***
POV Сергей Майский Лина мирно посапывала, свернувшись в клубочек у меня в руках, а я всё никак не мог уснуть. Сон не шёл. Понимал, что вставать рано, и неизвестно, когда в итоге получится нормально поспать, и что работать в полную ногу не смогу. Но вот эти чувства… Как их передать словами? Момент, когда Лина устраивается у меня под боком, словно котёнок, прижимается ко мне спиной и тихонько вздыхает, расслабляясь полностью, я обнимаю её всю, а она притягивает к себе мою руку, целует мою ладонь, трётся об неё носом — и так вот засыпает, щекой в ладошке. Как объяснить, каково это? Уткнуться в её волосы и согревать дыханием, легонько поглаживать её висок и бровь и слушать, как она дышит. Слушать, как бьётся её сердце — в унисон с моим, чувствовать, как сон постепенно сплавляет нас в единое целое, покрепче, чем самый страстный, горячий секс. Господи, спасибо, что послал мне её! Иначе я бы этого так никогда и не узнал, размениваясь на однодневные романы. — Серёж, я какая-то неправильная жена… — Я аж воздухом от неожиданности поперхнулся, закашлялся, потом просто в голос заржал, резко перевернув на спину это чудо в перьях. Не, ну нормально? Я её тут убаюкиваю, тихо млею от блаженства, а мне — бум! — и философия на ночь глядя прилетает. Ну и кто бы тут не заржал? — Здрасьте, Настя! Это с чего такие выводы? — я сел на матрасе, соображая, что вдруг торкнуло в эту светлую головушку, что она никак уснуть не может. — Я Вася! — эта её попытка возмутиться на ровном месте меня добила наповал. Я хохотал до слёз, свалившись навзничь, Лина же, кажется, начала обижаться. Уселась, обняв колени, надулась — нахохлилась, словно воробей. — Ну ты чего, птичка? Что ты такое там себе напридумывала? — отсмеявшись, я притянул её к себе, пытаясь поцеловать, но она вдруг начала отбиваться и выкручиваться из моих объятий. — Майский, блин, ну вот чего ты ржёшь?! Я серьёзно же!! — так, это уже перебор. Что-то там творится, с чего вдруг такое вылезло? Надо прекращать подтрунивать и разобраться-таки с её тараканами. А то вон уже и глаза подозрительно заблестели, не хватало ещё до слёз мою девочку довести. — Таак… А ну-ка, отставить обиды! — всё-таки я притянул её ближе, прижал к себе, игнорируя попытки вырваться — я всё же посильнее буду — и отпустил только тогда, когда почувствовал, что её сопротивление иссякло. Взяв в ладони её лицо, легонько коснулся губами её губ и уже абсолютно без приколов и шуточек спросил: — Кто тебе эту чушь нашептал, а? Ну какая ещё неправильная жена? Ну? Излагай, что ты себе опять придумала? — Не я. Мама. Я заинтересовался, сел поудобнее, закутав нас обоих в большое одеяло, усадил Линуську так, чтобы и лицо её хорошо видеть, и обнимать беспрепятственно. Нахмурился, изображая стопроцентное внимание, хотя ей-богу, смешинки то и дело прорывались, глядя на её насупленную мордашку. — Тебе вот смешно, а мне стыдно ужасно, — высвободив руки, она придвинулась ближе сама, пробежалась пальчиками по моему лицу, погладила лоб, начала крутить крестик на цепочке. — Мама с раннего детства нам с Леной внушала, что участь женщины — быть женой и матерью, жить интересами мужа и детей, уют в доме создавать, условия комфортные, а я… — А что ты? — я не удержался, сдвинул одеяло с её плеч, едва заметным касанием начал медленно рисовать линию — от уха, вдоль шеи, по руке — до кончиков пальцев, попутно приласкав колечко на безымянном, поднёс её ладошку к губам, изучая неторопливыми поцелуями. — А я неправильная… — дыхание её сбилось моментально, чёрт её знает, почему — но на самые невинные ласки Лина реагировала острее всего. Да нафиг все эти разговоры! Сейчас я ей наглядно объясню, что неправильно — это тратить время на дурацких тараканов, а не на то, чтобы у нас всё же появилась Алиска. Маленькая и смешная копия мамы…***
