не клади дебильные помидоры. Он прикрывает глаза и отворачивается в сторону окна, давая понять, что разговор окончен. А ещё — что он доверяет Какаши? Или это уже додумки, но с этим они ещё разберутся. — Как скажете, — улыбка прочно закрепилась на лице. Ухо немного жжёт, кровь уже испачкала больничную рубашку, да и не вечно же в ней ходить. А для первого настоящего разговора — всё прошло просто замечательно.