Iolanta

Max Richter — War Anthem       Два этажа вверх. Пятьдесят две ступени. Они кажутся китайской стеной, на которую ей приходится взбираться. Он дает ей одной пройти этот путь, решая остаться внизу, у тротуара. Лана останавливается напротив деревянной двери. Смотрит на нее несколько секунд, а затем заносит руку. Снова останавливается, не решаясь нажать на звонок. Еще одно непреодолимое расстояние. Дюйм. Между ее пальцем и кнопкой звонка.       — Да чтоб тебя, — шипит она, ругая, и почти ненавидя саму себя. Зачем она вообще решила прийти сюда? Что за дурацкий порыв? Что она ожидает услышать от Нее? Но все же решается. Чтобы там ни было, за этой дверью, она хотя бы выскажет все, что так долго кипело внутри. Проходит минута, другая, но за дверью тишина. Лана нервно смеется, чувствуя, как защипало в уголках глаз. Решает уйти, когда по другую сторону резного дерева, слышится щелчок замка и звон цепочки. Они распахиваются перед ней почти молниеносно.       — Привет, Сью, — роняет Лана, чувствуя, как губы сковала нервная, почти болезненная улыбка. Лицо Сьюзен же покрывает волна эмоций, которой Лана никогда не видела. Справедливо сомневаясь, есть ли в этой женщине хоть какие-то чувства.       — Входи, — долго всматриваясь в лицо Ланы, говорит она, и пропускает девушку в квартиру. Лана делает нерешительный шаг, затем еще один, и наконец переступает порог. — Ты не Джулия, верно? — делано спокойным тоном спрашивает женщина. Но Лана слышит в ее голосе дрожь. Она оборачивается, чтобы посмотреть этой женщине в глаза, все еще не веря, что говорила именно она.       — Нет, — качает головой Джонс. — Я …       — Лана, — утвердительно кивнув, отвечает вместо нее Сью. Лана чувствует, как тело пробивает озноб. Ей было чертовски не по себе. Кроме прочего, из головы все не шла мысль о том, что она говорит с самой собой. Постаревшая, поседевшая, будто изображение из кривого зеркала. А что было странней всего — ей самой потребовалось намного больше времени, чтобы поверить, а Сью будто была готова к этому. Будто ее это нисколько не удивляет.        — Я вроде как из будущего, — решает сказать Лана, может для того, чтобы проверить «а в себе ли эта старуха вообще?».       — Я поняла, — кивает Сью. — Ты не первая, — совершенно неожиданно произносит женщина, заставляя теперь Лану сомневаться, а в себе ли она сама? Девушка решает отложить этот вопрос, когда взгляд цепляется за букет, стоящий в вазе на комоде.       — Красивый букет, — замечает Лана, глядя на высокие, белые розы в вазе.       — Да, Энтони заходил, — кивает Сью, мягко улыбаясь. — Он не приходит без букета.       — Я не помню их, — говорит Лана, рассматривая фотографии на трюмо, расставленные по бокам от вазы. Взгляд цепляется за несколько, стоящих рядом. Эдвард Джонс, рядом с ним Сьюзен, а в центре Джулия, с забранными в тугую косу темными волосами. Обычное семейное фото. Наверное, у каждой семьи такое есть. Но на этом Джулия выглядела как подкидыш. Угловатая, пятнадцатилетняя девочка. На фоне красивых, будто вырезанных с обложки журнала родителей. Оба белокурые, голубоглазые, высокие и статные. Красивая пара, заключает Лана. На другом же, людей было побольше. Эдвард и Сью, стояли так же, будто их просто вырезали и клеили везде одинаковых. Справа от них стояла другая пара. Белокурая женщина и темноволосый мужчина. А рядом с Джулией мальчик, совсем маленький, лет трех. И они, будто… похожи.       — Все порываюсь их убрать, — отзывается женщина — Лана подрастает, скоро начнет задавать логичные вопросы. Видимо, — она шумно выдыхает, кажется, с усмешкой, — я все же их убрала.       — Кто это? — спрашивает Лана, едва разобрав знакомые черты в мужчине.       — Старки, — просто отвечает Сьюзен. Лана долго всматривается в фото, а затем опускает его на трюмо, повернув голову к Сью. Она не отводит взгляд, а только смотрит на нее, молчаливо, выразительно и выжидающе. Лана качает головой, и усмехается.       — Я не хочу знать, — говорит она.       — Хорошо, — кивает Сью. — Потому что я не хочу рассказывать. Чаю? — спрашивает она, жестом приглашая на кухню. Это было странно, замечает Лана, обычно Сью гостей приглашала в гостиную, не в кухню.       — Лучше сигарету, — неловко улыбаясь, отвечает Лана. Сьюзен хмыкает, и Джонс замечает легкую тень улыбки, тронувшую ее губы. Она казалась такой спокойной… смиренной. И говорила так, как никогда не говорила прежде. Лана чувствует как вопрос «что случилось с тобой?» и «почему ты не была со мной такой раньше?» раздирают изнутри. Сьюзен присаживается на табурет, за кухонный стол. Очевидно, на тоже место, с которого ее выдернули. Лана осматривается, чувствуя, как сердце больно сжимает тоска. Это место было таким же, каким она его помнила. Место из детства. Пускай не самого счастливого. И пускай, она никогда не называла его домом, но он было им, так долго.       — Возьми, — придвигая к Джонс пачку сигарет, проговаривает Сью. Она устраивается поудобнее, закидывая ногу на ногу, закуривает и неотрывно смотрит на Лану. Даже не пытается убрать со стола вскрытый почтовый конверт. Лане не требуется много времени, чтобы вспомнить цвет упаковки курьерской доставки, которая валялась рядом. Это было одно из «новогодних писем», которое приходило Сью каждый год. Одно из тех, которые Лане никогда нельзя было трогать, заглядывать в них и уж тем более спрашивать «что там?». Плотный непрозрачный пакет с пломбой. Лично в руки. И шуршащая бумага внутри. Сью прослеживает за затянувшимся взглядом Ланы, и кивает ей на табурет напротив. Но девушка отказывается, оставаясь стоять, оперевшись о кухонный гарнитур. Она оборачивается слыша цоканье когтей по паркету.       — Баки, — улыбается Лана. Она присаживается, теребя за ухо грязно-белого пса — Здравствуй, мальчик, — щенок обнюхивает ее руку, давая гладить себя. — Я думала, что это был ретривер, — поднимая голову к Сью, говорит Лана.       — Нет, ты принесла его с улицы, — произносит женщина. И снова эта мягкая улыбка, заставляющая сердце сжиматься — Уцепилась в него, и не хотела выпускать. Пришлось забрать его.       — А ты его усыпила, — будто вспомнив об этом, произносит Лана — усыпишь. Зачем? Он что, такой раздражающий? — Она поднимается, смотрит на женщину, ожидая ответа. А та молчит, столкнувшись со злостью в ее голосе.       — Он болен, — шумно выдохнув, отвечает Сью. — Ветеринар сказал. Что если лекарства не помогут, придется это сделать, — Лана опускает глаза, снова глядя на собаку. И вдруг задумывается. Сколько еще вещей изменилось в ее памяти. Пес у ее ног совсем не был похож на золотистого ретривера, которым она его «помнила».       — Я не знала, — будто извиняясь за резкость, произносит девушка. — Ты не сказала мне.       — Что ж, значит мне следует объяснить тебе это, — кивает Сью.       — Ты счастлива? — вдруг спрашивает Сьюзен — там, в своем будущем, ты счастлива?       — Нет, — ей хочется соврать. Сказать да, да, все заебись, и ты была не права, когда заставляла меня пойти по другому пути, но… зачем? Она пришла сюда за правдой. Зачем же врать самой? — Совсем нет. Я проебалась. Извини, — грустно усмехается Лана, опуская глаза, как когда-то делала еще ребенком, — наверное, это разочаровывает тебя.       — Лана, — вдруг зовет Сью, — я должна сказать тебе, что люблю тебя. Ты все, что у меня есть и я пытаюсь заботиться о тебе, как могу.       — У тебя очень странные методы заботы…       — Да, я знаю, — кивает она. — Я никогда не могла донести это ни тебе, ни твоей матери. Она ненавидела меня, и ты тоже будешь. Я знаю… И я вас не виню, потому что знаю, какая я. Я потеряла всех, кого любила. И всю жизнь изображала из себя другого человека, чтобы соответствовать. Сначала соответствовать Эдди, потом своему положению. Наверное, я просто разучилась показывать то, что чувствую. Маска аристократии — всегда холодное безразличие… она вросла в меня, а боли потерь только показали, что не проявлять чувств — лучшая защита… Я пытаюсь дать тебе все. Все чего не было у меня, чтобы ты выбрала правильный путь. И пыталась дать то, чего дала твоей матери. Я была слишком занята собой, чтобы заниматься ею. А она…она могла выбрать совсем другую жизнь и мне не пришлось бы хоронить ее. Я виновата в том, что произошло с ней. И я ненавижу себя за это. Наверное, действительно стоило твоему отцу забрать тебя. Он бы справился лучше, чем я, — Лана смотрит на нее, не веря, что и правда слышит это. Все, что она так хотела услышать…       — Десять лет, — перебивая Сью, почти шипит девушка, чувствуя, как в горле будто сдавливает, душит. — Десять лет я делала все, все, что бы просто услышать, чертово «я горжусь тобой!» «я люблю тебя!». Переступала через себя, через своих друзей, старалась и старалась, но всегда была лишь « недостаточно!».       — Лана…       — А ты прикрываешься «потерями», «аристократией», чем угодно… Боль потерь? Да кто не терял? А? кто? Кто этот счастливчик, покажи мне его! — она делает глубокий вдох, перешагивая с ноги на ногу. Будто это должно успокоить. — Всегда оставаться человеком… неважно, что с тобой произошло. Вот что труднее всего. А прикрываться своей болью, делая несчастными людей, у которых есть только ты это… — она замолкает, замирая месте. Но ведь это делает и она сама. Барнс… человек, который ждет внизу. Тот, что пришел к ней, рискуя всем, просто чтобы увидеть ее. Он ведь наверное по-настоящему ее…       — Прости меня, — перебивая поток ее мыслей, произносит Сью. Она поднимается, со своего места. Подступает ближе. — Лана…       — Не надо, — выставляя руки вперед, пресекая попытку обнять себя, говорит девушка. — Зачем мне это сейчас? — Сьюзен все же делает еще одну попытку, и прижимает ее к себе. Лана опускает голову на ее плечо. Руки повисают вдоль туловища, будто безвольные плети, и она даже не может поднять их, чтобы обнять в ответ.       — Черт, — сквозь слезы шепчет Лана. — Всю свою жизнь я думала, что ты ненавидишь меня. И ненавидела тебя. А последнее свое путешествие потратила на это место.       — Это твой дом, Лана, — отступая, Сью не убирает своих рук, с ее плеч, заглядывая в зеленые глаза.       — Дом, — усмехается она. — Да, наверное. Дом, который хотела сжечь.       — Как и я, — кивает Сьюзен, улыбаясь, будто в попытки приободрить. Она отступает к столу, и закуривает, смотря куда-то в потолок. — Это как тюрьма из воспоминаний. Но я даже не смогла вынести вещи Стива из комнаты. Каждый раз захожу туда, будто в пыточную. Но когда он вернется… хочу чтобы он вернулся домой… Я знаю, в твоем времени он уже вернулся.       — Я… — произносит Лана, и тут же замолкает. Слышать это от Сью было совсем не тем же самым, что слышать от Барнса. Он был из будущего, в котором уже все случилось, а вот Сью… — Я не первая, — повторяет Лана. — Так он был здесь? — Сьюзен качает головой.       — Только письмами, — говорит она. Сьюзен опускает глаза к столу, всматриваясь в бумагу и лицо ее будто искажает боль. Такая, что Лана сама ощущает ее. Она не знает, куда себя деть. Будь это кто-то другой, она бы наверное обняла ее, но годы обид не дают сделать и шаг. И все же, что-то внутри потрескивает. — Он шлет их каждый Новый год, — снова заговаривает женщина, поднимая со стола фотокарточку. — Это его семья, — она поворачивает ее к Лане, давая рассмотреть запечатленных на бумаге улыбающихся людей, за праздничным столом. Они и впрямь были похожи на семью. Семью из фильмов. Ту, которой никогда не было не у Сью, ни у Ланы. — Мы встретились однажды, в сорок девятом. И больше не увидимся никогда.       — Почему? — Сьюзен мягко улыбается. Откладывая фотографию.       — Потому что никто не должен знать о том, что он жив, — отвечает она. — Я молилась, чтобы он выжил, вернулся ко мне. И он… Иногда, — она замолкает, когда чувствует, что голос задрожал. Вздохнув, Сью все же решает договорить. А Лана вдруг получает ответ, на один из вопросов который так хотела задать. — Иногда, Лана, мы должны пожертвовать чем-то, ради тех, кого любим. Я знаю, что он жив. Знаю, что он счастлив. Я знаю, какой путь он проделал к этому. Я знаю его адрес… Но своего брата я никогда не увижу. Потому что никто и никогда не должен узнать, что Капитан Америка живет в Нью-Джерси.       — Ты и мне не рассказывала об этом, — пересилив себя, после сотой попытки просто открыть рот, заговаривает Лана.       — Об этом знали только я и Говард. — И снова Старк, думает Лана, старательно отгоняя эту мысль. — То, о чем ты думаешь сейчас, — чуть склонив голову набок, спокойно произносит Сью. — Лана, он сражался так долго… спас этот мир, но он просто мальчик… он заслужил покой…       — Я не думаю об этом, — отвечает Лана, понимая, что наверное Сью считает, будто Она может осудить Стива. Чтобы она отдала за такой шанс? Все. Все, что есть, вдруг понимает девушка. Но почему-то за этот покой, должна была платить еще и Сью. — Почему так? — вдруг спросила Лана. — Ты ведь страдаешь… Ведь ты…       — Потому что мы Роджерсы, — грустно усмехается Сьюзен. — Взваливать ответственность за весь этот мир на свои плечи, это ведь… так по нашему, да?       — И улыбаться при этом, — Лана громко фыркает, отводя взгляд в сторону. Роджерсы … Капитан Америка — предпочетший уйти на покой, и оставить весь мир, даже свою сестру. Сьюзен… Холодная и отрешенная, иногда жестокая Сью всего лишь маленькая женщина с поникшими плечами. Потерявшая всех. И единственный кто у нее был — ее брат и тот оказался недосягаем. Вроде жив, а вроде и нет. Вот кем она была. Вот кем была сейчас. Просто настрадавшаяся женщина. Джулия, умершая не за что… И она сама. Лана. Лана Джонс — предательница, убийца и неудачница… — Великолепные Роджерсы — одна большая ложь. — Слова, будто стекло, разлетаются на мелкие осколки, впиваясь под кожу. Вот кем они были. Красивая картина для страны и группа абсолютно одиноких и несчастных людей, которые даже вместе удержаться не смогли. — Я должна спросить тебя, — проговаривает Лана, когда Сьюзен уже собирается ответить на ее слова. — Об одном человеке… о Джеймсе Барнсе, — Лана произносит его имя, и видит как оно отражается новой порцией боли, наполняющей глаза этой старой женщины. Теперь ей было по настоящему жаль Сьюзен. Она пришла к ней со своими детскими обидами, обвинениями и поучениями «как нужно было жить». Хотя сама поступала так же. Сама разрушала свою жизнь, потому что не смогла перерасти обиженного ребенка, внутри себя. Виновата ли в Сью? Нет. Ведь как она сказала сама, неважно, что с тобой произошло…       — Ты так ужасно отзывалась о нем в своих дневниках, — все же решает договорить девушка.       — Я дала тебе читать свои дневники? — она выглядит не просто удивленной, а скорее шокированной.       — Ну, я их одолжила, — замявшись пробубнила Лана.       — Вот как, — усмехается женщина. Она замолкает, обдумывая, что сказать, а затем, будто решается. Они уже наговорили друг другу достаточно. Что толку скрывать и это? — То, что написано, Лана, написано молодой женщиной, которая потеряла любовь всей своей жизни. Которая злилась на него за его легкомысленность, которая убила его. И которая всегда злилась на него за то, что он не любил ее, — произносит она. Лане кажется, будто над ее головой водрузили бездонную чашу с виной, которая лилась на ее голову не переставая. — Он всегда относился ко мне, как дополнение к Стиву, как к собственной сестре, но не больше. А я с детства была в него влюблена. — Сьюзен улыбается, как будто вспоминая о чем-то, о чем-то хорошем, давно потерянном. С грустью. — Почему ты спросила о нем?       — Потому что кажется, я люблю его, — говорит Лана. Неуверенно и неловко, сама не веря в собственные слова и их правдивость, — не совсем я, еще нет. Другая Лана, постарше меня. Он готов умереть за нее, как и она. И то, что он жив, это долгая история…       — Он хороший человек, — изрекает Сьюзен, не давая Лане продолжить. То ли она знает, то ли не хочет знать, понимает девушка. Ее руки касаются лица Ланы, обхватывая его, а губы растягиваются в мягкой улыбке. — Если все так. Вернись к нему. Сделай то, чего не удалось никому из женщин этой семьи. Будь счастлива! — Лана чувствует, как новая порция слез подступила к глазам, и просто кивает, прикусывая губу. Она зажмуривается, обдумывая правильно ли то, что она собирается сделать. Сьюзен потеряла всех, и не с кем из них не успела даже попрощаться. Правильно ли дать ей такой шанс? Да, наверное.       — Если твое старушечье сердце выдержит, он стоит у входной двери, на улице, — говорит Лана. Она открывает глаза, видя как Сью оцепенела. Кажется, даже дышать перестала. — Иди, — кивнула Лана, и она будто под гипнозом, сделала шаг назад, затем еще один и торопливо направилась к двери. Лана закурила еще одну, подступая к окну. Решает выждать пару минут. Дать им поговорить. И дать себе возможность успокоиться прежде, чем спуститься вниз. Хотя, ей кажется, что пары минут будет недостаточно. Руки тряслись, а из глаз без остановки катились слезы. Она видит как Сью замирает на крыльце. Как оборачивается Джеймс и она слетает по низким ступеням вниз, в несколько шагов преодолевая расстояние между ними. Как падает в его объятия, крепко обнимая за шею. Как будто не было этих долгих десятилетий. Как будто он только что вернулся. Наверное, так бы оно и было, вернись он с войны. Но как бы там ни было, с горечью понимает Лана, пора уходить. Шумно выдохнув, она бросает вниз взгляд и отступает к столу, собираясь потушить сигарету. Замирает, едва обернувшись, встречаясь взглядом с большими зелеными глазами, наблюдающими за ней. Маленькая Лана, одетая в пижаму, и видимо проснувшаяся, от шума в квартире, стояла в дверях.       — Привет, — обронила Лана.       — Здравствуйте, — кивнула девочка. Смотря куда-то за спину ей. — А где бабушка?       — Она вышла, милая, — отвечает девушка, задумываясь, а может ли она вообще говорить с собой. — Сейчас вернется. А тебе лучше вернуться в кровать, и делать вид, что спишь.       — Кто вы? — игнорируя ее слова, спрашивает девочка. Она прищуривается, внимательно рассматривая лицо Ланы.       — Кузина, — отвечает Лана, понимая, к какому выводу придет малышка, увидев такое знакомое лицо. Лана подступает ближе, присаживаясь на корточки, перед ней. Кажется, она где-то читала, что так правильно общаться с детьми. Взгляд маленькой Ланы тут же приковывает свисающая на шее звезда и луна, затянутая вокруг шеи, на атласном ремешке.       — Красивая, — проговаривает девочка, протягивая руку к звезде.       — Похожа на твою? — улыбается Лана.       — У меня такой нет, — чуть нахмурившись, отвечает она. Лана вскидывает брови, уже собираясь спросить «как нет?» — Вы не правильно их носите, — говорит девочка. — Солнышко светит днем, а звезды ночью.       — Это не солнышко, солнышко, — усмехается Лана, — это луна.       — Нет, — качает головой девочка. — Это солнышко! В нем секретик. У Мии Франк был такой медальон.       — Какой секретик? — теперь очередь хмуриться «взрослой Ланы». Девочка закатывает глаза. Совсем как взрослая, с усмешкой думает Лана. Но девочка не торопится отвечать, все крутя в руке черную звезду. А Лану вдруг осеняет.       — У меня руки горят… будто я держу в руках солнце…       — Там что-то внутри можно прятать? — спрашивает она у девочки, и та кивает. Невозможно! Она сотню раз надевала эту подвеску на себя, крутила ее в руках, и могла не заметить, что она открывается? Невозможно… — Если ты откроешь ее, — решается Лана, — и я найду там то, что ищу. Я подарю тебе свою звезду. Идет? — Лана растягивает ремешок на шее, снимая его с себя, и протягивает девочке. Маленькая Лана делает пол оборота в одну сторону, и Она замечает, что из-за большего количества лучей эта вещь и правда похожа на солнце, а затем крутит в другую, разделяя подвеску на две половины. Тонкая микросхема падает на пол, и Лана застывает. Она снимает с шеи тонкий ремешок, надевая звезду на шею девочки. Поднимает с пола микросхему и убирает ее в карман, вместе с разобранной на две части подвеской.       — Береги ее, — говорит Лана, поднимаясь. — Она приносит удачу. — Легко касается мягких, волос, приглаживая их, и идет к двери. Замирает, уже положив руку на ручку и оборачивается. Маленькая Лана крутит в руке звезду, и будто почувствовав взгляд на себе, поворачивает голову.       — Будь послушной девочкой, Ланита, — вдруг отражается в ее памяти. Лана шумно втягивает воздух, через силу улыбаясь и стараясь придать голосу уверенный и спокойный тон говорит.       — Иди в кровать, пока бабушка не вернулась…