***
Тем временем Амира, мигом собрав небольшой узелок, уже бежала по винтовой лестнице во двор замка. Крестьяне неспешно везли возы, возвращаясь с полей, — работы было много, поэтому подъемные ворота не поднимали до позднего вечера. Слуги суетились — наступало время ужина. Вечер только начинался, и во внутреннем дворе замка было много народа, а подъемный мост был всё еще опущен. Амира легко пробралась ближе к той части замка, где находилась кухня. Стащить несколько яблок, два круглых хлеба, небольшой кусок сыра, кремень, нож и полную флягу с водой на удивление удалось довольно быстро. Сарацинка улыбнулась, похвалив саму себя за прозорливость. Но надо было поторапливаться: Филипп наверняка уже пришел в себя и теперь злой, как черт. Закутавшись в простой плотный шерстяной крестьянский плащ, она прокралась к воротам и подъемному мосту. Оставалось незаметно проскочить мимо стражи — это было сложно, но не невозможно. На её счастье, крестьяне еще только только начали заканчивать работу, то и дело возвращаясь на поля, чтобы забрать телеги и инструменты. Неожиданно взгляд Амиры упал на серп. «То, что надо», — пронеслось в её голове. Недолго думая, она взяла серп в руки и смело прошла мимо стражников, опустив голову как можно ниже. В полях еще оставались крестьяне, и ей ничего не стоило затеряться среди посевов и тех, кто заканчивал работать. Никто так и не обратил внимание на убегающую далеко в поля простую крестьянку…***
Сбежать из замка Филиппа де Мальвуазена было лишь половиной беды. Хоть у Амиры не было другого выхода, теперь, находясь в глухом лесу, надо было решить, куда идти и как ей жить дальше в чужом краю. Что ей делать? Она шла и шла, не разбирая дороги, продираясь сквозь заросли густого кустарника, иногда оглядываясь с опаской — не преследуют ли её люди Филиппа? Нужно было торопиться, лишь бы уйти как можно дальше от замка. В её голове была только одна мысль: как ей выжить, ей и её ребенку? Что делать, когда выбирать особо не из чего? Между насилием и неизвестностью Амира всё же выбрала неизвестность… Она не сомневалась: рано или поздно Филипп бы сотворил с ней нечто ужасное, и, возможно, после этого она вряд ли бы выжила, не говоря уже о еще не родившемся ребенке. Она шла и шла, будто её вела невидимая цель. Но куда? Амира толком не знала, усталость и голод брали своё. Сначала она решила дойти до какого-нибудь селения, возможно, попросить там убежище и посильную работу, но эта мысль тут же сменилась другой: обширные владения Филиппа де Мальвуазена, как и Фрон де Бефа, простирались довольно далеко, и каждая деревня, повстречавшаяся ей на пути, могла принадлежать её гонителю. А это означало, что рано или поздно Филипп отыщет её. Что же делать? Испытания и лишения сыпались на голову Амиры одно за другим. Как только Амире удалось пересечь небольшое поле, она оглянулась — позади оставался замок Филиппа де Мальвуазена, многочисленные посевы, крестьяне с их серпами, мотыгами и телегами, запряженными волами, стражники и слуги, охотничьи птицы, роскошные кони… А впереди был темный лес, надвигающаяся ночь, свобода и неизвестность… Выбора больше не было, и Амира смело шагнула в лес. Куда он вёл и как долго могли бы простираться владения Филиппа, она не знала, но решение было принято, и отступать Амира была не намерена. Наступила ночь. Амира мужественно шла сквозь густую чащу, продиралась сквозь кусты, кое-как находя узкие тропы между корней могучих деревьев. Нужно было подумать о ночлеге и выбрать безопасное место. В окрестных лесах водились волки и медведи, случайная встреча с которыми не раз заканчивалась для местных крестьян гибелью. Разводить костер Амира опасалась. Она не знала, ищут ли её и как далеко ей удалось уйти от замка Филиппа. А ночевать просто так на холодной земле в лесу было опасно. Ей ничего не оставалось, кроме как взобраться на дерево и как можно выше. Чуть не порезавшись серпом, она всё же забралась довольно высоко на ближайшее крепкое дерево. Заснуть без привычки в таком нелепом положении ей не представлялось возможным, но страх пересилил всё, когда где-то вдалеке послышался чей-то вой. Амира прижалась к толстому стволу дерева и думала лишь о том, чтобы поскорее наступил рассвет. Звуки леса и темнота пугали её, треск каждой ветки и шорох листвы отдавались в голове будто раскатом