Карина металась по крохотной кухне и тесной прихожей, не находя себе места. Впервые с момента знакомства с Максом она видела его таким злым и одновременно растерянным. И то, что он ушёл, толком ничего не объяснив, а сейчас упорно не отвечал на звонки, выбивало из колеи. А что, если он к любовнице свалил? А ну как давняя любовь ожила? Карина ведь не дура — видела, как он от одного только упоминания имени бесится. Ваську свою всё забыть никак не может. Ещё и свекровь масла в огонь подлила: — Ну и что ты кругами носишься? Сядь, не мельтеши. Отдохнуть мужик выбрался, устал. Скоро вернётся. — Аделаида Вольдемаровна, ну как же так? Я ужин готовила, мы вместе хотели вечер провести, а теперь что же? — Карина обиженно надула губы. — А ничего. Накрыть салфеточкой и быть готовой его встретить. В любой момент. И не пилить его. Слышала — он подработку хорошую потерял, понимать надо! — наставительный тон Криволаповой-старшей завёл Карину до предела. Та, остановившись в дверях кухни, упёрла руки в боки и заголосила: — Да?! Его понимать, стало быть? То, что он шляется сейчас неизвестно где и с кем, по-вашему, нормально?! А не слишком много вы от меня хотите? Даже от баб принимать и не пилить, так что ли, по-вашему? — Знаешь ли, деточка, если он кого-то себе нашёл — то причину ищи в себе, моя золотая. От нормальной жены хороший мужик никогда гулять не будет, — поджав губы, Аделаида Вольдемаровна удалилась к себе в комнату, сославшись на недомогание и предоставив невестке самой дожидаться непутёвого муженька. А непутёвый муженёк скоро и появился пред ясные очи жены. Точнее — его появили. Принесли, после предварительного звонка с уточнением адреса и выторгованной суммой вознаграждения. Открыв дверь, Карина остолбенела, гневные слова застряли в горле: Максим не то, что лыка не вязал, он двигаться самостоятельно не мог. Двое крепких, накачанных мужчин волокли его, забросив его руки себе на плечи, а тот едва переставлял ноги и мычал что-то невразумительное. — Куда складывать? — шутканул один из курьеров, доставивших домой столь ценный груз. — Что? — Карина окончательно растерялась и не поняла вопрос. — Дрова ваши куда выгрузить? — ехидничал второй. — И кстати, хозяюшка, доставочку и подъём на этаж оплатить надо бы. — Ругнувшись, Карина бросилась в спальню, а на шум в прихожую медленно выплыла Аделаида. — О! Маама… Приивеет, — расплывшись в пьяной улыбке, протянул Максим, и тут же абсолютно нелогично продолжил: — а где папа? — Сынок, папа умер, давно, — схватившись за сердце, пробормотала Аделаида. — Папа? Уумеер??? — шатнувшись, Максим сполз по стене на пол, схватился за голову. — И ты скрывала? Мама, как ты могла меня предать? Меня все, все предали, мама! — Вот, как договаривались, — из комнаты выскочила Карина, выгребая из кошелька пять тысяч рублей — всё, что осталось от зарплаты. Да она бы и больше отдала, лишь бы эти ребята побыстрее ушли и не наблюдали, ухмыляясь, весь этот спектакль. Едва выпроводив «грузчиков», Карина повернулась к мужу: — Ну и какого хрена ты нажрался?! — девушка даже не пыталась сдерживать эмоции, и свекровь попробовала её урезонить: — Кариночка, он пьян! Без толку сейчас с ним разговаривать. — А то я не вижу! — Деточка, ты не кричи сейчас, поговорите утром. Ты лучше ему раздеться