***
Прошел еще один день. Амира по-прежнему была слаба и больше не произносила ни единого слова. Она лишь молча брала на руки сына и была с ним столько, сколько позволяли ее силы. После, Рене забирал малыша, чтобы покормить и уложить спать, а потом занимался сарацинкой, которая, как оказалось, была в более плачевном состоянии, чем он предполагал ранее. Амире снились кошмары. Снова и снова безжалостная память возвращала ее в жуткое подземелье, ей казалось, что снова и снова ее тела касаются грубые руки Филиппа, его мерзкая довольная ухмылка, его злобный шепот, напоминающий змеиное шипение, горящие глаза, дикие поцелуи, будто укусы животного… Холод, унижение и боль. Она с криком просыпалась посреди ночи и дрожала от холода и страха, пронизывающие ее тело. Ей еще никогда не было так больно и страшно как теперь. Каждая рана на теле, каждый кровоподтек, каждая клеточка, напоминали ей об этом жестоком насилии и пытке. Этот ужас она никак не могла унять и никак не могла забыть… Рене старался говорить с Амирой, будто до этого ничего дурного и не происходило вовсе, но сарацинка молчала или плакала, то разражаясь рыданиями, словно оплакивала умершего, либо просто смотрела куда-то, а по ее щеками ручьями текли слезы. Так продолжалось изо дня в день и лекарь стал серьезно опасаться не только за ее физическое здоровье, но и душевное. До отплытия во Францию оставался всего день. Еще один мучительный день… — Нет, Бриан, не с этого следует начинать. Действовать надо наверняка. Мне нужен лишь Филипп — ответил Фрон де Беф, с усилием опираясь на копье, служившее ему своеобразной опорой. — Филипп не просто унизил меня, он не просто оставил меня умирать. Этот трус забрал у меня самое дорогое. Я убью его. Сам. Глаза Реджинальда смотрели куда-то вдаль. Грусть, задумчивость, которые отчего-то поселилась в них, сменялись яркими огненными вспышками, когда речь зашла о Филиппе де Мальвуазен. — Я поминаю тебя, Реджинальд. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь — ответил Буагильбер, похлопав друга по плечу — А как… Как Амира? Слава богу, все же осталась жива. — Лучше бы… — Фрон де Беф хотел что-то сказать, но осекся, выдыхая воздух из могучей груди — Она слишком дорого заплатила за мое спасение. Никогда себе не прощу… Я хочу… Хочу, чтобы в этот раз она решала. Амира заслужила быть свободой. Амира окажет мне великую честь, если согласиться принять нашу веру и стать моей женой. — Ты не шутишь? — удивился Бриан, поглядев на своего друга с интересом — Я понимаю, она не раз спасала тебе жизнь, Амира мать твоего сына и все такое, но, если она не захочет отрекаться от своей веры? Что тогда? На сколько я успел ее узнать, эта сарацинка хоть и слабая на вид, но ее сильный дух и смелость ни чуть не уступают опытным воинам Христа. И тягаться с ней не так-то просто. Вера — это единственное, что у нее осталось не сломанного, это то, что хоть немного дает ей поддержку и опору. И ты хочешь забрать у нее последнее? Я говорил тебе еще тогда… Она другая. — Я люблю ее, она и мой сын — мой главные сокровища, Бриан. А еще — мои земли. Мои! Мои по-праву сильного и мои — по праву истинного хозяина! Помолчав с минуту, он шумно выдохнул и продолжил. — Несмотря на все это, есть на этой грешной земле что-от бОльшее, чем вера, предрассудки, цвет волос… — барон горько усмехнулся, приобняв храмовника — Я хочу, чтобы она стала моей женой. Знаю, убедить сменить веру и принять святое распятие будет нелегко. Если не согласиться сразу, я умею ждать. Моя жизнь в ее руках и я отдал ее ей добровольно, не взирая на различие наших верований. Да и ты знаешь меня, Бриан, когда я в последний раз был в церкви? Не припомнишь? Оба друга рассмеялись. — Ты уже успел исповедоваться мне во всех своих грехах, полагаю, дело за тобой — уговорить твою красавицу. Не думаю, что это будет просто — Амира никогда не простит тебе… Понимаешь, для нее это единственная ниточка, которая связывает ее с прошлым. Она не может от него отрекаться, не может забыть свою родную землю, пески Палестины, глаза своих близких, все то, что ей было так дорого и то, что мы у нее отняли — ответил храмовник, протягивая кубок с вином своему другу. — Я это и без тебя знаю, что не просто — ответил барон, начиная раздражаться, рана опять отдавалась тупой тянущей болью — Но сначала — Филипп. Не могу обещать ему быстрой смерти. Женщина моя все время плачет, глаза у нее потухшие, понимаешь, нет в них той жажды жизни как прежде… За это… Филипп пожалеет, что родился на свет. Амира… Мой олененок… Она должна жить!***
Через день, все приготовления к отплытию были закончены. Оставалось лишь погрузить на корабли несколько бочек с соленой рыбой, да некоторые припасы. Сен-Мор, который теперь стал рыцарем, отдавал последние распоряжения. — Что ж, сэр Бриан, будем прощаться — говорил Фрон де Беф, готовясь взойти на корабль и оглядывая свой небольшой отряд воинов и слуг, которые преданно остались вместе с хозяином. — Я обязательно навещу тебя, когда буду во Франции, меня ждет возвращение в нашу прецепторию, а после — отплытие в Палестину. — отвечал Буагильбер, улыбнувшись и обнимая своего друга на прощание — Через пол-года, обещаю, предстану пред очи нашего королевского французского двора. А ты не остался в накладе — присвистнул Бриан, глядя на четыре корабля Фрон де Бефа. — Я слышал, наш славный сэр де Браси решил поскорее вернуться во Францию. Слышал, Ричард вернулся, теперь многим придется несладко. — Да и черт бы с ним. Дела этого мясника и его братца-подлеца меня больше не касаются — отрезал Фрон де Беф, кутаясь в теплый походный плащ. Рана на боку все еще болела и то и дело отдавалась тупой неприятной болью. Рыцарь морщился и раздражался без повода, покрикивая на слуг и своих оруженосцев — Слава богу, я не был и никогда не буду вассалом дома Плантагенетов. Все, что я добыл в Палестине своей кровью и воинским умением — принадлежит мне и моим людям. Андреа, черти тебя что ли держат?! Хватит глазеть по сторонам без толку! Шевелитесь, скоро отплываем! — Зато, по возвращению, ты будешь обласкан нашим французским королем, Филипп Август будет очень рад видеть среди своих соратников такого бравого и сильного воина — подхватил Бриан, который украдкой устремил свой взор на сарацинку, вышедшую из шатра вместе с ребенком на руках в сопровождении Рене. — Сначала мне нужно залечить свои раны, объехать родовое поместье, остальные замки и земли. После отца остались еще и другие земли, которые я редко посещал. Наверняка найдутся смутьяны, которых не грех будет проучить и втолковать, что у них уже давно другой хозяин. А после, вернусь в эти холодные земли, чтобы поохотиться — усмехнулся барон, морщась от ноющей раны. — Из всех животных труднее всего охотиться на человека. Мне придется хорошенько подготовиться для этой охоты. — Значит судьба Филиппа предрешена… — как бы в раздумьях, сказал Буагильбер, продолжая глядеть на Амиру, которая, закутанная в темно-синий теплый длинный палантин, поднималась на корабль. — Мне очень жаль, что все так случилось… Пожалуй, для Филиппа не будет иной участи, чем смерть. — Смерть как и любовь, ее нужно заслужить — ответил Фрон де Беф, заметив направление взгляда Бриана, и резко развернул храмовника лицом к себе — Прекрати. — Что? Что прекратить? — Буагильбера словно разбудили и храмовник не сразу понял, о чем говорит его друг. — Прекрати так смотерть на нее — вкрадчиво повторил норманн, пристально глядя в глаза Бриану — Амира принадлежит только мне и всегда так было и будет. — Прости, я не хотел смутить ни тебя, ни ее. Я хотел отдать ей вот это, но раз ты мне не доверяешь в этом вопросе, отдаю тебе — храмовник улыбнулся и отстегнул от пояса кожаный кошель — Вот, Амира отдала мне это, для того, чтобы я нанял еще людей, чтобы вытащить тебя из плена. Она любит тебя, хоть и ни разу не говорила об этом. Не спрашивай как мне удалось вернуть их обратно. — Вот оно что… — Фрон де Беф открыл кошель и увидел те самые изумруды, которые когда-то предназначались его служанке — Что ж, верну ей. Ошибаешься, сэр рыцарь — вздохнул Реджинальд, поглядев в сторону корабля, на который поднялась сарацинка. — Она меня не любит. Нет. Ты не знаешь всего, Бриан. Когда-то я в порыве страсти дал ей слово, что исполню любое ее желание. Все, чего Амира могла пожелать. И знаешь, что она попросила? — Что же? — храмовник не сводил глаз с барона. — Мою жизнь. Она захотела убить меня, отомстить… Но ты же знаешь, как это непросто сделать. — продолжал Фрон де Беф — Еще не родился такой воин, кто бы осмелился просто так выступить против меня в открытом бою. Вот я и стал сам тренировать ее, вручив в ее хрупкие тонкие руки свою собственную жизнь… Да, Бриан, моя жизнь принадлежит ей и только ей целиком. Теперь лишь Амира вправе распоряжаться. Я так решил. — Реджинальд, ты сума сошел, неужто ты вот так просто позволишь своей служанке распоряжаться твоей жизнью? Вот тебе раз! — храмовник негромко рассмеялся — Я могу понять, что Амира спасла тебе жизнь и ты питаешь к ней чувства, но могу тебя уверить, эта женщина ни чуть не меньше влюблена в тебя, чем ты в нее. Как же глупо… Она спасла тебе жизнь. Если бы так люто тебя ненавидела, разве она бы подверглась всем тем ужасам, чтобы вытащить тебя из подземелья Филиппа? Зачем бы ей рисковать своей жизнью… — Если бы это было так… Но, ты ошибаешься. Она хочет моей смерти, но не просто, а от ее руки. Затем и спасла, чтобы