грома. Съежившись от холода и страха, она провела так всю ночь до самого рассвета, боясь заснуть и свалиться с дерева. Как только первые лучи солнца показались между деревьями, Амира осторожно спустилась и, снова оглядевшись, продолжила свой путь. Миновав незаметно для себя охотничьи угодья Филиппа, спустя почти неделю Амира оказалась в совершенно незнакомом месте. Лес не кончался. Лишь один раз он прервался большим полем с цветущими травами, а потом всё началось сначала. Лес. Один лишь нескончаемый лес. Еда, которая была у Амиры в небольшом узелке, почти закончилась. Оставался всего небольшой черствый ломоть хлеба. Воды больше не было. Это было еще хуже, чем если бы не было пищи. «Река», — думала Амира. — «Где-то должна быть река. Я помню, Филипп говорил, что где-то был источник, а еще река, да, река… Туда на водопой ходят олени… Олени… Как же хочется пить… Река… Олени ходят туда на водопой… Пить… Река… Пить…» Мысли её путались, голова кружилась, её часто тошнило, она совсем ослабла, но всё же продолжала идти. Нужно было попытаться еще… Нет, она должна была это сделать… Убежать от своих пленителей… Убежать… Пить… Всевышний, где ты…? Силы изменили ей, и Амира упала без чувств прямо на землю от усталости и голода. Она провалилась в какой-то полусон-полузабытье. Сколько она так пролежала, сарацинка и сама не знала, но очнулась она от того, что кто-то трогал её и обнюхивал. Проснувшись и подскочив на месте от страха, в следующее мгновение Амира рассмеялась — это была дикая лисица, которая обнюхивала её. Испугавшись самой Амиры, лиса рванулась прочь. Сарацинка поднялась на ноги, доев последний сухой кусок хлеба, осмотрелась. Вокруг было всё то же поле, а впереди, как и позади, — нескончаемый лес. Возвращаться назад было нельзя, а впереди была всё та же неизвестность. Затянув потуже ослабший пояс, на который Амира привязала серп, предварительно обмотав его куском плотного плаща, чтобы не порезаться случайно, она пошла дальше. Вперед. Спустя еще один день, собирая утреннюю росу с листьев и обдирая какие-то красные созревшие к тому времени ягоды, Амира наконец-то добралась до какой-то реки. Упав на колени, она принялась жадно пить студеную воду, струящуюся большим быстрым потоком. Река могла дать ей не только воду, но и пищу, а также помочь выйти к людям. Амира умылась и кое-как привела себя в порядок. Напившись вдоволь, она набрала полную флягу воды и пошла дальше, вдоль реки. Дневная жара сменялась вечерним холодом. Пересилив страх, Амира стала разводить костер всё чаще и сидеть до утра, стараясь согреться, но усталость брала своё, и утром она валилась без сил, засыпая недалеко от потухшего огня. Скудная пища в виде ягод и полусырых грибов подкосила её силы, их почти не оставалось, а лес всё не кончался. Однажды ей очень повезло, и она всё же смогла поймать несколько крупных рыбешек — в тот день для Амиры был настоящий пир. Теперь разжечь огонь для неё было делом нескольких секунд. Кремень был гораздо дороже самых прекрасных изумрудов и бриллиантов, а нож, который удалось прихватить с собой — куда нужней, чем все самые лучшие наряды. Но в этот день на охоту вышла не только Амира. Филипп, как опытный охотник, оказался прав — река служила водопоем для диких животных. Здесь можно было подкараулить свою добычу, а также ею стать. Амира продолжала свой путь, время от времени прислушиваясь к звукам леса. На этот раз странный громкий хруст всё чаще раздавался у неё за спиной. Если в прошлый раз её опасения были напрасны — косуля, шедшая на водопой, пробежала за её спиной — то в этот раз Амире было чего опасаться. Сарацинка замерла и осторожно повернулась. Позади неё, на достаточно большом расстоянии, прямо по её следам шел медведь. Это был матерый самец, который наверняка тоже шел на водопой, а теперь, утолив свою жажду, почуял легкую добычу. — О, Всевышний, дай мне сил, сохрани и помилуй… — прошептала Амира, задрожав от страха. Ее руки невольно прикоснулись к животу. — Нет, ты не погибнешь… В следующее мгновение Амира пустилась наутек, не разбирая пути. Высокие колючие кусты царапали её руки и лицо, ноги бились о камни и плотные, выступающие мощные корни старых деревьев. Только бы успеть забраться на дерево. Только бы медведь её не почуял… Слабая надежда, ведь зверь уже уверенно шел за ней. Рычание слышалось всё