***
Рабочий день в ФЭС, сменив рабочую ночь для некоторых сотрудников, постепенно набирал обороты. Бегло просмотрев и подписав принесённые документы, Рогозина поморщилась, несколько раз наклонила голову из стороны в сторону, чуть растёрла вдруг заболевшую шею: сказывались бессонные сутки и нервное напряжение. Несмотря на относительно ранее время на часах, ей казалось, что это убийство они расследуют уже как минимум неделю. Вымотала донельзя сама история, а ещё — звонки от руководства, с требованием чуть ли не ежечасных отчётов и с просьбой ускорить процесс. В одну из таких вот «воспитательных» бесед, призвав на помощь всю свою выдержку, полковник всё-таки высказала Султанову, что она думает о попытках давить на ФЭС в данной ситуации: — Товарищ генерал, мои люди и так работают ночами и практически без выходных. Загонять своих ребят в угоду Вашим приятелям с активной личной жизнью не считаю возможным. В любом случае, это убийство мы раскроем по горячим следам, и результат будет быстрее, если Вы перестанете требовать докладывать Вам ход расследования поминутно. Всего хорошего, — сбросив звонок, Галина Николаевна поспешила занять место в полутёмной комнатке, по другую сторону зеркала Гезелла: Майский с минуты на минуту должен был начать допрос Елены Новацкой. Однако уже на выходе её перехватила Антонова с дымящейся чашкой в руках. — Галь, перерыв три минуты. Сергей Василине пытается дозвониться, ты как раз успеешь кофе попить. Иначе я тебя отсюда не выпущу. Заблокирую дверь и ещё начну тебя мучить — буду показывать смешные видео на ютубе. — Ты смотришь видео на ютубе? Валя? — Галина всё-таки улыбнулась, несмотря на то, что диалог с Султановым оставил тяжёлый осадок. — С котиками, собачками и попугайчиками, — Антонова была невозмутима, но солнечные смешинки уже вот-вот собирались спрыгнуть с её ресниц. — А пока ты пьёшь кофе и ешь вот эту замечательную плюшку, на край стола лягут все мои отчёты по делу Новацкой. — Ловким, почти неуловимым движением Валя извлекла из кармана небольшой бумажный пакет, запах корицы от свежей булочки моментально заполнил кабинет. В следующий момент Валя кивнула кому-то за стеклом, и неприметная девочка — лаборантка в халате положила папку на стол Рогозиной. Опережая попытку заглянуть в эту самую папку, Антонова нахмурилась: — Кофе. И плюшка! Не съешь сейчас — придётся брать с собой в «зазеркалье». А все результаты ты уже и так знаешь, я их просто оформила по правилам. — Спасибо, Валюш. Боюсь только, что там мне кусок в горло не полезет, — усмехнулась Галина, всё-таки принимаясь за лёгкий завтрак.***
— Елена Петровна, нам известно, что Ваш супруг общался с Вашей дочерью на весьма интимные темы. Вы, мягко говоря, это общение не поощряли, — Сергей смотрел на сидевшую перед ним красивую женщину с холодным циничным взглядом и пытался понять, какие такие люди после содеянного могут спокойно жить, спать, есть, заниматься привычными делами, и при этом нисколько не терзаться муками совести. — Кто Вам такое сказал? — Елена изогнула бровь в ироничном удивлении. — Динка уже никому ничего не расскажет. А мой супруг слишком умён, чтобы подставлять самого себя. Да и не найдёте вы его… Сбежал! Тюфяк и тряпка!! — Новацкая усмехнулась. — Товарищ майор, к чему все эти глупые вопросы? Вы должны искать убийцу моей дочери, а не копаться в нашем грязном белье. — Расскажите о Ваших отношениях с дочерью. У Вас были конфликты, неприязнь, ссоры? — Неприязнь? Вы шутите? Как иначе я могла относиться к этой бляди, у которой мужиков было больше, чем Вы дней проработали? — Елена Петровна, следите за речью! — Сергей нахмурился, от вульгарного поведения Новацкой даже