***
Вскоре, вернув сарацинку на место, Фрон де Беф вновь присоединился к своему скучавшему товарищу по оружию. Они продолжали неспешный разговор до тех пор, пока не настало время сойти на берег и продолжить путь уже по английской земле. После небольшой остановки в Йорке Реджинальд Фрон де Беф и его люди отправились в замок Торкилстон. Вместе с ним поехали его друзья и товарищи по оружию, Бриан де Буагильбер и Альберт Мальвуазен. Они решили погостить у Фрон де Бефа в поместье, а заодно встретиться со страшим братом Альберта, Филиппом. Сейчас, когда поход был окончен, можно было отдохнуть и расслабиться. Но до замка была еще одна неделя пути. Остановки на ночлег в лесу, долгие разговоры у костра, свежее мясо и тихие вечера успокаивали рыцарей после перенесенных опасностей и способствовали отменному сну. Очередной привал устроили уже поздно вечером, как раз когда до замка Фрон де Бефа оставалось менее дня пути. Лошади устали и падали после тяжелой долгой дороги. Пока оруженосцы и другие слуги суетились и развертывали лагерь, Бриан и Реджинальд ловко разожгли костер и стали поджаривать зайцев, которых успели наловить сарацинские слуги де Буагильбера. Альберт завалился спать недалеко от костра, любезно отказавшись от предложенного друзьями ужина. Он мгновенно провалился в сон и не слышал, о чем беседовали его друзья. Пока слуги ставили шатер, сарацинскую пленницу привели к хозяину и оставили рядом с ним. Фрон де Беф, который привык к молчанию сарацинки, не стал дожидаться проявлений каких-либо желаний с ее стороны и молча протянул ей кувшин с водой. Потом, он достал кинжал и отрезал большой ломоть хлеба, на который положил такой же приличный кусок поджаренной на костре зайчатины. — Ешь, — холодно приказал барон, бросив еду прямо на траву перед сарацинкой. Девушка не шелохнулась, а лишь продолжала глядеть испуганными глазами на своего пленителя. — Ешь! — рявкнул Фрон де Беф, его низкий грубый голос заставил девушку еще больше сжаться от страха. — Я тебе говорю, иначе накормлю тебя сам! — Ладно, тебе, Реджинальд, — отозвался Буагильбер, который с удовольствием разглядывал девушку. — Оставь ее, вон, дрожит, точно лист на ветру. Замерзла? — обратился он к пленнице, но теперь уже на языке сарацин. Несчастная кивнула, услышав свой родной язык. — Что ж, тогда будешь спасть здесь, с нами, — продолжил Бриан, понимая, что сарацинка долго не протянет в холодном английском климате, несмотря на то, что весна подходила к концу. Его самого не прельщали местные ветра и сырая погода. — Не бойся, если бы кто-то из нас захотел тебя, он бы уже воспользовался своим правом хозяина. Сарацинка опустила глаза, обреченно оглядев будущее место ночлега. После она осторожно потянулась к брошенной на траву пище. Голод взял свое, и уже спустя некоторое время девушка уплетала хлеб и жареное мясо. — Не трудись, Бриан, — усмехнулся барон, отрезая очередной кусок мяса. — Она понимает по-французски и лопочет довольно сносно, только вот замолчала, когда мы стали подплывать к берегам Англии. — Интересно, как же ты заставил эту упрямую девицу? Чудеса, да и только! — удивился храмовник, снова поглядев на сарацинку. — Я лишь намекнул: если она не будет говорить на нашем языке до того, как мы прибудем сюда, — прирежу ее братца и еще парочку ее сородичей. Тех, что были на другом корабле, — пояснил Фрон де Беф. — Вот как? Значит, тот мальчишка, которого ты продал еще на Кипре, — это ее брат? — спросил Бриан, продолжая изредка поглядывать на пленницу. — Да, тот мальчишка — ее брат. Зачем мне лишний рот, когда из него не выйдет даже кравчий? — рассмеялся барон. Как только пленница услышала последние слова рыцарей, она снова попыталась отвести глаза и отодвинуться подальше от них обоих, но сильная рука Реджинальда тут же вернула ее на место. — Ты, должно быть, нас ненавидишь? — На этот раз храмовник вновь обратился к безымянной сарацинке. — Она ненавидит нас всех. Не старайся, сэр Бриан, она не вымолвит ни слова, так даже лучше. Пора укладываться спать. Андре, поторопись и накорми лошадей! — крикнул Фрон де Беф одному из своих оруженосцев.***
