Iolanta

Нью-Йорк. 2012 год.       — Скачок выйдет слишком большим. Батарейки не хватит! — развел руками Тони. Джеймс слушал их переговоры уже около десяти минут, понимая, что они в жопе. По другому он бы и не сказал. План был отличный, а вот исполнение, как всегда, подкачало. Хотя Лана еще пару часов назад заверяла его, что все выйдет, пока он натягивал форму.       — Ты со мной не пойдешь, — сказал он ей, смотря на ее отражение через высокую зеркальную панель. Она понимающе кивнула, спокойно наблюдая, как он закидывает в рот пару таблеток. Эти были не такими, как те, что ему давала Шури. От этих шумело в голове и действовали они не так долго. Но он мог не отвлекаться на нее. К тому же их переговоры становились все более заметными, и Джеймс всеми силами старался это скрывать. Но сейчас ее мнение не помешало бы. Подумав о Лане, он вдруг нашел решение, как ему показалось.       — Насколько хватит? — обернувшись к Старку, прервав их спор, спросил Барнс. Тони, немного помолчав, все же ответил:       — Пара-тройка перемещений, но в рамках двадцати пяти лет. Не больше! А нужно сорок! — сказал он и покачал головой. — Нас выкинет где-то по дороге.       — Я знаю, где их достать, — уверенно кивнул Джеймс. — Твои батарейки.       — Удиви меня, — хмыкает Старк.       — Макс Циммерман, — произнес Джеймс и заметил недоверчивый взгляд Стива. — Лана говорила, что он может достать что угодно. Хоть воду с Марса.       — За деньги, — будто напомнил Тони.       — Они у тебя есть, — разводит руками Джеймс. — Нам нужно в две тысячи восьмой.       — Не-не-не, — запротестовал Тони, хотя и сам прекрасно понимал, как и все присутствующие — это их единственный шанс. — Ты хочешь увидеть ее, я понимаю, но…       — Не понимаешь, — отрезает Барнс.       — Тони, — произносит Стив, останавливая Старка от продолжения его речи, понимая, что Баки не просто так выбрал этот год. — Почему в восьмой?       — Потому что тогда, в тот момент, он уже мог «достать, что угодно». Как было раньше — я не знаю.       — Но она нас узнает, — произносит Роджерс. — Тебя и Тони так уж точно.       — Это не проблема, — заверяет Джеймс. — Она говорила, что не помнит те три дня перед окончанием операции. Она узнает, но не вспомнит.       — Значит, нам нужно в «те три дня», — заключает Старк, и после затянувшегося, напряженного молчания, кивает. — Идет. Какое число? Берлин. 21 ноября, 2008 год.15:42       Она проплывает мимо него, будто такая же тень, какой он был на базе, в будущем. Незаметная и бесшумная. Будто прозрачная. Проходит к столу Макса, игнорируя посторонних, присаживается на край. Придвигает стакан кофе к мужчине. Джеймс замечает взгляд Макса, скользящий по ее фигуре, и с трудом удерживает в себе желание ударить его. Концентрируясь на мысли, что они здесь ради дела, что это, пока что не его Лана. И что он не имеет права все испортить. Он должен был постараться, должен был сдержать слово.       — Сделай это ради меня, — повторял Ее голос в голове Джеймса. Постараться ради нее. Он прикрывает глаза на мгновение, сосредотачивается и делает глубокий вдох, выпуская вместе с воздухом напряжение, сковывающее тело. Макс передает Лане листок бумаги и переводит взгляд на них.       — Моя помощница — Мона, — кивает он на Лану. — Она доставит вам вашу посылку. А пока вы можете остаться здесь, и быть нашими гостями.       — Мы уже нашли, где поселиться, спасибо, — качает головой Тони — Я, знаете ли, люблю тишину, когда работаю.       — Понимаю, — растягивая губы в улыбке, кивает Макс. — Ну, что ж, Мона вас проводит. — Он приподнимается, протягивая Старку руку через стол. — Рад был знакомству, гер Стар.       — Взаимно, мистер Циммер, — пожимая его руку, отвечает Тони. Холодная рука крепко сжимает его ладонь, затягивая рукопожатие. Лана это замечает. Она замечает, что с каждым днем он становится все более отрешенным и нервозным. Слова Романофф о «трех днях», давали вполне логичное объяснение отсутствия всегда титанического спокойствию Макса. Лана поднимает руку, жестом указывая им на дверь. Открыв ее перед мужчинами, пропускает вперед.       — Звездочка, — окликает ее Макс. Она оборачивается, замечая его короткий кивок, как знак подойти ближе.       — Прошу прошения, господа, — улыбаясь мужчинам, говорит она. — Одну минуту. — Она неплотно прикрывает дверь, подходя к Циммеру. Он делает шаг к ней, убирает розовые пряди за ухо, наклоняясь к ее уху. Джеймс прикрывает глаза, сосредотачиваясь на разговоре.       — Их заказ придет завтра утром, — сообщает ей Макс. — Придержи его, прежде чем отдавать. Поняла? — Лана кивает, заглядывая ему в глаза.       — На сколько? — спрашивает она.       — До завтрашнего вечера. А потом убедись, чтобы они убрались отсюда.       — Зачем? — Она замечает, как Макс напряженно сжимает веки, — ты нервничаешь? — спрашивает она, хотя больше это похоже на утверждение. Макс кривит губы в едкой усмешке, сжимая в кулаки ее волосы над ушами. Он подтягивает ее ближе к лицу, зло щурясь.       — Осторожнее, — шипит он, — а не то я решу, что ты шпионишь, — он отпускает ее голову, и улыбается, давая понять, что говорил не серьезно.       — У меня сделка в четверг, — почти не слышно произносит он, теребя пальцами подвеску в виде луны на её шее. Нервно, будто ребенок. В последнее время он часто так делает, замечает Лана. Это было странно, даже для него. — Опасная вещь, от которой у меня руки горят… как будто… как будто я держу в руках солнце, — она замечает, как он смотрит на свои ладони, замечает как дрогнули его пальцы. Он был на грани. — А тут эти физики-ядерщики, экспериментаторы хуевы! — выплевывает он, кивая на дверь. — Очень не вовремя. Так что проверь их и выпроводи.       — Хочешь, я останусь с тобой? — спрашивает Лана. Его серо-зеленые глаза, впиваются в ее лицо, а морщинки под глазами, кажется, становятся глубже от натянутой усмешки.       — Ты нужна будешь мне здесь в четверг, — говорит Макс. — Закончи с юными исследователями, отдохни, и возвращайся в Нору. Эй, Звездочка, — протягивает Макс, хватая ее за руку, и прижимая к себе, когда она уже делает пару шагов к двери. — Начни с большого парня, — говорит он ей на ухо, проскальзывая руками по ее бедрам и крепче прижимая к себе. Лана прослеживает за его взглядом, замечая серые глаза мужчины, смотрящие на них в приоткрытую дверь. Он, будто смутившись, быстро опускает глаза, а Макс от этого только усмехается.       — Он с тебя глаз не сводил, как ты вошла. Крути его, — говорит он.       — Нам важна его безопасность? — усмехается Лана, отвечая в тон ему.       — Нам насрать на него, — качает головой Макс. — Если что, я извинюсь. Только… — снова придерживая ее руку, договаривает он. — Не так, как с пиздоглазыми в прошлый раз, — она безразлично кивает, разводя руками и медленно направляясь к двери. Ее зелёные глаза впиваются в лицо Джеймса, вызывая шквал эмоций к которым он оказывается не готов. Вот она, настоящая, осязаемая… живая. Его Лана. А он не может даже заговорить с ней, не то, что прикоснуться. Все, чего хочется Джеймсу — это схватить ее, закинуть на плечо и бежать. Вернуться в свое время, забрать ее с собой. И плевать ему на Таноса, планету, вселенную… в пизду! Пускай кто-то другой решает проблемы космических масштабов, ему это безразлично. «Неправленые» мысли он с горечью отпускает, осознавая, что просто напросто, не может так поступить. Может только идти следом за ней, смотря ей в спину. Рассматривать худые, поникшие, будто под тяжестью, плечи.       