Iolanta

      Он видел этот сон каждый раз, когда закрывает глаза. Снова, и снова, и снова. Ее побледневшее лицо, сквозь осыпавшиеся лепестки Валкаты. Кровь, соскальзывающая с ее ладоней, когда она подставляет руки, ловя белые лепестки.       — Джеймс, снег пошел, — ее тихий шепот и его отчаянная паника, когда он понимает, что это значит. Чертов снег. Он помнил, как сжимал ее в руках, как говорил, что обойдется. Все искал взглядом челнок, чтобы отвести ее в замок. Там Шури, она поможет, он так отчаянно верил в это, что упускал последние мгновения ее жизни. Она обещает дождаться его в радостном месте, и не успевая сделать последний вдох, просыпается сквозь его пальцы. Крик от боли и отчаянья застревает в горле. Будто стилет прорезает гортань и выворачивает кожу наружу.       Джеймс умывает лицо холодной водой, поднимая глаза и сталкиваясь с собственным отражением в зеркале. Он будто постарел. Усталая бледность делала темные круги под глазами темнее, а холод в глазах напоминал взгляд Зимнего Солдата. От этого становилось не по себе. Но ничего поделать он не мог. Ему все хотелось убить себя. Снова и снова. Но тюрьма воспоминаний казалась достойным наказанием, а смерть — избавлением. Зачем он потащил ее с собой? Зачем позволил сражаться? Почему не послушал и не увез из этой чертовой страны?       — Мы будем вечно сражаться в их битвах, — ее голос, напоенный горечью, звучал в его голове не переставая. «Мы будем вечно сражаться в их битвах» — она больше не будет. Как и не будет дышать. Потому что она умерла. Осознание этого пришло не так скоро, но раньше, чем он сошел с ума окончательно.       — Ты выглядишь ужасно, — проговорила Лана, стоя в углу маленькой ванной.       — Не хуже чем обычно, — смотря на нее сквозь отражение, криво усмехается Барнс.       — Это меня и пугает, — говорит она. — Хуже, чем обычно, — Джеймс шумно выдыхает, прикрывая глаза. — Стив ждет тебя, — напоминает она.       — Я знаю, — отмахивается Барнс. Лана кивает, будто выходя из ванной, но он знает, что она просто растворяется в воздухе. Ведь она мертва. А этот призрак, будто сбой в его мозгу, говорящий с ним, озвучивающий его собственные мысли. Она не настоящая, но он так боится, что однажды придет в норму и она исчезнет. Он не говорит об этом ни с кем. Зачем? Его и так считают чокнутым. Даже он считает, что уже давно отошел от «нормы», даже своей нормы.       Он надевает форму, спешно покидая комнату, которую ему выделили. «Стив ждет» — это было главным сейчас. Дурацкая идея Стива, на которую он подписался. Почему? А чем ему еще заняться, к тому же Лана, стоящая между ними, кивнула и проговорила тогда:       — Ты должен согласиться!       — Почему я должен? — выпалил тогда Джеймс, и Роджерс решил, что это адресовано ему. Лана поджала губы, внимательно смотря своими зелеными глазами на него.       — Сделай это ради меня, — сказала она тогда.       — Ради Ланы, — почти одновременно с ней проговорил Стив. — Я тоже потерял ее, Бак! — говорит он, будто в поддержку, а вместо того вызывает приступ злости. — Она была…       — Всего лишь твоей внучкой! — огрызается он.       — Это было грубо, — укоризненно качая головой, проговаривает Лана. — Ведь он прав…       — Замолчи! — выпаливает он, смотря на нее. — Бо-оже! — тянет Джеймс, прикрывая глаза ладонью. — Ты представить себе не можешь, что значила для меня! — выпаливает он, а Стив отводит взгляд, чувствуя себя более чем неловко. — Что она значила, — уточняет Джеймс уже тише и теперь для Стива. — Она была всем, Стив, всем! Она вернулась сюда из-за меня! И умерла из-за меня. Я не сберег ее!       — Я чувствую воодушевление! — весело проговорила девушка, шагая рядом с ним по серым коридорам базы. Она шла почти вприпрыжку, стараясь успеть за его широкими, торопливыми шагами. — Мне кажется, сегодня что-то получится! — добавила она, развернувшись лицом к Барнсу и теперь идя спиной вперед. Она всегда представлялась ему одинаково. Как в тот момент, когда он впервые за долгие годы, будто вдохнул воздуха, почувствовал себя живым. Она была такой как тогда: светлые волосы спадали на плечи, чуть прикрывая их. Она была в черном платье на тонких бретелях. Легком и коротком. И почему-то всегда босая. Наверное, думал он, потому что тогда просто не обратил внимания на ее обувь. Trent Reznort –Which came first.       Он помнил тот первый раз, когда увидел ее. Когда впервые решился. Когда вытащил из-под пола остатки вещей когда-то принадлежавших ему. Когда зарядил пистолет на два патрона. И уже положил дуло себе в рот. Он помнил, как закрыл глаза, думая о том, что если после смерти его что-то ждет, то пусть это будет тот дом в Миннесоте и она. Его Лана, стоящая на крыльце и ожидающая, когда он придет. Пусть там будет вечное лето, как она когда-то хотела. Пусть будут зеленеть деревья и цвести травы.       Он сделал глубокий вдох, практически чувствуя этот аромат в воздухе. Летняя зелень смешивающаяся с ванилью в ее духах. Палец, не дрогнув, снимает пистолет с предохранителя и опускается на крючок.       — Джеймс, — ее голос звучит в голове так ясно, что он зажмуривается крепче, пытаясь справиться с одолевающей его руки дрожью. «Ты размяк, Солдат», — думает он. — Ты не должен этого делать! — произносит ее голос. — Ты знаешь, что это не должно закончиться так! Посмотри на меня! — он качает головой, будто пытаясь отмахнуться от зудящей над ухом мухи. Это все только игры его больного разума. Таблетки, которые давала ему Шури, давно закончились, и теперь его мозг будет издеваться над ним. — Посмотри на меня, ну же! Открой глаза! — настойчиво требует ее голос и он подчиняется. Ее лицо встает перед глазами. Она нежно улыбается, касается его руки. И он практически чувствует это прикосновение. Лана нажимает на его руку, с зажатым в ней пистолетом, заставляя опустить ее. — Хорошо, — шепчет она, — хорошо, — Джеймс подается вперед, заключить ее в объятия, но выходит только обнять себя за плечи. Она смотрит на него с сожалением и все еще улыбается. Касается его волос, проводя пальцами по лицу. Он прикрывает глаза, пытаясь хотя бы представить себе, какого было бы ее прикосновение, но не чувствует даже тепла. Он помнил, как опустился на мягкий ковер, отложив «глок» в сторону. Как смотрел в одну точку несколько часов, положив голову ей на колени, опуская широкую ладонь на ее ногу, сжимая ее. Она будто сидела над ним, приглаживая порядком отросшие волосы. Он помнил, как проснулся все там же на полу в обнимку со съехавшим с кровати одеялом. Впервые за долгое время он почувствовал себя хоть немного отдохнувшим. И с удивлением заметил, что может дышать. Просто вдохнуть и выдохнуть, не чувствуя болезненное жжение в гортани и груди.       Лаборатория выглядела так же как и вчера, и позавчера. И даже как неделю назад. За исключением нового человека здесь. Джеймс остановился посреди помещения, не зная, куда себя деть. И не понимая, почему Стив позвал его. Не лучше ли было им не встречаться?       — Ой-ой, — выдыхает Лана. — Мы ведь ему совсем не нравимся! Он пытался убить нас!       — Барнс, — кивает ему Тони.       — Он протягивает нам руку! — с торопливым волнением произносит Лана. — Зачем он протягивает нам руку? — Джеймс пожимает протянутую ему ладонь, отмечая про себя, что рукопожатие выходит довольно сильным, но не с его стороны. Не стоило ожидать дружеского приветствия и похлопывания по плечу, учитывая тот факт, что он убил его родителей. Но этот жест Джеймс расценивает, как приглашение к временному перемирию. Их осталось слишком мало, чтобы воевать друг с другом.       Барнс отходит чуть в сторону, наблюдая за всеми из угла. Ему нечего сказать о квантах, реальностях и движении времени — он в этом не разбирается. Он готов испытывать на себе костюмы, которые они изобретут, и различные приспособления. Это кажется ему посильным вкладом в общее дело. Хотя Лана в его голове при каждом испытании повторяла:       — Надеюсь, ты не развалишься на два миллиона маленьких Барнсов. За всеми мне будет не уследить!       — Интересно, у нее цель перетрахать всех суперсолдат? — усмехается Лана, наблюдая за Наташей и Стивеном. — Сначала ты, потом Беннер. Теперь Стив, — Барнс опускает голову, пряча усмешку. — Хорошо, что те девять мертвы. А то Нат бы стерлась нахрен.       — Помолчи, — едва слышно проговаривает он, прикрывая губы ладонью, будто чешет нос.       Романова, кажется, избегает его больше, чем остальные. Даже когда заговаривает с ним, старается смотреть куда угодно, только не на Джеймса. А когда смотрит, он чувствует тонны укора в ее взгляде, падающие ему на плечи.       — Ты принимаешь лекарства? — спрашивает Наташа, как бы про между прочим. Она старается не говорить с ним. Ограничиваясь коротким кивком для приветствия и парой таких же коротких фраз.       — Да, — кивая, врет он.       — Хорошо. Нам нужно, чтобы ты был стабилен, — проговаривает Романова и уходит, возвращаясь к своим прежним делам.       — Десять слов, — присвистнула Лана. — За две минуты! Еще немного и вы подружитесь, — Джеймс на это лишь хмыкнул.

***

      Время идет к полуночи, когда он решает вернуться в лабораторию, покинутую еще до вечера. Ее «воодушевление», не более чем трепыхающаяся в сердце надежда. Не его, не Джеймса, а Стивена, который заражает этой надеждой всех вокруг. Джеймс больше не чувствует ничего. Зияющая бездна быстро поглотила все человеческое, что в нем оставалось. И он сам себе напоминает полупрозрачного призрака. Тенью, отражающейся на стенах коридора, лаборатории, на тренировочной базе. Только тень. Тень, за которой по пятам следует его собственный призрак, порожденный больным мозгом. Но лучше она, чем Зимний Солдат. Смотреть на нее куда приятнее, как и слушать. И вместе с тем, она была его собственным наказанием, напоминающим, почему он здесь. Смотрителем в его тюрьме. А Стив напоминал младшего брата, носящего передачки. Он пытается помочь, Джеймс это понимает. Но ходить в его «группу поддержки», выговариваться и все прочее — это было не для него. Все, на что он был способен, это позволить себе говорить о Ней с ним. Не сразу и не слишком много. Но, кажется, Стивену это казалось «маленькой победой». Он даже доверил Барнсу ключи от их старой квартиры в Бруклине. Очевидно, посчитав, что старые альбомы, ее вещи, школьные награды и хорошие воспоминания подтолкнут его к дорожке ведущей к «принятию». Но Джеймс ими так и не воспользовался. Зачем? Все что ему нужно было знать о ней, она рассказывала сама.       — Ты должен поговорить с Ним, — старательно убеждала она Джеймса около часа. Минус их общения был в том, что его Лана замолкала, достаточно было ему взглянуть на нее. Она будто читала его мысли. Лана, живущая в его голове, говорила всегда. Она и была его мыслью, а потому спрятаться от нее было невозможно.       — И что я скажу? — наконец, сдается он и задает вполне очевидный вопрос. — Прости, что убил твоих родителей. Мне жаль?       — Именно так и скажешь, — кивает она. Джеймс хрипло смеется, качая головой. — Вам нужно работать вместе. Думаю, что ты должен сказать…       — Да кому это нужно? — зло выпаливает он. — Что произойдет, а? Скажу, «мне жаль, извини» и ему станет легче? Или может быть, они воскреснут?       — Джим, ты убил их не по своей вине, — зачем-то напоминает она, Барнс отмахивается. Он слышал это миллион раз, вот только чувство вины от этого меньше не стало. Это сделал он, пускай и не по своему желанию. Но это был другой Он. — Скажи ему именно это, — кивает она в ответ на его мысли. — Скажи, что тебе приказали, что ты не мог сопротивляться и не отдавал отчета тому, что делал. Но чувствуешь вину на себе. Скажи ему, что ты никогда не перестанешь винить себя. Скажи так, чтобы он услышал. Скажи так, чтобы понял, какого тебе! — он громко фыркает, снова собираясь спорить с ней, но Лана подходит ближе, заглядывая ему в глаза. — Он должен знать, что груз вины, который лежит на тебе, будет давить на тебя остаток дней. Он должен знать, что ты наказан. От этого ему станет легче, — в чем-то она была права.       В лаборатории все еще горел свет, а Старк расхаживал между цифровыми голограммами, о чем-то тихо рассуждая. Тони шумно выдыхает, сворачивая изображение и, кажется, уже собирается уходить. Вовремя, думает Джеймс. Тони замечает его, останавливаясь на полпути к двери. Его лицо из усталого вмиг покрывается маской безразличия.       — Я хотел сказать… — прочистив горло, начинает Джеймс, но смотреть в глаза Старка оказывается труднее, чем он думал. Барнс уже набирает в легкие воздуха, чтобы договорить, но Тони проходит мимо, будто не замечает его. Будто для Старка Джеймс такая же тень на стене, как и для него самого.       — Давай, Джим, — тихо шепчет Лана. Джеймс оборачивается, но не успевает ничего сказать.       — Мне жаль, — вдруг роняет Старк. Он не оборачивается и не смотрит на Джеймса, а только перед собой куда-то в темноту лаборатории. — Я не очень хорошо знал ее. Только пока она еще была мелкой. Тогда я был частым и, наверное, желанным гостем в доме Сьюзен. Особенно после того… — он запинается о свои слова, не желая говорить вслух «ты убил их». — После того, как мои погибли. Она в каком-то смысле заботилась обо мне. Ведь Говард был ее близким другом, — он замолкает и Барнс слышит усмешку и шумное хмыканье. — Я знал ее мать — Джулию. Я даже собрал наушники для ее живота, когда она была беременна Ланой. Подарок на Новый Год… Я придумал ее дочери имя. Она была … Но не об этом, — быстро проговаривает Тони, вводя Джеймса в замешательство. Оно плавно примкнуло к оцепенению, так что он чувствовал себя деревом…и чувствовал дежавю. Видимо, дерево — его тотемный зверь. — Я все еще тебя ненавижу. И уж точно не доверяю тебе. Но мне правда жаль, Барнс. Я понимаю, какого это, потерять кого-то…я бы извинился за то, что чуть не убил ее сам, но не перед тобой. Так что имей ввиду, что и об этом я сожалею. Она была мне как младшая сестра, — он говорит это почти неслышно и Джеймс понимает, что речь не о Лане. Это были недосказанные слова минуту назад. О Джулии. — Она и была моей сестрой…       — Тони, — начинает Джеймс, но в ответ получает лишь отрицательное покачивание головой, и возможность наблюдать за тем, как Старк уходит.       — Джулия, — напевала Лана ему в ухо. — …. ты знаешь слова песни, — отвечает на мысленно заданный Джеймсом вопрос она. — Это Битлз. Я включала тебе их записи. Ты понимаешь, что он только что сказал?       — Что я убил не только его родителей, но и близкого друга Съюзен, — мрачно бурчит Джеймс, направляясь к выходу.       — Близкий друг, — повторила Лана и продолжила петь. Эта дурацкая песня не выходила из головы еще несколько часов вместе со словами Старка. Они будто заевшая в магнитофоне кассета, повторялись и повторялись. Ему все казалось, что он что-то упускает. Что-то важное. Что-то, о чем уже думал много раз.       — Почему? — произнесла Лана. — Почему он так хотел убить меня?       — Он разозлился, — пожимает плечами Джеймс, не отрывая взгляда от потолка. Она лежала рядом на боку, пристально смотря на него. — Он разозлился, потому что ты защищала меня.       — Он пытался убить меня, — повторяет она, разделяя каждое слово. — Не оттолкнуть, не оглушить. Убить! Почему?       — Я не знаю! — резко отрезает Барнс, садясь на кровати. Она медленно приподнимается, по-прежнему находясь сбоку от него и буравя его взглядом. Джеймс знает, что она скажет.       — Ты знаешь, — «не удивила», думает он и слышит ее хмыканье. — Так мы все-таки пойдем туда? — усмехается она. Джеймс шумно выдыхает, прикрывая глаза, и опускает ноги на пол, поднимаясь.       Ночной Бруклин кажется чужим. Пустой и мрачный, он больше не похож на тот район, которым Джеймс его помнил. Большая часть уличных фонарей не горела вовсе, а те, которые зажгли, освещали улицы меньше чем наполовину.       Старый дом, перед которым Барнс остановился, кажется, отлично вписывался в общую картину. Такой же мрачный. Будто только тень, брошенная на асфальт тем домом, который он помнил. Фасад, кажется, был только после ремонта, двери выкрашены, а ступени выбелены. Но вот засохшие цветы и темные окна омрачали, казалось бы, вполне пристойный вид.       Джеймс вошел внутрь, осторожно поднимаясь по скрипящим ступеням. Кажется, внутри ремонт решили не делать.       — Ну, а зачем? — с веселым сарказмом заметила Лана. — Подумаешь, провалится кто-то на пару пролетов вниз. Тут же невысоко! — Джеймс проигнорировал это замечание, сосредотачиваясь на двери перед собой и ключах, которые всю дорогу перебирал пальцами.       Щелкнув выключателем, он огляделся. Внутри оказалось не так, как он представлял. Только легкий слой пыли и несвежий воздух. Вещи лежали аккуратно, на своих местах. А кухонный стол блестел чистотой. Видимо, Стив часто наведывался сюда. Джеймс заметил несколько рамок с фото на комоде. Старые, пожелтевшие фотокарточки, несколько из которых были ему знакомы. И фото поновее. Темноволосая девушка в горнолыжном костюме.       — Джулия, — озвучила его мысль Лана, вставая за его плечом. Джеймс кивнул и поставил рамку обратно. Другие не вызвали у него никакого интереса. Сьюзен и ее муж. И просто Сьюзен. Старее, чем он ее помнил, но это было ожидаемо.       