Наступила ночь, было довольно прохладно, и вместо шатра было решено поставить простой навес и разжечь побольше костров, а после лечь спать. Реджинальд расположился недалеко от горящего костра, уложив свою пленницу недалеко от себя. Буагильбер никак не мог заснуть и сидел неподалеку на бревне, разглядывая разлетающиеся от костра искры. Они взвивались в воздухе, уносимые прохладным легким ветерком куда-то в темное ночное небо. Через некоторое время почти все в лагере уснули, а храмовник продолжал сидеть, подкладывая в затухающий огонь все новые ветки хвороста. Неожиданно его внимание привлек не слишком громкий женский крик. Это была сарацинка. Девушка проснулась и сидела, обняв себя руками, из ее темных глаз струились слезы. Буагильбер подошел к ней и жестом пригласил к костру. Сарацинка помотала головой, тогда храмовник грубо схватил девушку и потащил к костру насильно. Никто не проснулся, а один из людей Фрон де Бефа, которому тоже не спалось, просто отвернулся и не обращал никакого внимания на действия Буагильбера. — Иди сюда, не бойся, — сказал Бриан, усаживая девушку у костра и закутывая ее в простое войлочное одеяло. — Знаю, тебя мучают кошмары, не так ли, красавица? — Да, — очень тихо произнесла сарацинка, уставившись на пламя костра. — Как тебя зовут? — Глаза Буагильбера приняли заинтересованное выражение, а губы сами расплылись в улыбке, когда сарацинка отняла от лица палантин. — Амира… — ответила девушка, с недоверием и опаской поглядев на Бриана. — Принцесса или сама восточная княжна? — сказал Буагильбер, который прекрасно знал язык сарацин. Он продолжал улыбаться и смотреть на восточную красавицу. Мысль о том, чтобы поцеловать или получить что-то большее от прелестной пленницы, пока все спят, промелькнула у него в голове. Он уже хотел протянуть руку и дотронуться до нее, но девушка заметила это движение. — Не надо! Нет! — выкрикнула она и хотела рвануться прочь, когда увидела устремленные на нее горящие глаза храмовника, но Бриан придержал сарацинку за локоть и снова усадил на прежнее место. — Не бойся, я же сказал, что не трону тебя, прекрасный цветок Востока. — В глазах Бриана сверкнули те самые огоньки, как это бывало, когда храмовник видел что-то красивое и соблазнительное. Но теперь он оставил свои нечистые мысли и вовсе не собирался пользоваться сложившейся ситуацией, да и ссориться с Фрон де Бефом из-за сарацинской девчонки ему не хотелось. — Где ты жила? Твоей семье удалось спастись, или их постигла та же печальная участь, как и тех, кто отказался покориться нам, истинным хозяевам Святой земли? Сам Буагильбер нередко вспоминал сражения под Акрой, турниры в честь побед и взятия крепостей, но все чаще и чаще в его душу пробирались те страшные воспоминания, которые он бы предпочел забыть навсегда. Страшная резня при Хаттине, сотни погибших боевых товарищей, позорная сдача крепостей и замков, раны, которые то и дело отдавались тупой болью при каждой перемене погоды. Шрам, изуродовавший его лицо, тянулся через лоб, над бровями, и задевал один глаз. Тщета жертв, принесенных тамплиерами, которые до последнего защищали свой оплот в Палестине и который пришлось оставить без боя, отдать Саладину, а потом возвращаться домой, словно побитым псам к своим хозяевам в ненастную погоду. Сарацинка плотнее закуталась в войлочное одеяло и начала свой рассказ. Бриан не прерывал ее и лишь изредка подбрасывал в огонь все новые и новые ветки, да украдкой глядел на пленницу. — Я жила в Дамаске; потом, после того, как Саладин разбил ваши войска, мы отправились в Акру — моя семья жила там когда-то… — начала сарацинка, сосредоточенно глядя на красные языки пламени, словно пытаясь припомнить всю свою жизнь. — А потом снова пришли неверные псы с Запада… Началась осада… Наша семья была в числе тех, кто не захотел оставаться в городе и стать жертвой бессмысленной дикой бойни. Отец, его старший брат и моя мать с братьями отправились в путь с большим караваном вместе с другими… Мы снова направлялись в земли, где мудро правил наш могущественный Салах ад-Дин, в Дамаск. Путь был неблизким, но нам повезло — каравану удалось избежать нападений и грабежей. Так прошла неделя, мы шли сквозь опаленную солнцем пустыню, помогая каждому, кто позже присоединялся к нашему каравану и искал лучшей доли и мирной жизни. Прошло еще несколько недель пути, мы