***
По детской привычке, улизнув с полдника, Наденька Синицына поспешила в библиотеку. Библиотекой в Тополевском интернате называли большую комнату с несколькими книжными шкафами и кучей уютных кресел и диванчиков. Шкафы уходили под потолок и были забиты книгами — спонсоры расщедрились пару лет назад, устроили для детей такой вот замечательный подарок. Здесь любили собираться читатели от мала до велика, здесь царила особая атмосфера тепла и доверия. Можно было забраться с ногами в кресло и включить торшер, а можно было усесться за столик с маленькой настольной лампой, кому что больше нравилось. Можно было попить чаю с печеньем и сушками или тихонько помочь старенькой Анне Ивановне восстанавливать порядок на полках, подклеивать растрепавшиеся книжки. Надюшка любила сюда приходить — тут жили её любимые персонажи, а с Анной Ивановной всегда было о чём поговорить. Но больше всего девочке нравилось прийти в библиотеку, когда там никого не было, взять ключик в тайнике у двери, зажечь лампу и, завернувшись в плед, устроиться с книгой на широком подоконнике. Вот и сегодня, машинально оглянувшись в пустом коридоре, Надя отодвинула дощечку возле дверного косяка, сняла с гвоздика маленький ключик, вернула всё на место и, ещё раз оглянувшись, мышкой юркнула в читальный зал. Мельком оглядев полки, вытащила недочитанную книгу, закутавшись в клетчатый плед, неловко взгромоздилась на подоконник, открыла страницу, отмеченную закладкой. Однако замирания в душе и трепета в пальцах не ощутила, буквы кружились в непонятном хороводе и никак не собирались в слова и предложения. Знакомство с сотрудниками ФЭС несколько лет назад крепко засело в памяти. Надя и её друзья, столкнувшись с реальным преступлением, как-то в одночасье повзрослели.* Надюша, очень остро ощутив, что все их расследования — всего лишь детские шалости — замкнулась в себе, посерьёзнела, налегла на учёбу, а всё свободное время пропадала в химическом кружке и Катерину за собой таскала. Юрика заставляла посещать все уроки, особенно физкультуру, с которой приятель обычно сбегал, и вообще, вдруг почувствовала ответственность не только за себя, но и за своих друзей. На всё их возмущение только отвечала, прищурившись, что лентяям в ФЭС не место. И писала. Писала письма Рогозиной. Рассказывала про жизнь в интернате, про своих друзей, спрашивала совета, желала удачи в работе — и складывала в стол. Стеснялась отправлять по почте или передавать с оперативниками или экспертами, несмотря на то, что те приезжали к своим подшефным регулярно. За эти несколько лет ребята перезнакомились и подружились со всеми сотрудниками, но к Лисицыну и Данилову у троицы друзей было особенное отношение, ведь именно они тогда пришли на выручку в опасный момент. Иногда их навещала и Галина Николаевна, и вот в эти короткие встречи Наденька преображалась. Не отходила ни на шаг, ловила каждое слово и светилась всеми своими веснушками, хоть и старалась, чтобы её радость была не слишком заметна. А вчера её озадачили. Директор интерната пригласила к себе — и по большому секрету сообщила, что готовы документы, и завтра после ужина за девочкой приедут приёмные родители. Только на вопрос, кто они, отвечала уклончиво: «Завтра увидишь». На мгновение мелькнула шальная мысль — а вдруг Рогозина? Но тут же девочка сникла. Ведь ей сказали — родители, а не мама, а о том, чтобы Галина Николаевна была замужем, Надя не слышала. День катился к вечеру, чем ближе ко времени встречи с предполагаемой семьёй, тем сильнее портилось у неё настроение. Решительно захлопнув книжку, Надежда спрыгнула с подоконника: не читалось сегодня от слова «совсем», и знакомая тишина библиотеки не успокаивала. Наоборот, от