***
Захлопнув книжку, Вика отбросила её на одеяло и в раздражении наградила подушку несколькими боксёрскими ударами левой рукой. Нет, ну в самом деле? Ранение пустяковое, на перевязку она и в школе может сходить — благо, у них есть совершенно замечательная Людмила Степановна: ей, прошедшей Афган в звании капитана медицинской службы, такие царапины — просто тьфу, какая ерунда! И перевяжет, и обработает, как надо. Зато ей, Вике, можно будет наконец-то детей у Лины забрать, да и по работе соскучилась. И так уже три дня тут бултыхается, но — нет, нужно как минимум ещё два под наблюдением врачей побыть. Ну что за глупость такая?! — Я домой хочу! — воскликнула Вика, забыв, что ей не пятнадцать, а гораздо больше, сердито бурча, откинула одеяло, нащупала на полу тапочки и, завернувшись в тёплый халат, в очередной раз нарисовалась на пороге ординаторской. — Виктория Игоревна, снова вы? — устало вздохнула лечащий врач, поднимая голову от бумаг на столе. — Даже не начинайте. Я вас не отпущу. — Марина Владимировна, ну какая необходимость мне валяться у вас на больничной койке? Обезболивающее я и дома могу принимать, перевязку мне в школе сделают. Я же вам сто раз уже про нашу легендарную медсестру рассказывала! Если что, она поможет. — А отвечать потом, если вдруг воспаление начнётся, тоже ваша медсестра будет? Виктория Игоревна, идите в палату. — Да как же вы не понимаете? — вспылила Вика. — Мне домой надо! У меня дети одни! — Не стыдно на жалость давить? — глянула врач на Вику поверх очков. — Дети у вас не одни, а с бабушкой, плюс ваши друзья за ними присматривают, вполне приличная семейная пара. Чего вам неймётся? Побудете у нас пару дней, посмотрим, как заживать будет. Времени слишком мало прошло, чтобы с вашей раной стало всё понятно. Да, вам повезло, что не задета кость и не повреждены крупные сосуды. Но я бы на вашем месте не торопилась. — Марина Владимировна! — Всё, Виктория Игоревна, хватит спорить. Идите, отдыхайте. Все гаджеты вам привезли, книг полно. Наслаждайтесь тишиной. — Врач вернулась к изучению документов, давая понять, что разговор окончен. Вздохнув, Вика побрела в палату, пробурчав напоследок вполголоса: — Сбегу я от вас. Надоели до смерти! Закрыв за собой дверь, Вика прошуршала тапочками до своей кровати, плюхнулась на неё, качнулась, заскрипев панцирной сеткой из прошлого века. Больше всего на свете она ненавидела вынужденное безделье. А тут делать было совершенно нечего. Перевязанная рука почти не беспокоила, только слегка ныла — действовало обезболивающее. Спать не хотелось, читать тоже, социальные сети за эти несколько дней опротивели донельзя. Хотелось поговорить с Василиной, но сейчас Вика не могла ей звонить — знала расписание занятий подруги, ближайшее «окно» у той ожидалось через полчаса. Покрутив в руках смартфон, Вика снова тяжело вздохнула и засобиралась на прогулку: возле больницы был красивый скверик, а в кормушки на деревьях частенько наведывались белки. Пушистый рыжий хвост и ушки с кисточками в деревянном домике Вика заметила издалека. Сердце радостно трепыхнулось: общение с этими милыми зверьками всегда поднимало ей настроение. Нащупав в кармане куртки пакетик с кедровыми орешками, Вика поспешила свернуть с тропинки. Маленькая шустрая белка, поняв, что сейчас её будут угощать, радостно заскакала по веткам вниз, вытянулась-распласталась, словно приклеилась к раскидистому клёну, зацепившись за ствол задними лапками, щекоча усами ладошку, аккуратно собирала орехи, придерживая лапкой Викину руку. Девушка, забыв обо всех своих неприятностях, весело смеялась, белка же, казалось, чуть снисходительно поблёскивала глазками-бусинками: «Человек, что с