голубая камелия

Тяжёлый сквозняк из постоянно распахнутых высоких окон в галерее пробирается даже в рабочий кабинет, расположенный под самой крышей левой башни. В нём почти всегда темно, тусклый осенний свет мрачного туманного дня проникает лишь через одно окно, напротив которого Юнги специально (зрение начало садиться около восьми лет назад) поставил широкий дубовый стол, поверхность которого всегда засыпана тяжёлыми потёртыми томами, стеклянными колбами с потемневшими стенками и исписанными листами, испещрёнными чернильными кляксами и мелкими пометками по бокам. В особняке редко бывает хоть немного тепло, исключение составляет только летнее жаркое время, когда домовые эльфы специально распахивают все окна поместья, а не судорожно носятся по старинным коридорам в тщетных попытках закрывать вечно хлопающие ставни. Юнги только плотнее кутается в многочисленные шерстяные мантии, подтягивает выше тонкие перчатки на обожжённых руках и простуженно-прокуренным голосом приказывает им не заморачиваться и не суетиться. Он лучше всех знает, что это бесполезно. Скрипящие ставни хлопают вдвойне яростно и даже торжествующе после его слов. Домовые эльфы пристыженно опускают глаза и безнадёжно складывает на груди тоненькие ручки - им тоже вечно холодно в промёрзлом особняке. - хотя бы над ними сжалься. я уже всё равно привык. Со стороны он выглядит как помешавшийся от своего одиночества в стенах родового имения, никого у себя не принимающий аристократ, если распахнуть высоченные дверцы платяных шкафов которого можно оказаться заживо погребённым под слоями скелетов. в какой-то степени так и есть. - мне скучно. не бить же мне твои фамильные сервизы. маленькие эльфы тогда ещё больше огорчаться. Лалиса скользит мимо его рабочего стола, держа ладонь над бумагами, колышущимися под её прозрачными руками. Её присутствие ощущается как прохладный ветерок или, она решает поиграть и проходит сквозь человеческую плоть, как лёгкий мороз по коже. В последнее время Манобан почти не балуется подобным - наскучило. - тем более сервизы очень красивые. серьёзно, настоящие произведения искусства. у тех, кто их создавал было куда больше таланта, чем у того, кто рисовал эти жуткие портреты твоего семейства. они меня уже, кстати, достали. Она останавливается напротив окна и высовывает руку в открытое окно. Полупрозрачная плоть растворяется в мягком тумане. Она не может выбраться за пределы этого особняка, сколько бы ни пыталась. Бестелесый дух, призрак, навечно прикованный к одному месту. Это даже хуже, чем быть пыльным портретом, висящим в вечно тёмной узкой картинной галерее, где никто и никогда не бывает. Юнги не особо любит осуждающую ругань в свой адрес от давно покойных. Портрет отца и бабушки по отцовской линии даже пришлось завесить. Он оставил только потрет матери над камином в гостиной - покойная миссис Мин даже привыкла к призраку, блуждающему по поместью, и иногда Юнги слышал, как они подолгу беседовали. Эльфы шептались, что старая хозяйка разговаривает сама с собой. И молодой хозяин тоже. - здесь снова ошибка. если ты попробуешь добавить такую дозу ночной фиалки, то максимум, что получишь, это яркое фиолетовое пятно на потолке. или решил добавить красок в интерьер? Юнги усмехается и перечёркивает пером пару слов на мятом листке. - вечно забываю, кто был любимицей слизнорта. - разложи листы, я хочу посмотреть. или мне снова устроить маленький сквозняк? - не стоит. Мин кашляет, прикрывая рот платком, и веером раскладывает свои работы по поверхности стола. Лалиса склоняется над ними, бесшумно шевеля губами и пробегая тонкими пальцами над мелко исписанными строчками. Юнги откидывается в глубоком мягком кресле, наблюдая за едва колышущимся в воздухе призраком. Он может закрыть глаза и нарисовать портрет Манобан до последней чёрточки и пряди волос - он видит её на протяжении вот уже почти десяти лет. Ровно