Заглянув в комнаты, Джеймс без труда определяет, где спальня Стива. По армейскому порядку, книжному шкафу и зеленому пледу в клетку, педантично разглаженному на кровати. Спальня Ланы была в меньшем порядке. Кажется, все осталось так, как она оставила. Разве что не было забытой кружки кофе на столе, усмехнувшись, подумал Джеймс. Скорее всего ее убрал Стив. На спинке стула он замечает брошенную одежду. Книгу с закладкой, валяющуюся на кровати. Пепельницу, оставленную на широком подоконнике. И початую бутылку виски, выглядывающую из-под покрывала кровати. Джеймс наклоняется за ней, и садится на кровати, прокручивая бутылку в руках. Усмехается, откупоривает и делает большой глоток. Несмотря на запах пыли и сырости, он все равно чувствует аромат ее духов. Не зря он не хотел приходить сюда. Ее одежда, ее запах, все, что создавало такое чувство, будто она только вышла отсюда и вот-вот вернется. Это была страшно-глупая мысль, но Джеймс не мог отделаться от нее. Он давно избавился от всех ее вещей, оставив себе только черную звезду, надетую на него перед последним боем. Она сказала, что теперь она его. И он не сопротивлялся, как и в прошлый раз.       Он отгоняет от себя все эти мысли, понимая, что от них боль становится сильнее. Делает еще глоток, и решает вернуть бутылку на место, так, как она стояла раньше. Но чуть не рассчитав, роняет ее, и проскользив по гладкому паркету, она закатывается куда-то под кровать.       — Черт, — шипит Барнс, нагибаясь в попытке отыскать виски, чтобы все-таки вернуть его на место.       — Фонарик? — спустя долго молчание отзывается Лана. Джеймс тянется к телефону, включая фонарик, и посветив им, быстро находит бутылку, укатившуюся к самой стене. Чуть левее от нее он замечает покрытую «вековой» пылью синюю, картонную коробку. Она стояла не ровно, будто ее туда закинули или запихнули ногой. Джеймс вытаскивает бутылку, ставя ее на место и поднимается, отряхивая джинсы.       — Ты не посмотришь? — не понимающе спрашивает Лана.       — Нет, — качает головой он. Приходить сюда и так было плохой идеей, а он еще и задержался. Барнс решает уйти и как можно быстрее.       — Стой, стой, стой! — возражала она, пока Джеймс шагал к двери, попутно выключая свет.       — Я ухожу, — отрезает он, не желая слушать ничего. Но уже у самой двери останавливается. Шумно выдыхает, понимая, чтобы она не озвучила сейчас — она права! Он пришел за ответом, и должен получить его, ведь второй раз переступить этот порог не решится. — Это не мое дело, — обернувшись к ней, говорит Барнс. Лана неопределенно ведет плечами, отступая назад, к комнате.       — Просто взглянем, — говорит она. — Одним глазком. Не зря же ее туда запихнули, да? — Джеймс соглашается, понимая, что так и есть. Либо там старые вещи, которым не нашлось другого места, либо что-то важное.       Не без труда вытянув коробку из-под кровати, Джеймс заметил какую-надпись. Обтерев старый картон от пыли, он приподнял ее.       — Сьюзен М. Джонс-Роджерс, — прочитала Лана, опускаясь на колени рядом с ним. Странная коробка, заключил Джеймс. Она была будто из-под личных вещей, из офиса, или посылкой, или… — Из больницы? — Он шумно выдохнул, поднимаясь на ноги, и направляясь к столу, в гостиной.       Сорвав подобие пломбы с крышки, Джеймс открыл ее. Внутри была еще одна коробка, поверх которой лежало письмо. «Для Ланы Роджерс»       Почерк был ее, Сью. Буквы дрожали и прыгали, но Джеймс был уверен, что оно написано ею. Он тут же отложил конверт в сторону, вытаскивая вторую коробку.       — Ты не прочтешь?       — А что, на нем Мое имя? — огрызнувшись, отвечает Джеймс. Вторая коробка была наполнена фотографиями, аккуратно завернутыми в старые газеты. Они были не в альбомах, или рамках, от чего Джеймс сделал вывод, что предназначались не для любого, кто войдет в этот дом, а для одного конкретного человека. Для Ланы Роджерс. Фотокарточки были разного «возраста», он видел это по качеству снимков и по бумаге.       — Пэгги Картер, — нахмурившись, произнес Барнс, узнав на одном из фото темноволосую женщину. Быстро рассмотрев всю пачку, он понял, что в ней только снимки Пэгги и двоих детей. Их лица повторялись из раза в раз, но на каждом фото казались старше. Взглянув на оборот карточки, он заметил надпись. «С Новым Годом! 1968 год». Тогда Джеймс просмотрел их все, обнаруживая, что каждая была старше на год предыдущей. И подписана всегда одинаково. Начиная с 1950го года.       — Сью ненавидела ее. А вот здесь вот они лучшие подружки, — отзывается Лана, напоминая давнишний разговор. Джеймс выравнивается, выжидающе глядя на нее. Будто она способна объяснить ему, почему Сью хранила фотографии детей женщины, которую ненавидела? И не просто хранила. Она спрятала их в коробку, бережно обернув в газеты.       Завернув фотографии как было, Джеймс отложил их в сторону, вытаскивая следующую. Первой оказалась молодая пара, Сью и ее муж.       — И Эдди младший, — заметив ребенка лет трех, кивнул Джеймс.       — Он умер, когда был еще маленьким, — напоминает Лана. Да, об этом он знал. Следом шла фотография уже с девочкой — Джулией. Кажется, на ней ей было лет семь. Затем еще одна, с темноволосой парой…       — Старки, — кивая, проговаривает Джеймс, узнав их. Мальчик, стоящий с уже повзрослевшей Джулией очевидно — Тони. Но что-то было не так. С теми фото что-то было не так. Джеймс пролистал, обнаруживая еще несколько подобных. Будто фотографии дружащих между собой семей. Но в один момент он понял, что так бросалось в глаза, и вернулся к первой. Эдди младший, Эдди-старший и Сью — красивая картинка семьи. Все светловолосые, высокие и голубоглазые. Но вот Джулия. — Почему она не похожа на них? — очередной вопрос в воздух. — Я помню всю семью Роджерсов, они все были блондинами. Сью говорила, что это…       — Роджерская порода, — Барнс кивнул. Он вдруг почувствовал трудно контролируемую злость. Быстро, и не слишком аккуратно бросив фотографии обратно, он закрыл маленький ящик и закинул его в тот, что побольше. — Что ты делаешь? — возмутилась она, но Джеймс не стал слушать. Письмо отправилось следом, а затем крышка опустилась на ящик. — Джеймс! — воскликнула она.       — Я не хочу ничего знать! — выпалил он. — Это не мои секреты! — он быстрыми шагами пересек гостиную, отправляя ящик обратно под кровать.       — Ты должен прочитать его! — с нажимом требовала она. — Наверняка станет ясно, что …       — Что? — остановившись на половине пути, к двери, почти выкрикнул он. — Что станет ясно? Что она действительно была такой, какой Лана ее описывала? Что она предала мужа? Что влезла в чужую семью? Что врала всем вокруг?       — Уверена, это не так, — будто желая успокоить его, мягко произносит Лана.       — И для чего? — не слушая ее, продолжает Джеймс. — Мало ей было? Всегда, всего было мало! Что если это правда? Что если там, в письме, она говорит об этом? Хорошо, что Лана не прочла его, — заключает он. — С меня хватит секретов этой семьи, — выдыхает он, качая головой. — Стив мой друг. Все еще мой друг и всегда им будет. Но Роджерсы, это … — он замолкает. — Роджерсы которых создала Сьюзен - это…       — Просто семья, — подступая ближе, говорит Лана. — Джеймс, такая же семья, как все другие. С тайнами, скандалами, — она легко обводит рукой его лицо. Джеймс прикрывает глаза, выпуская из легких вместе воздухом и свою злость. — Просто семья, — повторяет она.       — И я не ее часть, — говорит он, снова смотря на нее. — Поэтому это, — кивает на дверь комнаты. — Не мое дело! — Лана понимающе кивает, направляясь к двери.