Iolanta

Xenia Beliayeva — Dumpfe träume. Covenant — Wir Sind Die Nacht.       Грохочущий треск слишком резко заполнил пространство темной тишины. Она поняла, что эта спасительная тьма вокруг — сон. С трудом разлепив веки, Лана зажала уши руками и закричала в подушку. Место спасительного сна заняла ломка. Все тело содрогалось, будто от судорог. Свет за окном, проникающий в ее спальню, казался бьющим в глаза прожектором. А звонящий телефон на тумбе, рядом с кроватью, и был источником грохотания. Она скатилась с кровати, в противоположную от окна сторону, едва не приложившись головой о тумбу. Тошнота подкатывала к горлу, отдавая мерзким вкусом на корне языка. Лана лихорадочно выворачивала содержимое прикроватной тумбы, и не найдя там того, что искала, раздраженно крикнула звонящему телефону.       — Да умолкни ты, блядь! — Но кажется, ему было плевать. Заметив недалеко брошенную кожанку, она пытается подняться на ноги, но не выходит. Ноги ватные, будто мягкие, как у плюшевой игрушки. Гнутся, заставляя ее оказываться плашмя лежащей на полу, после каждой новой попытки. Зарычав от злости и бессилия, она подтягивается на руках, подползая к куртке. Трясущимися руками она исследует карманы. Пакет с порошком находится быстро. Она торопливо разворачивает его, просыпая половину на пол. — Да еб твою! — Снова выкрикивает Лана. Девушка пытается подцепить немного ногтем оставшийся в пакете кокс, но не выходит. Лана отделяет часть просыпавшегося порошка в небольшую горку, и наклонившись поближе, делает спасительный вдох.       Она чувствует, как постепенно дрожь и судороги сходят на нет, а свет из окна будто постепенно теряет яркость. Лана устремляет взгляд в потолок, растягиваясь на мягком ворсистом ковре, и радуется, что он просыпался на паркет, а не на ковер. Иначе, вместе с коксом, вынюхала бы и три фунта пыли.       Замолчавший на некоторое время телефон зазвонил опять. Шумно выдохнув, Лана прячет лицо в ладони. Но полежав еще немного, все же поднимается.       — Алло, — хрипло выдыхает она, не узнавая собственный голос. Осматривается в поисках сигарет.       — Подтвердите свой заказ, — просит женский голос. — Кофе на двоих.       — Подтверждаю, — проговаривает Лана, отыскав пачку валяющийся на полу, а зажигалку на тумбе, рядом с собой. Сбросив звонок, девушка закуривает, с наслаждением выдыхая дым. Пройдя по коридору, она переступает через сброшенные вчера ботинки, едва не споткнувшись о них. Оставив сигарету тлеющей в пепельнице, она быстро принимает душ. По-солдатски, и только для того, чтобы смыть вчерашнюю ночь и размазанную под глазами косметику. Завернувшись в полотенце, она садится на бортик ванной, докуривая. Отражение в зеркале было так себе. Бледное лицо, будто слепые глаза, смотрящие в никуда. И спутанные, торчащие во все стороны розовые волосы.

Берлин. 2008 год.

