***
Все в Рождественских праздниках было неплохо, кроме обязательных мероприятий, которые Брюсу приходилось проводить и на которых приходилось бывать, утаскивая за собой половину семьи. Полное лицемерия и лживых масок празднество не нравилось никому — каждый предпочел бы провести время с семьей или друзьями, а не раздаривать приторные улыбочки и не вести разговоры об акциях до скрежета зубов. Даже Дик, их невероятный шоумен, способный обмануть кого угодно своим солнечным и участливым видом на подобных мероприятиях, на самом деле терпеть их не мог. Джейсон в тихую над ним посмеивался, хотя и беззлобно — одна выгода была у его смерти и, каждый раз отшучивался Колпак, если умереть обозначало освободиться от праздника в кругу богачей Готэма, то смерть того стоила. Да и к тому же в этом году им не могла составить компанию и Кассандра — в Гонконге по горло навалилось дел прямо к кануну праздников, и как бы девушка не старалась, даже семейные посиделки откладывались до более позднего времени. Это удручало ее сильнее, чем радовала возможность отдохнуть от лицемерного празднества, над чем Дик не переметнул пошутить — он и сам всей душой стремился домой, к Барбаре и их годовалой дочери, но тогда бы вся тяжесть свалилась бы на Брюса, Тима и раненого Дэмиена, а Дик свою семью любил. Так или иначе, когда настал «судный час» — в этот раз честь проводить Рождественскую вечеринку выпала какому-то из богачей, и торжественный прием устраивался в одном из его особняков — Ричард, Брюс и Дэмиен уже полчаса как блистали своим присутствием, когда Тим только подъехал к зданию. Даже если его имидж предусматривал возможность опозданий, с каждым годом они становились все хуже. Дэмиен нашел парня спустя еще уйму времени, когда тот выпутался из оравы предприимчивых и чрезмерно навязчивых бизнес акул, поймавших его чуть ли не на пороге, которые одновременно им и восхищались, и терпеть его не могли. Оставшийся после патрулирования в особняке раненый Робин отлеживался в медотсеке последнюю часть ночи, пока Красный Робин оперативно взламывал чужие базы из их квартиры, с нескрываемым злорадством слушая, как Найтвинг начищает неудачливой банде морды. Может, отчасти поэтому он так отчаянно выкручивался от всеобщего внимания, стараясь добраться до Дэмиена и наконец просто его увидеть и успокоить пульсирующую внутри панику. Умом он понимал, что Брюс бы не выпустил юношу из особняка будь рана слишком серьезной, но страх потерять еще одного невероятно важного для него человека набатом перекрывал любые вразумительные доводы. — Дэмиен, — пробормотал он, вырываясь из толпы и подходя к отошедшему в сторонку Робину, осторожно устраивая руку на чужой спине — настолько социально приемлемо, насколько в глазах публики приемные братья могли это делать, — хабиби. Ты в порядке? — Думаешь, отец, Ричард и Альфред отпустили бы меня, если со мной было что-то не в порядке? — пробормотал юноша, мягче чем планировал, на минуту позволяя себе прижаться лбом к чужому плечу. Теплое «хабиби» приятно сжимало ему сердце. — Ты знаешь, что я имею ввиду, — тихо откликнулся Тим, незаметно прижимаясь к чужим волосам губами; Дэмиен вздохнул. — И ты знаешь, что я в порядке. Парень фыркнул чуть слышно, только чуть крепче стискивая пальцы на чужой спине и осторожно прижался к юноше с левого бока — Дик уже успел ему рассказать насколько глубокой и серьезной была рана на чужом бедре, и насколько сильно Робин отбрыкивался от помощи во время перевязки — и Дэмиен, уловив намек, с недовольной гримасой привалился к нему, перенося на здоровую ногу и Тима большую часть веса. Стало немножечко легче. — Ты же знаешь, что ты можешь не сидеть тут до конца вечеринки? — тихо поинтересовался Красный Робин, кивая на брошенный на них обеспокоенный взгляд Брюса. Дэмиен чуть закатил глаза. — Я знаю. — И что если ты уйдешь, это не будет проявлением слабости? — также тихо уточнил Тим, и Дэмиен чуть ущипнул его за бок, все же расслабляясь. — Я знаю, — мягче ответил он, снова вдыхая — что-то в Тиме сбивало его с толку. Ему