потом расправится со мной. Либо она свершит свою месть, либо примет святой крест и станет моей законной женой. Я сам предоставлю ей выбор. — ответил Фрон де Беф — Что ж, пора. Буду рад видеть тебя у себя в гостях. Прекрасное бургундское уже ждет нас с моих винных погребах! — Обязательно буду! — ответил храмовник и друзья обнялись. — Но эта глупая затея, Реджинальд. Впрочем, стоит ли затевать ссору из-за служанки. Береги себя! Барон медленно развернулся и направился было к кораблю, как Буагильбер окликнул его. — Твое обещание отдать мне Доминика еще в силе? — как бы невзначай спросил храмовник, прищурившись и очень внимательно поглядев на Фрон де Бефа. — Я дал тебе слово, спустя шесть лет, Доминик будет отдан тебе на воспитание в качестве оруженосца, пока не станет умелым воином — улыбнулся барон. — Да благословит тебя Пресвятая Богородица — ответил Буагильбер и кивнул в ответ. Вскоре корабли отправились в долгий путь, отчаливая от английских берегов. Фрон де Беф удостоил своим вниманием Амиру и сына лишь один раз. Однажды ночью он тихо вошел в отведенное для них небольшое помещение на корабле. Амира спала, плотно укрывшись теплым шерстяным одеялом. Дыхание ее было ровным и спокойным. Казалось, что всех бед и невзгод будто то не было вовсе. Но плохо зажившие шрамы и ссадины, коротко остриженные волосы, большой кровоподтек, постепенно спадавший со щеки, и разбитые губы давали знать о произошедшем. Реджинальд тихо подошел к постеле, где спала его служанка. Его грубая шершавая большая ладонь слегка коснулась ее щеки. Взгляд темных глаз барона скользнул по хрупкому силуэту Амиры и ее тонким смуглым рукам, сжимающим тот самый небольшой деревянный крестик, что дал ей Буагильбер. — Бриан… — тихо усмехнулся Фрон де Беф — Чертово отродье, если бы не ты… Да хранят тебя все черти и заодно наш Господь Бог, друг мой. Рядом, в колыбельке спал Доминик. Его нежное маленькое личико, румяные щечки, большие длинные темные реснички и черные кудрявые волосы были будто выписаны искусным рисовальщиком. Фрон де Беф очень осторожно наклонился над колыбелькой и поцеловал сына в лоб. Малыш завозился, но не проснулся. — Мой сын, моя кровь, клянусь всем, что есть на этой грешной земле, ты будешь самым могущественным воином, что существовали в роду Фрон де Бефов — тихо проговорил барон, протянув руку к своему сыну, впервые ощущая его тепло и новую жизнь.***
Путешествие было долгим. Прошло немало времени, прежде чем вдали показались берега Франции. Нормандия, разделенная пополам между королем Ричардом, по праву наследника своей вотчины и французским королем Филиппом Августом, давно имевшим виды на все земли. Он хорошо понимал — Ричард не был настоящим королем, он был воином, любителем охоты и даже слагал баллады, а еще его называли «мясником и безбожником», «кровавым» ублюдком, которому не нужен был весомый повод, затеять очередную войну… Ричард был кем угодно, но только не королем. И Филипп Август прекрасно видел, что поле Плантагенета не осталось никого другого, кроме младшего наследника — Джона, с которым Филипп не раз находил нужный язык. Ричард был единственным препятствием к объединению такой лакомой, богатой земли, которой была Нормандия… Прошло еще чуть больше недели, прежде чем Фрон де Беф со своими людьми добрался до своих владений. Эта была как раз та часть Нормандии, что подчинялась французскому королю.** Здесь Реджинальд мог чувствовать себя в относительной безопасности, ведь это были его родные земли. Именно здесь он родился, именно здесь отец посадил его на коня. И именно теперь он вернулся, как единственный полноправный хозяин всего того, чем когда-либо владел род Фрон де Бефов. Многочисленны земли, родовой замок уже виднелись в далеке, когда солнце почти село. — Андреа — сказал Фрон де Беф тихим, но твердым голосом. Некоторые раны все еще отдавались болью и барон с трудом мог сидеть в седле, но все же не показывал вида. Никто не должен был знать, что на самом деле он думал и чувствовал. — Скачи вперед, что есть прыти — пусть эти лентяи приготовят все в лучшем виде. Скажи, что их хозяин вернулся домой. Андре тут же пришпорил усталого коня и поскакал вперед. Большой караван барона продолжал движение. Амира вместе с маленькими Домиником, Рене и Бертраном ехали в большой крытой повозке. Сильный холодный ветер пронизывал до костей. Сарацинка все же нашла в себе силы и приоткрыла полог, чтобы осмотреться. Вдали, утопающий в алеющих заходящих лучах солнца, она увидела огромный замок, который по сравнению с Торкилстоном, казался не просто неприступной цитаделью. О, это был словно город. Многочисленные башни, постройки, видневшиеся издалека, необъятные поля, края которых терялись далеко за горизонтом, густые леса и небольшие горы, с которых спадал вниз мощные водопад. Это зрелище завораживало. Гулкие звуки падающей воды отдавались неспешными раскатами по долине, которая открывалась рядом с замком. Там же, куда лились воды водопада, было большое глубокое озеро. Чуть дальше, можно было заметить сады, огороды и небольшие строения крестьян, которые работали на полях днем, а вечером, закончив свой нелегкий труд, уходили в замок. Амира с восхищение разглядывала открывшейся ей пейзаж. Наконец-то, после долго пути, она смогла вздохнуть полно грудью свежий холодный воздух. Ее щеки тут же раскраснелись и сменили ту бледную мертвенную окраску, которая держалась на ее личике весь нелегкий далекий путь. Фрон де Беф заметил, что сарацинка выглянула из повозки и тут же направил своего коня к ней. — Тебе не стоит так долго быть на холоде, ты еще слишком слаба — хриплы низкий голос Фрон де Бефа заставил Амиру вздрогнуть. — Вот, закутайся по-лучше. Скоро будем дома. Барон снял с себя тяжелый длинный походный плащ, подбитый мехом, который отличался от тех, что знатные норманны носили при дворе. — Я не замерзла — тихо отозвалась сарацинка, стараясь сохранить присутствие духа и не показывать свою слабость перед бароном. Она знала, Фрон де Беф не мог терпеть слабых или плачущих. Но теперь ее слова лишь укрепили веру барона в том, что его служанка еле держится и продрогла. — Не смей со мной спорить, особенно сейчас, просто надень это — барон сверкнул темными глазами, раздражаясь все больше. Он молча небрежно сунул плащ Рене, чтобы тот закутал Амиру без каких-либо церемоний. — Спасибо — ответила сарацинке, которая, завернувшись в плащ, тут же почувствовала прилив тепла. Это тепло разливалось по всему ее телу. Барон ничего не ответил, а лишь кивнул, разворачивая своего коня и отдавая сигнал ехать дальше. Вскоре, они добрались до замка, родового гнезда древнего нормандского рода Фрон де Бефов. На стенах появились стражники и множество факелов. Протрубил рог, возвещающий приезд господина. Многочисленные слуги засуетились и забегали, готовясь достойно принять своего повелителя. — Спустить мост! Хозяин! Наш хозяин вернулся из похода! — послышались голоса. — Доброго пожаловать домой, господа! — проговорил Фрон де Беф, улыбнувшись, обращаясь к Сен-Мору и остальным, глядя на неприступные мощные стены своего родового замка — Мы дома.***
Первые две недели Амира только ела и спала. Таков был приказ самого барона. Никто из слуг не тревожил ее и не смел заходить в ее комнату, которая располагалась рядом с покоями самого Фрон де Бефа. Только лекарь Рене мог навещать сарацинку, а после подробно допрашивался хозяином о самочувствии Амиры. После своеобразного отчета лекаря, барон хмурился и лишь изредка навещал свою служанку, но только лишь для того, чтобы мельком взглянуть на ее бледное исхудавшее лицо и убедиться, что несчастная еще жива. И действительно, Амира приходила в себя с большим трудом. Проспав первые два дня, на третий, она с неимоверным трудом поднялась с кровати и шатаясь побрела в купальню. Решив привести себя в порядок после долгого пути, сарацинка погрузилась в высокую дубовую бадью в горячей водой и травяным настоем. Амира судорожно выдохнула, когда теплая вода кутала ее. Прикрыв глаза, она сидела так какое-то время, стараясь унять нахлынувший приступ головокружения. После омовения, она также с трудом вылезла из бадьи. Голова все еще шла кругом из-за слабости. На какое-то мгновение она невольно взглянула на свое отражение в воде. О, ужас. Амира испугалась своего собственного отражения. На месте когда-то красивой смуглой девушки с длинными темными вьющими волосами, красивыми грациозными формами и блестящими глазами, теперь оказалось бледное тощее страшное пугало. Волосы, которые Амира обрезала еще до того как отправилась в замок к Филиппу де Мальвуазену, по-прежнему оставались короткими, торчащими в стороны будто соломенные. За время путешествия на корабле они успели отрасти, но совсем немного и мало напоминали ту прежнюю густую копну роскошных шелковых прядей. Тело напугало ее еще больше. Глубокие шрамы от когтей медведя избороздили левое плечо и грудь. Некоторые были на бедрах и животе. А один из них тянулся от груди к шее. Любой поворот головы в сторону открывал это ужасный шрам на всеобщее обозрение. Следы от ожогов и ссадин все еще не зажили и Амира уже не надеялась избавиться от этих отметин. Лицо, некогда смуглое с небольшим румянцем и блестящими темными глазами, теперь было очень бледным и осунувшимся. Темные круги залегли под глазами, а щеки немного ввалились. Глаза потускнели — в них теперь отражалась тоска, безжизненность и некоторое равнодушие. Будто