Тёмная страсть

Фрон де Беф стоял на самой высокой башне своего замка и взирал на простирающиеся поля и леса, на свои охотничьи угодья, на уходящие за горизонт сады, на пасущийся на лугах скот, на своих слуг и крестьян, на отдающего распоряжения и приказы Сен-Мора, на каменщиков, продолжающих свой нелегкий труд по постройке новой дозорной башни и укреплений… Все это принадлежало ему уже более восемнадцати лет… Отменная память барона возвращала его на много лет назад, когда еще был жив его отец — Фрон де Беф-старший, жестокий владелец всех земель и лесов английского поместья, а также вотчины в Нормандии и пожалованных ему других земель самим французским королем, а позже, в добавок к уже имеющимся, остальным владениям, новым королем — Филиппом Августом. Реджинальд помнил тот самый день, когда стал единственным хозяином и господином всего того, что принадлежало его древнему норманнскому роду. Тот страшный день, когда лишь Господь был единственным немым свидетелем страшной кровавой резни в Торкилстоне… *** Восемнадцать лет назад…  — И нечего сердиться на меня, Реджинальд! Так и есть, ты не способен справиться даже со своей женой! — голос Фрон де Бефа-старшего отдавался по всему залу раскатистым эхом.  — Она еще не привыкла ко мне отец — Реджинальд нахмурился, его густые черные брови свелись к переносице, а темные глаза сверкнули нетерпением и даже гневом. — Я не хочу ее принуждать…  — Какого черта ты церемонишься с бабой? Вы уже полгода как муж и жена, но что-то про наследников совсем ничего не слыхать! — барон грубо перебил сына, швырнув кубок в противоположную стену — Мой тебе совет, если не хочешь отрастить рога, подобно быку на нашем гербе, реши это поскорее, или мне тебя этому учить? Я не спрашивал твою мать, когда ей раздвигать ноги! Мне нужен был наследник! Запомни — ты мой единственный сын и я должен быть уверен, что и у тебя будет продолжение! Выслушав от отца подобный упрек, Реджинальд молча вышел из зала, сжимая кулаки в бессильной злобе и презрении к этому жестокому человеку, который был ему родным отцом. Очень высокого роста, отличавшейся не дюжей силой и ловкостью, молодой наследник всего рода имел такой же крутой нрав как и отец, но в отличии от Фрон де Бефа-старшего, еще не утратил те немногие понятия о чести и уважении. Свою жену чернобровый богатырь хоть и не любил, но испытывал к ней уважение и приязнь, ценил ее верность и мягкость. Ему вовсе не хотелось обижать или унижать свою жену ни словом, ни делом. Вскоре, жизнь отняла у Реджинальда супругу… Наследников в браке так и не родилось. Оставшись вдовцом молодой наследник рода Фрон де Бефов больше не строил планов о новой жене, но вел при этом довольно свободный образ жизни. Реджинальд не знал недостатка в женском внимании, но время шло и нужно было предпринять серьезные шаги, чтобы иметь продолжение своей династии и тем самым укрепить свой древний нормандский род. Нескончаемые унижения и издевательства отца по этому поводу вызывали в Реджинальде лишь злость. Ему не хотелось вновь жениться лишь из-за того, чтобы завести наследников. Да и не испытывал еще никогда Фрон де Беф-младший никакой сердечной привязанности. Ни к одной женщине. Даже к тем богатым и знатным нормандским дамам, которых он не раз встречал при дворе французского короля или позже в Англии. Не находило его жестокое и закрытое сердце отклика. Никогда не трогало Реджинальда то необъяснимое прекрасное и вместе с тем опасное чувство. Он будто и сам боялся какой-либо власти над собой, сердечной привязанности, а любовь, как и другие чувства, Реджинальд считал слабостью и смертельным оружием, уязвимым местом. Все это могло помешать управлять тем, что принадлежало его роду. С молодых