мысли, что придётся менять свои привычки, защипало в глазах. Вздохнув, направилась в кабинет директора. Легонько погладила заглавную букву «Ш» в фамилии «Шестакова» на табличке. Постучав, потянула дверь на себя, заглянула: — Ольга Петровна, можно? — А, Наденька, заходи, садись, — улыбнулась женщина. Все мысли и переживания своей воспитанницы она сейчас прекрасно понимала, но понимала так же и то, что увидев, кто за ней приехал, Надя будет на седьмом небе от счастья — привязанность девочки к строгой и очень серьёзной Рогозиной только слепой бы не заметил. — Ольга Петровна, — присев на краешек стула и следя за тем, чтобы не дрожал голос, начала Надежда. — Я же могу отказаться? Я не хочу в приёмную семью, мне хорошо здесь. Здесь Юрка с Катей, сюда ФЭС приезжает. Путь они не едут, пожалуйста! — не сдержалась, шмыгнула носом и опустила голову. — Надя, давай ты встретишься, пообщаешься с людьми, которые хотят тебя забрать? Вдруг ты передумаешь? Ну могут же они тебе понравиться, почему ты такой вариант не допускаешь? — Не понравятся, — еле слышно шепнула Надя, запрокинув голову и изо всех сил моргая. — Надюша, тебе четырнадцать. Сама же понимаешь, что таких взрослых детей редко забирают в семью. А люди действительно неплохие. Давай познакомимся для начала, а потом решишь? — Не буду я ничего решать, я уже всё решила! — девочка подскочила, уронив стул, сдерживаемые слёзы прорвались-таки, хлынули потоком. — Я хочу остаться здесь! И не нужны мне никакие приёмные семьи! — выкрикнув всё это, Надя опрометью кинулась к двери, которую в тот же самый момент уже кто-то открывал, и чуть не сшибла с ног посетителя.***
Оставив машину на парковке у ВДНХ, Данилов бесцельно шагал по улице. Вечер сгущал сумерки, пряча все краски под тёмно-синим бархатом. Пронизывающий апрельский ветер забирался под распахнутую куртку, но Степану было всё равно, холода он не замечал. Не замечал он, занятый своими мыслями, и как ноги сами привели его на знакомый мостик. А мысли в голове теснились не слишком весёлые. Чувство вины назойливой мухой жужжало в ушах, заглушая доводы разума. Степан понимал, конечно, что в тех обстоятельствах сработать лучше, чем они с Майским, было попросту невозможно. Однако привычка брать на себя всю ответственность за ситуацию и сейчас оказалась сильнее. Испуганный женский крик и отчаянный детский плач преследовали его, странным образом переплетаясь с голосами Ирмы, а ещё сестры и племянницы. После смерти невесты* Данилов думал, что невозможно сделать больнее, и невозможно корить себя ещё больше. Он ведь уверен был, что Ирму убили из-за него. Научился с этим жить, но не забыл. Потери случались и дальше, но вот гибель родных выбила из колеи настолько, что Степан даже о том, чтобы больше не жить, задумывался. Прекратить всё разом. Он ведь даже на звонок сестры тогда ответить не смог — преступника задерживал. И знать не знал, что его любимые девчонки не смогли выбраться из торгового комплекса*… …Голову словно в тисках зажало. К той, давней вине прибавилась ещё и сегодняшняя. Если бы он не медлил ту самую долю секунды, пока открывалась дверь, а начал стрелять сразу… Как знать, может и не пострадала бы Вика? Он-то, в отличие от Сергея, сразу увидел всю мизансцену… В глазах потемнело, на мгновение стало трудно дышать. Стиснув зубы, Данилов изо всех сил саданул ладонью о перила. Боль не отступала, терзая сердце когтями хищной птицы, почуявшей добычу. — Твою же мать!! — выругался Степан и тут же услышал за спиной ироничное замечание с неповторимыми интонациями: — Неудачный способ. Тут мелко, а ты плаваешь хорошо. — Рита? Откуда ты здесь? — Приходя в себя, Данилов даже нашёл в себе силы улыбнуться Власовой. — Гуляла. Так