его, бывалого опера, передёргивало. — Что, не нравится? Ничего, майор, переживёшь. Дочь… Эта дочь… Она же любого мужика из интереса, просто из любви к искусству, могла уложить в койку и развести на пару-тройку дорогих подарков. А замуж за этого Германа собиралась просто так, типа для статуса… Достойная партия Дине, он — слюнтяй, она — проститутка. Послушайте, Вы можете читать мне морали, но я её такой не растила. Я старалась ей привить какие-то ценности… — В разговоре повисла небольшая пауза, парень-стажёр, извинившись, зашёл в допросную, положив на стол перед Майским лист с текстом и сразу вышел. Поблагодарив стажёра, Сергей быстро пробежался глазами по строчкам и, уже не скрывая удивления и неприязни, поднял голову: — И попутно, пока девочка росла, водили домой кавалеров, каждую неделю новых? — Откуда Вы это взяли? — Новацкая иронично прищурилась, сверля Майского надменным взглядом. — Ваша медицинская карта нам рассказала. Количество абортов и пролеченных заболеваний, которые… хм… как бы помягче-то… Не появляются сами по себе, с проверенным партнёром. Так что не надо про ценности, нет их у Вас.***
В полумраке небольшой комнаты единственным ярким пятном был экран ноутбука, куда передавался сигнал с видеокамер. Отпустив лаборантку, фиксирующую ход допроса на видео из-за двойного зеркала, Рогозина сама осталась наблюдать за разговором из теневой. Валя Антонова, чуть посомневавшись, опустилась во второе кресло: закончив с отчётами, всё же решила поприсутствовать, послушать, что же всё-таки, расскажет им этот «монстр» — так она окрестила Новацкую — старшую и, в общем-то, была права. — У этой женщины явно есть моральный дефект. Не пожалеть родную дочь, из-за любовника… — Антонова покачала головой. — Галь, я не понимаю. Тут на днях отругала девчонок за то, что мою косметичку взяли. И то, знаешь, на душе кошки скребут. А эта… Ей себя жалко, но никак не дочь. — Такие, как она, Валь… Они, скорее, самки, живущие только для себя. У них нет материнского инстинкта. В конце концов… Ну зачем было рожать ребёнка, если он тебе не нужен? И чтобы так кошмарно всё закончилось? Я тоже не понимаю. Телефон у Рогозиной зазвонил неожиданно и громко. — Да, слушаю. — Галина Николаевна, на квартире Елены Новацкой нашли полный комплект улик… И платье в крови, и мужские вещи испачканные, и полотенце, которым кровь пытались оттереть… А ещё завещание на имя Новацкой от её третьего супруга. Жила она небедно, любовника содержала. А вот дочь свою, похоже, ненавидела. — Лисицын, перекрикивая шум дороги, наскоро делился соображениями с начальницей. — С чего ты так решил? — нахмурилась Рогозина. — Ни одной фотографии Дины. Даже детской. И кстати, техники тоже никакой, ни смартфонов, ни ноута. Амелина Тихонову уже позвонила, чтобы он пробил, где сейчас муж Елены. — Хорошо, Кость. Да, вот ещё что: прокатитесь с Оксаной к Дине на работу, с коллегами переговорите. Может, вам расскажут что-нибудь, чего мы пока не знаем. Заканчивайте там и в ФЭС. Отчитаетесь — и домой, спать. Хорошо сработали. — Нажав кнопку отбоя, Галина Николаевна пару минут о чём-то размышляла, потом сделала звонок сама: — Николай Петрович, ты в ФЭС? Загляни-ка к Миклушину, пора понять, что он скрывает.***
