она поднимает руку, сжатую в кулак, и ещё пять минут не может решиться постучать в дверь.
Отец всегда говорил Юнги, что в профессии преподавателя самое главное - это престиж и тот образ, который ты изберёшь для общения и налаживания связи со своими учениками. А может ты вообще решишь быть настоящим и прививать молодёжи свои собственные жизненные идеалы, но тут есть одно огромное "но" - вряд ли подобное понравится начальству. Да и лишь немногие из современного поколения способны слышать то, что имя говорят и что хоть немного, но их касается. Поэтому Юнги всегда считал своим первостепенным долгом вытягивать учеников на путь самообразования и хорошей сдачи экзаменов. Головомойка в его юрисдикцию не входила - кто-нибудь другой превосходно справится с подобной задачей. Юнги всегда предпочитал ебать мозги только себе, но при этом старался жить по принципу: чем меньше проблем - тем лучше. Иногда получалось откровенно херово, но старание ведь тоже считается? Ирония состояла в том, что преподаватель литературы Мин влип в то, что иначе как "дерьмо", даже в приличном обществе не называют.*
- учитель Мин, - снова этот звонкий голос, ударом в набат отдающийся в воспалённых висках, а потом робкий стук в уже приоткрытую дверь. Интересно, она вообще в курсе, что Юнги ей при всём желании не сможет сказать "нет"? - можно войти? У меня сегодня отработка, вы сами мне говорили и.... - блять, у Юнги совсем из головы всё вылетело. Вот интересно, чем он вообще думал, когда назначал ей отработку? Ведь она всего лишь болела на разборе "Ромео и Джульетты" Уильяма Шекспира, можно было бы просто забить, но блядская дотошность этой особы сыграла с ним очень злую шутку. - проходи, Лалиса. Ему приходится встать к открытому нараспашку окну - так гораздо легче и спокойнее дышится. Особенно потому, что смотреть на усаживающуюся за парту девушку смотреть не приходится. Юнги дёргает сам себя за ворот рубашки, едва не оторвав несчастную пуговицу. Дышать откровенно нечем, несмотря на свежий весенний ветер. Он начинает говорить только тогда, когда школьная серая юбка перестаёт шуршать, а значит Лалиса уже устроила свои длинные ноги под партой. - итак, как ты поняла главную мысль произведения? - сильная любовь отключает отдел мозга, отвечающий за рациональное мышление.ой, как в точку, малышка Манобан.
Но вслух произносит совсем другое (конечно, он уже учитель). - довольно интересное мнение. выходит, по-твоему, любовь - лишнее чувство? - я не говорила этого. Лалиса - одна из самых способных и усердных учениц в классе Мина и в школе вообще - тушуется, но не перестаёт быть уверенной одновременно. В этом её уникальность и очарование (Юнги сбился со счёта сколько парней предлагали ей встречаться, но она почему-то отказывала каждому из них). - что же ты тогда имела в виду? - она заставляет людей сомневаться, совершать ошибки. и она прекрасна именно потому, что надевает на людей розовые очки и определяет судьбу каждого человека так, что он этого даже не осознаёт. она заставляет нас меняться, даже если прошла. Юнги поворачивается, склонив голову к плечу и сложив руки на груди. Он внимательно вглядывается в лицо жмурящейся от апрельского солнца Лалисы и не может сдержать тонкую улыбку. Такая очаровательная со своими нахмуренными бровями, намного опережающая своих ровесников и одноклассников и настолько хрупкая, что Мин всегда старается сажать её подальше от окон, дверей и сквозняков. - мне кажется, ты немного отошла от того понимания любви, которое пытался донести Шекспир. - но вы спросили именно моё мнение насчёт этого чувства. От разговора у неё раскраснелись щёки и губы - Юнги силой воли заставляет себя не смотреть на них. Это ведь не рационально, правда? - как думаешь, Ромео и Джульетта жалели о своём выборе? - они не успели разочароваться в любви, не понимали всей её серьезности, так что нет, не жалели. - а в каком случае тогда вообще можно разочароваться не в человеке, а в собственных чувствах? - когда вы не можете отключить свой разум, не можете забыть обо всём остальном мире ради своей любви. вы просто не способны на это и потому испытываете боль. а разочаровавшись в чувствах, человек разочаровывается и в себе. или начинает обвинять того, кого любил. Мину начинает казаться, что они обсуждают совсем не литературное произведение. У Лалисы чистые глаза и мысли, но