лет отец приучал своего единственного сына к власти, управлением чем-либо и удержанием этого в своих руках; а еще — к сражениям, умению выживать даже в самом жестоком бою, выносливости и стойкости, беспощадности к врагам, подчинению своей воле, быть достойным хозяином всего того, что досталось бы Реджинальду после его смерти, господином своих поступков, своих решений и своей жизни. Фрон де Беф-старший не особо выбирал средства как воспитывать сына. Его жена, мать Реджинальда, умерла, когда сыну не было и двенадцати. Юный воин рано познал все ужасы битв, лишений и тяжелого воинского быта. Свою мать он помнил лишь короткими мгновениями, как ее темные густые локоны спускались ему на лицо и щекотали, когда она приходила перед сном поцеловать своего маленького сына. С годами ее образ стал уходить и растворяться, как летний туман. Реджинальд слабо помнил ее облик, только ее темные густые локоны, ласково касавшиеся его лица… Он был в походах и набегах вместе со своим отцом, а после наравне с ним участвовал в дележке добычи. К двадцати годам от роду, Реджинальд, как и его отец, наводил ужас одним своим именем. Имя «Фрон де Беф» означало горе для побежденных, жестокость, смерть и все те ужасы и насилие, чему подвергались проигравшие в многочисленных набегах, стычках и разбоях. Золото и земли — стали единственным важным для молодого наследника, а приумножение богатства — основной целью в жизни. Реджинальд никогда не задумывался о способах и цене достижения этого самого богатства. А к крови — к ней он привык уже давно. С каждым годом соперничество между отцом и сыном росло, а частые долгие ссоры стали настолько привычны, что Реджинальд уже не помнил, когда они с отцом просто говорили о чем-либо. Фрон де Беф-старший не гнушался поднимать на сына руку или лупить его кнутом. Реджинальд отвечал драками с воинами отца, а также собирал вокруг себя людей, которые могли встать на его сторону в случае обострения ситуации или кровавой стычки. Казалось, оба — отец и сын, избегали прямого кровопролитного столкновения. Фрон де Беф опасался лишиться единственного наследника всего того, что у него было. А Реджинальд? Ему просто не представлялся удобный случай. Ненависть нарастала с каждым днем все больше и больше. Обиды за унижения и побои скапливались в тугой узел, который молодой Фрон де Беф никак не мог разрубить. А еще — жажда единолично всем владеть, не дожидаясь того момента, когда отец сам передаст все ему в руки. Но все имеет свой конец. Как-то раз, в один теплый летний вечер после охоты, в замке Торкилстон разыгралась кровавая бойня.  — Налей-ка еще, Амори! — грубый низкий голос отца, обращенный к одному из кравчих, разливавших вино, заставил Реджинальда вздрогнуть. — Лей-лей! Славная сегодня была охота! Какого оленя удалось загнать! Реджинальд неспешно потягивал вино и поглядывал на отца с некоторым презрением и даже брезгливостью. Когда Фрон де Беф-старший напивался, он становился совершенно неуправляемым и настолько буйным, что с ним едва могли справиться шестеро слуг. А еще в своем пьяном угаре он мог вершить все, что ему взбредало на ум. На этот раз, он совершенно потеряв контроль над собой и разум, принялся на глазах у сына и слуг, приставать к одной из служанок, разносивших блюда. Девушка была очень молода и была еще совсем юной, но старшего Фрон де Бефа это не остановило. Не смотря на сопротивления и крики девушки, жестокий деспот повалил несчастную прямо на широкий обеденный стол и принялся задирать подол ее платья. Все молчали. Никто не смел перечить барону или идти против его воли. А уж о том, чтобы заступиться за служанку и речи быть не могло. К этому Реджинальд был тоже привычен, но в этот вечер все казалось ему каким-то через чур отвратительным. Крики и визг испуганной служанки, которую брал силой прямо на столе его отец, вызывали в нем не жалость, а брезгливость и отвращение.  — Не смей кусаться, дикая кошка! Я научу тебя уважать своего господина! Строптивая девка, я научу тебя раздвигать ноги, когда того требует твой хозяин! — смеялся Фрон де Беф-старший — Не хочешь присоединиться ко мне? — обратился он к сыну, предлагая разделить с ним веселье. Глаза Реджинальда сверкнули яростными искрами. Ему вдруг вспомнились слова отца — «Я не спрашивал твою мать, когда ей раздвигать ноги! «. Эти мерзкие, отвратительные, тошнотворные слова, словно удары кнута обжигали Реджинальда и заставляли распаляться его кровь, а его разум — наливаться злобой и ненавистью.  — Оставь ее, ты пьян! — выкрикнул он с остервенением, отбросов свой кубок с недопитым вином в сторону, его черные глаза полыхали будто два костра.  — Что?! Ты смеешь мне указывать, что я должен делать в своем замке! Щенок! Недоносок! — заорал Фрон де Беф-старший, выпуская из рук молодую служанку.  — Смею, пьяный изувер! — ответил Реджинальд, вставая из-за стола и выпрямляясь во весь свой огромный рост.  — Да я задушу тебя одной рукой! Вот так! — с этим словами озверелый пьяный Фрон де Беф-старший вырвал у одного из стражников копье, и шатаясь, подошел к сыну, а потом, сжал в своей правой руке железный наконечник.  — Что?! Смеешь открывать рот на своего отца?! На своего господина! Да я заколю тебя как эту оленью тушу! — ревел Фрон де Беф-старший. С этими словами он вытащил свой меч из ножен и замахнулся на сына… Реджинальд хоть и пил немного в этот вечер, но с большим трудом увернулся от тяжелой руки отца. Перевалившись через дубовый широкий стол, он одним ловким движением схватил со стены висевший большой боевой топор. Сумев отразить пару тяжелых ударов, Реджинальд развернулся и нанес единственный смертельный удар в спину своему отцу. Фрон де Беф застонал, повалившись на каменные плиты большого зала. Реджинальд с усилием вытащил топор у него из спины и еще несколько раз ударил, не раздумывая. Кровь брызнула ему в лицо. Несколько капель при этом попало ему на губы. Реджинальд облизнулся, словно только что отпил терпкого вина. Все было кончено. Стоны стихли, а тело отца застыло в неподвижной странной позе. Слуги и стражники преклонили колени и головы в знак того, что теперь у них есть новый господин — их новый грозный и беспощадный, жестокий и не ведающий жалости хозяин. Хозяин всех угодий, всех земель и вотчин. Хозяин Торкилстона и владений в Нормандии. Хозяин всего и вся — новый барон Реджинальд Фрон де Беф. Отныне и навсегда. *** Постепенно тот неприятный случай с Филиппом забылся. Прошло достаточно времени, чтобы перестать беспокоиться о возможной открытой стычке соседей и местные крестьяне снова взялись за свою работу, более не опасаясь набегов или разбоя со стороны хозяйского друга, с которым они повздорили. Казалось все улеглось и жизнь набирала новые обороты. А еще Фрон де Беф? Он часто просто брал сарацинку за руку и шел гулять туда, где росли многочисленные сады. Почему-то именно тогда его лицо не казалось ей столь суровым и пугающим, а его темные глаза смотрели на Амиру совсем по-другому. В них светился теплый мягкий огонь, а его губы слегка трогала чуть заметная улыбка. В эти моменты она совсем не боялась его, особенно тогда, когда Фрон де Беф просто обнимал ее и осторожно, словно боясь сломать, прижимал ее к своей мощной крепкой груди. А иногда, когда Амира, надышавшись свежим воздухом, засыпала под кроной какого-нибудь дерева прямо на траве, он брал ее на руки, усаживая к себе на колени — так он сидел с ней на руках до тех пор, пока девушка сама