— Что ж творится-то… — бормотал Тихонов, после звонка от Оксаны мгновенно забыв про усталость. Он с пулемётной скоростью стучал по клавиатуре, а на экране появлялись всё новые и новые данные. — У бабы явно крыша поехала… Сначала дочь, потом… Чёрт! То есть пока опера́ дом осматривали, она… Иван распечатал результаты экспертиз и, схватив их ещё теплыми, рванул в сторону допросных. Позвонить он, охваченный эмоциями, не сообразил. В «зазеркалье» программист ворвался, по традиции, шумно вынося двери и размахивая руками, напугав обеих женщин. — Иван! Доведёшь ведь до инфаркта… — Не, я… — Тихонов кое-как отдышался и махнул для верности бумагами. — Галин-Николавна, тут такое! Я просто в осадок выпал… Наша подозреваемая — маньячка. — Говори уже, — прикрикнула Рогозина, и Ванька зачастил: — Оксанка позвонила, я пробил данные на мужа Новацкой — старшей… Демчев Андрей Ильич, двадцать пять лет. По образованию юрист, но ни дня по профессии не работал, его содержали более-менее богатые женщины и… хм... не только женщины. Занятный парнишка... В общем, пока наши опера осматривали место убийства, телефон Демчева находился вот в этой соте, недалеко от дома её, — Иван показал на место на карте, — и не двигался. Больше никаких передвижений Демчев… ну то есть, мобильник его, не совершал… Боюсь, Новацкая его там, в лесу, и прикопала. Мужа, то бишь. Вещи могла сбросить там же. И вот ещё, Галина Николаевна! — Иван отдал полковнику ещё один лист, — я немного в её прошлом покопался, может, пригодится… — Так… — Галина Николаевна снова потянулась к телефонной трубке. — Степан, тебе Тихонов скинет карту, нужно съездить туда. Свяжись с местным отделением, пусть тоже на место едут. Вполне вероятно, что там ещё один сюрприз для нас будет. — Галь… — Валя привлекла внимание Рогозиной к происходящему за стеклом: на лице Новацкой застыла пренебрежительная усмешка, а вот выражение лица Майского заставляло встревожиться. Впрочем, от слов, произнесённых Новацкой в ответ на вопрос майора, вздрогнули все, кто находился в комнате: — Елена Петровна, убита Ваша дочь, Вас — именно Вас подозревают в её убийстве, Ваши слова на опознании — фактически признание. И Вы не раскаиваетесь в содеянном? Вам не жаль своего ребёнка? Это же Ваша дочь!!! — изо всех сил сдерживаясь, Сергей подбирал максимально корректные формулировки, однако эмоции всё же прорвались в интонациях. Новацкая, глядя на сложенные перед собой руки, немного подумала и ответила медленно и очень тихо: — Единственное, о чём я жалею — что родила её. Это была самая большая ошибка в моей жизни. И я её исправила. Как смогла. — Стремительно поднявшись, Рогозина быстро вышла, Тихонов с Валей в ужасе переглянулись, выходя из комнаты следом за ней.***
— Товарищ майор, я продолжу, Вы можете сделать перерыв, — Рогозина, вошедшая в допросную, была полностью сосредоточена на полученной информации. Она решила, что с Сергеем поговорит потом, когда это всё закончится — чтобы не допустить срыва или чего похуже. То, что Майский фактически на грани — было видно по началу разговора с Новацкой, и полковник его сменила. Сергей же на пару минут вышел на улицу, позволяя эмоциям улечься. Ну, а Рогозина не стала тянуть кота за хвост, начав «второй раунд» допроса довольно жёстко: — Елена Петровна, Вы считаете себя хозяйкой положения и уверены, что мы ничего не знаем. Это не так, — Галина выложила на стол распечатки и посмотрела на подозреваемую. По лицу Елены Новацкой мелькнула тень, но тут же исчезла. — И что Вы мне тут хотите рассказать? — пренебрежение в голосе женщины не ослабевало, но Рогозина знала, что ещё буквально совсем чуть-чуть — и от напускного безразличия, от этой вот бравады не останется и следа. — Историю о девушке, Елене Расковой, которая больше всего на свете хотела денег и лёгкой жизни. Воспитывала Лену мать-одиночка, отца своего Лена не знала, а потом мать привела в семью отчима, и жизнь стала невыносимой. Про Лену все забыли. Она ушла из дома, ей было всего семнадцать, кое-как закончила школу и практически сразу попала на содержание к одному состоятельному человеку. Тот вскоре умер, Лена вышла