он до сих пор не знает, насколько эта странная девушка может быть проницательна. - сможешь назвать самоубийства Ромео и Джульетты глупым поступком? - вполне. а ещё я могу назвать глупым поступком то, что вы решили уволиться из нашей школы, учитель Мин. Ветер сдвинул бумаги на рабочем столе Юнги и она всё увидела. Не стоило оставлять черновик так открыто, но что-то менять уже поздно. - вряд ли это касается моих чувств и тебя, Лалиса. вполне взвешенное решение взрослого человека. Она улыбается, словно блядская лиса-кицунэ из мифов, а ветер бросает ей чёрные длинные волосы в лицо, путая в них солнечные лучи и самого Юнги. Она всё знает или догадывается. - конечно, меня это касается. просто скажите. в кого из моих одноклассниц вы влюбились? Лалиса прерывается, не договаривает и удивлённо вскидывает брови вверх. Мин смеется, запрокинув голову и оперевшись о стену. Всё-таки немного, но он переоценил её. - извините, вы не хотите отвечать или... Девушка тушуется, неловко ёрзает на стуле и хватается за ручки школьной сумки, сгорая от стыда, но всё ещё стараясь держать лицо (не очень-то получается, наивная Манобан). У Лалисы в планах - просто взять и выскочить из горячо любимого кабинета литературы, но Юнги подобных намерений не разделяет. - что ты, очень хочу ответить на твой вопрос. Что ж, если эта любопытная головка хочет знать ответы на все вопросы, то тут учитель точно сможет ответить ей. Лалиса уже практически встала со своего места, замерев на месте статуей, когда Юнги преодолевает расстояние между ними быстрыми и широкими шагами. - другой вопрос, что ты будешь делать, узнав ответ. Он шепчет это прямо в приоткрытые губы цвета только-только распустившейся сакуры, одной рукой обвив тонкую талию, скрытую широкой белой рубашкой. Лалиса смотрит ему прямо в глаза, даже не мигая. Совсем как пойманная змеёй мышка. - учитель... Юнги посылаёт все и всех прямо в ад, когда в окно врывается новый порыв тёплого ветра, а его губы находят трепещущие губы его собственной ученицы, которая в первые секунды упирается ладонями ему в грудь, но потом пытается неловко отвечать. Он улыбается прямо в её тёплый рот, прижимая к себе крепче. Какой тут к чёрту Шекспир, если их ожидает драма куда круче.*
Да блять, он влюбился в девушку, в ученицу, которая была младше его на семь лет, но которая также любила его, хоть и чувствовала, что подобные отношения могут принести ему проблемы. Лалиса никогда не была дурой, но и не была настолько сильной, чтобы отказаться от подобного искушения. И про педофилию ему орать тоже не нужно, как сделал это побледневший и посеревший одновременно Намджун, Юнги всё знает и обо всём прекрасно в курсе, но вот вы когда-нибудь специально выбирали в чьи глаза влюбитесь в следующий раз? Все говорят, что влюбляться нужно в душу и внутренний мир человека - пиздят, Мин может с уверенностью об этом заявить. Глаза - это и есть человек, они редко могут обмануть или оболгать (это надо обладать просто уникальными талантами). А вообще, знаете, какой самый главный момент значит то, что вы окончательно и бесповоротно влюбились и теперь из этой чёрной дыры можно выбраться только распавшись на мельчайшие атомы? Если вы можете смотреть в глаза человеку ровно две бесконечности подряд и каждую секунду находить там что-то новое, то поздравляем, ваш диагноз - блядская любовь на грани помешательства и полного отъезда мозгов без обещания вернуться. У Юнги, увы, не плёночная память - он бы распечатал эти кадры, протянул бечёвку и развесил снимок к снимку, не подпуская к своей выставке никого. Это - его собственность, его азот и кислород в одном флаконе, его смерть и самый страшный диагноз из всех существующих. Лалисе девятнадцать исполнится только через восемь месяцев, но Юнги почему-то вспоминает об этом только тогда, когда зубами стягивает с подтянутой ноги (она упорно занимается танцами, но Мин считает её танцы слишком....