понадобилось несколько минут, за которые старший успел отбиться от уже подвыпивших мужчин, что конкретно. — Это одеколон отца, — заметил юноша, чуть от Тима отстраняясь. Тот неловко улыбнулся. — Я не успел перед выходом сделать вообще что-либо, кроме как кофе в себя влить, — честно признался он, осторожно проводя пальцами по чужим волосам. Дэмиен немного слепо наткнулся взглядом на торчащий из нагрудного кармана белый платок. — Би сунул мне свой одеколон прямо на входе, потому что по его словам от меня пахло так, что кто-нибудь из гостей мог бы случайно умереть от кофейного удушья. — О, — пробормотал юноша, все ещё не моргая, переводя взгляд на старшего и делая плавный шаг назад. — Ну. Думаю, пока ты не переоденешься во что-нибудь своё, что не пахнет как отец, я к тебе вплотную подходить не буду. Тим скорчил самую недовольную и непонимающую гримасу в мире, хотя, конечно, все и сам прекрасно знал уже и просто собирался его дразнить. — Почему? — шутливо проскулил он, стараясь снова зацепиться за Дэмиена. Тот легко отвел его руку. — Мы на людях и не мне рассказывать тебе, почему мы пока не можем — прекрати! — и от тебя пахнет отцом. Тим шутливо чуть закатил глаза, но пробормотал тихое: «ладно, ладно,» и добавил, помолчав с полминуты: — Буду свой одеколон с собой теперь всегда таскать. — А лучше прекрати закидываться кофе как в последний раз. Красный Робин фыркнул, подхватывая с подноса проходящего мимо официанта два бокала с шампанским и передавая один Дэмиену. — Невозможно.***
Хорошо, когда он говорил, что люди здесь — отъявленные мерзавцы, это было преувеличением, хоть и небольшим. На каждой из встреч правда можно было найти приятных собеседников которые также не любили подобные сборища и вдоволь с ними над всем подряд поиронировать, но по большей части им попадались неотесанные и грубые люди, искренне верящие, что они были всегда и во всем правы; люди, уверенные, что солнце вращается только вокруг них. Строя из себя неизвестно кого и прекрасно зная что они говорят и как это сказать, они сыпали замечаниями, спрятанными под тонну лести и лицемерия. Если бы дело было только в замечаниях и поддевках, любой из них мог бы дать отпор, но когда люди совали свой нос в их дела, выворачивая наружу то, что не касалось ни их, ни кого бы то ни было и доставляли тем самым проблемы, злился Дэмиен невероятно. Одной из таких «запретных тем» в Готэме была его мать — ни Брюс, ни Дэмиен, ни уж точно сама Талия — никто не хотел распространять информацию о ней и ее местоположении. Это привлекло бы слишком большое внимание и к Уэйнам, и к аль Гулам, а Ра’с точно этой возможностью воспользовался бы. Много лет назад, когда Дэмиен впервые появился в особняке и стало ясно, что его присутствие здесь будет долговременным и заметным, Брюс дал в интервью по поводу его матери лишь то, что Талия якобы не желает раскрывать свое имя и вообще как-либо давать о себе знать, и что он уважает ее решение и будет уважать впредь. С одной стороны это была правда, как ни посмотри — если дочь аль Гула хотела, чтобы о ней знали, о ней знали. С другой — это не мешало особо находчивым журналистам строить догадки одну невероятнее другой; некоторым, особо прытким, проводящим собственные расследования, приходилось обрубать крылья посредством судов. И даже если с годами журналисты поуспокоились, люди, считающие себя Брюсу равными, вовсе не удовлетворились старыми слухами. Может, кто-то из них хотел стать ещё более знаменитым из-за сенсации, может, кому-то просто нравилось действовать на нервы, но, так или иначе, тема матери Дэмиена хоть раз за вечеринку, но поднималась. Это раздражало Робина без конца — и как бы он не хотел, на это приходилось либо отшучиваться, либо отмалчиваться, потому как если он огрызался, в него въедались только сильнее. Считающие себя непоколебимыми столпами, потому как деньги и в самом деле могли делать многое, люди позволяли себе интересоваться и высказывать всем и все, что считали нужным, чему они и предавались в полной мере и сейчас, бросая на