что случилось, Стёп? На тебе лица нет, — на кривой козе Риту объехать было невозможно, увиливать от прямого вопроса — бесполезно. Степан только пожал плечами, искоса глянув на напарницу. — Товарищ капитан, все ваши терзания на лбу крупными буквами светятся. Опять решил, что ты во всём виноват? — Вот что у тебя за отвратительная манера в душу лезть? — поморщился «товарищ капитан». — А что, надо стоять и ждать, пока ты в Яузу сиганёшь с моста? Равнодушия ты от меня хотел, да? Это по-дружески, ты считаешь? — Ну насчёт Яузы — явный перебор, Рит… — А, ну точно — табельное оружие надёжнее! Данилов, ты, похоже, забыл, сколько лет я тебя знаю? Не перебивай меня сейчас! — Рита жестом остановила попытку с ней поспорить. — Я всё помню — и про Ирму, и про Свету с Машей. Только ты на себя-то не бери всё, надорвёшься. Ирма твоя обречена была независимо от того, встречалась бы она с тобой или нет. Она была слишком опасным свидетелем. Сам же знаешь, во что мы тогда влезли ненароком. И девчонок своих ты бы не спас — даже если бы и ответил вовремя на звонок. Стёп? Ты слышишь меня? — Вот скажи мне, Рит? — словно не заметив её монолога, отозвался Степан. — Вот что за гадство такое? Почему все, кто мне дорог, обязательно во что-нибудь из-за меня влипают? Ирма. Светка с Машкой. Полина.* Инга.* Теперь Вика. — Данилов, ты с какого дуба рухнул? А Кеннеди тоже из-за тебя убили? Может быть, Айседора Дункан тоже на твоей совести?! — вспылила Рита. — Давай, все преступления прошлого века на себя возьми до кучи. Стёп, не будь идиотом! — Власова, какого чёрта?! — Степан начал злиться, впрочем, в общении с Ритой так часто бывало. — Не собираюсь я никуда сигать! Табельное на работе, в сейфе. Майский настоял. Так что тебе нечего бояться. Вы сговорились меня пасти, я не понимаю? Так расслабься, максимум — напьюсь. — Рискни здоровьем, — прищурилась Маргарита и вдруг сменила тон. Её голос зазвучал неожиданно мягко, хотя только что слова впивались в кожу, будто колючки кактуса: — Стёп, поехали к нам сегодня? С Глебом в шахматы сыграете… Накормлю тебя ужином. Бухать тебе тоже не нужно. Лучше я тебе чай заварю нормальный, а не то, что ты обычно пьёшь. — Ритка, ну хватит уже! — Я про чай, — лукаво улыбнулась Власова. — Эта фигня в пакетиках не имеет права так называться.***
Круглов, внимательно следя за дорогой, изредка поглядывал в зеркало. Юра с Катей о чём-то тихо шептались, Надя же, не отрываясь, смотрела в окно, не замечая, как по щекам катятся слёзы. Впервые в своей жизни девочка тихо плакала не от страха или обиды — от переизбытка эмоций, от сильной встряски… …От Ольги Петровны она убегала в слепом отчаянии, с желанием исчезнуть, испариться — только чтобы не искали её, и не было бы всей этой истории с усыновлением. Столкнувшись на пороге кабинета с Петровичем, даже не сразу поняла, кто её удерживает, из-за собственных рыданий ничего не слышала, не соображала, повинуясь одному-единственному инстинкту — вырваться. Вывернуться из чьих-то заботливых рук, которые настойчиво усадили её на диван. Сбежать, спрятаться, так, чтобы не нашли. И только смутно знакомые, ласковые голоса звучали на периферии сознания, уговаривая, успокаивая. — Ольга Петровна, я же просила предупредить девочку, а не до истерики её довести, — властные интонации, как ни странно, подействовали быстрее уговоров. Надя, не веря своим ушам, рискнула-таки оторвать ладони от лица. Напротив неё присел на корточки Круглов со стаканом воды, а рядом… Рядом на диване, обнимая её за плечи, сидела та, кого Надя часто в мыслях называла мамой. От неожиданности девочка на миг онемела, судорожно хватая ртом воздух, а Рогозина, тепло улыбнувшись, легонько погладила её по