жизнь и вовсе уже давно угасла, но вот когда это случилось, Амира уже и не помнила. Отшатнувшись в ужасе от бадьи с водой и завернувшись в простыню, сарацинка, шатаясь, побрела в комнату. Голова все еще кружилась, а во рту стоял горький привкус смеси трав, которыми поил ее Рене. — Как ты? — нежданно, позади, раздался голос. Амира вздрогнула всем телом от неожиданности. Голос принадлежал хозяину замка и всех угодий вокруг — барону Реджинальду Фрон де Бефу. — Ты проспала почти два дня. Рене сказал, что ты еще очень слаба. — О, мой господин, я не ожидала увидеть тебя здесь… — тихо ответила сарацинка кутаясь в простыню. — Я волновался — сухо ответил Фрон де Беф, глаза которого были бесстрастными в эту минуту — Я скучал… Амира задрожала и никак не ожидала, что барон так скоро заявит свои права на нее. Страх смешался с болью. Болью от осознания того, что она лишь игрушка для развлечения, не более. Возможно ей суждено таковой остаться, раз она не погибла и не смогла найти в себе мужества наложить на себя руки. Сама виновата — ей не хватило мужества убить барона, а ведь почти каждую ночь Амира имела такую возможность. Заколоть Фрон де Бефа было бы легко, пока он, утомившийся ночными играми со своей пленницей, крепко спал рядом. Но и тогда она не смогла убить его. Она сама виновата во всем, так чего же теперь ждать? Неужели Всевышний приготовил для нее такую судьбу? Да, видимо так оно и есть… — Прошу, господин… Не надо… — слабо воспротивилась сарацинка, слишком свежи были воспоминания о насилии и избиении в замке Филиппа. — Нет, что ты, не бойся — ответил Реджинальд, глаза которого уловили тот страх, отраженный во взгляде его служанки — Я…Я тебя не трону. Не бойся, я не причиню тебе зла. Моя Амира — его низкий хриплый голос смягчился и теперь не казался столь резким как бывало раньше — Ты только моя. С этими словами Фрон де Беф медленно подошел к дрожащей сарацинке и осторожно обнял ее. Но малютка тряслась так, что не смогла устоять на ногах, и тогда барон поднял ее на руки и отнес в постель. Норманн присел рядом, внимательно вглядываясь в лицо своей служанки, словно стараясь запомнить каждое изменение. — На следующей неделе я еду на ярмарку в Сент-Орм, там будет праздник и прочее веселье. Мне нужно пополнить кое-какие запасы и объехать мои земли. Отдать разные приказы… — начал барон, руки которого аккуратно отодвинули простыню — Я буду отсутствовать недели две, за это время, надеюсь, ты окончательно оправишься после нелегкого пути. Пока меня не будет за тобой будет присматривать Рене и несколько моих слуг. Они помогут тебе справляться с Домиником. Сказав это, Фрон де Беф уже было хотел поцеловать Амиру, но та отпрянула от своего господина будто от огня. На ее глазах выступили слезы. — Прошу, господин, не надо… — прошептала она, хватаясь за слабую защиту коей была простыня — Не надо… — Я настолько пугаю тебя? Я так страшен? — спросил Реджинальд, в голосе которого были нотки отчаяния. — Я вся в шрамах… Я такая жалкая и так уродлива… Такая грязная, после всего, что случилось, — продолжила бедняжка, глотая слезы — Мне теперь вовек не отмыться… О, Всевышний, за что ты наказал меня… — Что ты? Что ты, мое маленькое сокровище — зашептал Реджинальд, стараясь успокоить сарацинку, стирая с лица ее слезы своей мощной ладонью — Мой олененок, моя спасительница. Как ты можешь такое говорить? Эти шрамы не пугают меня — ты мое мужество и спасение. Ты навсегда будешь для меня самой красивой, самой желанной и самой отважной женщиной… Мне другой не нужно. — Но эти шрамы… Его руки… Мерзкие руки…- шептала Амира. — Тогда, в лесу, ты спасла не только себя, но и нашего сына — Фрон де Беф старался говорить с ней как можно мягче, тогда как его самого переполнял гнев и жажда мести, ведь речь шла о Мальвуазене. — А Филипп — он заплатит за все, клянусь тебе. Не думай больше об этом… Об этом существе. Я с тобой, маленькая моя, никто, слышишь, никто больше никогда не посмеет тронуть тебя. Обещай мне, пока меня не будет в замке — ты будешь отдыхать и ни о чем не думать. Я хотел поговорить с тобой, об одном важном деле, но не теперь. После. Когда вернусь. А пока тебе нужен покой. Амира слабо кивнула, а Фрон де Беф мягко притянул ее к себе, нежно целуя и поглаживая, будто ребенка, по коротким мягким темным волосам среди которых уже виднелись тонкие белые пряди.***
На следующей неделе, вопреки причитаниям Рене, Фрон де Беф отбыл со своими людьми в город на ярмарку, а также, чтобы посетить свои земли и осмотреть свои владения. Прошло довольно много времени с тех пор, как Реджинальд уехал из родового замка. Все это время, пока барон отсутствовал, управление замком и всеми делами лежало на плечах Сен-Мора. Фрон де Беф больше не хотел повторять ошибок, подобно той, что случилась в Жилем, и оставив замок и земли под надежным присмотром отправился в путь. Сен-Мор остался еще и потому, что также как и Амира не до конца оправился от ран. Рене с еще большим усердием исполнял свои обязанности не только в качестве лекаря, но и в качестве доброй компании для Амиры — их долгие разговоры вечером перед горящим камином продолжились как когда-то, когда они срывались в прецептории храмовников. Так за разговорами обо всем сарацинка продолжила учить язык и узнавать о местных обычаях и нравах, подробно расспрашивая Рене. Подобным образом она старалась отвлечься от грустных мыслей, да ночных кошмаров. Которые все еще преследовали ее по ночам. Так прошли еще две недели. Амира постепенно пришла в себя и принялась за свои обязанности, которые остались прежними. Уборка покоев господина и небольшого оружейного зала с большим столом, где любил сидеть Фрон де Беф, с кубком вина и вытянув ноги перед большим камином. Чистить одежду господина, а также дорогие ковры, редкой работы. Это отнимало довольно много времени и сил, но отвлекало от ненужных мыслей. Амира умело помогала Рене в приготовлении травяных настоев и нужных средств для лечения многочисленных крестьян и слуг, а еще она помогала на кухне старшей толстой кухарке. Эта была полная нормандка с красным лицом, статная, с пронзительными немного хитрыми, но добрыми глазами. Звали ее Француаза, а ее муж Николя, исполнял работы истопника и трубочиста в замке. Француаза полюбила Амиру и всячески старалась подкармливать сарацинку, уж больно тощей она казалась кухарке, а зима выдалась на редкость суровой. В свою очередь Амира делилась с ней приготовлением восточных блюд, чем удивляла остальных работавших на кухне слуг. Рене был рад тому, что сарацинка постепенно приходит в себя после перенесенных ужасов. Сам лекарь очень привязался к несчастной служанке барона, так как она по-прежнему помогала ему в его нелегком труде. Лечить крестьян и слуг было не легким занятием, а свободных рук и отважных помощников ему всегда не хватало. Амира была просто незаменима. Рене был рад и тому, что теперь сарацинка сносно читает и говорит по-французски не хуже местных. Отмечая ее таланты и склонности к быстрому обучению, Рене все же не удержался обучив ее латыни, разбирать и понимать книги по травам и медицине. Но больше всего сарацинка любила слушать ситару и часто засиживалась допоздна слушая приятные мелодии, которые играл один из юных пажей Фрон де Бефа. Ей очень хотелось ситару, а еще вот так красиво и складно слагать песни. Но, вспоминая те моменты, когда грозный норманн, в приступе ярости, расколол ее любимый инструмент о каменную стену замка, Амира тяжело вздыхала и оставляла свою мечту, будто потухшую свечку на подоконнике. Так, незаметно, пролетело время и в один вечер перед воротами замка снова раздался звук знакомого рога. Барон Реджинальд Фрон де Беф вернулся домой.***
Барон вернулся не один, а с Андре и еще несколькими рыцарями, которые были совершенно незнакомы — Амира видела их впервые. Ужин, который подали в большом зале замка, был долгим, неспешным, со множеством сменяемых блюд. Пажи и слуги только и успевали, что подавать кушанья и разливать вино. Амира, как всегда, прислуживала Фрон де Бефу, то и дело подливая вино в его большой кубок. Барон, несмотря на усталость и тяготившую его рану, был в приподнятом настроении и даже шутил. Новоприбывшие гости оказались не простыми людьми. Это были близкие друзья барона, знатные рыцари, а также их оруженосцы. Кроме них за столом сидели Сен-Мор и Андре. Теперь, когда Фрон де Беф сделал их рыцарями, они могли по-праву занимать место за один столом со своим господином и общаться на равных с остальными приглашенными. Как Амира поняла из долго разговора — одним из рыцарей оказался близкий друг и боевой товарищ Фрон де Бефа, граф Амори д’Ор — лишенный одного глаза и с многочисленными шармами на лице, норманн оставался очень привлекательным и выделялся изысканными манерами за столом. Граф Амори никогда не бил слуг и не сек плетью больше, чем мог заслужить провинившийся. Он храбро сражался вместе с Фрон де Бефом в Палестине, но вернулся во Францию чуть раньше, из-за тяжелой раны. Еще двое норманнов оказались друзьями детства Реджинальда и с упоением слушали о сражениях на Востоке, а также жизни в англиканской земле. Мужчины смеялись и каждый из них рассказывал свои истории. Те, кто не участвовал в походе с охотой делились жизнью при дворе и сетовали, что Фрон де Беф так долго не показывался у них в гостях. Ужин закончился далеко за полночь, когда барон наконец-то отпустил слуг и пажей отдыхать. Оставались лишь одна