него взять, кроме кормёжки?», не забывая при этом виртуозно извлекать из скорлупы вкусные ядрышки… …Закончив опрос свидетелей по очередному делу, Данилов вышел на улицу, прислонился спиной к дверце автомобиля и, запрокинув голову, сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие живительной прохладой и свежестью. Несмотря на все усилия, администрации спорт-бара никак не удавалось избавиться от затхлого воздуха цокольного этажа. Выдохнув, Степан поморщился: как ни причёсывай, как ни называй, подвал — он и в Африке подвал. И подобные помещения оперативник не любил, пожалуй, даже больше, чем чердаки и «заброшки» — с теми хоть всё понятно всегда, а вот подвалы, переделанные под бары или магазины, неизменно повергали в уныние. Глянув на часы, Степан заторопился: поручение Рогозиной он выполнил, и можно было успеть навестить Вику, благо это было по пути. Доехал быстро, припарковался у ворот. Открывая входную дверь, вдруг обернулся. Силуэт девушки, замершей у дерева в странной позе, показался знакомым. Присмотревшись повнимательнее, Степан невольно рассмеялся, узнав Вику. Та старалась не шевелиться, чтобы не спугнуть нахального зверька, прочно обосновавшегося на её руке, а по положению тела было понятно — стоять так Вике отчаянно неудобно — опираться на дерево повреждённым плечом было больно, балансировать без опоры и при этом не побеспокоить рыжую хитрюгу — практически нереально, а со стороны смотрелось странновато. Ещё раз усмехнувшись, Данилов поспешил на выручку. Подходить со спины не стал — не хотел пугать ни Вику, ни белку — та вообще с перепугу цапнуть могла. Не хватало ещё потом последствия укуса лечить! Поэтому, преодолев искушение подкрасться бесшумно и обнять, Степан подошёл открыто. — Привет! Прикармливаешь? — отвлёкшись от бельчонка, Вика подняла голову, заулыбалась, голубые глазищи засинели ярче, заискрились неподдельным счастьем. — Настроение пытаюсь исправить, — девушка чуть оступилась, дёрнулась, Степан подхватил её под руку, не давая упасть. От резкого движения белка в мгновение ока взлетела на ветку повыше и обиженно заверещала. — Себе или белке? — не удержался Данилов от комментария, притягивая Вику ближе и коротко целуя в губы. — Белке мы его только что испортили. Слышишь, ругается? — Судя по интонации, матом. Ну, а у тебя что с настроением? — Домой не отпускают, — снова погрустнела Вика. — Представляешь, говорят — ещё два дня. А мне уже так надоела эта скрипучая сетка, у меня от неё спина болит. — Да ты что? Кошмар какой! Ужасная несправедливость! — сомкнув руки вокруг её талии, Степан покачал головой, скрывая смех за преувеличенным возмущением. Однако Вика тут же раскусила его игру: — Не смешно мне, Стёп. Рука уже не болит почти, я домой хочу, к детям. И по тебе соскучилась ужасно, — последние слова прозвучали почти шёпотом, отчего-то смутившись, Вика опустила взгляд. Ей всё ещё не верилось в то, что Степан заинтересован в их отношениях, хоть и чувствовала — тут всё серьёзно. И всё же — каждую минуту боялась, что ей снова всего лишь почудилось. И закончится эта сказка о любви, едва успев начаться. — Вик… — тоже переходя на шёпот, произнёс Данилов. — Поехали ко мне? Прям сейчас? — А дети? — закрыв глаза, Вика блаженствовала в невесомых, ласковых поцелуях. Отвечала, прижимаясь теснее. — Детей вечером заберём. Несколько часов у нас есть, а потом… Потом, если хочешь — устроим ужин с каким-нибудь фильмом, мелкие с нами посмотрят. — Стёп, меня не отпустят же, — чуть отстранившись, Вика погладила Степана по щеке. — Предлагаешь сбежать? — Ну, а что? Очень романтично. Выкраду тебя, увезу к себе. Я могу, ты же помнишь? — Вика снова засмущалась, уткнувшись