голове и обратилась уже к ней: — Надя, понимаю, что для тебя это внезапно… Возможно, ты сразу не сможешь ответить, и всё-таки, я должна тебе задать этот вопрос: ты согласишься жить с нами? Со мной и с дядей Колей? Документы все готовы, мы можем прямо сейчас тебя забрать, но это решать тебе. — Что? К вам? Но как… А вы же… — девчушка переводила взгляд то на Галину, то на Николая, пытаясь осознать, что она только что услышала и вдруг снова разрыдалась, отчаянно, взахлёб, кинувшись на шею к Рогозиной… …Когда первые эмоции чуть улеглись, Надя, всё ещё всхлипывая, никак не хотела отпустить от себя Галину Николаевну, совершенно по-детски вцепившись в рукав её пиджака. Круглов, присев рядышком на диване, негромко предложил: — Надюш, нужно уладить небольшие формальности с документами. Давай пока твои вещи соберём? Ты так и не ответила — захочешь ли, чтобы мы стали твоей семьёй? — девчушка снова зашмыгала носом, на сей раз схватив за руку Петровича. — Хочу! Очень хочу! Только… А как же Юрик и Катька? — затаив дыхание, девочка ждала ответа. — А мы и им друзей нашли, — улыбнулась Рогозина. — Сегодня и ребят развезём тоже. — Галина Николаевна! При всём уважении к вам и к вашей службе… Я бы советовала вам воздержаться от подобных заявлений, — директор интерната укоризненно взглянула на Рогозину, не преминув уколоть ту за замечание по поводу детской истерики: — Вы же понимаете, что вам никто не разрешит увезти детей просто так? — Взгляните, Ольга Петровна, — отодвинув стул, Галина Николаевна села напротив Шестаковой, чётким движением извлекла из сумки тонкую папку, положила на стол перед ней. — Вот здесь всё, что касается установления попечительства над Надей, и… Извините, взяла на себя смелость заручиться поддержкой органов опеки. Такое разрешение вас устроит? — после паузы, нейтрально-вежливо поинтересовалась полковник. Скрытый смысл диалога и взаимный обмен любезностями был понятен обеим. — Но… Вы же не к себе Юру с Катей забираете? — не сдавалась директор. — Не к себе. Но люди надёжные, за это я ручаюсь. Если необходимо, готова оставить вам расписку. Если разрешения от вашего непосредственного начальства недостаточно. На несколько минут воцарилась тишина, прерываемая только чуть слышным шелестом бумаги — Шестакова изучала документы. Подняв голову, глянула на Рогозину пристальным взглядом поверх очков, словно впервые её увидев. Чуть заметно улыбнулась и вздохнула: — Лихо вы всё устроили. Не ожидала. — Рогозина ответила такой же тонкой полуулыбкой. — Не нужно никакой расписки. Только пусть дети всё же поужинают в дорогу. Наденька, можешь сказать ребятам? Собирайтесь. Только тихонечко. Внимание не привлекайте. — Просияв, Надежда вскочила, рассыпав вокруг солнышки-веснушки, пулей рванула к двери, уже на пороге замерла и вдруг тихо спросила: — А вы точно за мной? Насовсем? Не передумаете? — Не передумаем. Насовсем, — переглянувшись с Галей, отозвался Николай. — Беги. Мы вас ждём. …И вот сейчас, машинально провожая глазами мелькающие в свете фар дома, фонари, деревья, Надюша, дав волю слезам, выплакивала стресс. Николай Петрович всё чаще с тревогой посматривал на Надю. Хоть девочка и старалась не показывать эмоций, но её слёзы не остались незамеченными. Поймав взгляд Рогозиной, Круглов кивнул ей, недвусмысленно обращая внимание на их маленькую пассажирку. Рогозина только пожала плечами и слегка кивнула в ответ. Помочь в этой ситуации она ничем не могла. Покачав головой, Петрович сосредоточился на дороге. Негромкая музыка не мешала, скорее, слегка приводила мысли в порядок. Решение взять Надежду в семью Коля поддержал, но сейчас его одолевали сомнения. Девчонка-то с характером, как-то они уживутся все вместе?