не пробуждалась ото сна. Пока она спала, Реджинальд разглядывал ее лицо, ее волосы, прислушивался к тихому дыханию… Лишь в эти моменты барон чувствовал себя счастливым, а она — она уже не могла его ненавидеть… Так, как раньше. Постепенно ее ненависть куда-то уходила и Амира все чаще ловила себя на том, что она довольно пристально наблюдает за Фрон де Бефом. Его голос уже не казался ей как прежде пугающим и железным. Теперь он звучал для нее низко, мягко и обволакивающе. За железными нотками — скрывались требовательность и желание порядка, но когда барон оставался с ней наедине — нежность и мягкость, которая ранее не были ему присущи, вырывались наружу. Реджинальд мог часами обнимать свою сарацинскую красавицу, будто укачивая как ребенка, шепча ей что-то ласковое по-французски. Барон всегда заботился о том, чтобы она не гуляла одна в садах, приставив к ней своего личного воина из охраны — отныне бравый Юстес должен был внимательно приглядывать за Амирой и в случае необходимости защищать девушку до последнего вздоха, как если бы это был его господин. Фрон де Беф никогда не позволял ей ездить верхом на боевых конях, не смотря на ее любопытство. Лишь спокойная, привыкшая к дальним переходам, лошадка с тихим нравом могла составить компанию сарацинской служанке на очередной прогулке. Когда Реджинальд брал свою красавицу с собой на охоту, он сам, украдкой, складывал тюки с вещами и не позволял ей брать в руки ничего тяжелее перчаток для езды верхом. Он лично отдавал распоряжение повару, чтобы тот не готовил свинины для Амиры. Иногда барон оказывал небольшие знаки внимания и сарацинка находила на своем небольшом столике у окна то серебряную витую цепочку искусной работы, то большой обрез дорогой ткани на новое платье, то редкие по тем временам благовония и масла. Сам Фрон де Беф никогда открыто ничего ей не преподносил, но она знала, когда важный Сен-Мор входил с каким-либо свертком, это был очередной подарок от самого барона. Реджинальд не скрывал этого, но и не демонстрировал напрямик. Но все это не радовало сарацинскую служанку. Она с благодарностью и кротостью принимала его знаки внимания, покорно ездила с ним на охоту и прогулки, а ночью больше не вырывалась и не отказывала ему в близости. Ее темные глаза были по-прежнему грустны и пусты, погасшие и потерявшие жажду жизни — вовсе не такими как были раньше, даже тогда, когда Фрон де Беф вез ее впервые в свой замок после Палестины.  — Чего бы ты хотела? Хотела больше всего? — спросил Реджинальд, заглядывая в ее темные глаза, стараясь отыскать в них хоть какую-то искру, хоть какой-то намек на желание жить. — Скажи, прошу, я все сделаю для тебя.  — Даже невозможное? — ответила сарацинка и глаза ее загорелись теми самыми искорками и любопытством.  — Все, что захочешь, ради чего откажешься от этой ужасной мысли — уморить себя и ради чего захочешь жить опять — твердо сказал рыцарь, обнимая сарацинку.  — Я хочу убить тебя, отомстить за все свои мучения, за моего младшего брата, но что-то не дает мне это сделать… — Амира прямо поглядела в глаза Фрон де Бефу, в них не было и тени страха, была лишь тоска и боль. Ей было все равно, разозлится ли грозный воин или может прикажет сбросить ее с башни. Ей было наплевать, но она не лгала.  — Что ж, твое желание понято. Дай мне слово, что снова начнешь нормально есть и не будешь пытаться убить себя, если я исполню твое желание — ответил Реджинальд также без тени сомнения гладя ей в глаза. — Для того, чтобы меня убить, нужна смелость, ловкость и сила, а также умение хорошо драться. Ты наверняка знаешь, что не каждый отважный и умелый воин решиться выступить против меня в одиночном поединке.  — Да — кивнула сарацинка, зная, что Реджинальд говорит правду.  — А ты ведь даже никого не убивала. Не считая того случая в лесу — продолжал рассуждать барон, как бы не придавая значимости желанию Амиры, словно речь шла не о его жизни — И еще, чтобы заколоть кого-то кинжалом, либо другим предметом — нужно иметь решительность и холодную голову. Фрон де Беф улыбнулся, глядя на свою невольницу, после он притянул ее еще ближе и поцеловал. Амира не отодвинулась от него и не сопротивлялась как раньше.  — Обещаю научить тебя сносно обращаться с луком и стрелами, а потом и с коротким мечом. Даю тебе слово, что помогу тебе осуществить твое желание, но ты должна жить и обещать мне это — низкий голос Фрон де Бефа отдавался в стенах замках раскатистым эхом.  — Даю слово — кивнула Амира. — Когда начнутся наши тренировки?  — Завтра утром, моя красавица. — ответил Реджинальд — А теперь, не мучай меня больше, иди ко мне. Мне так хорошо, когда ты рядом. Так тепло… С этими словами Реджинальд обнял свою сарацинскую невольницу и уже не выпускал из своих железных объятий этим вечером до самого утра. Амира спала крепко и не слышала, как Фрон де Беф тихо поднялся с постели, чтобы не будить свою красавицу. Барон просыпался рано и по обыкновению начинал свое утро с упражнений со своими оруженосцами и воинами — меч, топор, секира. Он распахнул окно, пуская в комнату прохладный утренний воздух. Солнце еще не взошло, а лишь слегка показывало свои первые лучи, постепенно пробуждая природу.  — Неужели ты еще не поняла, что я люблю тебя… — тихо проговорил Реджинальд, глядя на светлеющее, но еще ночное небо. Его черные глаза, внимательные, проницательные и суровые, иногда отдающие металлическим блеском, словно его собственный двуручный меч, сейчас были спокойны и источали какую-то не свойственную барону мягкость. — Очень люблю…прости меня… Он тут же оглянулся, всматриваясь в спящее лицо сарацинки, опасаясь, что Амира услышит его ненужное признание. Но служанка крепко спала и ничего не слышала. Он не хотел, чтобы она или кто-либо еще догадались о его чувствах, не хотел, чтобы она слышала сорвавшееся с его губ признание, как не хотел иметь или признавать хоть какую-либо слабость или привязанность, зная, что таким образом сам воткнет в свою спину кинжал, своими собственными руками приставит клинок к горлу, сам упустит свое могущество и власть, а возможно и сам станет причиной своей безвременной гибели. Лишь эти каменные стены, да он сам, последний в своем роде Фрон де Бефов, могут знать правду и эту сокровенную тайну. *** Вскоре, спустя несколько дней, Фрон де Беф отдал приказ собираться в Йорк. Но перед тем как отправиться в путь, барон приказал устроить небольшую охоту и заодно закончить первый круг обучения Амиры. Сарацинка уже уверенно и умело стреляла из лука, чем доставляла неподдельную радость не только хозяину замка, но и гостившему у него храмовнику. Он часто наблюдал за сарацинкой и Реджинальдом, он то и дело подменял Фрон де Бефа, когда тому требовалось отлучиться. Дела требовали присутствия хозяина. Буагильбер, по старой дружбе, все же взялся за обучения Фрон де Бефа грамоте — барон до сих пор не умел ни читать, ни писать даже на своем родном языке, чем очень смешил Амиру. Реджинальду каждый раз приходилось звать к себе Андреа, который уже оправился от серьезных ран и вновь вернулся к своим обязанностям, чтобы тот прочел или написал очередное послание. Буйный и взрывной нрав барона, парой, делал обучение трудным и практически невозможным. Не раз Буагильбер выскакивал из его покоев будучи не менее взбешенным, чем хозяин Торкилстона, но все же, когда оба остывали — обучение продолжалось. Спустя почти неделю, Фрон де Беф мог сносно выводить свое имя и даже писать