лицом в его ветровку. …Пару недель назад Данилов, устав от её бесконечных отговорок про работу, детей, прочие проблемы, буквально украл её с дня рождения матери, вызвав из дома «на минуточку». Это уже позже она узнала, что мама была в курсе и с удовольствием помогла симпатичному офицеру устроить это «похищение». Из всех, кто ухаживал за её дочкой, пожалуй, только этот мужчина, с её точки зрения, заслуживал доверия. И даже детей к себе забрала, чтобы её девочка не переживала и отдыхала спокойно. На все Викины возмущённые реплики Степан тогда только молча улыбался и гнал машину всё быстрее, спеша остаться наедине с любимой женщиной. Вика сдалась практически сразу, стоило ему тут же, во дворе дома поднять её на руки и обжечь губы поцелуем. Так вот, целуя, и принёс к себе домой. Поставил на пол, закрыл дверь покрепче, словно боялся, что убежит. Вика сама шагнула к нему навстречу, сама нашла его губы… — Такое забудешь, — снова встретившись взглядом со Степаном, прошептала она. — Только на этот раз я добровольно с тобой уеду. — У меня есть идея получше. Идём! — Данилов забрал у неё пакет, высыпал орехи в кормушку и потянул её за руку. — Я договорюсь.***
Апрельские сумерки подкрались постепенно, и Аделаида Вольдемаровна, коротающая вечер за любимым детективом, тяжело вздохнула — читать становилось темно, а глаза следовало беречь. Отложив книгу на столик, женщина сняла очки, несколько раз крепко зажмурилась, сделала ещё несколько упражнений, закапала лекарство. Откинув голову на спинку удобного кресла, вздохнула и расслабилась: минут через пять капли сделают своё дело, и усталость отступит, можно будет почитать ещё. До финала оставалось совсем немного, и Криволаповой было очень любопытно, чем же закончится очередная история Дарьи Донцовой. Спустя некоторое время Аделаида сморгнула остаток капель, вытерла глаза платочком, надев очки, включила настольную лампу. Уже собралась было снова открыть книгу, как зазвонил допотопный телефон на журнальном столике. Несмотря на то, что ей неоднократно предлагали приобрести более современный аппарат, женщина категорически отказывалась: сей экземпляр был подарен ещё бабушкой, любим с юности и, несмотря на полувековой стаж, работал исправно. Телефон не умолкал, и Аделаида подняла трубку. — Да, Ларочка, да, моя дорогая! Да в порядке всё, спасибо. Как у вас дела? Как Танечка? — Аделаида замолчала, довольно надолго, только кивала головой, в такт словесному потоку от приятельницы, потом вдруг встрепенулась: — А когда у Танечки это свидание? Ларочка, так это очень хорошо! У меня замечательный комплектик с финифтью есть, он отлично дополнит образ. Да ну что ты, какое беспокойство? Я его почищу сегодня, пусть Танечка завтра заглянет. Да не за что, Лара, и тебе хорошего вечера! Закончив разговор, Криволапова ещё пару минут посидела, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, вздохнула, вполголоса произнесла: — Ну вот и у Ларочки внучка подросла, заневестилась. Эх, кабы не Васька, уже и у Максика бы детки подрастали… Но не от этой же ведьмы! Всё я правильно тогда сделала. Женщина выдвинула верхний ящик тумбочки, зацепилась взглядом за какую-то неправильность, ещё не понимая, что не так, вытащила шкатулку, которая показалась ей слишком лёгкой, машинально перевернула конверт с деньгами — и тут же сообразила: она всегда оставляла его лицевой стороной вверх, а сейчас он лежал по-другому. Неприятный холодок пробежал по спине, вдруг отчего-то онемели руки. Отложив конверт, Аделаида Вольдемаровна медленно откинула крышку деревянного сундучка. Охнула, сдёрнула очки, зажмурилась, потом снова их надела — но и этот приём не помог — шкатулка была