замуж за второго, от него и родила девочку Дину. Второй брак продлился недолго, а вот третий… Третий оставил хорошее наследство. Этот Ваш самый богатый супруг умер как-то подозрительно, кстати, Вы не находите? — У него были проблемы со здоровьем, — огрызнулась Новацкая. — И вообще, не Вам меня судить. — Не мне, — согласилась Рогозина. — Вашим делом будет заниматься суд. Но продолжим. Итак, Елена Петровна, Ваша дочь, несмотря ни на что, выросла красивой, умной девушкой, получила хорошее образование и даже успела сделать неплохую карьеру. Тёмной стороной её жизни были как раз связи с мужчинами. Впрочем, иначе и быть не могло. Дети — зеркало родителей… — Легко Вам рассуждать, — хмыкнула Новацкая. — Сидите тут, в светлых кабинетах… Улики собираете, экспертизы всякие… Вам не понять, Вы же машина. Биоробот. А я живая, из плоти и крови, я жить хочу! Я вообще, может, в состоянии аффекта была!!! У меня дочь, родная дочь увела любимого человека! — на мгновение сквозь тщательно удерживаемую маску прорвались живые эмоции. Рогозина же чуть иронично наблюдала за наивной попыткой Елены вывести её из равновесия: с подобными выпадами в свой адрес полковник сталкивалась чуть ли не ежедневно. Ничего, кроме усмешки, они не вызывали. — Дина тоже была живая. Из плоти и крови, как Вы тут только что заметили. И тоже хотела жить. Однако Вы лишили её этой возможности. — О чём абсолютно не жалею. — Казалось, Новацкая наслаждалась тем, какой эффект производят её слова. — Наследство? Умер подозрительно? А вот тут вы точно ничего не найдёте, и ничего не докажете! Этот кобель на Динку с первого дня заглядывался. А она — хоть бы постыдилась! С утра выйдет на кухню в полупрозрачной сорочке, крутится перед ним, а потом — «Мама, мамочка, он ко мне пристаёт!» — писклявым голосом передразнила Елена, скривившись в некрасивой гримасе. — Сама виновата, тварь!***
POV Сергей Майский Продолжать допрос было тошно. Слава Богу, Галя, наблюдая это из «зазеркалья», сменила меня, я же, наскоро выпив кофе, занял место за непрозрачным стеклом допросной. Вот же странно: вроде привыкнуть должен был — насмотрелся всякого, о человеческих пороках уже книгу мог писать или научную работу, а не привыкалось. Особенно в таких делах, как сегодня. Никогда я этого не понимал и не пойму — как может мать отказаться от своего ребёнка, или убить его. А чем дальше — тем больше у нас в производстве таких дел появлялось, в порядке вещей стало сводить счёты с родственниками самым кардинальным способом. Раз и навсегда, как говорится. Ладно, любые конфликты мог понять, любые мотивы если не принять, то хотя бы объяснить для себя, почему в критической ситуации человек на тёмную сторону переходит. Но это ж до какой степени нужно не видеть берегов, чтобы угробить собственную дочь? И ведь ни грамма сожаления, ни единой виноватой интонации, какое раскаяние — о чём вы? Смотрел я, как Галя последние гвозди в крышку гроба Елены Петровны заколачивает, и с ужасом понимал: Новацкой всё равно, что комара прихлопнуть, что дочь зарезать. И что самое жуткое — сейчас, уже отойдя от якобы захлестнувших её эмоций, она подтверждала, что, не задумываясь, сделала бы то же самое. А значит — вменяема. И скорее всего — не было там никакого аффекта, на чём сейчас так настаивала убийца. В какой-то момент захотелось оглохнуть — настолько мерзко всё это звучало. Следом появилось непреодолимое желание немедленно попасть в душ, смыть с себя эту грязь. Воистину, мир сошёл с ума… — О чём думаешь, Серёж? — шагов Антоновой я не услышал и вздрогнул от неожиданности, когда её ладошка легла мне на плечо. — Валюш, так пакостно на душе… люди живут грабежами; редкой приязнь и меж братьями стала. Муж жену погубить готов, она же — супруга, страшные мачехи, те аконит добавляют смертельный… — Как ты глубоко в философию, — присев в соседнее кресло, Валя иронично улыбнулась, но даже ирония её сейчас была как глоток свежего воздуха. — Это не я, Валюш, это Овидий.