Iolanta

      — У нас есть точные координаты. Мы знаем, что их всего 15 — Браун докладывает это с мальчишеским восторгом, чуть ли не хлопая в ладоши. И кажется, сейчас расплачется от счастья. Небольшое помещение в штабе ЩИТа, которое им выделили, было больше похоже на чулан из Гарри Поттера. Собственно, кодовое название это место получило, как только они переступили порог. У ЩИТа был Штаб, Трискелион, ебучая штаб-квартира в Нью Йорке, Игровая Площадка, «Ковентри», «Шангри-Ла», а у отряда Альфа был ЧУЛАН.       — Надо же, новую версию «Толстяка» охраняют 15 человек, — отзывается Моран из угла комнаты. Его исполосованное шрамами лицо вытягивается в саркастичной усмешке. Когда находятся смельчаки поинтересоваться «откуда шрамы?» — он огромный черный парень ростом под 8 футов нависает над этим несчастным и говорит, что в его племени перед тем, как съесть убитого врага, наносят себе ритуальный надрез. Затем он широко улыбается, обнажая ряд белоснежных, сточенных под клыки зубов. И смельчак ретируется настолько быстро, что создается впечатление, будто его тут и не было. А Моран еще смеется над этим полдня.       — Это не совсем «Толстяк», — немного растеряно, протягивает Браун. Он пиздец как не любит, когда его перебивают — от этого теряется мысль и контроль, так что вполне может броситься на кого-нибудь с ножом. Замечая, как его, и без того тонкие губы сжимаются в маленькую точку на лице, Бес, сидящая недалеко, решает вступиться.       — Филипп — окликает его девушка. Браун медленно переводит взгляд с Морана на нее, затем шумно выдыхает, и осмотрев остальных, решает продолжить.       — Но в целом, да, Челки, по площади поражения это как Толстяк. Хотя, может и больше — Кенни, сидящий напротив Филиппа, присвистнул.       — И сколько же там этого добра? — скрещивая руки на груди, спрашивает он, поглядывая на Лану, молчаливо стоящую у стены.       — В килотоннах или… — уточняет Браун.       — В живом весе, Фил, — перебивает его Ли. Ее оливковая кожа, от всего этого расклада, побледнела. Нахватало еще ядерного взрыва, чтобы эта неделя стала еще херовее.       — 40-43 фунта, — пожимает плечами Филип с выражением лица «да всего-то». Повисает тишина, все только переглядываются и, наконец, Моран озвучивает общую мысль.       — Ну не ебаться хлопушка получится, — Браун сдерживает смешок, как и его друг Ред, сидящий чуть в стороне. Хорошо, что эти парни не доктора, иначе с их отношениям к людям нацистские эксперименты возобновились бы с новой силой. Лана постоянно думает об этом. Эти парни тронутые, это точно, но они хорошие солдаты. Во всяком случае, пока трезвые.       — Возьмем в среднем, — подает голос Додж, — 41,5 фунта урана-235. Нехеровый ядерный чемоданчик выходит.       — Я бы сказала, ядреный, — усмехается Ли. — Нужно сказать Мейзу, — добавляет она.       — Этому гандону особо важному?! — выпаливает Моран. — Да пока он все бумажки перепроверит, да печати везде поставит, уже где-нибудь бомбанет!       — А что ты предлагаешь? — отрываясь от спинки стула, бросает Мэг. Ее коротко стриженные, черные волосы, бледная кожа и черные глаза в здешнем освещении делают ее еще более угрожающей. Вот уж с кем точно Моран не станет спорить. Но не из-за страха быть побитым, а из страха, что приехав домой, она ему не даст. Она часто практиковала эту херню, так что он просто затыкается и переводит взгляд на Лану. Наступает минута тишины и все повторяют за Мораном, ожидая, что скажет капитан.       — Это самовол — спокойно говорит девушка. Она кажется уставшей, это и неудивительно, гонятся за чертовой лего-бомбой уже месяц. И вот она, самая важная деталь — ебучий уран.       — Да, — кивает Бесс — но времени у нас нет.       — Если у нас не выйдет и мы вернемся ни с чем — начинает гневную тираду Ли, но Ред ее обрывает.       — Почему у нас должно не выйти? Это как нож у первокурсника отобрать — усмехается он — Быстро и забавно.       — Нас пустят под трибунал — заканчивает Ли.       — Ой, ну, и сиди здесь тогда! — подрываясь со своего места, говорит Ред, затем смотрит на Лану — У нас часов 5, не больше. Решай, Иоланта. Я, лично, готов — теперь он сверлит Ли глазами — А тот, кто боится, пусть сидит в Чулане — Ли чуть наклоняет голову, ее и без того узкие глаза, еще больше сужаются напоминая две, наполненные злобой, прорези.       — Я не боюсь! — сквозь зубы цедит она, поднимаясь с места — Я говорю о риске.       — Эквивалент шести сотням килотонн тротила это риск! — отзывается Джеки. Он, как и Лана, молча наблюдал за всем, но кажется, пришло время обозначить свою позицию — Мы тут не марки клеим, так что ты уже должна была догадаться, что ходишь под трибуналом каждый божий день. Я за — кивает он Лане.       — Кто-нибудь еще хочет высказаться? — оторвавшись от стены, Лана медленно подходит к столу — Ну же, у нас ведь демократия — Ли опускает глаза, рассматривая стол. Лана жестом просит их обоих усесться, что они и делают — Никто? Хорошо — выдыхает она — Моран прав, у нас нет времени на Мейза. Этот мудак лист ареста два дня выписывает. В случае, когда ситуация требует немедленного решения, что говорит устав, Ли?       — Выполнять свое основное задание, — отвечает девушка.       — Какое у нас основное задание? — протягивает Лана. — Мэг?       — Защищать людей, — кивает Мэгги, Лана кивает ей в ответ.       — Кто хочет снять с себя ответственность и остаться в штабе? — Лана осматривает присутствующих, но желающих не находится — Хорошо. Гордон — первый пилот, Сатер — второй. Найдите свободный джет, и, готовьтесь к вылету. Ударная группа, натягивайте на себя свои ниндзя-костюм, и поживее. Браун, возьми все необходимое оборудование для перевозки урана. Не хочу я сюрпризов по пути домой. Джекки, нарисуй нам разрешение на вылет, только быстро.       — Момент, кэп, — кивает он.       — Ли, — окликнула ее Лана, когда все вышли. По счастливой случайности, Ли выходила последней. — Это нужно сделать, — говорит Джон. — Не в первый раз ведь самовольничаем, — усмехается Лана.       — Да, — кивает Ли и ее губы растягиваются в улыбке, но какой-то слишком грустной, для этой девушки — Сколько еще Фьюри будет прикрывать наши задницы? — Лана уже хотела ответить, как Ли продолжила — Я знаю-знаю, Лана. Просто у меня — она замолчала, обдумывая то, что хочет сказать — У меня плохое предчувствие… не знаю. Тревога какая-то что ли.       — Когда вернемся, — сжимая ее плечо, спокойно говорит Лана, затем расплывается в лукавой улыбке, — напьемся и найдем тебе парня, у тебя уже конкретный недотрах.       — Пошла ты! — смеется Ли.       — Предчувствие у неё, — в ответ смеется Лана. — Обойму проверить не забудь, — бросает она вслед уходящей Ли, а в ответ получает вытянутый средний палец.

***

      — Мой плеер ты тоже выбросил? — спрашивает Лана, когда Барнс усадил ее на диван, накрывая пледом. Пальто, вымерзшее на улице и отогретое в доме, висит на вешалке у двери, напоминая насквозь вымокшую тряпку. Джинсы приблизительно в таком же состоянии, так что она стягивает их, вешая на спинку стула у камина.       — Нет, — подумав и поняв о чем она, ответил Джеймс.       — Вернешь мне его? — она возвращается на диван, пока он взбирается по лестнице на чердак. — Пожалуйста, — добавляет Лана. Он гремит ящиками наверху так, что она усмехается: — Что ты там делаешь? — выходит как-то весело, так что Барнс сам усмехается, опускаясь вниз.       — Верну, — отвечает он на первый вопрос и, кажется, пояснять свои действия не собирается. Ничего необычного. Лана откидывается на спинку дивана, протягивая ноги поближе к камину. У ее лица возникает чашка, аромат содержимого она узнала бы из тысячи.       — Бурбон? — вскинув брови, она смотрит то на мужчину, то на бутылку в его руках.       — Виски, — поправляет он, — ирландский. В мое время считался хорошим.       — В твое время… — протягивает Лана. — Он и сейчас хороший, но я не буду.       — Тебе нужно согреться, — настаивает он.       — Я не пью,  — Барнс усмехается, от чего хочется снова его ударить. Лана вдруг подумала, что это было весьма приятно.       — Давно? — Лана сверлит его глазами, она знает, что выпивала и напивалась, и все такое, но эта привычка людей смотреть на нее как на алкашку какую-то всегда бесила.       — Два года, — сквозь зубы цедит она.       — Ладно, — поняв, что уговаривать ее бессмысленно, он отступает. Ничего страшного в одном стакане Барнс не видит, но если для нее это так принципиально, то пускай. — Укутайся, — бросает он, направляясь в кухню. Самому выпить не помешало бы, но какой в этом смысл, если не пьянеешь? Хотя стоило попробовать. Зимний Солдат особенно по барам не шатался. Вернее, не пил там. Так, заглядывал, если цель была внутри. Опрокинув кружку, он морщится от обжигающего вкуса. Поставив кружку на стол, рассматривает бутылку. Наверху их еще пол ящика, может, он все-таки сможет напиться?       Вспомнив о просьбе Ланы, Джеймс оставляет бутылку, и идет к железной двери. Когда, он ее открывает, непонятно откуда взявшимся ключом, комнату тут же наполняет холодный воздух. Лана отдергивает ноги, пряча их под плед. За той дверью действительно гараж. Она чуть ли не вываливается с дивана, пытаясь рассмотреть что там. Большое помещение, сложенное из досок, куча хлама сваленного у стен и накрытая специальным брезентом машина. Им выдавали такие «одеялки» на холодные задания, чтобы машина не «умерла» стоя на морозе. Дверь багажника закрывается и Лана выравнивается, делая вид, что и не смотрела туда. Барнс возвращается через пару минут, плотно закрывая дверь.       — Это? — спрашивает Барнс, протягивая ей маленькую коробочку, в которой не усмотрел ничего угрожающего.       — Да, — кивает она. Нужно было раньше спросить, не пришлось бы слушать тишину хуеву тучу часов.       Осталось меньше половины батареи, неудивительно, он ведь на холоде пролежал неделю. Но и этого заряда хватит еще хотя бы на день. Вставляя в уши два белых проводка, Лана улыбается, проматывая плейлист. Джеймс смотрит на нее еще с пару минут, затем почувствовав некую неловкость, уходит за новой порцией дров, оставляя ее одну.       Амбар полон поленьями, так что ему нужно только разрубить их и уложить в доме у стены, чтобы не бегать каждый раз. Закончив с дровами, Джеймс цепляет взглядом старый столярный стол в углу. Из горы хлама выглядывает старый кофр. Барнс хмурится, пытаясь поймать промелькнувшее перед глазами воспоминание. Оставив дрова у двери, он идет к столу. Сдвигает все его содержимое в сторону, выуживая кофр. Старый, из облущенной коричневой кожи. Открыв его, Джеймс проводит пальцами по старым инструментам, чудом не тронутых ржавчиной. Кажется, он умел ими пользоваться.       Сдвигая вещи со стола, он освобождает как можно больше пространства. Находит в поленьях подходящий, как ему кажется, пенек и садится на старую табуретку. Света здесь невероятно мало, так что он зажигает керосинку, не рискуя тратить заряд фонаря. Барнс прокручивает пенек в руках, соображая, что с ним делать. Закрыв глаза, мужчина откидывает голову назад и шумно выдыхает. Сидит так еще с пару минут, затем вытаскивает небольшой рубанок и начинает обстругивать полено.       — Не тот, — шепчет он.       — Не тот, Джеймс — мужской голос врезается в сознание и кажется больше чем реальным. — Это 3-ий, слишком маленький — продолжает говорить мужчина, — начни хотя бы с 7-го.       Барнс торопливо откладывает рубанок. Шаря по столу, в поисках другого, побольше. Отыскав нужный, он начинает по новой оттачивать дерево. Теперь уже идет легче. Улыбка сама собой появляется на губах. Закончив с этим, он крутит идеально заточенным столбиком перед глазами, убеждаясь, в его идеальности.       — Сначала закрепи его — одергивает голос, когда Барнс тянется к долото. Кое-как закрепив заготовку в старых тисках, он набивает линии, по которым будет вырезать. Картинка сама появилась в голове, а руки будто помнят, как и что делать. Хотя иногда, из этого приятного состояния его выдергивает замеченные, собою же, железные пальцы. Они не годятся для такой работы.       — Взгляни на опору, ее нужно подравнять. Когда ты потом собираешься делать это?       — Ладно, пап, — шепчет он, отпиливая неровности по бокам. Выдалбливает середину, вырезает часть за частью пока не остается угловатая фигура. Отыскав к кофре кусок наждачной бумаги, он берется зачищать дерево. Да уж, вышло так себе.       — Молодец — слышит Джеймс над ухом и мысли о том, что у него не получилось, исчезают, — очень хорошо!       Только сейчас он обнаруживает, что слабые лучи солнца в щели больше не пробираются, а сам он даже замерз. Слабо горящую керосинку Джеймс тушит раньше, чем она сама успевает потухнуть. Что делать с этим…подсвечником, как он понял, Барнс еще не решил. Было желание сжечь его, но возникшая непонятно откуда сентиментальность не позволяла. Уже у двери Джеймс вспомнил о том, зачем вообще сюда зашел. Дрова. И вспомнил о них, когда чуть не перецепился через большую вязанку, которую сам же и оставил у порога.       В нос ударил уже порядочно выветрившийся запах жареного мяса. Слабое чувство голода робко дало о себе знать. Он привык днями лежать в засаде, там особо не до еды. Так что эту потребность, мужчина контролировал весьма неплохо. Камин слабо горел, кажется, она все-таки догадалась закинуть в него дров. Но сделала это либо давно, либо не правильно. Тихо опустив дрова на пол, он закрыл дверь и взяв немного из сухих, направился к камину.       Обнаружив, что напрасно он тихушничает, ведь диван пуст, Джеймс осмотрелся. Лана сидела на кухне, за столом, поджав колени к груди и крутила в руках кружку, из которой то и дело отпивала. Вид у нее был болезненный то ли от света, то ли от того, что ее лихорадило, как он понял потому, что она куталась в плед, а руки ее дрожали. Она смотрела в одну точку в окно и даже не обратила внимания, когда Джеймс вернулся. Перевернув кочергой пару почти прогоревших палений, Барнс подкидывает дров и, поднимаясь, отряхивает руки от древесной требухи. Подсвечник, что он приволок сюда, выбросить в огонь все еще не решается. Взяв его, он направляется к кухне.       — Ты же не пьешь, — замечает он, но не получат никакого ответа. О, ясно, уши ее заткнуты этой дьявольской штуковиной. Он уже жалеет, что отдал ее Лане. Теперь игнорировать его ей будет проще. — Лана! — позвал Барнс, но снова без ответа. Она заметила его, только когда Джеймс опустился на стул напротив, загораживая ей «интереснейший» пейзаж за окном. Она вытаскивает из уха один наушник и поддается вперед, подвигая ему чистую чашку.       — Где ты был? — вместо ответа, он ставит подсвечник на стол. Она кивает: — Понятно. Развлекался?       — О, да, — усмехается он. Тянется через стол, забирая от нее бутылку с виски. — Ты тоже, смотрю, не скучаешь, — покрутив ополовиненную тару, замечает он. Лана ставит чашку на стол и он, подумав с полминуты, все-таки наливает ей, а потом себе.       — Здесь нет стаканов, — замечает девушка. — Я все шкафы облазила.       — Я знаю, — кивает Барнс.       — Ни стаканов, — протягивает Лана, — ни света в комнате, ни горячих батарей. Спасибо хоть горячая вода есть, — она говорит не в упрек, а скорее констатирует факт. Сделав глоток, он поднимается и идет к шкафчику позади нее.       — У тебя там что-то припрятано? — усмехается Лана, запрокидывая назад голову. Джеймс не отвечает. Она провожает его взглядом, когда Барнс возвращается на свое место. Вставляя в подсвечник чуть желтоватую, восковую свечу, выуживает из кармана джинс пачку сигарет и зажигалку. Протягивая пачку Лане, она не собирается отказаться. Где он их прячет, Барнс не говорит, но сигареты у него всегда есть. Так что ей приходится ходить за ним. Прикурив, он зажигает свечу, и кухня наполняется слабым, но теплым светом. Так то лучше. Джеймс садится на свое место, откидываясь на спинку стула и затягивается. Определенно лучше. Этот полумрак уже порядочно заебал. В казарме ГИДРЫ, в той конуре, где его держали, не было ни окон, ни ламп, и вечная полутьма, освещаемая только слабым светом диодовых лент под потолком. Теперь он больше не там, а свечей тут хватит года на два. Лана внимательно смотрит на пламя, затем опрокидывает кружку и ставит на стол, призывая его разлить еще. Он повинуется.       — Здесь есть свет, — сообщает Джеймс, кивая на пустующие плафоны под потолком. — Включать его в этой комнате хорошая идея, если хочешь быть обнаружен. Свет слишком яркий, — Лана кажется его не слушает, так что он решает прекратить свою пояснительную речь. Она смотрит в сторону на пол, о чем-то размышляя.       — Я такая идиотка, — шепчет девушка.       — Бываешь, — усмехается Барнс. Она опускает ноги на пол, выравниваясь на стуле и глубоко затягивается.       — Знаешь, как погиб мой отряд? — теперь она смотрит на него. Барнс только коротко кивает. — Я помню все их лица, имена, фамилии. Откуда родом. И почтовые адреса. Я помню, чью подружку как звали. Помню, дни рождения и важные даты каждого. Каждого, — повторяет она. — Мне дали звезду героя за то, что я выжила. Но я не герой. И никогда им не была. Даже на вручение не пошла, — усмехается Лана, отпивая виски. Он слушает внимательно, и Джеймсу хочется остановить ее, чтобы она перестала говорить, о том, что причиняло ей боль. Но он не решался. Если она решила рассказать об этом, есть причины, пьяна ли она или нет, если она хочет, пускай говорит. В крайнем случае, завтра сделает вид, что ничего не слышал — Но правда в том, что мои люди погибли, потому что я поверила бумажке — она сжимает губы, проглатывая, образовавшийся в горле, ком — Наводке, которую достал один из моих ребят. Я ничего не проверила и никому не сообщила. Руководство узнало об этом уже когда мы подлетали к точке. Ник Фьюри единственный, кто знал. Он встретил меня в коридоре, когда я шла к джету. Он ничего не сказал, но все понял. Он дал добро. Негласно. Потому что доверял мне, как все, верил в меня. Ведь я такая — Лана кривится, смотря куда-то сквозь Барнса, будто на что-то крайне неприятное — такая, пиздец особенная. Лана Джонс — не просто имя, это имя внучки знаменитого Капитана Америка. И всю мою жизнь, все…все, кто окружал меня, ждали «большего»! А я просто хотела быть Ланой — она замолкает, шумно выдыхая и смахивая со щеки слезу. Так резко и быстро, будто считала, что он не заметит — Я вернулась на базу с 43 фунтами урана 235. Убив больше 50 человек. И потеряв всех своих. Блестящие агенты ЩИТа, которых доверили девчонке. 13 человек, что для них сотня? Бывало и хуже. Мы оказались в ловушке, как только зашли, у них было преимущество — высота. А мне просто повезло занять удобную позицию. Я думала, что теперь-то жизнь меня научила, больше никогда так не поступлю, — передразнивая саму себя, говорит Лана, — и поступила так еще два раза. Когда поверила Пирсу, а потом Фьюри. Я думаю, что моя ненависть к Фьюри иссякла в тот момент, когда я поняла, что он мертв. Я хотела, чтобы он страдал, хотела уничтожить ЩИТ потому что Пирс сказал мне, что это Нужно сделать. Я снова поверила ни во что — она замолкает, снова глядя на пламя свечи. Джеймс считает, что должен что-то сказать, но слова подобрать не может. Ему ее жаль. Это правда. Но вряд ли его жалость то, что нужно сейчас. Он снова разливает и протягивает ей сигарету. Баки знал бы, что сказать! От этой мысли хочется ударить себя, и хочется так сильно, что он еле сдерживается. — Правда в том, — усмехаясь, говорит она, — как бы ужасно это не звучало, в ГИДРЕ я впервые в жизни почувствовала себя на своем месте. Поэтому Его слова, казались мне такими…убедительными, а все, что я делала, мне казалось, так и должно быть. Все нормально. Все по плану. Я знаю, почему я здесь, — говорит Лана, наконец, переводя взгляд на него. — Мы ведь одинаковые. Ты и я. Одинокие, сломанные предатели, служившие системе, пережеванные и выплюнутые, — она усмехается, салютуя ему кружкой. — Но ты-то можешь сказать, что тебя заставили, а как оправдаться мне? Как отмыться от всего этого?       — Никак, — наконец, говорит он. — Разве тебя и правда это волнует? Что о тебе скажут другие, — уголки ее губ чуть приподнимаются, она опускает глаза, рассматривая янтарную жидкость в кружке. А Барнсу кажется, что он сказал какую-то глупость. Но он ведь знает, что прав. Он знает, что если ее и волнует чье-то мнение, то только ее собственное. Он просто знает это. Он тренировал ее. Иногда бил. Иногда бил сильно, говорил то, о чем она думала вслух, поэтому она так бесилась. Но в действительности, Зимний Солдат всегда знал, чем ее не зацепить — своим мнением о ней. Так почему она сейчас говорит о том, что не сможет отмыться? Отмыться перед собой? Оправдать себя? — В любом случае, ты уже сделала это, Лана. Назад ничего не вернуть, — он проговорил это вслух и сам ощутил нелепость ситуации. Этим советом ему следовало бы воспользоваться самому.       — Отпусти и забудь, — напевает Лана и смеется. — Нам это очень подходит, холодное сердце, — Барнс даже не хмурится. То ли это алкоголь все-таки подействовал, то ли он рад, что она повеселела. — Это мультик такой, — поясняет она. — Когда у нас будет телевизор, я тебе покажу.       — Хорошо, — кивает он, едва заметно улыбаясь. — Я запомнил.       — Красиво, — спустя пару минут молчаний, она кивает на подсвечник. — А у меня в академии ГИДРЫ были курсы кройки и шитья, — проводя пальцами по идеально отшлифованному дереву, говорит Лана. Плавные линии перетекают от более широкого участка к более узкому, напоминая стоящие друг на друге восьмерки. Как называется эта фигура, она не помнит. Да и какая разница? — Всегда знала, что для мальчиков уроки интереснее, — Джеймс усмехается. Да уж, ГИДРА его разве что резьбе по дереву не учила. За все остальное, спасибо им.       — Кажется, мой отец работал с деревом, — он небрежно пожимает плечами — Думаю, это он меня научил.       — Повезло, — хохотнула она. Барнс непонимающе вскинул брови, так что она быстро пояснила свой смех. — Мой научил меня не смешивать шампанское и водку. А все остальное время, только использовал как, — она замолчала, подбирая слова, затем снова рассмеялась, — как руку возмездия. Как у Блейка. Вы должны были изучать его в школе, не помнишь?       — Я не помню, как выглядел мой дом, — смеется он. — А ты хочешь, чтобы я помнил школьную программу?       — Ого, — выдыхает Лана. — Этот парень умеет смеяться, — она чуть наклоняет голову, рассматривая его. Затем уже более серьезно спрашивает: — Ты тоже не можешь? Напиться, — быстро добавляет она, получив в ответ взгляд «да я, вроде, все могу». — У вас с дедулей один и тот же набор талантов: сила, скорость, выносливость, — она протягивает каждое слово, а на последнем ее губы вытягиваются в улыбке: — Бешеный метаболизм.       — Вероятно, — отвечает Барнс. Вероятно, это правда. Он уже почти допил эту бутылку, но ничего не почувствовал. Разве что легкое расслабление, но оно могло вполне появиться и от присутствия Ланы.       — Есть еще? — кивает она на допитую бутылку, Джеймс усмехается.       — Тебе хватит, — Лана кривиться. Весьма забавно, замечает он.       — Ты, что, полиция трезвости? Тащи бутылку! — откидываясь на спинку стула усмехается она. — Это приказ, сержант, — добавляет Лана. Барнс поднимается с места и лезет на чердак за бутылкой, подавляя желание обернуться. Ее взгляд на его спине, он ощущает физически. Когда Джеймс возвращается и ставит перед ней запыленную бутылку такого же виски, она улыбается: — Много там еще?       — До весны хватит, — откупоривая, говорит он. — Если не налегать.       — А чем тут еще заниматься? — сосредоточенный на бутылке Джеймс замечает, как она следит за ним, внимательно рассматривая. — Трахаться, да бухать, — без доли смешка, говорит Лана. Барнс поджимает губы, да уж когда-то Баки именно этим и собирался заняться после войны. Мечты сбываются, пускай, и с опозданием.       — Думаешь, от второй меня проберет? — усмехается он, разливая по чашкам.       — Думаю, от этого тебя проберет, — в ответ ему усмехается Лана, ставя на стол один из своих пузырьков. Джеймс непонимающе смотрит на нее, девушка закатывает глаза. — Что? Обезболивающее. Дает сильный эффект вкупе с алкоголем — ядреный коктейль. Поверь мне, любого срубит.       — И сколько нужно выпить? — прокручивая в руках пузырек, спрашивает Барнс.       — Начни с одной. Вдруг ты… — она прерывается, когда он вытаскивает из пузырька три и закидывает их в рот, запивает виски. — Если вдруг начнешь буянить, — потянувшись к пачке сигарет, протягивает Лана, — я выгоню тебя спать в тот сарай, — кивнув на железную дверь, говорит Джонс. Джеймс усмехается.       — Это амбар, — поправляет он, на что Лана снова закатывает глаза.       — Я городской житель, я не знаю как называются пристройки на фермах, — Джеймс доливает себе. — Я стейк зажарила, — кивает она на плиту. — Может, поешь?       — Не хочу, — качает головой он, все еще стоя рядом с ней. Решая, что на голодный желудок у него есть шанс опьянеть. — Эта штука, — он кивает на плеер, — сколько музыки туда помещается?       — «Помещается», — расплывается в улыбке Лана. Стив спрашивал так же, точь в точь этот вопрос. Джеймс передвигает стул, садясь рядом с ней. — Много, — пожимает плечами она. — Здесь где-то две тысячи песен, — Барнс присвистнул.       — В мое время были пластинки песен по десять, — он протянула руку, рассматривая плеер, болтающийся на ее шее. — Нужно было еще достать что-то стоящее. — прокручивая маленькую коробочку, говорит он.       — Что, например? — чуть поддаваясь вперед, спрашивает Лана. Он пожимает плечами.       — Не помню, — Джеймс отрывается от разглядывания плеера и смотрит в ее изумрудные глаза. — Но точно знаю, что целый день выстаивал очередь, чтобы купить какую-то пластинку для какой-то девчонки.       — Вот как, — усмехается она. Джеймс засмеялся, расслабленно откидываясь на спинку стула. По телу наконец-то разлилось приятное тепло, кажется, ее способ сработал. Даже голова перестала болеть, хотя за это время он уже привык к головной боли.       — Целый ворох бесполезных воспоминаний, — качает головой мужчина.       — И что? — она продолжает сидеть, чуть наклоняясь к нему. — Ничего полезного? — предчувствуя в вопросе подвох, он смотрит на нее.       — Есть и что-то полезное, — мозг решает, что это лучший ответ. Во всяком случае, если он не будет вдаваться в подробности, она примет то, что он говорит, за чистую монету. Лана усмехается, откидываясь на спинку стула, и устремляет взгляд к свече. Отпивая еще, она понимает, что приближается к границе своего «достаточно». Нужно идти спать, но так не хочется. Первый нормальный разговор. Когда еще такое будет?       — Если вкратце, ты — американец, — вдруг произносит она, смотря прямо в его глаза. — Из семьи эмигрантов. Вроде из Ирландии. Родился 10 марта 1917. Твоего отца звали Джордж, а маму Сара. Еще с вами жила бабушка, не знаю, как ее звали. В дневниках Сьюзен она «бабушка Хаббард». Твой отец был военным, он был добровольцем в первой мировой. Был ранен, после работал на мебельном заводе. А мама была швеей, — Лана замолкает отводя взгляд к окну за его спиной. Вынести этот внимательный взгляд довольно трудно. Что-то давящее в этих серых глазах заставляет думать, что лучше бы ей молчать.       — Продолжай, — как-то сухо произносит он, будто через силу.       — Вы со Стивом познакомились, когда были детьми. Вы жили на одной улице, ходили в одну школу, в одну церковь. Когда началась война, твой отец работал в снабжении. На фронт его не взяли и пришлось работать на кораблях, которые возили помощь в Союз. Сьюзен писала в дневниках — в тех, что не публиковались, — что ты очень любил своего отца. Что он всегда был примером для тебя, и когда ты говорил о нем, — девушка улыбается, печально, как ему кажется. Будто, даже немного завидует. — Становился похож на «восторженного мальчишку». Понятное дело, что вступление в армию было вопросом времени. И в 43-ем ты ушел на фронт, добровольцем. Тебе было 26. Служил в 107 пехотном в Англии. В том же году ты попал в плен. Стив организовал спасательную операцию. Тогда он всех вас спас, — Лана осушает кружку, пытаясь унять неприятное першение в горле. Джеймс делает тоже, снова разливая. Получив от него взгляд означающий вполне читаемое «и-и?», она решила, что должна продолжить: — Потом ты был в его команде, Ревущих…ну, ты, наверное, видел о них зал в музее? — Джеймс кивает. — Этот зал - творение Сью. А когда Капитан Америка воскрес, выставку восстановили. Баки Барнс был героем. Там так и написано, — она улыбается. Нужно переходить к заключительной части: — В 45-м ты умер, упал…       — С поезда, — заканчивает Джеймс, Лана кивает. — Я помню.       — Ты хотел, чтобы я тебе это рассказала, я рассказала, — пожимает плечами она. — Облегчение чувствуешь? — Барнс не отвечает, только качает головой. Тягучая тишина повисает в комнате и минуты ее тянутся будто часы. Ее слова крутятся в голове, не переставая. Особенно ярко «тебе было 26» сколько же ему сейчас? 90? Больше?       — Ты прости, — не смотря на него, проговаривает Лана. — Я расклеилась. Не нужно мне было так себя вести, я просто…устала.       — Нет, — говорит он. Лана, наконец, переводит на него взгляд, сталкиваясь с потемневшими серыми ледниками. Теплее чем обычно, замечает она, нужно было сразу начинать с попойки. Мысли возвращаются к его «нет». «Нет» не прощу? «Нет» не устала? Что «нет»? Будто читая ее мысли, он усмехается. — Не устала, тебе просто злится не на кого, — просто говорит он, пожимая плечами. — Ты делаешь все от злости, из желания отомстить или просто потому, что кого-то ненавидишь. Сейчас нет таких несчастных, поэтому ты злишься на меня из-за всего подряд.       — Всего подряд?! — возмущенно воскликнула Джонс.       — Но этого недостаточно, — продолжает он, игнорируя ее возмущение. — Поэтому ты ищешь тайные мотивы там, где их нет. Истеришь, потому что не находишь ничего. Ты «расклеилась», потому что у тебя нет цели, — он замолкает на минуту, рассматривая ее лицо, допивает виски и разливает еще. — И да, ты права, мы одинаковые. Мы привыкли подчиняться командам и жить по одному и тому же шаблону. И если ты думаешь, что я тут от жизни в четырех стенах в восторге. Нет. У меня голова уже разрывается от безделья, — Барнс салютует стаканом и в момент осушает его. Лана чуть поддается вперед, сверля его глазами.       — Всего подряд? — снова повторяет она. Теперь очередь Джеймса закатывать глаза. Да уж…женщина. Из всего, что он сказал она запомнила только эти два слова. — Ты меня трахнул, — шипит она. — Хотя я не хотела!       — Не хотела? Правда? — он так же подается вперед, чуть ближе к ней. — И не понравилось, наверное, совсем, — Лана чувствует, как желание врезать по этому самодовольному лицу растет с каждой секундой. И сказать она ничего не может, только возмущенно открывает рот, как тут же его закрывает. Ни одного слова в голову не приходит. Ее губы складываются в тонкую линию. Лана ставит чашку на стол, решая, что пора уходить. Не то чтобы он ее обидел. Она понимала, что если этот разговор продолжится, настроение будет испорчено окончательно. Барнс откидывается на спинку стула, демонстративно кривясь и потирая ухо. — Все еще звенит, — сообщает он, цокнув языком. Джеймс перехватывает ее руку в сантиметре от своего лица. Поднимаясь со стула, перехватывает и вторую, когда она пытается ударить его, чтобы вырваться. Она шумно выдыхает, ругая себя за неуместную несдержанность. «Хотя вполне себе уместную», — решает девушка.       — Хочешь побороться? — спокойно спрашивает он. Лана смотрит в его грудь не решаясь поднять глаза. — Я ведь сильнее, ты же знаешь, — она знает. Будь это кто-то другой, он бы уже валялся бы на полу без сознания. Но не он. Солдат, отравленный паралитиком, и то чуть не убил ее. А не убил, только потому что у него был приказ, не делать этого.       — Ты все портишь, — шепчет Лана.       — Разве? — он чуть наклоняет голову, касаясь губами ее волос. Ее руки все еще зажаты его стальной хваткой, но и будь они свободны, Лана бы не сопротивлялась. Слишком она пьяна для этого, и слишком уж он сильный, теплый, приятный, красивый… Лана усмехается, думая об этом. Даже эта дурацкая борода ему идет. Она влюблена. Он это или Зимний Солдат, не важно. Чувства, которые она к нему испытывает, логике не поддаются. Остается только надеяться, что он не пользуется этим.       Его руки исчезают, проскальзывая от кистей к кончикам пальцев, ненадолго задерживаясь на них. Пальцы его на удивление теплые, в отличие от ее собственных. Всегда холодные руки, не самая полезная черта для дипломата, которого из нее пытался сделать Пирс. Рукопожатия оставляют у собеседника чувство, будто змея по ладони проскользила. Приходится все время потирать руки, чтобы не вызывать таких чувств. Когда его руки совсем исчезают, на пальцах остается приятный остаток тепла. Даже его бионическая рука кажется теплой.       — Хорошие таблетки, — шепчет он над ее ухом. Лана чувствует, как он улыбается и ее губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Она сама сокращает между ними дистанцию, прижимаясь к его груди и опуская руки на его спину. Руки Джеймса медленно, с осторожностью, опускаются на ее талию.       — Как ты справляешься? — шепчет она ему в грудь. Ее тонкие пальцы скользят по его спине, приятно щекоча ногтями. От этого по всему телу бегают мурашки. Справляется с чем? Джеймс усмехнулся. С тем, чтобы не усадить ее на стол прямо сейчас? Довольно трудно он с этим справляется. — Ты сказал, что у тебя голова разрывается, постоянно, — поясняет она. — Как справляешься?       — Ну, дрова рублю, — Лана чуть не засмеялась. Он ведь не спит, вероятно, этим по ночам и занимается. Дрова рубит. Отлично, парень живет с ней в одном доме и по ночам рубит дрова. — И я понимаю, что если начну срываться, то ты пострадаешь. Я не хочу причинить тебе вред. Так что тут хочешь, не хочешь, будешь держать себя в руках, — Лана укладывает голову ему на плечо, рассматривая лицо Джеймса. Ее лихорадит, это точно. Кожа настолько белая, что уже отдает синевой. А он и не замечал, пока сидел рядом. Слишком был увлечен появившейся наконец-то возможностью напиться. Он касается губами ее лба. Лана закрывает глаза, это, наверное, самое приятное, что случалось за последнее время. Даже приятнее оргазма. Вот именно это она и называла чувством, неподдающимся логике.       — У тебя жар, — констатирует он, отстраняясь.       — Есть такое, — шепчет Лана, открывая глаза. Вид у него весьма обеспокоенный. Лана цокнула языком, прикрывая глаза. — Такой момент испортил, — с раздражением шепчет она.       — Сядь, — проходя мимо нее, бросает Джеймс.       — Куда ты? — Лана наблюдает, как он идет к двери в амбар. Кажется, отвечать он не собирается. — Заебись, — шепчет она, присаживаясь на стул. Когда Лана только начинала пить, все тело пробирал озноб и было очень холодно. Теперь же она чувствовала, что тело горит. Прикоснувшись руками к щекам, она понимает, что пальцы все еще холодные, а попавшая на глаза кожа, собственных рук какого-то серого оттенка. Будто из старого кино. Джеймс возвращается буквально через минуту с автомобильной аптечкой в руках. Его обыденно бледная кожа приобрела человеческий окрас, а щеки чуть покраснели. Лана улыбнулась, рассматривая его.       — Если бы мы были обычными людьми… — самозабвенно прошептала она и тут же замолчала. Если бы они только были ими. И это был бы их дом, она повесила бы красивые занавески на окна вместо тех, что есть. И заменила бы этот жуткий ковер. Завела бы собаку. Лана всегда хотела собаку, но из-за условий работы, не могла позволить себе такую роскошь. Наверное, она была бы счастлива здесь. Говорить вслух такое девушка не решается.       — То вряд ли бы познакомились, — говорит Барнс, бросая на нее короткий взгляд. И в одно мгновение, разрушая призрачную, почти прозрачную картинку в ее голове. Он вытряхивает все содержимое аптечки на стол, ища там, очевидно, жаропонижающее.       — Почему? — поджимает губы Лана.       — Потому что, я бы умер в сорок пятом, — усмехается он. — Или, — наконец, найдя то, что нужно он оборачивается, прихватив со стола кувшин с водой. — Сейчас мне было бы под сотню лет. Пей, — протягивая ей таблетки и воду, говорит Барнс.       — Может, хотя бы измерить температуру, умник? — вскинув брови, говорит она, Барнс чуть наклоняет голову в бок, выжидающе смотря на нее.       — По тебе и так все понятно, — спокойно говорит он. Закинув в рот пару таблеток, Лана запивает их водой.       — Ну, давай, — тянет она.       — Что?       — «А я же говорил», — качает головой Лана. — Давай!       — Не думаю, что это необходимо, — усмехается мужчина. — Как быстро они должны подействовать? — он возвращается к аптечке, крутя в руках пачку из-под таблеток.       — Не знаю. Минут через десять, — пожимает плечами Лана. — Я с младшей школы не болела. Очевидно, это все от стресса.       — Или просто не нужно нырять в снег зимой в Миннесоте, — не отрываясь от коробки, говорит Барнс. Лана кривится. «Не нужно было вести себя как мудак», — думает она, отворачиваясь к окну. Проходит минута и еще одна, и еще целый их отряд, но она не чувствует облегчения. А кожа, кажется, с каждой минутой становится все более серой.       Джеймс убирает виски со стола, пряча бутылку в шкафчик. Опьяняющее послевкусие после выпитого, не отпускает. Он надеется, что отпустит еще не скоро. Приятная расслабленность то, что нужно сейчас. Мужчина садится на стул и снова закуривает, в уме подсчитывая, сколько еще блоков сигарет осталось. Он уже хочет спросить, лучше ли ей, но посмотрев на Лану, понимает, что нет. Протягивает руку, прикасаясь к ее лбу, от этого она вздрагивает. Странная дамочка, думает Джеймс, раньше в ситуации куда более угрожающей, она была смелее.       — Раздевайся, — говорит он, поднимаясь с места.       — Серьезно? — смеется Лана. — Такой я тебя возбуждаю? — он закатывает глаза. «Поразительно как драматично у него это выходит», — думает Лана. Джеймс вытаскивает из шкафчика небольшую миску, ставит ее в раковину и включает воду. Пока вода набирается в миску, он уходит к комоду, выуживая оттуда простыню и возвращается. — Что ты делаешь? — он поворачивается, смиряя девушку странным взглядом. Носится по дому как умалишенный, а смотрит, будто ненормальная она.       — Я сказал, раздевайся, — очередной вопрос «что ты делаешь?» остается без ответа. — Быстро!       — Ладно-ладно, — Лана убирает плед на другой стул, дрожащими пальцами стягивает с себя водолазку. — Джинсы тоже? — вместо ответа она получает кивок. Он даже не обернулся, занятый вымачиванием простыни в воде. Лана складывает вещи на стул и стоит позади него в одном нижнем белье и теплых носках. Забавное, наверное, зрелище, но белье она снимать не собирается. Обойдется. Он легко выжимает простыню и оборачивается к девушке.       — Нет, нет, нет, — вытягивая вперед руки, протестует Лана. В нос ударяет запах уксуса, так что ей кажется принять еще пару таблеток это идея получше. Джеймс поджимает губы, спорить он с ней не собирается. — Я потом вонять буду неделю! — поясняет свой отказ она, но его это не волнует. Барнс забрасывает простынь ей за спину и сводит два края у груди, полностью укутывая ее. Лана морщится от запаха и холода, поднимая на него полные детской ненавистью глаза. Да уж в его время, девушки ее возраста были куда взрослее.       — В мое время с лекарствами была напряженка, — усмехается он, слушая ее недовольное сопение.       — Да неужели, — шипит Лана. — И как вы выжили?       — Сам поражаюсь, — он подталкивает ее, заставляя сесть на стул, сам садится рядом. Вытаскивает из-под простыни ее руку и улыбается, наблюдая как ее кожа приобретает чуть розоватый оттенок. — До одного места все ваши лекарства, — он легко сжимает ее пальцы, чувствуя, как напряжение в ней потихоньку спадает, как и температура. — Когда я был маленьким, мама пичкала меня каким-то отвратительным джемом с чаем, — он грустно усмехается, рассматривая ее пальцы. — Так что тебе еще повезло, — Лана сжимает пальцы, так что они теперь очень мило, по ее мнению, держатся за руки. Пока он весь такой идеальный сидит рядом, а она воняет уксусом как…даже сравнить не с кем.       — Разве это не хорошее воспоминание? — спрашивает она. Барнс, вынырнув из своих раздумий, смотрит ей в глаза. «Да, кажется, ей лучше», — заключает он. Лицо больше не бледное, что само по себе замечательно. — У меня вот таких нет, — она поджимает губы, в грустной улыбке.       — Оно бесполезно, — спокойно отвечает он.       — Разве? — он хочет убрать руку, но Лана не позволяет, сжимая его пальцы. Разумеется, если бы он хотел этого чуть больше, без труда освободился, но как-то не хочется. — Что еще ты помнишь? — она внимательно рассматривает его лицо так, будто видит его чуть ли не впервые: — Расскажи, — тянет она, воспринимая его молчание, как отказ разговаривать, но он просто не знает, что рассказать. Обрывки воспоминаний и ни одного целого. Будто фотокарточки порезали на мелкие куски и свалили в одну кучу, хорошенько перемешав. И все это упаковали в коробку и всучили ему, на мол, разбирайся. Такой ему сейчас представлялась собственная голова.       — Все очень запутано, — наконец, отвечает он. Хотя Лана уже отчаялась, что-то услышать от него. В очередной раз ругая себя, что задает слишком много вопросов — Так, отрывки воспоминаний, обрывки фраз. Ничего полезного, я же говорил.       — А то, что тебе снится? — вот этого точно не нужно было спрашивать, она чувствует, как напрягается его рука, как и он весь. — Прости, — быстро проговаривает она.       — Боль, — на удивление он отвечает. Похоже, сегодня вечер откровений. Неделя, за которую они говорили суммарно 10 минут, один секс, одна истерика, полторы бутылки крепкого, ирландского виски, пара сильнодействующих обезболивающих, один жар. И все это приправлено миннесотской зимой. Коктейль «Бруклинские ребята». Две соломинки, взболтать, но не смешивать. Кажется, нужно было с этого начать. — И пустота, — продолжает он. Джеймс смотрит ей прямо в глаза, следит за ее эмоциями и до ужаса боится увидеть жалость. — Меня замораживали, потом размораживали, как кусок мяса, — его рука сжимается. Лана прикусывает губу, чтобы не застонать от боли в зажатом им ее большом пальце. Но он, кажется, этого не замечает: — Стирали память и я даже не помню, что делал, но, думаю, не газоны стриг, — его рука наконец расслабляется. — Вот, что я помню.       — Неприятно, — тянет она, Джеймс смеется.       — Думаешь? — Лана кивает. — По-моему, тебе уже лучше, — заключает он.       — Думаешь? — повторяет за ним Лана и усмехается.       — Уверен, — она отсекает его руку, выравниваясь на стуле. — Выпей еще этой бесполезной хрени, — кивает он на таблетки. — И тебе нужно поспать.       — Тебе тоже, — выпив еще пару таблеток, говорит она. — Я в душ, — поднимаясь, говорит Лана. Она стягивая с себя простынь, сворачивает ее и метко закидывает в раковину. Забирает со стула одежду и плед, которые относит на диван.       — Не лучшая идея, — догоняют ее, его очередное предупреждение.       — Отвяжись, — весело проговаривает Лана. — Я воняю уксусом и, если что, — оборачивается она к нему, перед тем как войти в ванную. — Ты же меня поймаешь? — она уходит. В доме на какое-то время повисает тишина. Джеймс подкидывает еще дров в почти потухший камин, разжигая его с новой силой. Возвращается на кухню, вытаскивая из шкафчика бутылку и наливает себе еще. А чем еще здесь заниматься? Он усмехается, вспоминая ее ответ на этот вопрос. Утренний порыв в душе был будто и не его идеей. Да и все утро превратилось в какой-то сумбур, в котором он мало отдавал отчета своим действиям. Пока она здесь, он еще может себя контролировать. Внешне, хотя бы. Но от собственных мыслей не убежать. Зимний Солдат отсиживался в углу его сознания, ожидая, когда только воля Барнса чуть пошатнется и он сможет «перехватить управление». Ему когда-то говорили, что человека снедают его внутренние демоны. Он считал это так, выдумка, чтобы оправдать собственные поступки. Дескать, это не я, это мои внутренние демоны. Но его демон был вполне реальным. Он пробуждал злость и ярость, нашептывал о том, что Он должен выполнить задание. Заглушить этот шепот иногда было невозможно. Он говорил то тихо, то переходил на крик. И Барнс не знал, как это остановить. Прятаться здесь, подальше от людей, было единственным решением, которое он видел. Во всяком случае, пока. А Лана…единственное, в чем, на удивление, мнения Солдата и Баки Барнса сошлись. Она должна остаться. Они оба этого хотят. И оба хотят ее. Забавно вышло.