помоги, да чай завари покрепче… — А спинку ему вареньем не намазать? — прервала Карина Аделаиду Вольдемаровну, напрочь забыв про вежливость. — Карочка, он не виноват, у него сложный период в жизни. Добрее нужно быть, девочка… — Не виноват? Добрее быть? А кто, я, что ли, виновата? Я его пить заставляла? Или, может, я его уволила? Какого чёрта он домой всё это дерьмо тащит?! — размазывая по щекам злые слёзы, кричала Карина. — Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю, — сильно фальшивя, вдруг завёл шарманку Максим, закрыв глаза и расплывшись в кривой ухмылке. Хватило его на одну строчку. Закончив выступление в вокальном жанре, Криволапов обнял пуфик, уронил голову на руки и забылся тяжёлым сном. С минуту обе женщины, остолбенев, разглядывали уснувшего в прихожей мужчину, потом Карина, нервно хохотнув, перешла на ехидный шёпот: — А знаете что? Сами такое вот воспитали — сами с ним и возитесь. А я спать пойду. Мне завтра на работу, и абсолютно похрен, как себя чувствует это пьяное чмо. — Психанув, Карина хлопнула дверью, подумав мгновение, закрылась на задвижку, оставив абсолютно растерявшуюся Аделаиду приводить в чувство громко храпящее тело. Попытка разбудить сына и перевести его хотя бы на диван в кухне не удалась — Максим бухтел нечто невнятное и отмахивался от матери, не просыпаясь, а поднять великовозрастного детину Криволапова никак не могла. Пересиливая обиду на невестку и сына за испорченный вечер, Аделаида принесла подушку, подпихнула её под голову Максу, укрыла кровиночку, погладила его по щеке. Несмотря на все его косяки, для неё он оставался любимым сынулей, маленьким мальчиком, который нуждался в её заботе. Вздохнув, она поправила съехавшее одеяло и ушла к себе, на ходу растирая ладонями виски: ноющая боль становилась всё навязчивее, и пора было принять обезболивающее и снотворное.***
— Вась, я чайник поставил. На кухню пойдём, или сюда принести? — Сергей присел на край матраса, улыбнулся Василине. — Мне лениво, я сплю, — фыркнула Лина и, потянувшись всем телом, закуталась в одеяло, накрылась с головой, подсматривая одним глазом. — Я всё вижу, — расхохотался Майский, аккуратно пробираясь ладонью среди складок мягкой ткани. — Серёжка! — взвизгнув от ледяного прикосновения, Лина подскочила, стремясь ускользнуть от щекочущих её пальцев. — Нечестно! Я щекотки боюсь! — Лина брыкалась и хихикала, сбив одеяло в комок, но захват был крепким. Высвободив руку, вцепилась в подушку, но муж был начеку и ловко увернулся. — Ну хватит! Хваатиит! Отпустии!!! — пищала и смеялась Василина, безуспешно пытаясь освободиться. Сжалившись, Сергей внял просьбе и остановился. Василина тут же уселась на матрасе, сдула с лица растрепавшиеся прядки волос и, едва отдышавшись, пообещала: — Майский! Я: а) отомщу; б) скоро отомщу; в) страшно отомщу. Бойся меня теперь! — и Лина грозно прищурилась, стараясь одновременно встряхнуть и расправить одеяло, и в то же время отползти подальше от хохочущего мужа. Сергей же просто не ожидал, что жена вдруг превратится в маленькую девочку, боящуюся щекотки. Перевоплощение было внезапным и очень забавным, желание веселиться и дурачиться — неожиданно острым. Отсмеявшись, он сгрёб Василину в охапку, поцеловал в висок. — Так с чего ты взяла, что ты неправильная жена-то, а, Вась? — Да потому что! — буркнула Лина, всё-таки устраиваясь поудобнее в родных руках. — А поконкретнее? — усмехнулся Сергей. — Погоди, я чайник выключу. А вообще — там ещё пирожные в заказе были. Твои любимые, между прочим. Пошли уже? — Майский