слово сложно подобрать, но прикрывает глаза чёлкой он уже как-то рефлекторно) чёрные школьные чулки, по которым он (не совсем) втайне сходит с ума. А у Лалисы очень горячая-горячая бледная кожа с пряным горьковатым привкусом пота и духов, смешавшихся после двух часов танцевальной практики, после которой она столкнулась в парке с учителем Мином. Как они оба оказались в его квартире - очень хороший вопрос, на который необязательно знать точный ответ. Лучше просто поверить на слово, что Лиса не против, что ей практически не страшно, потому что Юнги-сонбэ точно не сделает что-то против её желания, а она хочет. И это основная причина того, что сейчас они на кровати, что сейчас они полуобнажённые и совсем чуть-чуть осталось им до того шага, что отправит их прямиком в бездну. Они оба точно не пьяны, если только в воздухе над Сеулом не распылили алкоголь пополам с афродизиаком. Юнги собирается подарить этой девушке с огромными оленьими глазами все звёзды с ночного неба и пару галактик заодно, но и этого будет мало. Лалиса стонет громко и чувственно, тут же пугаясь саму себя и зажимая рот тонкой ладонью. Мин реагирует мгновенно, тут же отнимает её от горячего рта и зацелованных губ - он хочет слушать её бесконечно долго, пока у неё не останется сил на то, чтобы издавать хоть какие-то звуки. У него вся размеренность, грубость и жёсткость летит куда-то далеко и надолго, получив смачного пинка под зад и вытесненная нежностью, которую надуло с только-только зацветшей весенней вишни. Первые толчки немного болезненны и приносят явный дискомфорт, отчего Лалиса хмурит тонкие брови под раскиданной по лбу мокрой чёлкой и тяжело дышит, вцепившись учителю в плечи настолько сильно, что под ногтями проступает алая полоска. Юнги замирает, когда ему вспарывают кожу, меняет позу, прижимая к себе ещё ближе насколько возможно, и пробующе двигается внутри, закатывая мутные зрачки куда-то далеко вверх. Это невозможно описать, потому что Мин чувствует каждой клеточкой тела, как девушка под ним выгибается, раскидывает чёрные волосы по таким же чёрным простыням, сливается с ними, а затем резко выныривает, хватаясь за него и его руки, как свою последнюю надежду не захлебнуться чувствами и первым в жизни оргазмом. Юнги хрипит или полу-шипит ругательства, сгребая всё ещё задыхающуюся Лалису в охапку вместе с одеялом и выбрасывая использованный презерватив куда-то за спинку кровати. Ей нужно домой, её хватятся, но идти прямо сейчас девушка точно не в состоянии, хоть и списать трясующиеся колени можно на особенно интенсивную тренировку. Хоть более-менее будет походить на правду, но Лалиса просто не может отнять голову от бледной и крепкой груди учителя Мина, а он сам не находит ничего лучше, чем с её телефона отправить её подруге просьбу о том, чтобы прикрыла перед родителями. Они засыпают прямо так, непонятным и спутанным клубком, в котором непонятно где чья нога или рука, запутавшаяся в одеяле. Лалиса проваливается в сон и точно знает, что проснётся уже без статуса "приличной девочки из хорошей семьи".*
А ровно через пять месяцев за Юнги приходят и давят армейскими ботинками хрупкое подобие счастья, которое он до конца так и не успел прочувствовать. Лалисе до совершеннолетия три месяца, а он, видимо, встретит этот день за решёткой. Мин прекрасно знает, ему не нужно напоминать или светит лампой в глаза, не нужно перешёптываться за спиной "педофил", "извращенец" и т.д длинным списком на четыре страницы - сколько ему грозит за подобное и что вряд ли есть смысл что-то втолковывать о согласии и взаимной любви. Юнги растоптан, распластан и смят, и дело абсолютно не в синяках на рёбрах от ног сокамерников и ударов особенно "добрых" служителей порядка. Он просто не верит, что Лалиса его сдала, оклеветала и отправила сюда с клеймом "изнасилование лица, не достигшего возраста совершеннолетия". Юнги - не наивный мальчик, который верит в приторно-карамелизированную любовь, у него проблемы с доверием людям и некоторые проблески социопатии, но Лалиса - не такая, как бы глупо это сейчас не звучало. Но даже если опираться на чистую логику - ей это банально невыгодно, да и просто не за чем. Поэтому Мину ничего не остаётся, кроме как ждать, когда Лалиса придёт к нему и взглянет такими знакомыми и родными шоколадными глазами. - ты влип по самое не хочу, Юн-хён. Намджун нанимается адвокатом бесплатно, ходит к нему каждый вторник, среду и пятницу, но утешительных новостей никак не приносит и как-то поднять настроение не может, потому что врать не привык. - я в курсе, Джун. но спасибо за откровенность. - у меня не получается собрать хоть какие-то доказательства твоей невиновности. ты же...