      Быстро одевшись, Лана затягивает пояс кобуры на бедре, поверх черных джинс, и вставляет в нее пистолет. Черное полупрозрачное боди обтягивает фигуру. Татуированные руки, вместе с висящим на плече Узи, скрывает черный тренч. Ножны, как пояс, обтягивают лодыжку, и скрываются за высокими, тяжелыми ботинками. А остекленевшие глаза прячутся за круглыми черными очками. Теперь можно работать, думает она, сворачивая пакет с остатками порошка и убирая его во внутренний карман. На ходу, бегло окинув себя взглядом в коридорном зеркале, девушка усмехается, и возвращается к шкафу. Отыскав в нем тонкую вязаную шапку, Лана подворачивает края и натягивает ее на голову.       — Матильда, блядь, — тихо смеясь, поговаривает она.       Кофейня встречает Лану запахом крепкого кофе, свежего печенья и ирландского сиропа. Окинув взглядом небольшое помещение, она замечает лишь пару человек. Девушка за стойкой приветствует ее, натянуто улыбаясь.       — Ага, — кидает ей в ответ Лана. — Двойной эспрессо и один американо, — заказывает девушка, рассматривая десерты на прилавке. Это занимает минуту, затем она возвращается к прилавку, понимая, что если съест хоть что-нибудь сейчас, то выблюет кишки. Лана скривилась от этой мысли, и оперлась о стойку, смотря на баристу через темное стекло очков.       — Как дела? — Растягивая губы в улыбке, спрашивает Джонс, замечая на ее униформе бейджик. — Тал-ла, — протягивает Лана, едва не засмеявшись. Девушка кидает на нее недовольный взгляд и поджимает губы. Приготовив два бумажных стаканчика, она подходит к кофемолке.       — Я твой связной. — Едва слышно, сквозь шум аппарата, говорит девушка. Она поднимает взгляд к скривившейся Лане, смотря на нее из-под русых бровей и светлой челки.       — Я уж поняла. — Говорит Лана, смотря на блондинку. — Что-нибудь актуальное?       — Есть информация, что сделка по продаже состоится через три дня, — отвечает девушка. — Директора волнуются, ты здесь слишком долго.       — Я почти нашла ее, — отвечает Лана, наблюдая, как она делает кофе и усмехается, думая о комичности ситуации. — Он мне верит, так что скоро она будет у меня.       — Лучше бы так. — Отзывается блондинка, внимательно посмотрев в лицо Ланы. — Сироп?       — Апельсиновый, — не удерживаясь, говорит Джонс. Она не слишком любит сиропы, но за возможность наблюдать за ее недовольным лицом, готова хлебать его галлонами.       — Поторопись, — продолжает девушка. — У дела приоритет «ультра», продажи допустить нельзя!       — Я же сказала, я все сделаю, — раздраженно бросает Джонс, чуть поддаваясь вперед. — Лучше бы вы свои данные раньше так охраняли, — хмыкает Лана, девушка уже открывает рот, чтобы ответить, но она знает, что услышит и потому опережает ее. — Ты бы конечно, — ехидно протянула она, — справилась лучше и быстрее, только мне Он доверяет. И я могу достать не только эту флешку.       — Я знаю, — почти шипит блондинка. — Поэтому ты все еще здесь. Но если ты облажаешься, нам Всем конец. Три дня, — напоминает она.       — Справлюсь за два, — говорит Лана.       — Сомневаюсь, — качает головой блондинка, протягивая ей закрытые стаканчики и уже отступая на шаг, к кофемашине. — Черный парень слишком много о тебе мнит. — Лана перегибается через стойку, ударяя по кнопке «Пуск» на кофемолке, и задерживая на ней пальцы, выдыхает блондинке в лицо.        — Пошла на хер, Романофф!       Кроличья Нора казалась местом, где время не имело никакой силы. Оно будто застряло в своем собственном «дне сурка», переживая свои двадцать четыре часа раз за разом. Неизменно. Охрана на входе неизменно здоровается с ней. Уборщицы неизменно трут кафельный пол. Они поднимают на нее глаза, замечая, что кто-то идет, и тут же опускают их обратно, с усердием натирая плитку. В длинном, узком и витиеватом красном коридоре их всегда две. И в десять утра, Лана всегда застает их в одном и том же месте.       