поднялся сам, протянул руку Василине. — Неа. Неси сюда, — заупрямилась Лина. — Там холодно, а тут одеялко. — Удивлённо изогнув одну бровь, Сергей с минуту изучал жену насмешливым взглядом, потом слегка кивнул: — Ладно. О способах страшной мсти позже поговорим, — и быстро ушёл выключать захлёбывающийся свистом чайник. Ещё минутку повалявшись, Василина всё-таки встала. Поёжившись, закуталась в тёплый плед, прошлёпала босыми ногами на кухню. Щурясь от ярких светильников над столом, присела на угловой диванчик, щёлкнула кнопкой на стене, убирая лишний свет, и утащила ягоду с пирожного. Засмотрелась-залюбовалась, как Сергей заваривает чай: двигаясь абсолютно бесшумно, колдует над чайником, смешивая листья из разных пакетиков, заливает кипятком, накрывает полотенцем. Вздохнула: — Вот я про то и говорю. Неправильная я жена. — Излагай. — Сергей глянул на Лину, присев напротив, поставил на стол чашки. Аромат чабреца стал насыщенным, успокаивал, настраивал на неспешный разговор. — Да я ж говорила. Нормальная жена интересами мужа живёт и домашними делами во благо семьи. А я… — Василина махнула рукой. — Я всё же не догоняю, — Майский озадаченно хмурился, — что не так? — Ну смотри — ужин заказывали, дома порядок не навела, ещё и после работы тебе меня забирать пришлось. Вечер — ленивый. А всё ради чего? — Слушай, ну ты вообще… Вась, ты занята любимым делом, ты счастлива в этом — разве этого мало? — А ты? — А я, птичка, радуюсь, когда вижу тебя счастливой. Бросай ты это самоедство. Это не ты сейчас говоришь, это мама твоя. Хватит уже быть примерной дочкой. — Серёж, но ведь дома-то… — Слушай, мир не рухнет, если ты не сделаешь уборку или не приготовишь ужин. Тем более — тебе сейчас реально некогда. Забей ты на это всё. Как получается — так получается. Успеваешь хозяйничать — супер, мне это очень приятно. Не успеваешь — да и хрен с ним. — Сергей потянулся через стол, погладил Лину по лицу. — Вась, ну я как-то жил столько лет, не заморачиваясь домашними делами, неужели ты думаешь, что резко поменяю свои привычки и начну на тебя ворчать? Ты вообще разницу между женой и домработницей улавливаешь? — Василина молчала, прижавшись щекой к его ладони. — Это тебе мама так мозг перевернула? — продолжал допытываться Сергей, повторяя контур Лининой брови подушечкой большого пальца. — Не только. Свекровушка ненаглядная не упускала случая поддеть. Недостаточно активно я вокруг её Максимушки приплясывала, — взяв в руки чашку, Лина вдохнула запах трав, зажмурилась от удовольствия. — Ммм… Серёжка, как вкусно. Всё, чай у нас теперь только ты завариваешь. Ну, или меня научишь. — Ууу… Чай, деточка, это целое искусство. Философия, если хочешь. Этому так просто не научить, — фыркнув, Василина стянула с тарелки последнюю корзиночку с голубикой, а Сергей вернулся к теме разговора: — Вась, да я тащусь от того, какая ты у меня. Каждый день открытия, и соскучиться с тобой — это умудриться надо. Злюсь, потому что понимаю — не я один это вижу. Собственник я, уж прости. И знаешь, мне вот по барабану — правильная ты жена, или не очень. Моя. А значит — самая лучшая. И не сметь слушать глупости! Слушать умного мужа. Ясно? — Так точно, товарищ майор! — Лина хихикнула, потом враз стала серьёзной. — Серёж… Как же здорово, что мы встретились. — А кто спорит-то? — самодовольно усмехнулся Майский, поднимаясь и притягивая Лину к себе. — Мы вообще классная пара. И кстати, есть один способ, уж если и он тебя не убедит в том, что ты самая правильная в мире жена, ну я тогда и не знаю, — подхватив на руки взвизгнувшую Василину, Сергей устремился в спальню. — Майский! Ты реально маньяк. — Ага. А всё из-за тебя!***