пуста. Снова вытащив заначку, на мгновение успокоилась — привычная тяжесть легла в руку, и всё-таки, помня о царапнувшей её неправильности, Аделаида заглянула внутрь. Вскрик сдержать не получилось, поднявшись было на ноги, она опять осела в кресло, рассыпав на пол нарезанную по размеру купюр бумагу. Дрожащими пальцами подняла трубку, набрала номер приятельницы. — Ларочка, ты прости, я не смогу помочь Танечке. Случилось, — всхлипнула дама, — украшения мои стащил кто-то. Все, до единого. И вместо денег чистая бумага в конверте. Да какая полиция, Ларочка? Разве ж я на своих заявлять стану? Некому было тут шариться, сын да невестка. Попробую поговорить, конечно, вдруг да разъяснится всё. Передай мои извинения внучке. Распрощавшись, Криволапова вытерла невольные слёзы, тяжело поднялась с кресла, захватив пустой конверт и шкатулку, остановилась на пороге спальни Макса и Карины. — Деточка, — обратилась она к невестке, — а тебе не кажется, что некрасиво крысятничать там, где живёшь? — Что? — Карина оторвалась от планшета, непонимающе уставилась на свекровь. — Где мои деньги и украшения? — голос Криволаповой-старшей окреп, сделался жёстче. Карина моментально вспыхнула, подскочив, отбросила гаджет на кровать, возмутилась: — А я-то почём знаю? Я вообще про ваши заначки не в курсе. У сынули своего спросите! Это он подработку потерял, не я! — А ты на сына моего не кивай! До тебя у нас такого ни разу не было! Всегда деньги открыто лежали, не прятала — и никогда не пропадало ничего. — Вечно у вас я во всём виновата! Вам лишь бы крайнего найти! — в волнении Карина прошлась по комнате, уселась на стул за компьютером. — Откуда я знаю, может у вас и не было ничего в вашей шкатулке? Может, вы в маразме сами всё выкинули, а на меня свалить решили? Я ничего у вас не брала, понятно вам? — Ах ты, маленькая дрянь! Это ты со мной, с матерью твоего мужа, так разговариваешь? — взревела Аделаида, потеряв всяческую способность сдерживаться. — Вы себя-то слышите? — вдруг расхохоталась Карина. — Интеллигентная типа, правильная, а орёте, как на базаре! — Верни на место всё, что стащила — и будем считать, что я не слышала твоего хамства! — не сдавалась Криволапова. — Да пошли вы нахрен, вместе со своим сыночком! — Карина снова поднялась, грубо оттолкнула свекровь, вытащила из-под кровати чемодан. — Лопнуло моё терпение, лучше уж разведёнкой остаться, чем с вашим ненаглядным зайчиком жить. Живите с ним сами! — водрузив чемодан на кровать, Карина начала без разбора скидывать в него свои вещи из шкафа. Свекровь, в попытке остановить девушку, схватила её за руку: — Ты никуда не пойдёшь, пока не вернётся Макс, я тебя не выпущу! — оттолкнув женщину, так, что она не удержалась на ногах и с размаху шлёпнулась на пуфик у двери, Карина прошипела: — Руки убери!! Ещё раз меня тронешь, я тебе последние патлы повыдёргиваю и глаза выцарапаю. Овца!! За шумом ссоры никто из них не слышал, как щёлкнул замок, и на пороге комнаты появился Максим, в изумлении созерцая погром в квартире. — Мам, вы чё орете? На площадке слышно! — Пусть вернёт всё, что украла! — Аделаида бросила на пол конверт и пустую шкатулку, завсхлипывала снова, держась за сердце. — Максимушка, сынок! Ведь все украшения фамильные стащила, негодяйка! И конвертик пустой, помру — меня даже хоронить не на что! Я же… я не для себя откладывала, а чтоб у тебя проблем не было, мальчик мой! — войдя в образ, искренне жалея себя и сына, Аделаида уже просто рыдала. — Я ничего у вас не брала! Вам это понятно?! — Перекрикивая свекровь, визжала Карина. Максим, нахмурившись, с минуту слушал их перебранку, потом вдруг рявкнул сам: — А ну-ка заткнитесь, обе! — в наступившей