него косые взгляды, пряча бормотание за бокалами с шампанским. Дэмиен ненавидел Гала, ненавидел все эти лицемерные вечеринки, ненавидел собственное непонимание дурацких социальных законов — он откровенно презирал людей, перешептывающихся за его спиной о его семье. Он мог бы победить любого из них в схватке не моргнув и глазом, но здесь так было нельзя. Время дуэлей, как не прекращал шутить Джейсон, давно прошло, и свою честь приходилось отстаивать словами. Он мог бы, но сделай он это, как считал нужным, и на следующий же день в газетах будет в подробностях описано как он опозорил имя своего отца неуместным поведением; в них будут порочить его воспитание, семью и мать; с нее, почему-то, никогда не смещался акцент. Один мужчина, остаток старого мира Готэма, настолько же самоуверенный и зазнаистый, настолько и богатый, не менее десятка минут уже изводил его, Дэмиена, доводя до белого каления. Колкие насмешки, скрытые под лестью и беспокойством, сводили юношу с ума, приводя в бешенство; отец мог бы защитить его, не вызвав при этом волну внимания у газетчиков, но он был на другой стороне зала, сам едва справляясь. Ричард мало чем помог бы — общественное давление на него оказывалось едва ли меньшее, чем на Дэмиена, как на самого старшего сына. Тим мог бы помочь — его мать, какой бы дерьмовой она не была, научила его отшивать чрезмерно навязчивых людей так, что те никогда не поднимали больше темы; на словах он сражался также хорошо, как и на кулаках — и черт его знает, было ли это частью его воспитания или все-таки характера — и, к тому же, все, чего он добился, когда был младше, когда он был шестнадцатилетним, утирало нос каждому из присутствующих. Может, поэтому с ним не решались переговариваться — с семьей Тим не был настолько жестоким и манипулятивным, насколько был здесь, с этими людьми, отплачивая им той же монетой. Тим мог бы помочь — его маска позволяла насмехаться и иронизировать до яда, отравляя словами чужую кровь — но он исчез ещё с полчаса назад, а найти его в огромном особняке, когда помощь была нужна здесь и сейчас, было почти невозможно. Иногда Робин жалел, что они не носили коммуникаторы и на торжествах тоже. Он так чертовски устал — у него болела нога и голова разрывалась от бесконечного шума и болтовни; Дэмиен заскулил, сдаваясь, — и Тим был там, за его спиной, в мгновение ока. Его ладонь легла юноше чуть выше поясницы, обещая, что все под контролем. — Добрый вечер, — настолько бархатно, несколько он мог, поздоровался старший, и Дэмиен, наконец, почувствовал облегчение, передавая ситуацию в чужие руки. Со всей его нелюбовью к болтовне и презрению к людям, подобного рода встречи были для него хуже пыточной деда; он не знал что говорить и делать, чтобы не опозорить свое имя и имя своих отца и матери; но теперь, может, от него ничего и не требовалось больше. Тим снова стоял слева, призывая опереться, и если то, что он пришел, не растопило Дэмиену сердце, то это? Юноша уложил осторожно голову на чужое плечо, и Красный Робин защитно придвинулся, наваливая его на себя сильнее и крепче удерживая. — Я не кусаюсь, — приторно-мягко заметил мужчина, глядя, как Робин от него отстраняется, прячется почти. — Я зато кусаюсь, — сухо ответил Тим, стискивая Дэмиена в руках еще крепче; тот фыркнул старшему в подбородок: «Не кусаешься ты». — Очень страшно кусаюсь, — не согласился Тим, глядя на мужчину волком. Дэмиен отреагировал саркастичным угуканьем и прикрыл глаза. Он мог бы победить их, подумал про себя юноша, в такт пульсирующей боли промаргиваясь, он мог бы. У этого старика не было бы шанса, будь противостояние не словесным. Он был просто трусом, как и многие другие на этой вечеринке — подслушивать и подсматривать, распуская слухи за спиной и боясь сказать все прямо в глаза, было поведением трусов. Может, и он им был, не высказывая в лицо то, что думал, но так он защищал отца и мать, так он защищал свою семью от сплетен и проблем, так что, может… Он отвлекся, когда Тим у него над ухом зашипел не хуже кобры; Дэмиен поднял