***
«Ты не хочешь меня видеть», — читает Дэмиен в опущенном ему на стол свитке, — «и я не смею ослушаться твоего желания, но смею надоедать другим способом — каким увидеть ты меня не можешь, но благодаря которому я хоть как-то могу соприкоснуться с тобой. Я забрал тебя из города не потому что посчитал слабым — и в моем мире действует право сильного, но к тебе оно с моей стороны никогда относиться не будет, так как нет ничего для меня важнее твоего слова, кроме твоей же безопасности. На твой город идет война — я защищу твоих людей ради тебя, но рисковать твоей жизнью я не хочу и не могу — и потому я спрятал тебя в этих стенах. Едва все закончится, если ты захочешь, я не буду тебя задерживать ни мгновения — но если ты пожелаешь остаться, я буду самым счастливым созданием всего мира. И я сделаю все, чтобы сделать тебя не менее счастливым. Умоляю, не запрещай хоть так связываться с тобой, пусть существуют еще десятки возможных…» Дальше Дэмиен не читает — позволяет свитку свернуться, опускает на стол и уходит в свою комнату. Для Дракона ответом будет несожженное письмо — для Дэмиена утром — оставленная на тумбе у кровати драгоценная — в буквальнейшем из смыслов — лилия.***
Дракон смотрит печально, виновато; опускает взгляд и сникает, всем видом показывая, что сожалеет. Любой другой посчитал бы такую покорность унижением, лицемерной маской — но Дэмиен знает лучше. Он учится читать Дракона — и это оказывается нечеловечески легко — все, что он хочет показать, он показывает, легко и столь понятно, что человеку, привыкшему к обману себе подобных, это тоже кажется обманом. Дракон прост, но этим и непонятен, сложен; люди привыкли, что другие люди скрывают, лгут, обманывают, ищут себе выгоду во всем и всех — а потому Дэмиен не понимает. — Все, что я делаю, не нравится тебе, — говорит наконец печальный собеседник, все еще стоя у дверей комнаты. — Все, что я дарю тебе, раздражает тебя, твое временное житье здесь только отталкивает тебя от меня сильнее. Я не понимаю. Дэмиен отводит взгляд. Он не говорит о стойком ощущении того, что его пытаются купить за дорогие цацки, а не расположить к себе благородно и честно. Он не говорит о стойком ощущении заключения, о чувстве… собственного неподхождения этому существу. Он ничего не говорит. — Научи меня ухаживать за тобой так, чтобы тебе было приятно, — просит от двери отчаянный Дракон, — если есть только шанс. Если же нет, то я не смею… я не хочу мучить тебя. Ты не увидишь и не услышишь больше ни обо мне, ни от меня. Дэмиен медлит; только минуту спустя он роняет плечи и шепчет на грани слышимости: — Мне кажется, словно ты купить меня хочешь. Он вздрагивает о того как резко Дракон оказывается напротив, рядом; как опускается на колено, горбится, обеими руками схватив его за руки; как шепчет в ответ едва ли громче, отчаянно: — Для меня все в мире имеет цену кроме тебя; для меня все драгоценности Вселенной меркнут на твоём фоне. Все, что ты сможешь придумать, если оно только существует, я положу к твоим ногам, если это возможно создать — то сделаю и принесу тебе. Я не хочу купить тебя, Дэмиен. Я хочу сделать тебя счастливым, но чтобы я не делал, не радует тебя, но только огорчает, — Дракон прижимает его руки к своему лицу, вжимается в них отчаянно, потерянно. — Я не знаю, как ухаживать за тобой. Научи меня.***
— Он не покупает тебя, — смеется девушка чуть слышно, глядя на небо, где в ночи недавно растворился несчастный Дракон; у ее плеча стоит и смотрит на звезды Дэмиен. — Драконы страстно любят все блестящее, но сильнее того они любят свою пару — что приводит к неосознанной любви украшения возлюбленного всем драгоценным. У них, в отличие от людей, только две категории любви — их партнер, возлюбленный, их пара — и сокровище. По счастливой — а, может, и не очень — случайности, для нашего Дракона ты стал и тем, и другим, а потому он любит тебя всецело и безоговорочно. Люди так не умеют в большинстве своем. — Я не знаю что с этим делать. Я не привык, я… я как будто использую его. — Скорее, он слишком навязчив, — девушка мягко фыркнула и тряхнула волосами. — Он понятия не имеет как к тебе подступиться, вот и лезет во все двери всеми возможными и, как кажется его драконьей натуре, самыми выигрышными способами. Дэмиен согласно, хоть и едва заметно, улыбнулся. Девушка же между тем продолжила: — Он ко мне подошел сегодня с вопросом. Как же он… а! Он меня спросил: «Неужели не все из вашей породы любят драгоценности? Отец говорил что все люди едва ли не больше нашего драгоценные камни и украшения ценят. Я думал… я думал…» и замолчал. Юноша чуть слышно засмеялся. — Ну, хоть одну из проблем понял. — Да уж. Я ему сказала посмотреть за тем, как друг за другом ухаживают люди, так что от него несколько дней может не быть вестей. Жди новых выкрутасов с пародией на человеческие. Дэмиен смеется. И ждет.***
Когда он через несколько дней (за которые он правда соскучился) находит у себя на тумбе несколько неряшливо смятых (видимо, в волнении) живых, настоящих цветов, он смеется. Облегченно, искренне, радостно. Берет их в руки, отмечая про себя, что улыбается глупо, бессмысленно — но именно таким ему кажется проступающее в его груди робкое счастье. — Неплохое начало. Дракон, вжавшийся в обратную сторону двери в страшном волнении, расслабляется при смехе, улыбается при едва слышных словах. Кажется, что-то он сделал правильно. Странное, не до конца понятное ему чувство колышется в груди. Счастье — только не драконье. Человеческое.