* Проблема стара, как мир. Я одного не пойму. Эта… мать её… Она же мать! Как у неё рука-то поднялась? — Вот что, Серёженька, езжай-ка ты домой. Рогозиной я сама доложу, а тебе сейчас Лина нужна. — Я поднялся, поцеловал Валю в щёку, поблагодарил от души: — Валюшка! Спасибо тебе! Человечище! — всё-таки и в нашей работе возникали привязанности крепче, чем просто профессиональная этика. С Валей за эти годы настолько сдружились, так часто друг друга выручали, да что там — спасали, порой, что взаимопонимание уже просто на рефлексах было. — Майский! Иди уже! Лине привет, — светлая Валюшкина улыбка чуть-чуть отогнала то мрачное, с чем мы сегодня столкнулись, и я вдруг вспомнил: — Погоди! Как на спектакль-то сходили вчера? Степан не обижает? — Да что ты, Серёж?! У нас будто второе дыхание открылось, разногласия в прошлом, мы такими счастливыми давно не были, — сияние в Валиных глазах стало ярче, я искренне за неё порадовался, и тут же вспомнил янтарно-карие омуты Василины. Господи, всего сутки — даже меньше — а я уже без неё, как без воздуха, с ума схожу. — Товарищ майор, тебя дома никто не ждёт? Что-то мне подсказывает, что кое-кто места себе не находит. Езжай. Вам очень повезло, Серёженька. Ты береги её. И то, что у вас есть. — Спасибо, Валь. Сберегу, не сомневайся, — кивнув Антоновой, я забрал с кресла свою куртку и вышел на улицу. Постоял чуток возле машины, приходя в себя, сделал глубокий вдох. Валя права. Нужно о себе думать и о той, что стала дороже всех.***
В камеру к Герману Круглов заглянул с некоторой опаской, но молодой человек вёл себя адекватно, не бился в истерике и в целом, похоже, был готов к диалогу. — Герман, нам удалось выяснить, кто всё-таки убил Дину и за что… — То есть я свободен? — он подскочил с металлических нар так радостно, будто бы ждал этого момента. — Не совсем. Вы покрывали убийцу, скажите, чем она Вас держала? Шантаж или угрозы? Почему Вы слушались Елену и позволили ей убить Вашу невесту? — Миклушин как-то разом сдулся и сел обратно. Ему стало понятно, что в ближайшее время его свобода будет ограничена. — Невесту? — горько усмехнувшись, Герман взглянул на Петровича. — Да там клейма ставить негде было. Генерал в любовниках, да муж матери — это, знаете ли, только то, о чём мне известно было. То, что было одновременно со мной. Круглов присел за массивный железный стол в камере, жестом указав Миклушину на место напротив: — Вас кто-то заставлял с ней встречаться? Если Вы знали про то, что у Дины есть любовник, и не один — и Вас это напрягало — кто мешал просто разбежаться? Зачем этот фарс с предполагаемой свадьбой? — Ленка. Она мне заплатила. Сказала, что отомстить дочери хочет, но про убийство я сначала не знал. Понял, когда она пообещала наследством Дины поделиться. А у меня ипотека, и дочка растёт внебрачная. Ленка это раскопала, предложила подзаработать. Я не отказался. А вот возле того дома, когда приехали… Она испугалась чего-то, Ленка, вроде как растеряна была. Я тоже, честно говоря, струхнул… Но она ничего не отменила, отправила меня из посёлка алиби делать. А потом, в доме я сразу побежал в спальню, наверх… В таких домах она обычно на втором этаже делается, Дина говорила, да и… Символично это. Динка, когда напивалась, всегда хихикала, что мать убила бы её прямо в спальне с любовником, — Герман скривился и, некрасиво морщась, заплакал. — Что меня ждёт? — Суд определит меру пресечения для Вас. Если Вы будете сотрудничать со следствием, то срок будет минимальным, вероятнее всего, — Круглов придвинул к Миклушину чистый лист и ручку. — Пишите. Как можно подробнее. — Хорошо, я согласен. Напишу всё, что Вы скажете, — вытирая слёзы, Герман взял ручку, подумав пару минут, начал писать признание. Круглов, отойдя к двери, позвонил Рогозиной. — Галь, всё. Сотрудничество со следствием и признательные показания у нас уже есть.***