Она выходит в круглый зал клуба, напоминающий римский колизей, и осматривается, замечая и бармена натирающего стойку, и доставляющего бутылки. И персонал зала, выметающий битое стекло. Его звон отдается в ее ухе, больно резанув по перепонке. Лана кривится, потирая висок. Идет дальше, к другому красному коридору, наверх. Она помнила, как впервые пришла сюда. Как высиживала за стойкой недели, от открытия клуба до самого его закрытия. Она говорила бармену, зачем пришла, но его ответ всегда был одинаковым.       — Вам велели ждать, — говорил он в начале вечера, а под утро уже произносил. — Босс не примет вас сегодня, — после этого она сидела еще немного, и уходила последней. Пока однажды он не снизошёл. Человек в бархатном костюме. Тридцатишестилетний, немецкий Мориарти. Макс Циммер.       — Ищешь лекарство от разбитого сердца? — Спросил он. Лана заметила его в отражении зеркала, за своей спиной. Он шел уверенно и спокойно, на ходу расстегивая пуговицу на пиджаке. — Знаю самый действенный.       — Я тоже, — отзывается Лана, крутя в руках стакан. Она поднимает на него глаза, когда мужчина стает за стойку, перед ней. — Положить в рот ствол и спустить курок.       — Все, что до «спустить курок» — звучит не плохо, — усмехается он, — но концовка прям, — он чуть скривился, покрутив кистью руки, — подкачала.       — Но он самый действенный, — пожимает плечами Лана. Она выравнивается, отчего рукава ее кожанки чуть приподнимаются, оголяя забитые татуировками кисти рук. Он бросает на них короткий взгляд, хмыкнув, достает стакан и оборачивается к стеклянному стеллажу.       — Это скорее экстренные меры, — задумчиво произносит он. — Нет, мои методы куда лучше.       — Поделитесь? — Лана внимательно следит за его спиной. Несколько раз он пожимает плечами, и качает головой, будто ведет беседу с самим собой. И обсуждает он с собой, видимо, выпивку. Его рыжеватые волосы были зачесаны назад. Когда он обернулся, она смогла рассмотреть голубые глаза, обрамленные черными густыми ресницами, будто подведенные. Она уже видела его лицо, на размытых фотографиях в папке этой операции.       — Водка! — Говорит он, и усмехается, ставя бутылку на стойку. — Но я предпочитаю кальвадос. Что ты ищешь здесь? — Спрашивает он, открывая бутылку и наливая себе.       — Работу, — отвечает Лана. Он кривится и качает головой, теперь ей кажется, что это обращено к ней.       — Не, — тянет он. — Ты не первая, кто приходит сюда, дорогуша. Кто-то ищет наркоту, кто-то секс, кто-то защиты. А кто-то действительно ищет работу, но ты, — он прицыкивает языком, качая головой, — не тот случай. И так,— он аккуратно, будто брезгливо, отодвигает рукав ее куртки, заглядывая под него и рассматривая черные рисунки на коже. — Чего ищешь ты?       — Работу, — уверенно повторила Лана. Она стянула кожанку, оставаясь в топе на тонких бретельках. Ее руки, как и спина, были исчерчены черными символами, будто написанное для него досье. Так и было. Умники ЩИТа постарались. Ей сказали, что эти чернила можно будет легко свести, но иногда, смотря на себя в зеркало, она не хотела этого делать. — Мне сказали, что я могу попросить ее у Вас. — Он задумчиво промычал «ага», и отвлекшись от ее татуировок, одним глотком осушил стакан.       — Ты анархистка что-ли? — Хохотнув, спрашивает мужчина. — Татухи — чума. Люблю анархистов. — Она молчит, только смотрит на него. Макс снова кивает, протянув едва слышное «ага», и уже серьезным тоном спрашивает. — Как зовут?       — Эльза, — отвечает девушка, но он усмехается, качая головой.       — Не, — тянет мужчина, — так не пойдет. Не говоришь, зачем пришла, не называешь имени. Светишь картой подвигов и тратишь мое время! — Его тон от мнимого дружелюбия переходит к озлобленному, заставляя Лану постараться, чтобы не поменяться в лице. — «Эльза» тебе не идет. Прям смотришь на тебя, и сразу видно, что не «Эльза».       — Мона, — говорит она. — И я ищу работу, — он проводит длинными пальцами по подбородку, внимательно вглядываясь в ее лицо. А все что остается Лане, это «держать лицо». Она может не выйти отсюда. И «не выйти» она может прямо сейчас. И что она тут забыла? Она не шпионка.       — Знаешь, — после долгого молчания он усмехается, — «меня зовут Мона, и я ищу смерти» — звучало бы более правдоподобно. Но вот «Мона», меня все еще смущает. Это видно, — приблизившись к ней, выдыхает Макс практически ей в лицо. — По глазам. У тех, кто ищет смерти, взгляд всегда одинаковый. Ну, да ладно, — быстро поговаривая, отмахивается он, не давая ей ответить.       — Это так, — когда он хочет продолжить, заговаривает Лана. — Я ищу смерти. А имя, — она пожимает плечами, отпивая из стакана, — кому какая разница?       Он не принимает ответ об имени «Мона», называет ее Черной Звездой. По оттесненной на ткани её формы, звезде. И заметив, что она не расстается со своей подвеской. Правильно рассудив, что это ближе к «правдивому». И все же со временем доверяется ей. Чаще зовет ее «Звездочка», нарочито выделяя это слово, даже когда говорит с ней не по-немецки. Грязная работа, что на нее скидывают, опасная работа, заставляет прямо держать спину, чтобы не сломаться. Долгие месяцы пролетают как один, и смешиваясь в бокале, как коктейль из наркоты, выпивки, секса и крови. Столько крови, сколько она никогда не видела. Ее запах, и запах трупов преследует, и не дает дышать полной грудью. Заставляет бороться с подкатывающей тошнотой практически постоянно. Последняя миссия и героическая смерть, единственное, что не дает потерять голову. Она знала, чем все закончится, и сама написала свой финал. Выполнить и умереть, эти слова давно сменили привычный постулат ЩИТа — Служить и защищать.       — Ты еще помнишь, чего хотела? — Спрашивает как-то Макс. Его кровать всегда заправлена черным шелком. Пафосно и дорого. Будто он во всем пытается соответствовать персонажу, которого придумал, и сам сыграл. Молодой мафиози, контролирующий одну из столиц мира, и паук медленно плетущий свою паутину между стран. Он сидел на полу, облокотившись о кровать, и курил, медленно выпуская дым из легких. Будто для красоты картинки. Неоновая подсветка красных и синих ламп, отражалась в черном шелке и играла в ее розовых волосах, наливая их цветом. Лана уставившись в потолок, не сразу и расслышала его слова. А услышав, повернула голову, столкнулась с пронзительным взглядом его голубых глаз. — Когда была человеком?       — Человеком? — Хмыкнула она.       — Да, — кивнул Макс. — Чего хотела Черная Звезда, когда была человеком?       — Не знаю, — честно признается Лана и возвращает взгляд обратно, к высокому потолку. Она задумывается, хмуря лоб, и внимательно смотрит вверх. Будто там, под потолком, найдет ответ. Чего она хотела? Чего хотела Лана? Наверное, зависит от временных рамок. Пятнадцатилетняя Лана хотела быть капитаном команды по лакроссу. Семнадцатилетняя — агентом ЩИТа. Двадцатилетняя — капитаном. Ну, а раньше? Раньше ведь Лана чего-то хотела? Хотела, чтобы мама вернулась? Нет. Ей ясно дали понять, что этого не случится. Хотела, чтобы бабушка ею гордилась? Определенно, да. Так и было какое-то время. Но было что-то еще.       — Семью, — выдыхает она, через долгую паузу молчания. — Когда Черная Звезда была человеком, она хотела семью.       — Очень по-человечески, — замечает он, кивая. Она слышит усмешку, знает, что эта усмешка саркастична.       — Да, — все же отвечает на это Лана. Как она оказалась в его постели? Этот вопрос она задает себе несколько раз, а потом забывает об этом. Все вышло как-то резко, и пожалуй, грубо. Как и всегда с ним. Плевать, каждый раз думает Лана. Ей нравилось… наверное. Она не особо задумывалась. Кокаин сжирал чувства и мозг, но без него было невозможно. Дорога, чтобы заснуть, дорога, чтобы проснуться. Еще две в течении дня, чтобы оставаться бесчувственной и безразличной. Пожалуй, это и было тем самым лекарством от разбитого сердца. Но она никогда не чувствовала себя такой… свободной. Впервые в жизни она будто делала то, что хотела. И на это «то, что хотела», у нее было официальное разрешение правительства. А Макса это, пожалуй, и подкупало. Жестокость без раздумий, сомнений и сантиментов.       