этот срок назад бывший пожиратель смерти, получивший амнистию на визенгамоте благодаря добровольной сдаче и помощи властям во время падения власти Тёмного лорда. - с каждым годом всё лучше и лучше. Лалиса оставляет листы с рецептами зелий в покое и плавно перемещается за спину Юнги, опуская призрачные руки на резную лакированную спинку кресла из белой берёзы. Манобан как-то заметила, что мебель и белая тюль на окнах - самые светлые вещи в пустынном поместье Минов. - больше всего я хочу снова ощутить твои пальцы в своих волосах. Призрак тихо смеётся: Юнги чувствует, как морозная свежесть едва касается его макушки. Он хорошо знает это ощущение - такое бывает, когда Лалиса пытается его погладить. - знаешь ведь, не получится. как, впрочем, и ожить. Мин сжимает обожжённые пальцы на подлокотниках кресла. Старые огрубевшие и побелевшие шрамы на изуродованной коже уже почти почти не болят, как в тот памятный день, когда он сунул обе руки в камин в исступлённой надежде на то, что боль физическая перекроет ту, что была внутри. Лалиса вздыхает - Юнги смотрит, как прозрачные голубоватые ладони накрывают его поверх кожаных перчаток. Она знает, что легче ему не сделает. Они ведь оба изуродованные, избитые, сломанные и обратно не склеенные, хоть один и жив, а вторая мертва и заключена в тюрьму призрачного тела. - знаю. Хорошо, что на её лице не остались те кровавые порезы, в которых пачкался Юнги, закрывая остекленевшие навечно глаза Лалисы, смотревшие в сырой потолок тихого подвала, где оборвалась её жизнь. Эта кровь не сошла с рук Мина даже тогда, когда с них сошла кожа. двадцать лет назад. Их знакомство началось тогда, когда маленькая милая, тогда ещё темноволосая и коротко стриженная, девочка смело прошмыгнула мимо стоящего в очереди на распределение Юнги и нагло заняло место на невысоком табурете. Шляпа долго пыхтела на её голове, а девчонка забавно морщилась и сводила глаза в кучку, уже не чувствуя себя так уверенно, как несколько минут назад. - слизерин, мисс манобан! Девочка понуро сползла с табуретки. Кажется, Мин тогда ещё успел удивиться, почему это она не была рада подобной чести. Сам он не испытывал никакого волнения и точно знал, куда попадёт. Когда пришла очередь самого Юнги распределяющая шляпа не сомневалась ни секунды и громко объявила змеиный факультет. Разумеется, чистокровная семья Минов уже не одно поколение училась именно в Слизерине - было бы неудобно прерывать семейную традицию. По-настоящему они познакомились только спустя почти два года, уже на третьем курсе, когда Лалиса не удержала на весу огромную стопку книг, которую тащила через всю гостиную факультета. Оказаться на её пути угораздило именно Юнги, которому тяжёлые тома по зельеварению здорово отбили одну ногу и оставили синяк на руке. - п-прости пожалуйста! Девочка тут же кинулась подбирать упавшие книги, пока Мин тихо шипел от боли в ушибленных конечностях. - ты вообще по сторонам смотришь, грязнокровка?! В гостиной повисла мёртвая тишина, прерываемая лишь треском брёвен в камине и чьим-то неуверенным вздохом. Лалиса так и замерла на четвереньках, прижимая к груди тяжёлые старые тома. Она не хотела верить в то, что услышала, пожалуй, самое страшное слово, которым её могли назвать в стенах Хогвартса, на факультете, который считался колыбелью чистокровных волшебников. Но даже не смотря на дрожащие губы, она смогла кое-как выдавить: - ты не имеешь права так меня называть. - и почему же? ты ведь магглорождённая, грязнокровка другими словами. кажется, всё логично. Юнги сказал это так спокойно, будто бы действительно никак не хотел её задеть, а просто высказал общеизвестный факт. Однако фактом оказалось лишь то, что Лалиса Манобан занималась разведением и приручением огненных саламандр и носила их с собой в специальных коробочках, которые открывались одним ловком движением маленького пальца. - интересно, как