ближе, а Амира старалась убежать как можно дальше. Наконец, ей удалось выиграть немного времени и свернуть куда-то в сторону, чтобы постараться перейти реку. Так сарацинка надеялась, что её следы затеряются и медведь оставит её. Но не тут-то было. Войдя в холодную воду, Амира оглянулась: медведь упорно шел по пятам, приближаясь с каждым разом. Пришлось поспешить, благо в этом месте река была не столь глубока. Измученной женщине кое-как удалось перейти реку вброд, но надежда на спасение угасла, когда Амира увидела, как медведь тоже шагнул в воду. Зверь почуял добычу и уже не хотел отпускать. Пока медведь принюхивался и спускался к реке, Амира, недолго думая, забралась на дерево, так высоко, как только смогла. Но и это не стало ей защитой. Медведь, перебравшись на другой берег, сначала ходил кругами вокруг того места, где выбиралась Амира, а потом и вовсе стал трясти и царапать дерево, на которое она взобралась. Ужас охватил сарацинку. Если медведь повалит дерево или она не выдержит и упадет — это будет верная смерть. Сердце её бешено колотилось, слезы невольно текли по щекам. Амира дрожащими руками дотянулась до серпа, привязанного на поясе. Отвязав это единственное орудие, она не выпускала эту малую защиту из своих рук, осознавая, что зверь просто так её не оставит. Вот и всё. Неужели ей и её ребенку суждено погибнуть в лапах дикого животного, неужели эти острые клыки растерзают её и её дитя… Эта мысль заставила Амиру еще сильнее сжать серп в руках. Тем временем медведь встал на задние лапы и всё сильнее тряс дерево, рыча и подпрыгивая, стараясь дотянуться до добычи. Медведь был огромен, каждая его попытка всё приближала зверя к желанной цели. Наконец, страшно зарычав и дотянувшись когтистой лапой до платья Амиры, зверь с силой рванул неплотную ткань. Амира громко закричала от боли и ужаса, нога тут же окрасилась в красный, а тонкие струйки крови потекли вниз, раззадоривая медведя еще больше. Амира старалась подтянуть ноги как можно выше, но растущий живот не давал сделать это в полной мере. Она рисковала просто свалиться с дерева прямо в пасть дикому зверю. — Пошел прочь! Я не отдам тебе моё дитя! Ты не получишь его! — закричала Амира, собрав все свои силы, так громко, неожиданно и пронзительно, что зверь даже остановился на какое-то время, будто не ожидая столь резкого шума. Но это было лишь мгновение, а потом медведь опять продолжил свои попытки, забираясь на дерево всё выше и всё чаще доставая лапами до своей несчастной будущей добычи. Еще несколько подобных попыток, и Амира почувствовала, как зубы зверя впились ей в ногу. Замахнувшись серпом, сарацинка ударила медведя изо всех сил, отсекая животному половину лапы с когтями. Раненый зверь зарычал и забил изо всех сил по дереву. Раздался страшный треск. Амира поняла, что скоро дерево упадет. Теперь отступать было некуда, а медведь разъярился настолько, что надежда на то, что после этого животное уйдет, растворилась вместе с силами. Еще одно мгновение, и Амира полетела с дерева. Чудом ей удалось схватиться за нижнюю ветку и повиснуть на руках. Серп упал вниз и лежал прямо под её ногами. А медведь на какое-то время отступил, но лишь для того, чтобы снова напасть с разбегу и на этот раз довершить начатое. Это было столь короткое и столь бесконечное мгновение, когда Амире нужно было принять единственно верное решение. Выпустив ветку из рук, как когда-то она отпустила руки своего брата, она полетела вниз, но не чтобы упасть и дать, как когда-то, пленить себя, а чтобы поднять то единственное оружие — её смелость, единственное, что смогло её защитить от участи куда худшей, поднять серп в это единственное мгновение, чтобы победить врага. Она упала прямо на землю и схватила серп, пока медведь бежал на неё. Амира чуть отползла назад, опираясь спиной о ствол стоящего дерева, сжав как можно сильнее серп в руке и обернув его куском плаща. Медведь ринулся на неё, замахиваясь здоровой когтистой лапой, его огромная пасть с большими острыми клыками издавала горячее дыхание, его мощь и сила могли снести любого врага. Удар. Страшная боль. И кровь. Плечо, распоротое медвежьими когтями почти до кости, рёв дикого зверя. Лезвие серпа, мелькающее то и дело перед глазами, отбрасывающее искорки отражающегося солнца. И вот перед ней лишь этот страшный рёв и клыки… Удар и еще удар. Кровь, струящаяся на землю… Рёв и хрип… А потом тишина. Всё кончено. В этой неравной борьбе мог быть лишь один победитель — и это была Амира.***