Амира, которая по-прежнему держала кувшин с вином и каждый раз как только барон делал сигнал рукой, снова подливала ему вина в кубок. В отличии от остальных, Фрон де Беф так и не отпускал свою сарацинскую рабыню. Казалось, он не обращал на нее никакого внимания и продолжал беседу со своими гостями. -…Черт тебя побери, Жильбер — обращался барон к одному из норманнов, отвечая на очередную шутку — Ведь такую падаль есть никто не станет! — И то верно, даже я с голодухи такое не прожую! — подхватил граф Амори и веселый разговор полетел дальше. Раздался оглушительный хохот мужчин. Лишь Сен-Мор то и дело поглядывал на уставшую и еле державшуюся на ногах малютку. Но и он не мог облегчить ее участи, лишь украдкой провожая ее сочувствующим взглядом. В замке все знали — смотреть на служанку господина слишком пристально и долго было равноценно серьезной ссорой с самим хозяином. Наконец, будто только сейчас заметив ее присутствие, он обратился к ней. Амира валилась с ног, но несмотря на дикую усталость, не могла уйти без разрешения господина. — Ты можешь идти к себе — обратился он наконец к своей служанке, придерживая Амиру за тонкое запястье — Я еще посижу с моими дорогими гостями. Амира кивнула и поставила кувшин на стол рядом с кубком. — Не запирай сегодня внутренную дверь — пошептал барон ей на ухо, чуть притягивая сарацинку к себе — Я зайду к тебе, мне нужно с тобой поговорить. Служанке ничего не оставалось, лишь молча кивнуть и выйти из большого зала. Амира отправилась к себе, чтобы уложить спать маленького Доминика. Добрый Рене уже успел покормить малыша и тот мирно лежал в своей колыбельке, но вот засыпать мальчуган никак не хотел. — Никак не заснет — Амира аккуратно покачала колыбельку, а потом поправила теплое одеяло, прикрывая маленькие пухлые ручки сына. — Он уже так вырос — заметил Рене, который привык к маленькому Доминику настолько, что даже жалел, что в свое время не стал ему крестным отцом — Стал таким сильным. И только подумать, еще несколько месяцев назад, я сомневался, что он вообще выживет. Господь милосердный сжалился, да и я сделал все, что только было в моих силах. — Я боюсь, не заболел ли Доминик? — Амира была встревожена в последнее время, малыш долго не засыпал и все чаще капризничал. — Нет, что ты — усмехнулся лекарь и успокоил взволнованную мать — У него просто режутся зубки, но и как подобает истинному рыцарю и мужчине, Доминик стойко переносит все невзгоды. Даже режущиеся зубы. Завтра сделаю немного отвара, будем давать ему после еды каждое утро и вечер. Он снимет припухлость и неприятные ощущения притупятся. — Сухой шалфей и ромашка? — спросила Амира. — Именно, ты ведь и сама отлично разбираешься в травах — улыбнулся Рене. — Все благодаря тебе и твоему терпению. — улыбнулась она в ответ — Кто бы еще стал так возиться и учить чему-то сарацинскую прислугу. Из груди Амиры невольно вырвался глубокий вздох. — Тебе нужен отдых. И не отпирайся, я вижу — продолжил лекарь, нахмурившись — Сегодня у тебя был нелегкий день. Я сам укачаю малыша Доминика. Со мной он уснет быстро, а вот ты сейчас точно упадешь от усталости. Это было правдой, Амира весь день чистила ковры и шкуры, что лежали на полу в покоях Фрон де Бефа. Чистила камин, перестилала постель, помогала на кухне, а потом нужно было выстирать туники барона, отнести старую одежду младшим слугам. После небольшого обеда в общей трапезной для прислуги, работа продолжалась. Растопка камина, свежие фрукты и вино. Все должно было быть готово к приезду хозяина в любой момент. Фрон де Беф не пропускал ни единой мелочи и мог строго наказать даже за небольшую провинность. А вечером нужно было прислуживать за ужином, подавая блюда и разливать вино барону и его гостям. — Ну, ступай-ступай и не говори ничего — продолжал тараторить Рене, выпроваживая Амиру к себе в комнату — Ты должна быть сильной. Ради сына и ради себя. Не забывай об этом. — Спасибо тебе, ты всегда был так добр со мной — в глазах сарацинки заблестели невольные слезы. Она поцеловала малыша и направилась к себе в комнату. Сил на сегодня у нее действительно больше не осталось. — Спасибо. — Доброй ночи. Постарайся уснуть и не думать ни о чем — сказал Рене. Амира отправилась к себе. В купальне ее ждала бадья с горячей водой, которую любезно наполнил Бертран. Они вместе с Рене помогали ей как могли, совсем как когда-то, в то время, когда все вместе обитали в прецептории храмовников из-за сложившихся обстоятельств. Сарацинка улыбнулась и мысленно поблагодарила юношу за заботу, с трудом погрузившись в бадью с травами. Вода давала успокоение. Она сосем позабыла, что барон говорил ей за ужином, и прикрыв веки, почти задремала, сидя в купальне. Из забытья в реальный мир ее вернул легкий скрип двери. Амира дернулась и быстро выскочила из купальни, завернувшись в чистую простыню. Она чуть не споткнулась и не упала, наткнувшись на небольшую вязанку дров, которые служили для растопки небольшого очага в ее комнате, но в этот раз Амира просто не успела этого сделать и в комнате было очень холодно. Она мигом юркнула в постель, спрятавшись с головой под грубое шерстяное одеяло, но это ее не спасло. — Нельзя спать в таком холоде, особенно тебе, ты не привыкла и можешь простудиться — низкий хриплый голос Фрон де Бефа заставил вынырнуть Амиру из-под оделяла. Впрочем его голос мог заставить подпрыгнуть кого угодно. — Я хотел с тобой поговорить, думал ты еще не спишь, раз очаг еще не растоплен. Прости. — Я пыталась уложить Доминика спать. Последнее время он совсем не хочет засыпать по ночам. Засыпает лишь тогда, когда я беру его на руки. Как сказал Рене, у него режутся зубки — растерянно ответила сарацинка, опустив голову. — Да, конечно — кивнул Реджинальд, будто речь шла не о его сыне, а о чем-то постороннем. — Будет лучше, если ты сегодня будешь спать в моей постеле — сказал барон, оглядев комнату. Он был прав. Было слишком холодно, а растапливать очаг — терять время. Амира бы провозилась пол-ночи. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю, пойдем, заодно я хотел поговорить с тобой. А после… После ты спокойно заснешь. В тепле и мягкой постеле — добавил Фрон де Беф тоном, не терпящим возражений. Пока сарацинка куталась в одеяло, норманн извлек из небольшого сундука длинную чистую тунику в которой спала Амира и протянул ее сарацинке. — Переоденься — отрезал рыцарь, а сам отвернулся к окну. Амира тут же исполнила своеобразный приказ. Неожиданно его взгляд упал на небольшой столик рядом с окном — на нем лежало несколько маленьких детских рубашек. Некоторые были уже готовы и искусно вышиты по краям золотыми нитями. Восточные диковинные узоры переплетались между собой и образовывали причудливые рисунки. Рыцарь осторожно провел пальцами по одной из них, прикасаясь к объемному рисунку. Цветы, необыкновенной красоты, переплетались между собой и обрамляли рукава и ворот детской рубашки. — Как красиво — неожиданно сказал барон — Ты не говорила мне, что умеешь шить и вышивать. — Это для сына — ответила сарацинка, затягивая завязки туники. — Вышей и мне, у тебя талант. Зря не говорила мне об этом. Прикажу принести тебе золотой парчи и шелку. — сказал норманн, не отводя глаз от прекрасной работы. — Как пожелает мой господин — ответила Амира, немного смутившись. Как только она переоделась, Фрон де Беф развернулся к ней лицом и пристально поглядел на свою служанку, а потом поднял ее на руки и понес к себе в комнату. — Если еще раз увижу тебя босой на этих камнях — сам выпорю тебя на конюшне — грубо и сердито пробубнил барон ей на ухо. Амира судорожно взглотнула, но господин, хоть и не особо выбирал выражения, был прав. Оказавшись в теплой комнате и мягкой постеле, она немного успокоилась и ее перестало трясти от холода. Оба волкодава Фрон де Бефа мирно дремали у горящего камина. А тем временем барон стал раздеваться, бесцеремонно скидывая сапоги из мягкой отлично выделанной кожи, наступая то на одну пятку сапога, то на другую, попутно отстегивая пояс с ножнами мечом и кинжалом. После, на пол, укрытый шкурами волков и медведя, полетела длинная расшитая туника темной дорогой материи. Амира отвела глаза на какое-то мгновение, увидев барона в том виде, в каком его создала природа. Фрон де Беф, который все это время пристально наблюдал за своей служанкой, усмехнулся. Ведь он привык делить с ней ложе уже давно и подобное смущение казалось барону смешным. Но сарацинка все же снова взглянула на него. — Ну, что же тебя так смущает, моя красавица? — проговорил Фрон де Беф, расправляясь с завязками штанов. — Или ты соскучилась по моей компании? А? Знаю, знаю, я слишком долго не позволял себе подобных развлечений. Не хотел тебя тревожить. — Не надо, мой господин, не в этот раз… — тихо ответила Амира, снова опустив голову и задрожав как осиновый лист. — Верно, на этот раз я хочу поговорить с тобой — мужчина придвинулся к ней так близко, что лицо Амиры обдало винными парами, но на удивление норманн, привыкший к пирам и долгим застольям, не был пьян и говорил серьезно. — Не бойся, прошу, я не причиню тебе ничего дурного, я больше не стану принуждать тебя к близости против твоей воли. Только, если ты сама захочешь быть со мной. Я не могу так поступать с тобой больше, зная, какой ценой ты спасла мне жизнь. Он помолчал какое-то время и из его груди вырвался тяжкий вздох. Лицо барона исказилось от ноющей боли. Рана, которая кое-как зажила, не