Лисицын всю дорогу, пока они ехали к офису, в котором работала Дина Новацкая, пытался разговаривать с Юлей по телефону. Точнее, он просто подавал вовремя реплики, так, что Оксана, исподтишка наблюдая за напарником, не могла сдержать улыбки. В итоге, когда майор положил трубку, Амелина рассмеялась и покачала головой: — Что, Кость, счастливая семейная жизнь? — Да… Я про день рождения дорогой тёщи забыл. Он послезавтра… Да что я объясняю, с нашей работой имя собственное забудешь, не то, что дни рождения, — чуть нахмурившись, пробурчал тот. — Мда, мстя от Юли будет суровой, — смеясь, пообещала Оксана, но Лисицын встревожился не на шутку. — Ты что-то об этом знаешь? Юлька делилась? Обижается? — Да брось. Пообижается и перестанет, — Амелина вернула солнцезащитный козырёк в исходное положение: солнце уже не мешало, а ограничение обзора Оксане очень не нравилось. — А я вот не уверен. На всякий случай куплю что-нибудь в подарок, и цветы надо не забыть. — Цветы и подарки, Константин Львович, нужно без повода дарить, — хитро улыбнувшись, Амелина ответила на СМС и снова взглянула на Лисицына. — А как же это… Сюрприз? — Костя почесал затылок и удивлённо глянул на Оксану, после чего вернулся к ситуации на дороге. — Сюрпризы хороши, но внимание и заботу, желание порадовать женщины ценят куда больше. У Ваньки спроси, или у Майского. Они подтвердят. А Серёга, кстати, в совершенстве этим искусством владеет. Спроси у Лины. Хотя нет, не спрашивай — просто на её лицо посмотри, когда они вместе. — Тебе бы, Оксан, книгу написать, про отношения мужчин и женщин. Амелина снова рассмеялась: — Только мужчины её всё равно читать не будут. Вы же не любите всякие вот эти штучки… — Это да. И вот слушай, — майор резко сменил тему, паркуя машину у офисного здания, в котором работала Дина Новацкая. — Чую, зря мы припёрлись. Никто на работе, что называется, ни сном, ни духом. А улик уже и так навалом. Мать там постаралась, к гадалке не ходи. — Думаешь? — Чую, — Костя хмыкнул и вытащил ключи из зажигания. … Спустя час оперативники вышли из высотки с абсолютно нулевым результатом. Мужчины-коллеги Дины восторженно отзывались о её внешности и вызывающей манере одеваться. Единственная девушка, находившаяся в офисе — помощница одного из ведущих специалистов, смешливая веснушчатая Алёна, одетая в стиле «белый верх — чёрный низ», больше напоминала школьницу. Но поведала ФЭСовцам, что ничего криминального за Диной не водилось. Ну да, выглядела порой вульгарно, ну подвозили её разные мужчины. Но не более. На работе конфликтов не имела, со своими бывшими умудрялась остаться в хороших отношениях. Словом, ниточка, ведущая на место работы убитой, оборвалась. Заняв места в служебном авто, напарники несколько расстроенно переглянулись. — Только время потеряли, — сокрушённо вздохнула Амелина. — Да брось, Ксюш. Всё равно это нужно было сделать. Ну что? Звоним Рогозиной? — пристёгиваясь, Оксана кивнула.***