не насильник, хён, но.. - да, я спал с ней. Произносить имя вслух почему-то очень больно; оно кусается, царапает глотку и не хочет вырываться наружу. Разговоры здесь не записываются - только изображение. Намджун обхватывает ладонями лицо, взъерошивает волосы и пытается хоть как-то успокоиться (он профессионал своего дела, но сейчас ему тяжело - на скамье подсудимых оказался его лучший друг), а у Мина лицо уже давно превратилось в белую похоронную маску, под которой всё трескается и осыпается. Скоро и судить будет некого - он просто превратится с пыль. - она так и не..попыталась связаться с тобой? - прости, хён. - неважно. Юнги хочется рассмеяться, тогда его точно признают невменяемым. - её сторона предоставила доказательства твоей виновности. там улики, которые я пока не знаю, как опровергать... манобан даже ухитрились медицинскую экспертизу привязать. - а её..заявление? - его подали родители Лалисы. саму её я не видел в полицейском участке, в школе она тоже не появлялась. - её родители? богатые сволочи... - они ворочают такими суммами, Юн-хён. на вряд ли удастся сделать что-то, кроме того, что скостить срок до минимума. - спасибо, Джун, но мне уже не важно, я всё успешно разрушил. Она приходит на суд, пряча лицо под чёрными очками и широкополой шляпой. Её держат под руку с одной стороны - подтянутый пожилой мужчина с проседью в тонких прилизанных волосах, её отец, а с другой женщина модельной внешности тоже с солнцезащитных очках и кружевных перчатках. У обоих старших Манобан на лицах застыло выражение глубочайшего презрения и брезгливости. В сторону Юнги в наручниках из них никто даже не посмотрел. Только Лалиса попыталась поднять на него глаза из-под толстых линз, но тут же была одёрнута отцом и едва не упала - ноги у неё тряслись (что разумеется было позже описано журналистами как дикий страх перед собственным насильником). Мин ничего не сказал репортёрам, практически не слушал, что зачитывал судья и отчаянно выкрикивал Намджун, практически переругиваясь с прокурором, он просто смотрел прямо вперёд, прямо туда, где сжавшись в маленький чёрный комок сидела Лалиса Манобан, зажимающая руками в высоких кожаных перчатках уши. Но она не сказала ни слова, только вздрогнула всем телом, когда судья громогласно объявил: - мин юнги приговаривается к восьми годам колонии строгого режима. А потом резко вскочила и выбежала из зала, вырвав руки из родительских ладоней.*
Юнги приглаживает расчёской выбеленные дешёвой краской волосы и ладонью убирает пряди с бритого виска. Ему 33, он бывший зэк, отсидевший по тяжёлой статье и которому теперь категорически запрещено работать с детьми и быть преподавателем. Спасибо, хоть накопления остались восьмилетней давности и Намджун, навещавший его в тюрьме, выручил, придержав квартиру Мина за собой. На стене до сих пор весит фотография, запылившаяся и покрывшаяся паутиной, на которую Юнги предпочитает лишний раз не смотреть, но отвернуть обратной стороной, снять или разбить - просто руки не поднимаются. На ней Лалиса улыбается и стряхивает с лица чёрные волосы, показывая на камеру клубничный рожок мороженого. На ней - девушка, из-за которой он загремел на восемь лет, девушка, которая ни разу не пришла к нему и вообще никак не напомнила о своём существовании. - а раньше рассуждала о "ромео и джульетте" и зачитывалась джейн остен... в такую любовь ты верила, Лалиса Манобан? Усмехается Юнги безмолвной фотографии. А потом его прерывает тихий звонок в дверь, а потом неровный стук лёгкой рукой. Мин шаркает ногами в потёртых спортивных штанах и вспоминает, что так и не поставил новый дверной глазок - к нему никто не заходит, кроме Намджуна, которого он давно узнаёт по тяжёлым шагам. Но в это раз точно не он - стук более лёгкий и какой-то робкий. - кто там? Он распахивает дверь ногой, опираясь на косяк и не заботясь о силе собственного удара. - здравствуйте, учитель Мин.. - давно не виделись, Лалиса. зачем пришла? Юнги не прогоняет её прямо сейчас, просто потому что ему интересно - ради чего она пришла, такая изящная и так сильно изменившаяся? Лалиса не выглядит как девушка, которая нуждается сейчас хоть в чём-то, не выглядит, как танцовщица, которой она хотела стать и о чём шептала ему по ночам, перед тем, как провалиться в глубокий сон, потому что им обоим надо было рано вставать, а потом старательно выбирать такие маршруты от квартиры преподавателя, чтобы не пересечься. - можно мне войти? Она опускает голову, неловко