давала покоя. Страшный глубокий шрам уже виднелся на боку, как раз на том месте, где была рана. Реджинальд морщился и перевел дыхание. — Тебе плохо? — Амира внимательно глядела на рыцаря и уже забыв про смущение придвинулась к нему и тронула за плечо. — Я позову Рене. — Нет! — выпалили Фрон де Беф и одним резким рывком притянул сарацинку к себе, сжав ее в объятиях. — Ничего не нужно… Прошу, не бойся и выслушай меня. Ты нужна мне… Нужна, я не смогу отпустить тебя. Я долго думал об этом. Долго размышлял, представлял себе, как смогу дальше жить, если отпущу тебя. Да, ты заслужила быть свободной. Ты ей и была… Это я… Лишь я стал причиной твоих несчастий. Ты всегда была свободной. Я пленил тебя, я отобрал у тебя самое дорогое… Но я готов возместить и вернуть все, что когда-то было отнято у тебя. Я все решил, а рождение нашего сына еще больше укрепило во мне мысль о том, что ты должна остаться со мной. Навсегда. Стать моей не только по праву господина, но и моей по нашим законом и перед Господом нашим. Амира с ужасом отпрянула от него, осознав, о чем на самом деле сейчас говорит грозный рыцарь. Как? Неужели? Только не это… Ее сомнения подтвердились следующей фразой барона. — Ты должна принять нашу веру — сказал Фрон де Беф твердым решительным голосом — Ты должна принять святое распятие. — Нет — перебила его Амира — Только не это! Нет, не проси меня отречься от последнего! От того, что меня еще как-то связывает с моим прошлым! С моей погибшей семье! Ты не можешь отобрать у меня этого! Можешь убить меня, брать силой, но не проси отречься от своих корней! — Забудь о прошлом — резко прервал ее Фрон де Беф, встряхнув Амиру. — Оно умерло. Все закончилось. Тебе надо смириться и жить дальше. Неужели ты думаешь, что я оставлю все так: некрещеную мать своего сына? Ты не понимаешь, чем все это может грозить Доминику. И потом, я не собираюсь больше рисковать и распускать слухи о моих возможных ублюдках… — Тебе не о чем беспокоиться… — глотая слезы, проговорила Амира, ее голос стал снова тихим. — После того, что со мной сотворил этот жестокий человек, я вряд ли смогу иметь детей. Доминик — это все, что у меня есть и ради чего я нашла в себе силы жить дальше. — Ты в этом так уверена? Знаешь, мне все равно, сделаю ли я тебе еще с десяток таких черноглазых, кудрявых и непоседливых ублюдков или Доминик будет нашим единственным сыном — продолжил барон, улыбнувшись, снова обнимая Амиру, крепко прижимая ее к своей груди — Я хочу, чтобы ты стала моей законной супругой и хочу дать свое имя моему сыну. А если у нас еще будут дети, они по-праву унаследуют все мои земли и все то богатство нашего древнего рода, что копили мои предки и я сам. Вот почему, я желаю, чтобы ты приняла святое распятие. — А если я откажусь? — Амира подняла голову и поглядела в глаза Фрон де Бефу. — Я не позволю тебе воспитывать Доминика. — серьезно ответил он, приподнимая ее хрупкий подбородок двумя пальцами и внимательно глядя Амире, а глаза. — Он должен вырасти добрым христианином и рыцарем. А твоя жизнь теперь здесь. Рядом со мной. Отныне и навсегда. Я так решил. Но я предоставлю тебе небольшой выбор, в благодарность за мое спасение. Либо ты примешь святое распятие, либо, продолжишь упрямиться и останешься той, кем ты есть сейчас. Так уж и быть, я не стану препядствовать твоим свиданиям с нашим сыном, но воспитывать ты его не будешь, и останешься моей служанкой до конца своих дней. С этими словами Фрон де Беф выпустил Амиру из своих крепких и жестоких объятий, а сам завернулся в одну из теплых шкур и устроился у горящего большого камина в своем кресле, по привычке, вытянув ноги перед огнем. Сарацинка хотела что-то возразить, но барон грубо прервал ее. — Я все сказал и не намерен больше слушать твои пререкания. Можешь подумать над моим предложением. У тебя есть два месяца. Сразу отвечу на твой вопрос, почему два. Через два месяца я должен предстать пред очи нашего короля. Несколько дней назад королевский посланник разыскал меня и вручил приглашение, от такого нельзя отказываться. Спустя два месяца я должен прибыть на ежегодное празднование при дворе. Очень надеюсь, что до этого времени, ты примешь верное решение. Иначе, мне придется отобрать у тебя не только Доминика… — Что же еще? У меня ничего нет, лишь он и моя жизнь — Амира чувствовала смятение, негодование и горечь от такой жестокой «награды». — Сегодня был тяжелый день, да и ты устала. Хватит разговоров. Спи — жесткий голос Фрон де Бефа звучал как приказ, нотки раздражения уже были отчетливо слышны в его интонации. Барон больше не собирался продолжать разговор, но все же, он так и не сказал о том, что его тяготило больше всего и чего он собирался лишить Амиру, как и себя. Наступила глубокая ночь, укрывая многочисленные поля, леса и реки, а вместе с ними и тяжелые мысли нормандского барона и его сарацинской служанки.***
Следующий день не предвещал ничего хорошего. Все утро Амира чистила одежду своего господина, в которой он прибыл в замок накануне вечером. Сапоги барона были на очереди и стояли рядом с большим сундуком, откуда сарацинка извлекала чистую мужскую плотную тунику и остальную одежду. Ворот туники был слегка порван и сарацинка не приминула зашить ее. Самого Фрон де Бефа в покоях не было, как всегда, почти каждое утро он проводил в тренировках со своими воинами во дворе замка. Так было и теперь. Сарацинка могла слышать звуки, доносившиеся из внутреннего двора. Прервавшись ненадолго, Амира выглянула в чуть приоткрытое окно. Несмотря на холодную погоду, мужчины были в легких кожаных сюртуках и легких коротких кольчугах, надетых сразу поверх плотных туник, а сам барон был лишь в одной светлой тонкой рубахе с кожаными наручами. Казалось, он не боялся не только получить очередную случайную рану, но и холода, который мог сказаться на здоровье норманна не лучшим образом. Ворчание лекаря Рене о том, что барон мог окончательно подорвать свое здоровье, также было прервано раскатистым смехом рыцаря, который продолжал упражняться со своими друзьями и оруженосцами, показывая всем собравшимся очередной ловкий прием секирой. Засмотревшись, Амира не заметила, как выпустила из рук тунику, оставшись с иглой в руках. Она с упоением следила за каждым движением Фрон де Бефа. Теперь он не казался ей столь грозным и опасным как раньше. А его раскатистый громкий смех больше не пугал, а наоборот невольно заставлял ее улыбаться. Она поймала себя на мысли, что открыто посмела любоваться мужчиной. Его мощью, силой, ловкостью и статью. Сарацинка поджала губы, невольно уколовшись иглой. Этот укол будто вырвал ее из какого-то забытья и мечтаний. Ненужных, неуместных и пустых мечтаний. Нет. Она никогда не будет ему ровней. Он никогда не будет видеть в ней женщину равной себе. Она навсегда останется лишь его служанкой. А он всегда будет ее хозяином. Эти грустные мысли снова вернули Амиру к работе. Наступило время обеда. Как всегда, сарацинка должна была прислуживать за столом, разливая вино и подавая еду барону. В этот раз Фрон де Беф должен был обедать со своим другом, графом Амори, а также с верным Сен-Мором и Андре. Остальные гости отбыли утром и барон сам проводил их в добрый путь. Друзья тепло распрощались и надеялись встретиться в ближайшее время на охоте или на приеме у короля. Но еще до того, как начался обед, в большой зал замка слуги внесли несколько небольших сундуков, искусно украшенных и окованных диковинными узорами. Вслед за ними вошел сам Реджинальд Фрон де Беф в роскошной черной тунике, отороченной дорогим мехом, нашитым белым гербом га груди, изображавший голову быка. После, в большой зал, вошел граф Амори, Сен-Мор и Андре. Остальные слуги остались по приказу барона в зале. Амира удивленно глядела на это чудное представление. Между тем, барон приблизился к ней и протянул сарацинке руку, выводя ее на середину зала. Он был доволен и впервые за долгое время улыбка тронула его губы. — Господа, я хочу, чтобы все слышали и видели! — раздался его громкий низкий голос. Амира застыла в ожидании чего-то странного. Нехорошее предчувствие не покидало, что-то сжалось внутри, сердце гулко и часто застучало. Фрон де Беф встал перед ней на одно колено, не выпуская ее руки из своей. — Да будет известно всем, эта женщина спасала мне жизнь. Она заслуживает почестей и награды. Прошу почитать ее и любить, как меня, вашего хозяина и господина. Амира, согласна ли ты стать моей женой? Клянусь, перед Господом и людьми, что буду почитать, любить и уважать тебя до конца своих дней — его голос отдавался у нее в ушах. Амира не могла поверить всему происходящему. Между тем барон продолжал — Амира, сокровище мое, это тебе. Слуги раскрыли принесенные в зал сундучки, как только рыцарь отдал приказ. В них были драгоценности и роскошные дорогие наряды. — Согласна ли ты принять нашу веру и святое распятие и стать моей законной супругой? — повторил норманн, по-прежнему преклоняя колено и не отрывая своего взгляда от сарацинки, — Ты согласна? Амира была загнана в угол. Если ночью этот разговор был только их тайной и барон сам предоставил ей трудный страшный выбор, то теперь хитрый норманн все же решился на уловку, призвав в свидетели весь свой двор и даже близких друзей. Несчастная понимала, что в случае отказа она уже не могла ждать ни от кого помощи или даже сочувствия. Ведь никто не знал, какой выбор на самом деле предоставил ей Фрон де Беф. Теперь эти богатые