Перерезав медведю горло серпом, Амира всё продолжала наносить удары один за другим, опасаясь лишь за жизнь своего дитя. Лишь это придало ей сил и храбрости. Она победила — победила зверя и свой страх. А что дальше? Амира медленно поднялась на ноги и, шатаясь, побрела к реке. Рана горела огнем. Всё левое плечо, куда пришелся удар, словно жгли или лили горячую смолу. Амира оторвала от платья кусок более-менее чистой ткани и смочила её в холодной воде. Каждое движение давалось с дикой болью. Царапины, которые оставил медведь, были глубоки, а кровь не переставала течь. Из последних сил сарацинка разожгла костер — нужно было прижечь раны, другого выхода не было. — О, Всевышний, Всемогущий и Всесильный… — слабо проговорила Амира, освобождая полностью всю руку и плечо из-под платья. — Помоги, дай сил и терпения… Ради дитя… Ради будущей жизни… Накалив нож, она выдохнула и мгновенно поднесла раскаленный металл прямо к глубоким царапинам, прижигая по всей длине раны несколько раз. Крик, который вырвался из груди несчастной, мог разбудить, наверное, всех диких зверей, обитающих в этом лесу. От боли у неё помутилось в глазах. Пламя костра сверкало и переливалось каким-то причудливыми радужными красками, а потом и вовсе пропало, растворившись в чем-то дымчатом и белом. Амира упала без чувств рядом с костром на берегу реки. Когда она пришла в себя, наступило утро следующего дня. Рядом с ней по-прежнему лежали её нож, пояс и серп. Догоревший костер и несколько кусков ткани, оторванных от плаща и платья. Рана и глубокие царапины запеклись и больше не кровоточили, но боль никуда не ушла. Она беспощадно пульсировала в её голове, отдаваясь в ушах, словно набат, заканчиваясь где-то посередине тела. Голова всё еще кружилась, но, самое главное, кровь перестала течь, и Амира могла продолжить свой нелегкий путь. Подкрепившись несколькими пойманными рыбешками и ягодами, Амира плотно перевязала рану чистой тканью от нижнего платья и снова отправилась в путь. По своему незнанию или нежеланию Амира так и не отрезала ни единого куска мяса от мертвой медвежьей туши, оставляя всю роскошную добычу на растерзание мелким хищникам. Её ноги устремились дальше. Как-то раз Амире всё же удалось выйти к людям, но она ошиблась — то были какие-то охотники, гнавшие свою дичь по лесу. Первый порыв сарацинки позвать на помощь тут же сменился страхом, но теперь уже перед людьми — а что, если и они поступят с ней, как когда-то Фрон де Беф? Что, если вместо помощи она напорется на грубое насилие или даже гибель, опрометчиво доверившись незнакомцам? Нет. Уж лучше так, в лесу, с дикими зверями — по крайней мере, Амира знала, чего от них ожидать. Ведомая этими мыслями, она спряталась в кустах, пока всадники не скрылись из виду, а после продолжила свой пусть. Может быть, ей так и суждено жить в лесу и скитаться? Кто знает, но обратной дороги не было и быть не могло. Так прошла еще неделя.***
За всё то время, что Амира провела в лесу, она многому научилась: ловить рыбу, охотиться на мелких зверушек, распознавать грибы и ягоды, более-менее подходящие для употребления в пищу, спать на деревьях, выслеживать хищников и ловко прятаться от них, а в случае нужды — защищаться. На своё счастье, в лесу она обнаружила некоторые ранее знакомые ей травы. Река выручала её и давала ей всё самое необходимое. Но настал такой момент, когда бурные богатые воды свернули в другую сторону. Набрав последнюю флягу и отчаявшись найти крестьянские поселения или какой-нибудь городишко, Амира отправилась дальше в лес. Прошло еще два дня, когда сарацинка вышла на, как ей показалось, немного знакомую поляну. Странное ощущение не покидало её. Амира будто почувствовала что-то — что-то очень знакомое, словно она здесь уже когда-то была. Спустя еще мгновение она услышала лай собак где-то вдалеке. Наверняка это были чьи-то угодья, и лес имел своего хозяина. Где-то шла охота. Ей вовсе не хотелось столкнуться с ватагой разнузданных норманнов или саксов. Всё одно — они не принесут ничего хорошего. Теперь ей стоит опасаться всех. Амира изо всех сил попыталась взобраться на дерево, как в прошлый раз, когда спасалась от медведя, но не