Данилов подъехал к жилому комплексу в мрачном ожидании непростой работы. Его встретил участковый, санитары уже были готовы к тому, что найдут труп и ждали распоряжений. Найти место, где Елена спрятала тело, оказалось несложно — помогли сброшенные Ванькой координаты и вскользь оброненная реплика Новацкой, о том, где она устроила могилу для своего мужа. Правда, выкапывать пришлось осторожно — недавно прошёл слабый дождь, земля была вязкой, тяжёлой. Вскоре из небольшой ямы, из-под слоя земли и прошлогодних листьев извлекли тело Демчева с глубокой раной на голове. Чётких отпечатков от колёс автомобиля, к слову, оперативник не обнаружил, только небольшую их часть, но для слепка она вполне годилась. Степан быстро заполнил составом прерывистый след от шин, перед этим зафиксировав местность на фото. Санитары о чём-то негромко переговаривались, вдалеке шумела трасса. А капитан думал о том, что у Миклушина, Демчева и обеих Новацких было всё, чтобы жить и радоваться: хорошая работа, немалые деньги, люди, которые так или иначе любили их. Однако им всем, почему-то этого было мало. И никто из них не хотел ничего менять, каждый пытался добиться своей цели, ущемляя чьи-то интересы, не обращая внимания на то, что делает кому-то больно. В итоге — двое из этой четвёрки мертвы́, двое — надолго останутся в тюрьме. Данилов, присев на корточки рядом с убитым, осмотрел рану поближе, осторожно поворачивая его голову, проверив карманы, аккуратно, двумя пальцами, вытащил разрядившийся смартфон, упаковал в пакет. Поднимаясь, стряхнул землю с рук и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс: — Мда. Всё-таки какие уродливые формы иногда принимает любовь. Когда человек из ревности готов лишить жизни единственного ребёнка и того, кого якобы любил… Санитары, забирайте тело и к нам в ФЭС. — Сняв резиновые перчатки, Степан потёр ладони, избавляясь от остатков талька, достал телефон и набрал номер Рогозиной. — Галина Николаевна, всё в порядке. Захоронение отыскали быстро, тело санитары упаковывают… Да, рана на голове, череп пробит. Камень поискал — не нашёл... Возвращаться? Понял. Сбросив вызов, Данилов убрал мобильник в нагрудный карман и направился к машинам. Даже не верилось, что это тяжелое и страшное дело наконец-то осталось позади. Уже потянувшись, чтобы повернуть ключ зажигания, вдруг снова полез за телефоном, мгновение поколебавшись, набрал ещё один, относительно новый для него номер. — Вика? Скажи, а ты вечером занята? Очень хочу тебя увидеть? Сходим куда-нибудь? — после небольшой паузы, улыбнувшись, добавил: — Ну и что, что не с кем оставить? Значит, сходим с тобой и с мелкими. Я позвоню, как освобожусь.***
— Дина явно нравилась Вашему супругу Андрею, и Вы всячески мешали их общению… — между тем, допрос Новацкой-старшей продолжался, хотя сейчас это уже и допросом назвать было нельзя. Скорее, полным обличением преступницы. — Что-то произошло? Что? Что стало последней каплей, и Вы решили её убить? Купили во время одного из путешествий сим-карту, стали учиться испанскому языку. Чтобы имитировать странный акцент? Вы тщательно готовились, так что не рассказывайте мне про аффект и эмоции, не поверю. Андрей, вероятнее всего, долгое время был вообще не в курсе. А потом Вы взяли его «на дело», и он сорвался. Чем он Вас добил? Грозил пойти в полицию? — Если бы просто полицией, — Новацкая усмехнулась. — Он показал мне видео… Как же я её ненавижу, эту суку! — Постарайтесь не выражаться, — лицо Рогозиной стало бесстрастным, а тон — ледяным. — Они ездили на Бали… Я не знала об этом… В то время я лежала в больнице, а Андрей якобы был у своей матери, я с ним по видеосвязи разговаривала… В общем, они с Динкой были женаты. По каким-то Балийским духовным традициям. А светская роспись — вопрос времени. Андрей показал мне это видео и попросил его отпустить… Он сказал, что больше не может со мной жить, что я — чудовище, что после того, что сделала, я