дары и столь странное предложение показались Амире подкупом, если не прямой покупкой. Он предлагал ей продать последнее, что у нее было — память о своих корнях, своей вере, память о жизни. Еще одно чувство не давало ей покоя, воистину несчастная, она уже давно влюбилась в своего хозяина. На свою беду. Но понимание того, что они никогда не будут равными, никогда этот презренный франк не будет смотреть на нее как на достойный выбор, заставляло сжиматься ее сердце. Она навсегда лишь его добыча, ничего больше. Воцарилась тишина. Все смолкло, лишь стук ее сердца отдавался в висках. — Нет, мой господин — твердо, без колебания или страха, ответила Амира, отнимая свою руку. — Я не могу стать твоей женой, сэр Реджинальд Фрон де Беф, как не смогу принять эти драгоценные дары, также как и твою веру и святое распятие. Ее голос хоть и был тихим, но все услышали достаточно, как и ее отказ барону. Никто не смел вымолвить и слова. Все боялись того, что такой дерзкий отказ сарацинки может вызвать гнев Фрон де Бефа и тогда всем придется несладко. Сен-Мор и Андреа уже переглянулись между собой, предвкушая вспышку ярости со стороны их господина. Но этого не последовало. Барон медленно поднялся. Лицо его было багровым от душившей его ярости, он с трудом смог сдержать себя, чтобы не разразиться гневной бранью. Вместо этого Фрон де Беф развернулся к Амире и посмотрел на нее в упор. Его черные глаза сверкали, а лицо исказила полу-улыбка, полу-оскал. Барон силился что-то сказать, но вместо этого с силой ударил кулаком по дубовому столу, за которым обычно обедало до двадцати человек, да так крепко, что одна ножка подломилась. — Что ж — с большим трудом вымолвил наконец Фрон де Беф, подавляя в себе ярость и гнев. Он был опозорен и осмеян перед лицом своих близких друзей, оруженосцев, пажей и слуг. — Ты сама выбрала. Унижаться боле я не стану. Раз тебе нравится жизнь прислуги, что ж, пусть будет так. Амира стояла, не смея шелохнуться. Это внешнее спокойствие было последней каплей, барон все же не смог сдержаться и разразился проклятиями, перевернув стол и отвесив крепкий удар одному из пажей, державшим шкатулку с драгоценностями. — Убирайся с глаз моих! — прорычал Фрон де Беф ей в лицо — Немедленно! Пошла вон! Амира кинулась прочь из зала и побежала в дальние покои, где в небольшой деревянной колыбельке лежал ее сын Доминик. Она очень боялась, что барон отдаст приказ отобрать ее сына. Но никто не приходил, как и вечером, так и на следующее утро. С тех пор, после того, как прекрасная сарацинка отказалась стать женой самого барона Реджинальда Фрон де Бефа, прошла неделя. Амира полагала, что барон прикажет наказать ее или продать, но этого не случилось. Господин не посылал за ней и не приказывал прислуживать за столом. Прошла еще неделя и еще, лишь тогда за ней пришел Сен-Мор и отдал ей распоряжения их господина. Она могла остаться в замке и исполнять свои обязанности, как и прежде. Но с тех пор барон больше ни разу не заговаривал с ней, не смотрел на нее и вовсе не обращал на нее никакого внимания, будто Амиры не существовало вовсе. Лишь изредка она ловила на себе его задумчивый и немного грустный взгляд, но как только Фрон де Беф замечал, что сарацинка смотрит на него, он отворачивался и смотрел куда-то поверх ее головы. В его темных глазах больше не отражалось ни нежности, ни желания, ни радости. Спустя еще месяц, барон приказал собираться в путь. Его ждали при дворе французского короля.***
Двор короля Филиппа Августа разительно отличался от английского двора. Множество разодетых по последней моде придворных, важных особ собралось в этот вечер на приемы у французского короля. Знатные нормандские дамы в дорогих парчовых и шелковых платьях щеголяли одна перед другой. Теперь, когда большинство храбрых рыцарей вернулось домой после крестового похода и кровопролитных боев в Палестине, это был шанс удачно выйти замуж для тех молодых красавиц, кто еще был навыдане, так и для вдов, потерявших своих мужей в этом походе. Всем было известно о том, какие богатства из Палестины привозили с собой доблестные воины — завидная партия для любой знатной нормандской дамы или девицы, и сэр Реджинальд Фрон де Беф был как раз одним из тех завидных женихов. Его обширные владения во Франции, умение быть хорошим хозяином и защитником своих угодий, родовое поместье, приносившее немалый доход, также были предметом выгодной брачной сделки. Многие местные бароны и другие знатные вельможи с радостью бы отдали в жены Фрон де Бефу своих дочерей. Сам грозный рыцарь, его оруженосцы, пажи и слуги не уступали по роскоши одеяниям придворным французского короля. Черно-белые расшитые золотом одежды с нашитыми гербами в виде большой бычьей головы, выделялись среди остальных. А особенно выделялся сам Фрон де Беф. Его высокая мощная фигура возвышалась над остальными, а черная бархатная туника, сшитая по последней моде, слегка облегала статную фигуру мужчины, мягко обрисовывая крепкие мышцы и сильные плечи. — Вот так встреча! — эта фраза заставила барона обернуться. Пред ним стоял Морис де Браси. — Никак не ожидал увидеть тебя, сэр Реджинальд. Ходили слухи о твоей гибели — рыцари радостно приветствовали друг друга. — И я рад видет тебя, де Браси. Слышал, что тебе пришлось улепетывать из Англии, да так, что пятки сверкали — рассмеялся Фрон де Беф. — Да уж, — кивнул сэр Морис и продолжил в пол-голоса- Ричард вернулся. Сам понимаешь, что теперь начнется. — Это мы еще посмотрим, Ричарду сейчас тоже придется несладко. Он наверняка будет искать союзников и пытаться вернуть себе трон, который Джон не захочет отдавать просто так. — ответил барон, ухмыляясь и разглядывая в собравшейся толпе знакомые лица своих друзей. Первым его взгляд отыскал графа Амори, который вел неспешную любезную беседу с младшей дочерью герцога, красавицей Изабеллой. Она слегка улыбалась и делала вид, что слушала графа, но ее взор был обращен в сторону Реджинальда. Изабелла действительно была очень красивой: прекрасные длинные старящиеся белокурые локоны были уложены в изысканную прическу, обрамленную крупными жемчужинами и переплетенную золотыми лентами. Изабелла была прекрасно сложена и наряд не скрывал ее фигуры. Голубые большие глаза, опушенные длинными ресницами могли заставить любого, даже самого сурового воина, растаять и преклонить колено перед самой богатой и очаровательной девицей королевского двора. Изабелла слегка кивнула барону, приветствуя его. — О, — начал де Браси — Похоже сегодня тебя одарила своим вниманием сама красивая женщина королевского двора. Впрочем, — добавил он, безо всякого стеснения — И самая богатая. — Вижу, сэр Морис — рассмеялся Фрон де Беф — Это самый лакомый кусочек, что только можно найти при дворе у Филиппа. Может оно и к лучшему. Сейчас мне и вправду стоит задуматься о женитьбе всерьез. — Как? Неужели самый непримиримый и непокорный рыцарь, который я когда-либо знал, падет жертвой любовных стрел, выпущенных этим прекрасным созданием — Де Браси также не удержался от смеха, когда услышал от Фрон де Бефа рассуждения о женитьбе. Еще никогда барон не заговаривал о подобных делах. — Тогда, мой дорогой друг, тебе и карты в руки. Она с явным интересом тебя разглядывает. Оба рыцаря снова рассмеялись. Тем временем, среди слуг, которые прибыли с бароном, была и Амира. Реджинальд настоял на том, что бы она сопровождала его и выполняла все прежние обязанности, как и раньше. Сейчас сарацинка стояла рядом с другими пажами барона, в стороне от собравшихся господ. Ей еще никогда не приходилось бывать в подобной обстановке. В этой огромной толпе, среди разодетых знатных вельмож, ее взгляд был прикован лишь к одной фигуре — к грозному норманну, ее господину. Она не видела и не слышала ничего вокруг. Как не слышала заигравшей музыки и тех очередных сплетен, что разносили слуги, как не слышала и то как за ее спиной появился Сен-Мор, будто приставленный ее охранять от невидимой опасности. Амира видела как Фрон де Беф подошел к очень красивой молодой женщине в богатом расшитом платье красной материи с золотыми узорами. Как он почтительно и внимательно разговаривал с ней. Издалека движения барона и его манеры казались Амире столь изысканными и нежными, что ее сердце сжалось. Конечно, вот та, кто достойна быть рядом с ее господином. Амира знала еще от слуг, что их господин все же решил жениться и теперь наверняка не станет откладывать свое решение в долгий ящик. А такая партия была самой лучшей из возможных. Младшая дочь герцога была настолько прекрасна что с нее не раз писали портреты и придворные трубадуры слагали песни. Сарацинка с горечью глядела на то, как Фрон де Беф оказывает той знаки внимания, как он поцеловал ей руку, как прошептал что-то на ухо Изабелле, как та тут же залилась стыдливым румянцем, но в ее голубых глазах сверкнули искры совсем иного свойства. Амира стояла будто соляной застывший столб, не двигаясь и не решаясь уйти, тогда как ее сердце готово было вот-вот выскочить из груди. Но ее мучения на этом не закончились. Знатные дамы то и дело сплетничали, и отпускали колкости про слуг-сарацинов, или служанок, которых рыцари привозили с собой после похода. Но все это Амира старалась пропускать мимо ушей, ее внимание было по-прежнему приковано к Фрон де Бефу и прекрасной Изабелле. Вскоре, музыка заиграла еще громче и начались танцы. Она видела как барон сам пригласил Изабеллу и вывел в круг, словно свою избранницу и возлюбленную. Амира не могла больше глядеть на это и уже хотела развернуться и убежать. Пускай за этим последует наказание, за то, что она покинула королевский замок без разрешения своего господина. Пусть он затравит ее пасами или сам прирежет своим острым кинжалом. — И куда же ты собралась? — Амира чуть было не влетела со всего маху в широкую грудь Сен-Мора, притаившегося позади нее — Или хочешь, чтобы господин запорол тебя на конюшне, когда закончится прием? А он это сделает. — Пусть так — еле сдерживая слезы ответила сарацинка.