Лана пересекает коридор за коридором. Каждый раз, ловя себя на одной единственной мысли, «не зря это место называют Кроличьей Норой». Убить Его здесь было невозможно. Из-за охраны и потайных ходов, коридоров и дверей. Если только шарахнуть баллистической ракетой, с воздуха.       Лана оставляет кофе на одном из узких, стеклянных столиков в коридоре и, толкнув дверь, заходит в уборную. Маленькая передышка, прежде чем зайти к нему. Спасительная тишина, чтобы успокоить мысли. И тонкая полоса на мраморном столике у раковины, чтобы забыться. Чертова Романофф, ее сомнения и сроки. Чертовы ублюдки, из Безопасности проебавшие секретные данные. Чертов Макс, и вчерашняя картина, которую ее заставили лицезреть. Она втягивает носом порошок, облокачиваясь о стену, и закидывает голову назад. Слишком много, понимает Лана. Слишком много, чтобы не потерять сегодняшний день.       Она проходит через охрану, толкая тяжелую дверь. Тусклый свет мутно растворяет стены и предметы вокруг. Ей кажется, что вокруг мягкое газовое облако, обволакивающее ее. Больше всего хочется лечь. Лечь и смотреть в потолок.       — Думаю, мы договорились, гер Стар, — говорит Макс. Он протягивает руку через стол и мужчина, сидящий напротив, пожимает ее. Лана краем глаза замечает другого мужчину, стоящего ближе к двери. Охранник, заключает она. Лана не рассматривает его, проходит мимо. К столу, за которым сидит Циммер. Присаживается на край, лицом к нему, ставя стаканчик с американо, рядом с ним.       — Очень мило. — Поднимая на нее глаза, усмехается он. — Как прошло?       — Феерично, — отзывается Лана, чувствуя, как его пальцы скользят по ее запястью, будто змеи, поднимаясь вверх. Воспоминания о вчерашнем вечере портят настроение. Этот запах. Запах трупов, из контейнеров в порту в Киль. Она помнила, как «их люди», солдаты, работающие на Макса, обблевали бетонные плиты вокруг тех контейнеров, когда они открыли один из них. Но ей нельзя было. Она должна была смотреть на все с каменным лицом, через стекло своих круглых очков. Она закинула в рот жвачку, медленно прожевывая ее, и шагнула внутрь. Под светом портовых прожекторов, забивающих сюда, все вокруг казалось темной жижей, волнующейся и расползающейся к стенам, с каждым ее шагом. В этой темной жиже она с трудом могла рассмотреть белки перепуганных глаз.       — Deutsch? English? Italiano? — Громко спрашивала она, наблюдая, как под громкими словами, они только плотнее жмутся друг к другу. — Гребаное Esperanto?       — Походу это марокканцы, — отзывается один из ее солдат. Лана закатывает глаза, громко цокая языком.       — На каком языке говорят в Марокко? — Поворачивая к нему голову, спрашивает Джонс.       — Да хрен знает, — бросает он, стараясь дышать как можно реже.       — И как им сказать, чтоб вышли нахуй отсюда? — Он пожимает плечами. Девушка устало выдыхает, задирая голову. Затем вытягивает руку, указывая на открытые ворота контейнера. — Ну? — Вскрикивает она, когда понимает, что никто не собирается выходить. Люди зашуршали вокруг, как разворошенное тараканье гнездо. Она собирается выйти и сама, чтобы поскорее вдохнуть, но замечает мертвые тела. И одно из них сжимаемое женщиной. Она сидела в углу, апатично глядя в угол, и держала на руках тело ребенка. Лана почувствовала, как по коже пробежал холодок. Этим людям обещали работу и хорошую жизнь, а в действительности они получили страдания, голод и смерть в собственном дерьме. Джонс подходит ближе, присаживаясь на корточки, напротив женщины. Она будто не сразу ее замечает, невидящим взглядом смотря сквозь Лану. Часто заморгав, она поднимает глаза к девушке, говоря что-то.       — Я не говорю на твоем языке, — покачала головой Лана. Она опустила голову, смотря в мертвое лицо совсем еще маленького мальчика. Ему не было и десяти. Смуглая кожа давно побледнела, а на худых щеках уже появились язвы. Он умер давно, заключает Лана, и все это время его мать смотрела на это. Может ли быть что-то ужаснее участи этой женщины? Смотреть сначала на смерть своего ребенка, а потом еще и наблюдать, как он разлагается. — Эй, Томаш!— Выкрикивает девушка. Парень быстро появляется в воротах, прикрывая нос рукавом куртки. — Приведи главного, — он кивает и, исчезнув за контейнером, быстро возвращается, таща за собой на коленях, по бетонным плитам, мужчину. Лана кивает в сторону, указывая на ворота. — Ты хочешь посмотреть, как он умрет? — Говорит она. Женщина прослеживает за ее взглядом, и возвращает глаза к Лане. Джонс проводит пальцем по шее, и снова кивает на ворота. — Или убить его сама? — Женщина отрицательно качает головой, чем вводит Лану в ступор, от непонимания. Она бы разодрала его на части. Лана махнула Томашу рукой, и тот, поняв, вышел, утащив мужчину за собой, будто мешок с костями.       — Идем, — коснувшись плеча женщины, проговорила Джонс. Но марокканка дернулась, скидывая с себя ее руку. Лана вытащила из внутреннего кармана деньги и пистолет из-за пояса. Это был простой выбор. Уйти или умереть здесь, вместе с сыном. Она не знала, как поступила бы сама. Но разумнее считала уйти. Однако, видимо, эту женщину она не была способна понять. Ее худощавые пальцы тянутся к оружию, отвергая евро. И она снова что-то говорит, и плачет, склоняясь над сыном. Она целует его в лоб, качая в руках, будто он спит. Обводит пальцами его лицо, и крепко прижимает к себе.       Лана шумно выдыхает, прикрывая глаза. Она поднимается, выравниваясь, и убирает деньги в карман. Женщина поднимает на нее глаза, будто посчитав, что она сейчас уйдет, и марокканка цепляется за руку Ланы, с зажатым пистолетом. Лане с трудом удается вырвать его из ее рук. Джонс вкручивает глушитель в пистолет, опуская ствол и направляя его на лоб женщины. Она крепко прижимает к себе маленькое тело, и почти блаженно улыбается, закрывая глаза, подставляет лоб под дуло. Лана тушуется, медлит. Это было совсем не то, что убивать «плохих», людей. Нет, это было совсем другое. Она была виновна лишь в том, что пошла за ложными надеждами на счастливое будущее. Лана крепче сжимает пистолет, чувствуя, как дрогнула рука. Она зажмуривается и спускает курок, убеждая себя, что это не убийство, а спасение. Тело грузно валится на пол у ее ног. Приступ нервной тошноты заставляет согнуться пополам и вывернуть внутренности наружу. Ей хочется расплакаться. Закричать. Прямо сейчас. Но она не может себе позволить такого. Эти люди боятся ее, и должны продолжать бояться. Лана вытирает рот салфеткой, найденной в кармане тренча, и закинув в рот новую мятную жвачку, выходит на улицу.       Останавливается, сделав пару неторопливых шагов. С одной стороны стояли привезенные сюда люди, с другой те, кто их привез.       — Сраное средневековье, — выдохнула Лана. Она посмотрела вперед, наблюдая за выдыхаемым паром. — Итак, — быстро проговорила девушка. Она подошла к «работорговцам». Стоящие на коленях, под прицелами автоматов, они уже не были такими смелыми, как когда везли сюда людей. Они больше небыли «охотниками», только трясущимися от страха зверьками. За то, что она видела там, внутри, ей бы хотелось самой убить их всех. Но больше хотелось дать тем людям, за ее спиной, сделать это самим.       — Это порт Макса Циммера! — Говорит она громко и так, будто стоит перед солдатским строем, на плацу. — Вы развернули свой бизнес здесь, получив его запрет на это! Вы привезли в эту страну людей, которых Он запретил сюда ввозить! Гер Циммер не говорит «нет» дважды, ублюдки! — Она замолкает, на мгновение всматриваясь в их лица. — Но его здесь нет, — разведя руками, усмехается она. Лана замечает как «солдаты» напряглись, покосившись на нее. — Я предлагаю вам выбор. Ваш старший сыграет со мной в игру, и если выиграет, я отпущу вас. Если нет, — она пожимает плечами, — ну, что ж, вы все равно трупы. — Мужчины переглядываются между собой и их главный осторожно поднимается. Он останавливается, чувствуя уперевшееся дуло в висок. Лана кивает солдату, и тот опускает оружие, позволяя мужчине подойти к ней. Джонс усмехается, доставая старую бензиновую зажигалку из кармана, и аккуратно снимая небольшой, плоский предмет с портупеи на талии.       — Смотри. — Чуть опуская голову, она заглядывает ему в глаза, а затем переводит взгляд на зажигалку в руке. — Бензин почти кончился, с первого раза не зажжется. — В подтверждение своих слов она чиркает кремнем, высекая искры. Легким движением она поправляет его куртку, незаметно роняя плоский предмет в его карман. Положив руку, сжимающую пистолет, на плечо мужчины, она приобнимает его, становясь рядом, и указывает на длинный путь, между контейнеров. — Успеешь сбежать, пока я прикуриваю, будешь жить. — На лице мужчины отражается непонимание, растерянность. Он хмурит густые черные брови, смотря перед собой. Дорога была не такой уж длинной, до ближайшего «перекрестка». Если постараться, он бы смог добежать. Но кто б его так просто отпустил? — Я, знаешь, друг, очень верующая, — говорит Лана. — Пускай Господь решит твою судьбу. — Мужчина кивает, молчаливо давая свое согласие. Улыбка девушки становится шире, и хлопнув его по плечу, она отступает.       — Ну, давай! — Вытаскивая пачку сигарет, бросает она, и с усмешкой добавляет, когда он срывается с места. — Беги, Форест, беги! — Ее смех смешивается с шумом порта и едва слышным трением кремня. Она прикуривает, поворачиваясь к «людям», и убирает ствол в кобуру. Они все еще жмутся от страха, не понимающие ни слова. Кажется, они догадались, что происходит, но теперь им кажется, что люди задержавшие их «перевозчиков», просто уйдут. Так же думают и «недоделанные работорговцы», перешептываясь и смотря на своего главаря, уже почти добежавшего до перекрестка. Он чуть притормаживает, собираясь повернуть вправо. И видимо, уже вдохнув запах спасения. Лана наблюдающая за этим, нажимает на кнопку на маленьком экране и сквозь выдыхаемый дым, наблюдает как мужчина, только что решивший, что отделался и что удача, как и Бог, на его стороне, разлетается на куски.       Все вокруг замирают. Кто-то из «людей» вскрикивает от неожиданности, кто-то, кажется, счастлив от того, что ему повезло увидеть это. Стоящие же на коленях перевозчики смотрят на Лану. Она неспешно шагает в их сторону, ударяя тяжелой подошвой по бетонным плитам. И вместе с дымом выдыхает.       — На этой земле Бог один, — говорит она. — Его зовут Макс Циммер!       — Да. — Задумчиво кивает Лана и повторяет. — Просто феерично… пришлось только полночи отмывать ботинки и отстирывать шмотье, выбросить тренч, — кривится она, — но у меня их много. — Макс хмыкает. Не отрывая от нее глаза, он медленно тянется к ящику стола, и вытащив из него тонкую пачку евро, отдает ей. Лана сжимает пальцами деньги, чувствуя, как он все еще крепко держит пачку.       — За тренч, — криво усмехаясь, говорит он. Разжимает пальцы, откидываясь на спинку кресла, позволяя ей забрать пачку. Джонс показательно пролистывает купюры и убирает их во внутренний карман. Она кидает короткий взгляд из-за плеча, на мужчин позади, и кивает на них.       — Они не говорят на немецком, — понимая ее немой вопрос, отвечает Макс.       — Кто это? — Спрашивает Лана.       — Покупатели. — Спокойно отвечает Макс, и протягивает ей небольшой лист, вырванный из записной книжки. — Встретишь это и передашь им. — Она смотрит на буквы, но они кажутся настолько нечеткими, что она даже не способна разобрать, что это. Часто заморгав, она пытается поймать фокус, но оставляет это, когда Макс заговаривает снова. Перебрала. Теперь она понимает это отчетливо. Слова доходят до нее будто из-под толщи воды. Как и все, что было после. Ее сознание, будто медленно опускается на дно глубокого бассейна, придавливаемое к нему. Вырываясь оттуда только его криком. — Беги, Звездочка!