ему противна. — Вот только, тут практически впервые за всё время допроса у Елены Новацкой дрогнул голос. Отметив этот факт, Рогозина уточняла детали: — Как Вы его убили? — Ударила камнем по голове, пробила череп так, что мозги вылезли наружу. Закопала в лесополосе, рядом с домом. Там место тихое… Людей мало. Земля мягкая, копать было легко. — В Вашей ванной эксперты нашли окровавленное платье и мужские штаны и футболку. Андрей переодевался? — Да. Он оделся в обычную свою одежду, вымыться успел, перед смертью… Я вытащила его обратно на улицу, якобы пройтись… Ударила камнем по голове. Оставила тело на улице, подогнала машину, достала лопату, закопала его… Потом вернулась домой, забрала ноутбук и выбросила его. Машину утопила в озере. — Елена, в какой-то момент словно сдулась. Безразличие ко всему стало не напускным — настоящим. Рогозина же продолжала её «топить»: — Однако, довольно лирики. На изъятой у Вас дома одежде — кровь Дины Новацкой, на её туфлях — Ваши потожировые, на орудии убийства — следы Вашей крови. А на Вашей обуви — так же кровь Дины, кровь и следы мозгового вещества Андрея Демчева. Его кровь найдена так же на полотенце из Вашей бельевой корзины. Этих улик вполне достаточно, чтобы предъявить Вам обвинение в двойном убийстве. — Глядя на Новацкую в упор, Галина Николаевна удивлённо качнула головой и добавила: — Вы так тщательно всё продумали, скажите — почему не избавились от вещей? И ножом Вы порезались, когда убивали Дину… Не додумались взять перчатки? — Когда эта… при виде Андрея начала задницей вертеть, я уже ни о чём не думала, — призналась Елена. — У меня к Вам последний вопрос: Миклушин Вам зачем нужен был? Его жизнь Вы для чего искалечили? — Жизнь… Да кому он нужен, лошара этот? — Елена расхохоталась, её смех неприятно резанул по натянутым нервам. — Я всё-таки не Геракл, мне нужна была помощь. Я Динку тоже в лесополосе закопать хотела, как её одной тащить? Да и сидеть я не собиралась. Жаль, не сообразила быстро, как его подставить… — вздохнула Новацкая. — Убив двух человек, Вы обеспечили себе длительное заключение. И выйдете Вы из тюрьмы старухой. — Рогозина внимательно отслеживала реакцию Елены на свои слова. — Неблагоприятные условия очень быстро старят, знаете ли… Если выйдете, конечно. Я только одного не могу понять — Вы правда не раскаиваетесь? Это же Ваш ребёнок, Ваша кровь и плоть. Вы настолько не любили Дину? Не проще ли было развестись с мужем, уехать из города, начать новую жизнь, чем вот так? Лишать жизни двух молодых людей, у которых всё ещё было впереди. — Не любила? Да я её ненавидела! Оставить ребёнка меня вынудила мать. Якобы рожу, муж будет со мной, и я её полюблю… Не вышло, — в очередной раз вздохнув, Елена рассматривала свой безупречный маникюр. Проследив за её взглядом, Галина невольно и совершенно некстати поймала себя на мысли о том, что в тюрьме Новацкой гель-лак никто наносить не станет. — У Вас будет много времени подумать над тем, что Вы совершили. Даже если суд вынесет Вам относительно мягкий приговор… — Рогозина нажала на кнопку вызова конвоя, захлопнула папку, встала. — Не думаю, что Ваши сокамерницы Вас поймут. Жизнь Ваша за решёткой превратится в ад. — Мне всё равно, — отозвалась Елена и расслабленно откинулась на спинку жёсткого стула. Прищурившись, Галина Николаевна позволила-таки единственный выплеск эмоций: — Я лично буду ходатайствовать о том, чтобы Вам дали максимально возможный срок. Таких как Вы, Елена, нужно держать в изоляции. В Вас, увы, не осталось ничего человеческого. — А у Вас есть дети? Вместо ответа Рогозина кивнула конвойному, подошедшему к Елене. Второй дожидался напарника в коридоре. — Уведите.