- Лучше он забьет меня своим кнутом или затравит пасами, чем… — Разве? Неужели же ты забыла о своем сыне? — продолжал шептать Сен-Мор, отводя Амиру чуть в сторону. — Теперь он вполне может исполнить свое обещание. А чего ты ожидала? Ты разбила сердце не только нашему господину, ты разбила сердце негодяю, который привык считаться лишь со своими желаниями, так чего же ожидаешь от него? — Я люблю его, люблю и ничего не могу с этим поделать… — Амира безвольно шла вслед за Сен-Мором, который уже успел вывести ее из большого зала, где царило веселье, и отправиться гулять по длинными темным коридорам замка. — Знаю — отвечал Сен-Мор с грустной улыбкой — Не раз видел как ты смотрела на нашего господина. Да так, что и слов не нужно. Слушай, пока твой сын остался в замке, с Рене, пока господин в добром расположении духа, я могу постараться спасти тебя. — Ты? Но как? — сарацинка удивилась. — Взять тебя в жены, попросить тебя у господина. Или предложить за тебя большой выкуп — ответил Сен-Мор и слегка улыбнулся. — Тогда ты и твой сын будете под защитой. И тогда будущая госпожа вряд ли будет видеть в Доминике угрозу будущим наследникам. Но тебе придется принять нашу веру. — О, добрый Сен-Мор, зачем же ты будешь жертвовать своей свободой и жизнью ради меня? Презренной сарацинской служанки… — Амира знала, что Сен-Мор не испытывает к ней каких-либо чувств, но всегда был добр с ней и частенько старался выгородить ее перед хозяином. — Потому что мне жаль тебя, больно видеть твои страдания, то, как увядает твоя молодость и красота в мучениях и тяжком труде. — отвечал Сен-Мор, наконец отпустив руку сарацинки. — Несмотря на все горе и боль, ты осталась добра и неравнодушна, сострадательна к нуждающимся в помощи. Догадываюсь отчего ты не согласилась стать женой нашего господина. Кроме твоей веры, у тебя ничего больше нет… И он хочет окончательно сломить тебя… А в его руках, ты всего лишь хрупкая игрушка, которая в один черный день ему надоест, а новая госпожа не применит избавиться от тебя, как только прознает про Доминика. — Значит у меня нет выхода… — тихо проговорила Амира — Кроме как… — Тише! — прервал ее страшные догадки Сен-Мор. — Грешно говорить и думать о таком, тем более после всего, что тебе удалось преодолеть. Помнишь, кто побеждает на охоте чаще всего? Верно — хищники. Они должны есть, либо съедят их. Мой тебе совет: ешь или съедят тебя. Другого выхода у тебя нет. Такова жизнь. Эти слова отпечатались у Амиры в голове и в сердце, будто их кто-то выжег каленым железом. Они отрезвили ее, словно кто-то пролили на нее ушат с ледяной водой. Она понимала, что Сен-Мор прав и ее любовь к барону — пустой звук; как только Фрон де Беф назовет свою избранницу, этот день будет последним для презренной сарацинской служанки, посмевшей отказать барону и разбить его сердце. Она сама виновата и теперь пожинает горький «урожай». Спустя четыре дня после прибывания в королевском замке, большой охоты и долгих бесед с самим Филиппом Августом, барон Реджинальд Фрон де Беф вместе со своими оруженосцами и слугами отправился в обратный путь.***
Лето прошло быстро и потянулись длинные осенние холодные месяцы. После своего возвращение в родовой замок, Фрон де Беф больше не обращал никакого внимания на присутствие Амиры. Она по-прежнему выполняла свои обязанности, но барон даже не глядел в ее сторону. Сарацинка словно затерялась среди многочисленного количества слуг, которые были в замке. Некоторые поговаривали о скорой свадьбе барона и прекрасной Изабеллы, так как еще несколько недель назад, Фрон де Беф отправился на долгую охоту с герцогом. Они толковали о многом, в том числе и взаимовыгодных торговых сделках, а также из уст герцога все чаще слетали слова о его младшей дочери и о тех выгодах, которые сулил будущий брак с красавицей. Барон не отрицал явной заинтересованности в таком союзе, но пока не спешил дать точный ответ герцогу. Холодные осенние дни наводили тоску, а сомнения продолжали грызть Амиру. Слова Сен-Мора не выходили у нее из головы. Несмотря на данное обещание, Фрон де Беф мог в любую минуту отдать приказ избавиться от нее и ребенка. Ему стоило просто отослать маленького Доминика в монастырь, а ее саму продать или так и оставить служанкой до конца ее дней. В один из таких грустных и тоскливых вечеров, Амира должна была прислуживать за столом, разливая вино и подавая блюда своему господину. Неожиданно раздался звук рога. Это означало, что прибыл поздний гость и как хозяин, Фрон де Беф был обязан принять его. — Кого это еще черти принесли на ночь глядя? — проворчал недовольный рыцарь, нетерпеливые звуки рога прервали его трапезу — Андре, пойди разузнай, кому это не терпится быть вздернутым на воротах замка! Андре, который тоже ужинал за одним столом вместе со своим господином, мгновенно исполнил его приказ. Неожиданным поздним гостем оказался никто иной, как рыцарь ордена Храма, теперь уже маршал, сэр Бриан де Буагильбер. — Прошу протий в большой зал, хозяин будет очень рад вашему приезду — раздался голос Андреа и спустя некоторое время, храмовник и его двое оруженосцев, вместе с сарацинскими слугами, вошли в большой зал замка Фрон де Бефа. — Уже кого-кого, а тебя сэр Бриан никак не ожидал увидеть! Очень рад, что ты приехал! — Фрон де Беф отдал приказание добавить приборы к столу, а сам поднялся из-за своего кресла и встал на встречу дорогому другу. — Друг мой, наконец-то! Как видишь, я сдержал свое обещание, прибыть к тебе как только наши дела в Палестине закончатся! — Буагильбер обнял своего друга и похлопал по плечу. Рыцари были рады видеть друг друга и скучный ужин грозил перерасти в веселое застолье на всею ночь. — Я вижу у тебя прибавилось людей или ты стал магистром? — Реджинальд кивнул в сторону двора, который был полон лошадей храмовников и остальных слуг, которым накрыли в другом зале. — Нет, дорогой Реджинальд, магистром я пока не стал, но меня отделяет от желанного лишь шаг — улыбнулся Бриан, отпивая из кубка терпкое вино — Я маршал и заметь, избранный на всеобщем капитуле. Как только наш магистр отправиться к пра-отцам, я уверен, что займу его место. — Рад за тебя, ты по праву достоин этого, Бриан — ответил Фрон де Беф и поднял кубок, в знак приветствия гостя. После, друзья долго говорили, а храмовник иногда, как и раньше, то и дело поглядывал на Амиру. Теперь он был гораздо осторожнее в своих желаниях, чем раньше. Беседа перетекала от одного к другому. Храмовник успел рассказать о его делах в командорстве и о том, как Альберт де Мальвуазен узнал о стычке барона и его старшего брата. Фрон де Беф все это время ждал от него вызова на бой, но Альберт, к всеобщему удивлению, сославшись на строгое соблюдение обетов, что предписывал орден, даже не думал о вызове. После, выпив еще вина, речь зашла об охоте, а еще позже — о женщинах. — Значит, эта гордая сарацинка все же отказала тебе? — усмехнулся Буагильбер, при этом поглядев на Амиру, стоявшую с кувшином вина, как всегда недалеко от места, где сидел Фрон де Беф. — Я же говорил тебе, тогда, еще до отплытия во Францию. Она другая и вряд ли согласиться продать последнее, что у нее осталось. — Теперь, это все не имеет значения — отрезал Реджинальд, с шумом выдохнув и с силой вернув кубок на стол, да так, что он протяжно зазвенел. Барон начинал злиться при каждом упоминании о своем унижении. Он отчетливо помнил, как стоял в этом зале, на глазах у всех, преклонив колени перед Амирой, этой сарацинской ведьмой, этим проклятым отродьем, как просил стать его женой и как она отвергла его, как предпочла оставаться презренной рабыней, чем стать его законной супругой и госпожой. От этих воспоминаний барон краснел, а его кулаки сжимались от ярости, душившей его. Вот и сейчас его жгло от каждого напоминания о той сцене и о том унижение, что ему пришлось вытерпеть. — Так значит, твое обещание в силе? — спросил храмовник. Амира невольно прислушалась к их разговору и напряглась. Она догадывалась, о чем может зайти речь. — Конечно, сэр Бриан, я помню и сдержу свое слово — кивнул Фрон де Беф — Как мы и договаривались, я отдам тебе Доминика. Амира замерла, она чувствовала, что храмовник приехал не просто так и страшное предчувствие закралось в ее сердце. — А знаешь, — добавил барон, допив вино и прищурившись откинулся назад в свое кресло — Можешь забрать мальчишку прямо сейчас! Да, забирай, я дарю тебе его! Да, дарю, по праву господина! — Нет! Нет, ты не сделаешь этого, он еще совсем мал! — Амира не смогла сдержаться после таких слов. Все замолчали. — Что?! Как ты смеешь перебивать меня, сарацинское отродье! — прорычал Фрон де Беф. — Доминик принадлежит мне! Мне и только мне! Как этот замок, как мои земли, как мои оруженосцы, слуги, крестьяне, лошади, овцы, свиньи, и ты! — Дикари! Жестокие, невежественные дикари! — выпалила сарацинка — Что же тебе за радость платить