Максим проснулся глубокой ночью, от того, что замёрзли ноги, и заболела спина от неудобной позы. Некоторое время не мог понять, где он и что с ним. Жутко хотелось пить, глаза никак не хотели привыкать к темноте, а слух выхватывал какой-то ритмично повторяющийся, невероятно раздражающий звук. Зажмурившись до боли, Максим помотал головой. Тут же, застонав, пожалел об этом, попробовал подняться, но тело не слушалось. С горем пополам встал на четвереньки, пополз на звук, путаясь в одеяле. Скинуть его со спины не догадался. Завернув за угол, стукнулся лбом об дверь и тут же сообразил, что он дома, противный звук — всего лишь вода, капающая из крана на кухне, а он, Макс, пьяный в стельку, пытается найти вход в эту самую кухню. С трудом сориентировавшись на местности, Криволапов дополз до мойки, цепляясь за дверцы шкафчика, всё-таки поднялся на ноги. Хлебнул холодной воды из-под крана, умылся, завернул вентиль покрепче, не зажигая свет, пробрался на диванчик. Устроиться удобно не очень получалось, диванчик был узковат и коротковат, но всё же это было удобнее, чем спать на полу в прихожей. Как он попал домой — Максим не помнил совершенно. Предметы вокруг него чуть-чуть замедлили вращение, но полностью не остановились: стоило закрыть глаза, как к горлу подкатывала тошнота, тело становилось невесомым, неуправляемым, а темнота неслась навстречу с бешеной скоростью. А спать с открытыми глазами Максик не умел. К тому же, невероятно бесил фонарь, светивший чуть в стороне от кухонного окна — вроде и неярко, но и заснуть толком не давал. Максим то дремал, то просыпался снова, обрывки невнятных мыслей жужжали надоедливыми мухами. А фонарь за окном раскачивался от ветра, дрался с мечущимися вокруг него, тонкими ветками ивы и в отместку рисовал на стенах причудливые, жутковатые тени. Балансируя между реальностью и сном, в этом призрачном свете Макс вдруг увидел Василину. Мягко улыбнувшись, она укоризненно покачала головой, перебросила за спину тяжеленную косу, а ветер играл с невесомой тканью подвенечного платья. — Ты… Ты откуда здесь? — голос отказывался слушаться, невероятным усилием Макс постарался поднять себя, всё-таки сел на диванчике. Видение не исчезло, фигура, словно подсвеченная изнутри, рассеивала мрак серебристо-белым мерцанием. — Ну что, Максимушка? Как живется тебе, ненаглядный мой? — медленно, тягуче, словно плетя заклинание, заговорила ночная гостья. — Доченька наша во сне не приходит? Папой тебя не зовёт? А ведь её твоя мать убила. И ты не возразил, не защитил нас. — Криволапов дёрнулся, как от удара, открыл было рот — возмутиться, да так и замер под повелительным жестом Василины. А та продолжила, усиливая свечение: — Ну да Бог вам судья, то дело давнее, и счастье моё тебе наказанием станет. А вот деньги ты получил кровавые, за душу, невинно загубленную… — Откуда ты… — Макс не говорил — хрипел, обливаясь холодным потом. — А я, сердешный, многое знаю. Ой, наворотил ты дел — впору каяться… — Ты!!! Это ты во всём виновата! — изо всех сил заорал Максим и подскочил, проснувшись от собственного крика. Из крана снова мерно капала вода, а фонарь за окном был неподвижен. Сердце бешено колотилось, во рту осталась противная горечь — послевкусие пережитого страха. А вот обрывки мыслей в воспалённом мозгу сложились-таки в нечто конкретное: именно Василина виновата в том, что вся жизнь у него наперекосяк пошла. И кому, как не ей, за это ответить?