успела. Лай собак приближался, а вместе с ним приближался и её конец. Псы наверняка разорвут её на части… Собрав последние силы, преодолевая боль, она подпрыгнула и схватилась руками за толстую ветку дерева, стараясь подтянуться как можно выше. Но Амиру ждала очередная неудача — ветка не выдержала и обломилась как раз в тот момент, когда на поляну выбежали собаки… Раздался громкий хруст, и сарацинка полетела на траву, больно ударившись спиной о толстые корни деревьев. Она успела вскочить на ноги, когда псы, разгоряченные преследованием дичи, рванулись к ней. Амира прикрыла живот руками, зажмурившись и приготовившись к страшной неминуемой гибели. Но неожиданно в следующее мгновение она почувствовала прикосновение холодного мокрого носа к своим рукам, а потом — потом пес просто сел рядом и начал лизать её руки. Амира открыла глаза: перед ней сидел Персиваль — один из волкодавов барона Фрон де Бефа. Другой пес, обнюхав её ноги, послушно сел рядом и уткнулся в её изорванное платье. — О, слава тебе, Всевышний, это же Перси, Перси — славный пес. Персик… Как ты тут оказался… — Амира гладила пса и не успела закончить свою фразу, как догадка сама собой пришла на ум. Тяжкий вздох вырвался у неё из груди. Спустя некоторое время на поляну вслед за псами выскочили кони, несущие своих хозяев. Во главе охотничьей кавалькады был сам барон Реджинальд Фрон де Беф. Рядом с ним — верный Сен-Мор, который первым заметил девушку, жавшуюся ближе к деревьям, и смирно сидящих у ее ног псов. — Только один смертный на этой земле может так быстро успокоить моих собак. — Хриплый, низкий, знакомый голос мужчины заставил Амиру вздрогнуть всем телом. — Боже правый, Амира… Вот так добыча! Хороша, нечего сказать! Барон застыл, словно его поразил удар молнии. Он мгновенно отдал сигнал оттащить других собак, а сам, спешившись, медленной поступью подошел к Амире. Его темные глаза сейчас выражали удивление, злость, но в тоже время оторопь от одного вида сарацинки. Амира была в ужасном состоянии — в разорванном платье с пятнами крови, одичавшая, тощая, словно скелет, со свалявшимися волосами, которые свисали тонкими грязными прядями ей на лицо, с ввалившимися глазами и темными, запавшими под ними кругами. Руки её были расцарапаны, местами перевязанными сальными лоскутками от платья. На одном плече виднелась глубокая, плохо зажившая рана и страшные царапины. Такие отметины мог оставить только медведь — Фрон де Беф, будучи очень опытным охотником, сразу заметил это. А выпирающий живот теперь казался еще больше, так как сарацинка настолько отощала от голода и лишений, что казалась лишь своей тенью. — Прошу, мой господин, не наказывайте ее. — Тихий голос Сен-Мора прервал неловкое молчание. — Если вам она не нужна и вы хотите прогнать Амиру после всего… Она не виновата, она столько выстрадала… Отдайте её мне, я буду заботиться о ней и будущем дитя. Только прошу — не трогайте её. — Что я слышу? С чего это ты, мой дорогой Сен-Мор, решил, что я кому-либо позволю вот так просто забрать то, что принадлежит лишь мне! — Громовой голос Фрон де Бефа поставил жирную точку на жалких попытках Сен-Мора спасти Амиру. — Не тебе решать! Лучше приведи моего коня. Я сам отвезу её в замок. Андреа, скачи вперед, и пусть приготовят горячую купальню и чистую одежду, и еды, да побольше! Сен-Мор поклонился и молча отошел к лошадям. Охота была закончена, а самая важная «добыча» этого дня — посажена на коня Фрон де Бефа. Барон, как и раньше, никому не позволил даже приближаться к Амире. Сарацинка еле держалась в седле, то и дело теряя сознание от слабости и испуга. Всю дорогу до замка Реджинальд молча разглядывал её исхудавшее личико, осторожно придерживая сарацинку одной рукой. Он с опаской поглядывал на её округлившийся живот и незаметно положил на него свою тяжелую ладонь. Впервые за всё время Реджинальд испытал странные чувства — жизнь, которая зародилась несколько месяцев назад, несмотря на тяжелые испытания и лишения, голод, плен, холод и боль — сохранилась. Его дитя осталось жить и навсегда соединило эту женщину из далеких палестинских земель и его — нормандского барона, не знающего ни пощады, ни жалости ни к кому живому на свете. Реджинальд осторожно погладил выступающий живот, а его губы слегка тронула почти незаметная улыбка. Так они доехали до Торкилстона.