добрались до какого-то небольшого города, чтобы пополнить запасы воды и дать небольшой отдых верблюдам. Девушка печально вздохнула и замолчала. — И тогда на вас напали? — догадался Буагильбер, который теперь открыто разглядывал сарацинку. Его темные блестящие глаза рассматривали ее лицо, руки, тонкие, слегка вьющиеся волосы, устремленный на горящее пламя грустный, обреченный взгляд. — Да, — с трудом ответила сарацинка. — Это были ваши… Моего отца убили сразу, он даже не успел поднять меч, чтобы защититься. Я с младшим братом успела спрятаться за телегами, пока наш дядя сражался, защищая остатки семьи… Он храбро защищал нас… Но силы христианских разбойников оказались сильнее. Весь наш караван был захвачен. Мою мать утащили твои ублюдки! — Почему мои? — возразил Бриан, насторожившись. — На них были такие же красные кресты и белые одежды, как и на тебе, тамплиер! Вы все для меня на одно лицо! — яростно выпалила сарацинка. — Могу поклясться тебе на кресте, мои люди не участвовали в нападении на твой караван. Хотя, я так полагаю, для тебя эта новость — слабое утешение. Не скажу, что наши рыцари обладают кристальной чистотой и ангельским терпением, но это война и то, что любой из нас завоевал своим мечом, копьем и луком, — все достается победителю. Такова жизнь. Сарацинка замолчала, и вновь ее темные глаза взглянули на пламя костра. — Не расскажешь, что было дальше? — спросил Буагильбер спустя какое-то время, понимая, что им обоим никак не заснуть в эту ночь. — Тебе очень больно? — Какое тебе дело до моей боли, франкский пес? — процедила пленница. — Как пожелает дама, — ехидно ответил Бриан и тихо рассмеялся, но его темные с пылающими искрами глаза продолжали глядеть на девушку. Сарацинка молчала. Так продолжалось довольно долго, а это молчание действовало на храмовника куда хуже, чем если бы она стала кричать на него и осыпать проклятиями. — Фрон де Беф, тот, кто стал тебе хозяином и тот, кому ты теперь принадлежишь по праву победителя, не будет вести с тобой подобные разговоры, красавица. Не хотел тебя прерывать, продолжай. — Буагильберу почему-то было любопытно узнать все о сарацинской невольнице. Его интерес подогревался еще и тем, что сарацинка вполне могла оказаться совсем не той, кем была на самом деле. Ему казалось, что девчонка чего-то не договаривает. Но Бриан ошибся, когда пленница все же продолжила свой рассказ. — Мою мать я больше не видела и не знаю, что с ней случилось. Если она мертва — Аллах проявит великую милость и сжалится над ней. — Грустный тихий голос ее не прерывался, а Буагильбер все смотрел на это странное создание из другого мира, мира чужого бога. Этот мир он сам любил больше, чем свою родную Францию. Двадцать лет на Востоке не прошли даром для прецептора храмовников. Так уж сложилось, что пески Палестины и долгое пребывание в Святой земле не прошло бесследно для Бриана. Он прикипел к этим раскаленным землям, как когда-то к своей прецептории на Востоке. Тогда он жил по-настоящему — все это время, пока тамплиеры были в походе. А теперь… Что ждало его, когда позорный мир положил конец всем достижениям, всем начинаниям и всему господству его ордена на Востоке? Буагильбер старался гнать от себя эти мысли и продолжал слушать рассказ сарацинки. — Остальные погибли, других взяли в плен. Моего младшего брата и меня постигла участь худшая, чем смерть… Так я стала пленницей этого свирепого воина… Он продал моего брата, а что же этот пес приготовил для меня…? — Голос ее задрожал, а по щеке скатилась одинокая слеза. Прекрасные глаза сарацинки были настолько печальными, что храмовнику стало немного жаль эту несчастную пленницу. Зная буйный нрав своего друга и товарища по оружию, Бриан мог догадаться, что участь сарацинской невольницы незавидна. — Что это? — Девушка испуганно огляделась, странные звуки прервали ее рассказ. — Тише, кажется, кто-то за нами следит, — перебил ее Бриан, приложив палец к губам. Неожиданно Буагильбер услышал странный шорох и какие-то голоса, которые раздавались за ближайшими кустами. Не теряя времени, храмовник вскочил на ноги и выхватил меч из ножен. Бриан не сомневался — это была одна из многочисленных разбойничьих шаек, что рыскала в местных лесах в поисках добычи.