Она оборачивается, кидая на него короткий взгляд зеленых глаз и едва заметно приподнимая уголки губ. Ее лицо отражается в его воспоминаниях. Последние секунды, пока она еще была в его руках. Пока умирала. Пока обещала ждать его в радостном месте. Джеймс плотно смыкает челюсти, неотрывно глядя перед собой. Он как никогда остро ощущает пустоту внутри. Будто кроме нее там ничего нет. Только пустота и убежденность в правильности уже принятого решения. Он знает, как поступит. Знает, что сделает, когда вернется.       — Я буду ждать тебя там, в радостном месте… 22 ноября. 2008 год. 21:23.       Ноги сами приводят к ее дому. Он устал от компании, приученный к одиночеству. Раньше он входил в свою комнату, закрывал дверь, и мир за ней исчезал. Там его никто не беспокоил. Никто, кроме Ланы, не говорил. Никто не предлагал посмотреть фильм, не пытался заговорить, не жевал так громко, что хотелось сломать ему челюсть о-о, этот Скот… Джеймс хотел убить его около трех раз в минуту. И успокаивал себя, только представляя как бы это сделал. Но деваться было некуда, буквально. Они жили в небольшой квартире, втроем. Старк обосновался на кухне, бесконечно заваривая кофе и что-то черкая в своем планшете, с дохуя серьезным лицом. Стив сидел в комнате то читая, то пялясь на фотографию в компасе, то со вселенской грустью в глазах смотрел в окно. Большая комната с телевизором досталась Скотту, вечно жующему и переключавшему каналы один за другим, пока Джеймс не сломал пульт, устав от бесконечного мелькания картинки на экране. В общем-то, при таком раскладе, Барнсу для одиночества доставалась ванная. Но он решил пренебречь этим.       Маленькое кафе «Фиеста» напротив ее дома, было таким пустым, что войдя, Джеймсу вдруг стало совсем грустно. В 2016 оно уже называлось по-другому, так что, заключил он, скорей всего они скоро закроются. Молодой парень обернулся, оторвавшись от невысокой стойки, услышав звон колокольчика. Он широко улыбнулся и двинулся в сторону гостя.       — Доброго вечера! — проговорил он. Джеймс усмехнулся, без труда расслышав тяжелый итальянский акцент.       — Здравствуйте! — ответил Барнс по-итальянски, заметив, как приветливость парня в разы возросла. «Вито», как было указано на его бейдже, проводил Джеймса к столику, утверждая, что это их лучший стол, нахваливая вид из окна и пасту, которую для Барнса сделает его сестра.       — Лучшая в Берлине! — заверил он. — Настоящая итальянская паста. От настоящей итальянки! — Джеймс соглашается на пасту и чашку эспрессо. Вито быстро уходит, и практически молниеносно возвращается с чашкой кофе, рассказывая, что это их семейный бизнес, и что еще его прадед держал это кафе и как трудно вести здесь бизнес, но они стараются. Стараются удержать натиск сетевиков.       — Сукины дети! — зло выплюнул парень. Он говорил с таким воодушевлением, что Джеймсу становилось не по себе. Это место уже давно закрыто в будущем. Осознание этого отдаются горечью. Как же паскудно, думает Барнс, знать будущее. И как же паскудно, наверное, себя ощущала Лана, глядя на него каждый день и зная, как закончится ее жизнь. Знала ли? Возможно, ее познания были лишены деталей. Возможно, и нет, он никогда этого не узнает. Но она осталась с ним, зная, что из-за этого умрет. Иногда Джеймсу казалось, что от понимания этого он любил ее еще сильнее. Он все спрашивал себя, позволил бы он ей остаться, зная, чем это закончится? Отпустил бы ее, прогнал бы, зная, что поступи он так она будет жить? Да! и это было самое уверенное «да» из всех «да», что он когда либо произносил.       Она возвращается домой ближе к полуночи. Когда он уже собирается расплатиться и уйти. Джеймс, уже собираясь подняться из-за стола, замирает. Они не должны встретиться. Почему нет? Он не может себе ответить на это. Просто знает. Выжидает некоторое время, пока в ее окне не загорится свет. И задерживает взгляд на нем. Слишком надолго. Барнс расплачивается и выходит на улицу. Зачем он вообще сюда пришел, даже сам Джеймс не может объяснить. Просто для того, чтобы печально смотреть в ее окно, как уличный пес? С другой стороны, она уже должна была отдать батарейки Старку. А значит, сейчас, когда он вернётся, они отправятся дальше. И больше он её не увидит… Опустив руки в карманы, он отыскивает пачку сигарет и тратит пару минут, чтобы найти зажигалку, которую, видимо, забыл где-то или потеря.       — Блядь! — с разочарованием выдыхает он, понимая, что покурить не получится. Он уже хочет вернуться в кафе, чтобы одолжить спичек, как рядом с ним щелкает кремень зажигалки. Он чувствует аромат табачного дыма, касающийся лица, совсем рядом. Спиной чувствует ее взгляд. И понимает, что проебался.       — Паста его сестры и впрямь восхитительна, — говорит Лана. — Но выпечка лучше. Всякие кастаньоле и панеттоне,— произносит она по-итальянски — Вообщем-то то, от чего жопа почему-то становиться больше — он почти уверен, что она пожала плечами, беззаботно рассуждая о еде. Джеймс усмехнулся, опустив голову. Это он растерял все свои навыки или она когда-то умела ходить бесшумно? Надо же, а Джеймс всегда считал, что это ее умение — его заслуга. Лана подступает ближе, и поравнявшись с ним, протягивает зажигалку, глядя вперед перед собой. Джеймс вдруг вспоминает ту ночь, когда она вернулась в Ваканду. Так же находясь рядом с ним и протянув ему огонь, едва не спалив и бороду и волосы.       — Красиво, да? — глядя на дом проговорила она. — Лепнина и все такое — добавляет Лана. — Я думала, что он еще со времен рейха тут стоит, оказалось нет. Построили одновременно со стеной. — Она замолкает, и скривив нос отмахивается — а, плевать, скоро снесут. Построят очередную уродливую высотку для эмигрантов.       — Он сказал тебе? — зачем то спрашивает Джеймс, до сих пор не веря, что мог поступить так глупо. Хотя…он уж сделал много глупостей из-за нее, чему тут удивляться?       — О том, что симпатичный, крупный полиглот пялится на мой дом? Да — беззаботно отзывается девушка, и хитро улыбаясь, поворачивает голову к нему, одаривая долгим и странным взглядом из-под опущенных на нос, круглых очков. — Да брось, здоровяк, — пихнув его плечом, она улыбается еще шире. — Идем. У меня есть хороший виски и много свободного времени, — протягивает Лана. Она переходит дорогу, не ожидая его согласия. Положив руки в карманы, и не торопясь. Проезжающая мимо машина чуть притормаживает, на удивления Барнса не сигналя, и она поднимает руку, будто в благодарность. И с чего она взяла, что он пойдет следом? Джеймс оглядывается на пустынную улицу и шумно выдыхает. Когда-нибудь он бы мог разлюбить ее. Когда-нибудь она бы перестала значить для него что-то. Когда-нибудь… но не сегодня.