на него взгляд — старший был зол, он был в ярости; и если Робин, злясь, изо всех сил старался не выпасть из роли сына Брюса Уэйна, то Тим не старался даже — может, поэтому Джейсон называл его искреннейшим из лжецов. Не снимая необходимой маски, он давал людям знать, что о них думал, если считал это необходимым. — Убирайтесь отсюда, — зашипел он; его хватка на спине Дэмиена была крепкой, но на удивление осторожной. — Вы не хозяин этой вечеринки, — процедил мужчина, однако отступая. — Когда я буду, вы уже этого не засвидетельствуете, — сухо откликнулся Тим; вена на виске опасно вздулась, — и я приложу к этому все усилия. Мужчина буркнул что-то, но отвернулся, стараясь сохранить собственное достоинство, однако и Дэмиен, и многие наблюдавшие за ними видели, что он спасается бегством. Только когда он отошел так далеко как мог, и невольные любопытные зрители отвернулись, продолжая прерванные беседы, Тим расслабил плечи, не отстраняясь. Дэмиен так и не поднял с его плеча головы. Нога запульсировала болезненнее. — Я мог бы победить его. — Конечно ты мог бы, — пробормотал Тим, вжимаясь в его волосы носом; вдыхая, стараясь успокоиться. Он помолчал еще с минуту, с трудом восстанавливая спокойствие, прежде чем добавил совсем шепотом, едва перекрывая гомон: — Мучало ощущение, что у тебя не все в порядке уже некоторое время, — сказал он, целуя юношу в макушку, — прости, что смог прийти только сейчас. Ты в порядке? Дэмиен подумал, как ответить, и не найдя, сказал только: — Я буду. Тим прижал руку к его спине чуть крепче, мягко щекой потираясь о чужие волосы; на них демонстративно не смотрели — знали, что любой из них может стать следующим и тщательно отводили глаза. — Я обещаю, ты его больше не увидишь. — Распугаешь так скоро всех гостей, — заметил Дэмиен не отстраняясь, внутренне все же благодарный; нога, наконец-то, переставала болеть так сильно. — Моя бы воля, я бы их и не звал, — фыркнул старший, взглядом стреляя в Брюса, переведшего на них свое внимание. Они безмолвно пообщались еще немного, прежде чем Тим осторожно перехватил Дэмиена под локоть, все еще удерживая чужой вес. — Нам пора домой, — мягко пробормотал он, словно не желая чтобы Дэмиен посчитал что это из-за его слабости. — Кажется, Би вычислил, что я уже вторые сутки без сна, а я не хочу от него нагоняя. — Он и сам уже четвертый день не спит нормально, — фыркнул Робин, осторожно высвобождая руку из чужой хватки. — И разве мы не должны тут остаться до конца ночи? — Ты ранен, а я устал, — честно признался Тим, — да и к тому же, видеть я не хочу эти лица. Брюс пообещал, что если я снова стану язвой, то он меня взашей вытолкает не разбираясь в причинах, а я скоро ей и стану. — Тогда общество надо от тебя спасать, — фыркнул Дэмиен, тщательно делая вид, что не знал истинных причин; он вдохнул только до кишок, едва они вышли на свежий воздух. В машине уже, едва особняк скрылся из вида, в машине что-то пикнуло; Тим достал коммуникатор. — Ты не поверишь, — пробормотал он; Дэмиен перегнулся через чужое плечо. — Фриз, по всем заветам обязанный любить холод и зимние праздники, только что прославился как Гринч. — Возвращаемся? — предложил Робин, и сам успев вникнуть в суть; Тим качнул головой. — У меня нет твоей униформы, а Брюс и Дик сами слишком рады растянуть драку на подольше, а ущерб на побольше, если я достаточно хорошо их знаю. Если кроме Фриза там никого нет, то я останусь координировать, а тебе только отдых, сон и трехразовое питание. Дэмиен саркастично цокнул. — В себя трехразовое питание и сон запихни, будь добр. — Запихну, — пообещал Тим, надевая наушник и снова заводя машину, — иначе ты меня укусишь. — Даже говорить не буду, куда. Тим захлебнулся коротким смехом, прежде чем выдал все еще сквозь улыбку, не отвлекаясь от дороги: — Нет, погоди, теперь мне надо закрыть этот гештальт. Дэмиен закатил глаза, улыбаясь и откидываясь на сидении, расслабляя ноги. — Ой, да иди ты к черту. И когда Красный Робин в ответ включил «Highway to Hell», то Робин не засмеялся. Ни в коем случае.