некоторые фразы самостоятельно. Как только утренние занятия с бумагой, пером и чернилами заканчивались — оба рыцаря шли во двор и начинали свои ежедневные тренировки и красовались перед друг другом в воинском искусстве. Реджинальду и храмовнику они были намного привычнее, чем изучение грамматики. На этот раз Фрон де Беф решил показать несколько приемов владения коротким мечом своей сарацинской красавице, напоследок, перед отъездом в Йорк. Реджинальд подумывал научить ее верховой езде, но не только для прогулок. Девушка еще плохо держалась в седле, а барон намеревался взять ее с собой в Йорк, как он это обычно делал. За день до своего отъезда, после небольшой охоты, встав лагерем в лесу на ночь, барон развлекался тем, что преподавал очередной урок своей служанке. На это раз он позволил ей перейти к занятию с коротким клинком.  — Бей, ну же! — крикнул Реджинальд, становясь в прежнюю позицию — Не бойся убить меня, Ами! Сделай это! Его слова звучали игриво и подзадоривали сарацинку, но в них сквозила и доля правды. С тех пор как Амира стала учиться владеть луком и мечом, ее мысли все чаще возвращались к истинной цели, ради которой она согласилась жить дальше — ради мести. Храмовник покачал головой и усмехнулся.  — Ноги, красавица, ноги — не забывай про них — усмехнулся Бриан и подмигнул, а как только Амира чуть замешкалась, Фрон де Беф не преминул воспользоваться ее замешательством и слабой позицией, и одним легким движением чуть было не уронил сарацинку на землю.  — А еще не слушай чужих советов, малютка — рассмеялся барон, подхватывая на лету падающую Амиру, не давая ее спине встретиться с зеленой английской травой. — Что же, на сегодня, пожалуй, хватит.  — Но мы еще не закончили… — попыталась возразить Амира, но ее прервали.  — Я сказал, хватит с тебя на сегодня! — прозвучал низкий голос Реджинальда, а потом, рассмеявшись и взваливая Амиру себе на плечо барон отправился на поляну, где слуги приготовили еду — Нас ждет чудесное жаркое из ягнятины! После, весь оставшийся вечер они сидели у костра- рыцари придавались воспоминаниям о походе и промахах на прошедшем турнире. Буагильбер сетовал на то, что вынужден довольствоваться подобными развлечениями и что в Торкилстоне ему гораздо лучше, чем если бы ему надлежало вернуться в прецепторию ордена. Реджинальд посмеивался и подкладывал свежий хворост в огонь, кивая и подшучивая над своим другом-храмовником. Тем временем, Амира, глаза которой слипались от усталости, тихо устроилась неподалеку от костра и заснула, провалившись в глубокий сон и уже не слышала о чем говорили мужчины.  — Эти «восточные цветы» слишком быстро вянут на чужбине — сказал храмовник и протянул Реджинальду теплое войлочное одеяло. — Твоя малютка, сказать по-правде, очень удивила меня. Наше возвращение заняло несколько месяцев пути, я сомневался, что она протянет и месяц, но она выдержала. Но теперь… Местные ветра могут довершить дело, не боишься потерять свою палестинскую красавицу?  — Не боюсь -ответил Фрон де Беф, слегка улыбнувшись и укрывая одеялом спящую Амиру — Эта женщина для меня самого непростая загадка.  — Потащишь ее с собой в Йорк? Опять? — удивился храмовник — Конечно, дело твое, но я бы не стал на твоем месте так рисковать.  — Почему? Она везде со мной и я уже к этому привык. Тебе что-то известно? — Реджинальд насторожился, а его черные глаза сверкнули от закрадывающейся в его сердце ревности.  — Последнее время твоя красотка бледная как льняное полотно, да и ее частенько тошнит при виде требухи и крови на охоте. Понимаешь, о чем я? — Бриан многозначительно поглядел на Фрон де Бефа.  — Как приедем, прикажу своему лекарю осмотреть ее. Не думаю, что она могла простудиться или… Нет, Бриан… — догадка сама пришла на ум барону.  — Ладно, сэр Реджинальд, не ты первый, кто плодит ублюдков от своих служанок. Прости — улыбнулся Буагильбер — Я не хочу обидеть ни тебя, ни Амиру. Но если моя догадка верна, что ты будешь делать?  — Откуда тебе знать о таком? Я что-то не припомню, чтобы в Палестине ты был еще и за повитуху! — рассмеялся Фрон де Беф, толкнув в плечо своего друга.  — Друг мой, я прекрасно понимаю почему ты оставил эту сарацинскую красавицу себе — продолжал Бриан, приобняв барона — Полагаю, ты не просто так возишь малютку с собой и потом, я столько времени гощу у тебя. Я никому не скажу о твоей привязанности к этой смуглой девице, Реджинальд, можешь быть спокоен. Знаешь, у тебя есть то, чего у меня вряд ли когда-либо будет. Нам, бедным рыцарям ордена Храма, никогда не знать уютного семейного очага и никогда моя могила не будет оплакана моими наследниками. Меня ждет одинокая старость в каком-нибудь монастыре, в одной из наших прецепторий. Тебе повезло, друг мой! А если, это будет мальчик…  — Кабы не милость Божия, так шел бы и я — низкий серьезный голос Фрон де Бефа резко прервал рассуждения храмовника — Если Амира и впрямь носит под сердцем мое дитя — я признаю ребенка и дам ему свое имя. А вообще, я волен поступать так, как пожелаю.  — Прости, не сердись. Вот тебе моя рука и мое слово чести — клянусь, что сохраню твою тайну, друг мой. И еще — если будет в моих силах, защитить Амиру — я это сделаю — Бриан приложил одну руку к своей груди, а другую протянул Фрон де Бефу.  — Что ж, сэр Бриан, я не сомневался в тебе. — Реджинальд тоже протянул руку своему другу. Рыцари обнялись и поклялись друг другу в верности и помощи.  — У тебя хотя бы кто-то будет, Реджинальд. Пусть так. Поверь, одинокая старость — это ужасно… — говорил храмовник, подкладывая очередную хворостину в огонь.  — Вот уж от кого не ожидал, так это от тебя! Хватит скулить, Бриан! Мы же собрались в Йорк, ты по своим делам ордена, а я — набирать новых воинов и еще забрать тех парней, что служили у де Браси. Полно, Бриан, знаю я как вы соблюдаете ваши обеты, а уж про Палестину мне бы вспоминать не хотелось! — рассмеялся Фрон де Беф и запустил в храмовника сосновой шишкой — Если нам повезет дожить до старости и тебе будет претить «святая» жизнь в вашем монастыре — милости прошу ко мне в Торкилстон, место повитухи, так и быть, оставлю за тобой! Оба рыцаря рассмеялись и еще долго беседовали, сидя у горящего костра. *** Сомнения храмовника были не напрасны. Сразу же, как только они вернулись после охоты в Торкилстон, Фрон де Беф приказал своему лекарю осмотреть Амиру.  — Что с ней? — барон расхаживал по залу крупными шагами и нетерпеливо ожидал новостей.  — Ваша милость, — лекарь поклонился перед грозным рыцарем — Ваша служанка в тягости, она ждет ребенка, уже несколько недель. Я бы не советовал вам брать ее с собой в Йорк, она слишком хрупкая, а здешние ветра и сырость явно не идут ей на пользу.  — Благодарю тебя за добрую весть, пока меня не будет в замке, будешь приглядывать за Амирой в оба! — суровый голос барона заставил лекаря задрожать, не смотря на то, что он уже давно привык к тяжелому нраву хозяина — Пусть Юстес от нее не отходит, если ей вздумается прогуливаться по замку или подышать свежим воздухом. Юстес! — обратился он к своему воину — Отвечаешь за Амиру своей головой! Воин поклонился в знак согласия.  — И еще — продолжал барон, обращаясь к лекарю — Пусть ей приносят еду в ее комнату, отныне она не будет больше есть вместе с остальными слугами. А теперь, ступай. Только когда лекарь удалился, Фрон де Беф, казалось, нашел точку опоры и рухнул в свое кресло перед камином.  — Что скажешь, сэр Бриан? — задумчиво произнес барон, на лице которого не было радости.  — Надо было поспорить с тобой на деньги, хотя бы на пару золотых монет — усмехнулся Буагильбер — Вот видишь, я оказался прав, но отчего ты так невесел, друг мой?  — От того, что мне придется оставить ее в замке до тех пор, пока буду в Йорке… — нехотя ответил Фрон де Беф. Храмовник догадывался, что барон хотел сказать что-то совсем другое, но не стал расспрашивать Реджинальда далее, а пошел отдавать приказ своим людям насчет сборов, чтобы тоже отправиться в Йорк. Оставшись один, Фрон де Беф подошел к окну и внимательно рассматривал суетившихся во внутреннем дворе замка слуг, снующих с поклажей туда-сюда. Его мысли отнюдь не были радостными. Реджинальд прекрасно осознавал, что этот ребенок может перевернуть всю его жизнь. Он легко мог стать как его признанным наследником, так и проклятым бастардом, ненавидящим своего отца. Ему невольно вспомнилось свое детство, юность и молодые годы, когда его собственный отец был для него единственным родным существом и единственным смертельным врагом. Барон с шумом выдохнул и отошел от окна. Он знал, что может заставить Амиру принять истинную веру христову, выдать ее замуж за одного из своих слуг или даже за какого-нибудь из своих воинов, тем самым прикрыв позорную связь. Он мог бы жениться на ней сам, но зная характер своей сарацинской невольницы и ее желание отомстить ему, считал эту затею еще более глупой, чем если бы… Если бы что? Забрал ребенка себе и больше никогда не отдавал его матери?  — Проклятие… — прошептал барон — Отчего я не могу поступить так, как поступают все в таком случае… Неужели эта слабость к ней виновата в том, что я стал похож на сентиментальную кумушку при королевском дворе! Мой олененок… Постояв еще немного посреди роскошного главного зала Торкилстона, барон резко развернулся и вышел. Нужно было ехать в Йорк — новые воины и защита своих владений — было важнее всего. *** На следующее утро Реджинальд Фрон де Беф и Бриан де Буагильбер вместе со своими оруженосцами и слугами отправились в Йорк. Барон взял с собой своего верного Сен-Мора и Андреа, чтобы тщательно отобрать воинов для охраны новых владений Фрон де Бефа. Амира, на этот раз, осталась в замке под присмотром личного лекаря хозяина Торкилстона и верным Юстесом, который не отходил от девушки ни на шаг, когда она выходила из своей комнаты. В этот раз сарацинка спустилась во внутренней двор замка, чтобы проводить в путь, вместе с другими слугами, своего господина. Фрон де Беф ловко запрыгнул в седло своего крепкого походного коня, отдавая сигнал к отбытию и приказ спустить ворота. Амира стояла рядом с Жилем, который по обыкновению оставался в замке, чтобы вести все дела в отсутствии барона. Все слуги склонились в долгом поклоне, отдавая дань прощания со своим хозяином. Реджинальд обернулся и бросил долгий внимательный взгляд на свою невольницу. Девушка опустила глаза и тоже поклонилась, столь нестерпим был для нее пристальный пылающий взгляд темных глаз Фрон де Бефа.  — В путь! — громкий низкий голос барона отдал приказ отправляться. Реджинальд развернул коня сильной рукой опытного наездника, заставив того взвиться на дыбы и заржать, а потом послышался звук многочисленных копыт — воины и слуги, охранявшие барона, отправились вслед за ним. Подъемный мост снова поднялся, оставляя на другой стороне того, кто теперь стал для Амиры не просто жестоким господином. Слуги, проводив хозяина в путь, разошлись по своим делам, а сарацинка еще какое-то время стояла посреди внутреннего двора замка с задумчивым взглядом. О чем она думала в те мгновения — никто не знал. Реджинальда ожидал неблизкий путь до Йорка, а ее — долгое томительное одиночество в Торкилстоне.