горем за доброту? Что же за сердце бьется в твоей груди… — Я сказал, пусть забирает и прямо сейчас! — продолжал Фрон де Беф, не оборачиваясь лицом к сарацинке. — А? Что скажешь, Бриан? Я дарю тебе мальчишку! Это мой тебе подарок! Буагильбер молчал и смотрел то на Амиру, то на своего друга, понимая, что гроза может разразиться в любую минуту и лишь он сможет удержать Фрон де Бефа от опрометчивого поступка. В пылу гнева, норманн мог запросто убить хрупкую Амиру. Все молчали. Никто не осмеливался возразить или перечить барону в подобные моменты. — Это же твой сын… Твоя плоть и кровь — Амира с трудом смогла произнести эту фразу. Все ее тело напряглось как струна, сердце бешено забилось и сжалось так крепко, что казалось, еще немного и она не выдержит больше. — Я так решил и хватит об этом! — рявкнул барон, вскакивая с места. Его мощная высокая фигура возвышалась над хрупким силуэтом сарацинской служанки. — Доминик достанется Буагильберу и это еще не самая худшая участь! Я мог просто отдать его в ближайший монастырь! А так — у него будет неплохой шанс стать воином, либо хорошим наемником! — Нет! Не отдавай его! Реджинальд! Опомнись! Какую участь ты приготовил для сына… — Амира кинулась к барону, бесстрашно и открыто, в то время как многие слуги, а также Сен-Мор, сидевший по правую руку от Фрон де Бефа, замерли в нерешительности. Подобное поведение могло повлечь за собой гнев хозяина и тогда… Тогда он мог приказать забить Амиру на конюшне кнутом или прямо во дворе замка и никто бы не посмел воспрепядствовать и противиться его воле. — Не смей называть меня по имени! — взревел Фрон де Беф и отшвырнул Амиру, будто ненужную вещь. — Я не изменю своего решения ни ради тебя, ни ради кого-либо еще! Ступай к себе! — Я прошу тебя! Заклинаю всем, всем тем, что еще есть живого в твоей жестокой душе, унижай, убей меня, продай, делай, что пожелаешь, но не отдавай моего сына храмовнику! Не лишай меня единственной радости… Того, ради чего я живу… — Амира упала на колени, к ногам Фрон де Бефа, хватая его за полы длинной туники, вышитой золотыми узорами по краю, своими тонкими смуглыми руками. Она больше не могла сдержать своих слез, ей было все равно, что сделает с ней барон после всего. Они брызнули из ее темных больших глаз, падая крупными каплями на каменный пол главного зала. — Господин, — обратился к барону Сэн-Мор, рискуя накликать гнев господина и против себя — Возможно не стоит так жестоко поступать с вашей служанкой? — Какое тебе дело! — рыкнул Фрон де Беф, рука которого уже протянулась в длинному кинжалу, висевшим у него в дорогих ножнах, усыпанных драгоценными камнями. — Впрочем, я сделал тебя рыцарем, — добавил барон, с трудом выдохнув — Как и Андре, за все те заслуги и храбрость, которую вы оба проявили за долгие годы службы. Ты имеешь право, чтобы высказать свое мнение. Но это моя служанка и лишь я волен решать, что с ней делать и как поступить! — Господин, она спасла вам жизнь. Именно Амира… — добавил Сен-Мор, глядя на склонившуся перед Фрон де Бефом сарацинку. Несчастную сотрясали рыдания. А легкий палантин, который Амира носила, прикрывая голову, слетел и обнажил ее тонкую шею со страшными шармами и короткими волосами на голове. — Реджинальд, это правда. Послушай своих верных людей и меня, твоего друга. Амира спасла тебя и какой ценой — Буагильбер все же поднялся со своего места, всерьез опасаясь за жизнь сарацинки — Да будет тебе известно, она спасла жизнь и мне. Вспомни свои слова, Реджинальд. Амира заслужила быть свободной, она заслужила жить. Как никто из нас. — Я этого никогда не забывал. Оставьте нас! Все. — резко проговорил Фрон де Беф каким-то совершенно другим голосом. — И ты тоже, сэр Бриан. Буагильбер, Сен-Мор и все слуги тут же удалились, закрыв двери в большой зал. Амира так и продолжала стоять на холодных камнях перед бароном, не выпуская из рук край его туники. Слез больше не было. Неожиданно она почувствовала как крепкие теплые сильные руки обхватили ее плечи и помогли ей встать. В следующее мгновение эти же руки гладили ее лицо, обнимали… — Прости меня… Прости… — тихий шепот и горячее, обжигающее дыхание Фрон де Бефа, смешанное с вином и непрекращающимися поцелуями, бросились ей в лицо — Прости… Прости меня за все… Амира… Прости… Его губы продолжали шептать и целовать, а руки обнимали так крепко, будто не хотели ни за что выпускать ее тонкий стан, ее измученное и израненное тело. — Прости… Прости меня, прости за все… — продолжал барон, опускаясь рядом с ней на каменные плиты зала — Прости… — Я уже давно простила тебя, как только почувствовала зарождающуюся во мне жизнь. — робко отозвалась сарацинка, все еще не веря в происходящее. — Отчего же ты не отпустишь сына? Нам ничего не нужно… Прошу лишь одного, не отдавай Доминика храмовнику. Я останусь с тобой, навсегда, как ты того желаешь. Прошу не за себя, за него. — Это случилось много лет назад — неожиданно начал барон, будто не принимая во внимание все сказанное до этого — Мне было девятнадцать или около того. В это время я отправился со своим отцом покорять английские земли. Тогда-то Торкилстон и стал нашим владением в Англии. Однажды, после охоты, отец и я ужинали. Он как всегда был пьян, но в тот раз довольно сильно. Зная его буйный нрав и тяжелую руку, с ним мало кто хотел иметь дело, а уж тем более, когда отец наливался вином. Судорожный вздох вырвался из груди Фрон де Бефа, а его черные глаза стали задумчивыми. — В тот проклятый вечер я не имел никакого желания спорить или пререкаться с ним — продолжал Реджинальд, прижимая к себе Амиру все крепче. — Он стал отпускать шуточки на счет меня как мужчины, что я до сих пор, спустя год после свадьбы, не обзавелся наследником. Тогда я мог простить ему даже это… Лишь бы он угомонился. Но нет. Пьяный изверг полез к молоденькой служанке. Это было часто, меня не удивляло подобное поведение. Ведь мой отец был господином и законом в своих землях, и мог делать все, что ему заблагорассудилось. Почему-то, в этот проклятый вечер, я больше не мог выносить его мерзостей и ненависть и презрение заполнили мое сердце… Даже в таком состоянии отец обладал недюжинной силой. Он не стерпел моего ответа и замахнулся на меня своим мечом. Фрон де Беф замолчал на мгновение, горько усмехнувшись, а его глаза стали еще больше задумчивыми, чем прежде. — И что ты сделал? — Амира глядела на него, предвкушая страшный ответ. — Я успел увернуться от страшного удара, хотя тоже выпил тогда немало. Мне хватило сил и ловкости, чтобы схватить топор со стены. Вон, похож на тот, что висит на противоположной стене — Фрон де Беф указал на оружие, висевшее над камином большого зала. — Я зарубил своего отца топором прямо в большом зале Торкилстона на глазах оруженосцев, слуг и пажей. В тот проклятый вечер я стал единственным хозяином и господином всего… В тот проклятый вечер… Амира с ужасом продолжала смотреть на барона, глаза которого уже глядели на нее. — Что? Теперь еще больше будешь презирать и бояться меня? — взгляд его при виде служанки смягчился, а его грубые пальцы мягко прочертили тонкую линию на ее щеке, стирая дорожки слез. — Нет — твердо ответила сарацинка — Значит, именно поэтому ты хочешь отправить Доминика с храмовником? — И поэтому тоже. — кивнул Реджинальд — А еще потому, что он бастард и лучшей участи ему не сыскать. И потом, по истечении восьми-девяти лет, Доминик вернется и будь он не моим сыном, но быть ему самым умелым рыцарем, что когда либо рождался. Поверь мне, Амира, у него не может быть иной участи. Да. Я признаю его и дам ему свое имя, но до конца дней он будет носить перевязь на левой стороне.* Стать храмовником — лучшее, что я могу дать ему. Это моя вина, но я не хочу, чтобы мой сын расплачивался всю жизнь и проклинал меня за мои же грехи… Или зарубил однажды, как когда-то я своего отца. И… — И? — Амира решила пойти до конца и узнать правду, пусть и тяжелую. — И что же? — И еще потому… — с трудом проговорил Фрон де Беф и выдохнул вновь, будто ему было тяжело дышать — Потому, что я люблю его. Я люблю своего сына и я очень люблю тебя. — Я очень люблю тебя — повторил Фрон де Беф. При этих словах сарацинка застыла, онемела, будто получив удар в самое сердце. Оба глядели друг на друга, словно каменные изваяния, не произнося больше ни звука. — Я помню наш уговор. Надеюсь, что и ты его помнишь — спустя какое-то время вымолвил рыцарь. — Ты хотела отомстить мне, взамен на то, что обещала мне жить несмотря ни на что. Убить меня — это было твоим сокровенным желание. Я помню об этом. Что же, наверно пришло то время, когда твое желание может сбыться. Моя жизнь в твоих руках, как и мое сердце и помыслы. Нужно бить вот сюда — Фрон де Беф приложил тонкую ладонь Амиры к своей груди — Это легко, моя красавица, даже ты справишься. Ты храбрая, мужественная и стойкая. Ты сможешь. Ну, что же ты, мой маленький олененок? — Я…Я не смогу… — тихо ответила Амира, — Я не могу… — Почему же? Тебя и сына никто не тронет. Буагильбер даст Доминику нужное воспитание и вот увидишь, ты будешь им гордиться. Ты будешь жить богато и счастливо. Я позаботился об этом и отдал нужные распоряжения. Почему же теперь, когда твоя цель так близко, ты решила отступить? — Фрон де Беф внимательно вглядывался в ее лицо, не выпуская ее ладонь. — Потому что… Потому, что и я люблю тебя — ответила Амира, припав к сильной вздымающей груди Реджинальда, уткнувшись в темные одежды рыцаря.