переминаясь на своих лакированных лоферах. Лалиса - всё-таки не глупая девочка и прекрасно понимает, что сейчас её должны развернуть отсюда и выставить из подъезда, потому что большего не заслуживает. - у тебя 20 минут. дольше я не собираюсь терпеть твоё присутствие. - спасибо, Юнги. - мне не нужны благодарности или извинения от тебя. - но... Юнги обрывает её на полуслове, а ощущается это как пощёчина - Лалиса едва удерживается на ногах. - зачем, Манобан? Вот так, обезличенно, всего лишь по фамилии. Она понимает о чём он и без дополнительных уточнений. У Мина боль концентрированная - кривит губы, лицо и холодными иголками колет кончики пальцев; плотину Манобан прорывает понемногу, тоненькой струйкой, стекающей по крепкой до этого конструкции из уголка глаза и портящей идеальный макияж чёрными разводами водостойкого (но не устойчивого к боли) лайнера. - я не уверена, что смогу всё объяснить, но я не хотела этого... Слова в её горле зажёвывает, как старую кассету фигового качества, с которой Мин неосторожно сдул пыль. Но сейчас ему уже всё равно, Лалиса не кажется уже настолько хрупкой, что её может от сквозняка пополам переломить, хоть в весе вряд ли прибавила хотя бы килограмм. Она стройная, но жёсткая, закалённая и жалкая во всей своей силе, которая по кусочкам отпадает с красивого лица, полу-прикрытого светлой (теперь) чёлкой. - мои родители заставили меня написать заявление, когда... когда вскрыли наши отношения. они сказали, что убьют меня, если не сделают так, как они требуют. для Манобан честь всегда стояла на первом месте, даже выше, чем моральные принципы... а тут наследница и... с учителем. - ты могла сопротивляться. - я пыталась, я пыталась! Лакированная маленькая сумочка выскальзывает из вспотевших ладоней. Лалиса задыхается, хватаясь рукой за широкую белую рубашку и пытаясь дрожащими пальцами выпутать из петелек две верхние пуговицы. Кислорода не хватает, но Юнги не собирается ей помогать. - думаешь, так легко выступать против родителей-тиранов, которые запрещают выходить из комнаты и угрожают выкинуть на улицу, как дешёвую проститутку? а что, спала же с мужчиной старше себя, так и с другими тоже сможешь.... это сказала мне мать, а потом, спустя полгода, выдала меня замуж. - так ты теперь замужем. - уже нет, он умер два месяца назад. - ещё и богатая вдова. - это моя фирма. Юнги выуживает из карманов широких штанов пачку сигарет (раньше он не курил, за решёткой начал) и закуривает прямо в квартире, не размениваясь на то, чтобы открыть форточку. Лалиса опускается на корточки, больше садиться ей просто некуда, и запускает пальцы в волосы. Под чёлкой не видно, что она плачет, но Мин всё прекрасно знает - у него тонкий слух. Он не может обвинять её, просто не в состоянии, как бы сильно не убеждал себя, что должен ненавидеть. - ты ни разу не пришла ко мне. тоже родители запрещали своей золотой девочке навещать своего насильника? Юнги не может ненавидеть, но сделать больно словами, которые по остроте и холодности могут соперничать со скальпелем в руках судмедэксперта - для него ничего не стоит. Вот прямо в данный момент он вспарывает Лалисе, в лицо которой всё ещё не может смотреть грудную клетку, вытаскивает бьющееся сердце и цинично смотрит, сколько ещё оно сможет биться в прежнем ритме. - мой муж. он запрещал мне приближаться ко всему, что напоминало о тебе. он был тираном и... - ты принадлежала другому мужчине, а теперь почувствовала свободу и пришла ко мне. и снова тот же вопрос - зачем, Лалиса? - из-за меня твоя жизнь никогда не станет прежней, ты отсидел восемь лет за то, чего не совершал и это тоже из-за меня! Юнги, я не могла спать по ночам, зная, что во всём виновата я! - виноват Ульям Шекспир и его "Ромео и Джульетта". - что? У Лалисы посаженный голос и две полноводные реки на щеках, которые она пытается осушить в широкой футболке Юнги, сгребающего её в охапку прямо на полу и плевать, что она надышится его прокуренной тупой любовью, плевать, что и-под двери дует холодный и противный ветер. На всё уже плевать, если она просто здесь. Мину откровенно поебать на то, что под её спортивными кроссовками хрустит его собственная злость.эту девчонку из литературного клуба он никому не отдаст - будет рычать, кусаться и рвать на клочки того, кто посмеет подойти слишком близко. Юнги немного надо, чтобы сойти с ума.