тишине продолжил: — А теперь внятно и спокойно — чё разорались? Делать нефиг? — Максимушка, ты почему так грубо с мамой? — оторопела Аделаида, и Макс поморщился, оборвал её на полуслове: — Мам, прекрати сюсюкать! Объясни, что у тебя украли, и почему ты решила, что это Карина сделала? — Ещё раз: шкатулка пуста, конвертик тоже. И кроме твоей жены, никто не мог украсть. Если только ты? — прищурившись, Криволапова наблюдала за реакцией сына. Тот, почесав лысеющий затылок, выглядел искренне удивлённым. — Мам, она ж не дура — у тебя красть, ты чего? — Круто, блин! — снова заржала Карина. — То есть в принципе, я это могу, так по-вашему? — Проигнорировав её замечание, Максим спросил: — А ещё что-то пропало? — Карина, ойкнув, кинулась к книжным полкам, вытащила бархатный футляр, где хранила пару колечек, серёжки и цепочку с подвеской, подаренные родителями и бабушкой, потрясла его. Глядя на свекровь и мужа круглыми глазами, открыла. Футляр был пуст. Всхлипнув, девушка крикнула: — Ну? Убедились?! Я сама у себя тоже стащила всё? Тут от мамы с бабушкой подарки были! — и Карина расплакалась навзрыд. Растерявшись, Аделаида снова присела на пуфик, Максим же, побледнев, едва удержался, чтобы не броситься к шкафу и не проверить, как там конверт с баксами от бывшего шефа поживает. Уже понимая, что наверняка неведомый воришка добрался и туда, встряхнул мать, взяв за плечи. — Мама! Кто ещё у нас был? Почта, сантехник? Ну? Кто мог пройти в комнаты так, чтобы ты не заметила? — Аполлон Ильич, — враз помертвевшими губами прошептала женщина. — Я в магазин выходила, на днях, он тут оставался. Но он приличный мужчина, он же не мог… — А, то есть я неприличная?! — снова взвилась Карина. — То есть меня обвинить — вам легко и просто, а какой-то мужик непонятный — приличный, да. Идите нахрен, оба! Достала меня ваша семейка! Домой я хочу!!! — открыв шкаф-купе, Нарышкина прямо с вешалками схватила пару своих пиджаков, платье и ветровку. Враз разозлившись, Макс вырвал вещи из её рук, швырнул на пол и снова заорал: — Прекрати истерику! Иди умойся! Мать, ты давай, капли свои выпей — и хватит уже ныть, надо думать, что дальше делать! Щас порешаем, ну? Идите! — выпроводив мать и жену из комнаты, сгрёб ветровку, быстро проверил карманы — и оцепенел: в них ничего не было. Макс зажмурился изо всех сил, закусив кулак, еле сдержал рвущийся из горла вой раненого зверя. Он не мог признаться, что у него исчезла огромная сумма денег — её просто не могло у него быть, не настолько хорошо Макс зарабатывал, чтобы скопить тринадцать тысяч долларов. И как ему теперь в одиночестве переживать эту катастрофу, Криволапов не представлял. Хотелось напиться «в дрова», сидеть и плакать в обнимку с бутылкой — Максим понимал, что заработать ещё раз такие деньжищи он попросту не сможет. Связываться с криминалом желания не было — визиты в ФЭС он до сих пор вспоминал с содроганием. А честным путём… не с его образованием, и не с его везением. Это он понимал. Подумав про ФЭС, Максим слегка успокоился: кажется, там грамотные люди работают, раз такие дела раскручивают. Что им какая-то кража? Чтобы прийти в себя окончательно, Максим аккуратно сложил вещи жены на место, выдохнул — и вышел на кухню. — Так, мать. Давай не плачь, составь подробное описание этого своего… Какавы. Напиши всё, что пропало, если есть фотки — давай их тоже. Кариш, и ты пиши. — Максимушка, ты что же — в полицию пойдёшь? — удивлённая решительным тоном сына, подняла голову Аделаида Вольдемаровна. — Лучше. Я утром поеду в ФЭС. Если уж и они не найдут твоего кавалера, мам, то и никто не найдёт. А они найдут. — О своей личной заинтересованности Максим, разумеется, умолчал…