чистокровные залатывают дыры на своих мантиях? ах да, за них это делают домовые эльфы. ведь вы только языками чесать и способны. У Юнги действительно были прекрасные оценки по защите от тёмных искусств и заклинаниям, так что подкол был засчитан и даже встретил пару смешков - Мин не имел большого круга друзей, держался в стороне и вызывал общую неприязнь своим высокомерием. Увернуться и сбросить с себя пылающую ящерку ему помогла не ежедневная зубрёжка заклинаний, а занятия квиддичем, на которые Юнги и пошёл-то чисто за компанию с буквально одержимым этой игрой Хоупом - парнем с Когтеврана, с которым каким-то чудом ему удалось подружиться. Хотя большей похвалы за свои старания заслуживал именно Хосок. Пока Юнги рычал, шипел, ругался и пытался оценить масштаб поражения - Лалиса уже успела подобрать маленькую саламандру, книги и сбежать наверх, к себе в комнату. Их противостояние длилось ещё два года, почти до пятого курса. Закончилось оно перед святочным балом, когда Юнги особо удачно подкараулил Лалису, возвращавшуюся в крыло Слизерина, и до чёртиков напугал её очень хорошо воссозданной иллюзорной копией настоящего дементора. Однако вместо того, чтобы просто сбежать, крича и роняя тетрадки, девушка совершенно неожиданно для Мина упала в обморок. Вымотанная подготовкой к экзаменам и дополнительными занятиями по зельеварению, на которые Манобан упорно ходила, вымотали её окончательно. Юнги пришлось приводить её в чувство, а когда она пришла в себя, то поразила его ещё больше. Лалиса расплакалась и влепила ему пощёчину. - козлина чистокровная! у меня и так проблем по горло, а тут ты ещё со своими шутками идиотскими! Вторую пощёчину Мин успел предотвратить, перехватив её тонкую руку возле своего лица. Лалиса яростно дёрнулась, но вырваться ей не удалось - Юнги сжал и второе запястье. ногами бы его достать у неё точно не вышло. - да пусти меня! На уроках ухода за магическими существами, конечно, учили, как успокаивать нервничающих животных, но что делать с истерящими девушками не упоминалось нигде. Юнги бы мог применить сонное заклинание, если бы не одно большое "но" - Манобан тогда как-то надо было незаметно донести до спальни, а это сделать было совершенно невозможно. Да и он сам на следующее утро проснулся бы в одной постели с тарантулом или чем-то похуже. - я отпущу, когда ты успокоишься. Лалиса так клацнула зубами, что Юнги невольно отшатнулся. Она сильно изменилась, та забавная девчонка с мальчишачьей стрижкой исчезла, уступив место довольно симпатичной девушке с длинными высветленными волосами и вечно улыбающимися, пухлыми губами, который сейчас были зло поджаты. Манобан ещё немного поёрзала на месте, периодически посматривая на свои зафиксированные руки и понимая, что до палочки ей не дотянутся никаким чудом. Пришлось смириться. - всё? - да. - я отпускаю на счёт раз, два, три. В глаз Юнги не заехали, и на том спасибо. Лалиса тут же подскочила с холодного каменного пола, отряхнула мантию и быстро исчезла в глубине полутёмного коридора, тихо что-то бормоча себе под нос и стирая с щёк подсохшие дорожки слёз. Она не плакала, даже когда у всех на глазах упала с метлы; не плакала, когда случайно обожгла руку, а сейчас разрыдалась перед человеком, благодаря которому впервые поняла, что значит слово "бесит". Стыд и позор, другими словами. Ей срочно надо было выспаться и забыть это, как страшный сон. А Юнги ещё некоторое время сидел возле стены и думал, почему его так интересует, какого же на самом деле цвета её глаза. Первый раз Мин стискивает её в объятиях после матча по квиддичу, где команда Слизерина одерживает победу настолько оглушительную, что трибуны не могут успокоиться ещё минут пять. Лалиса оказывается в толпе встречающих абсолютно случайно - Юнги почти физически чувствует её растерянность, когда её резко выбрасывает-выталкивает вперёд. У него адреналин в ушах стучит всё ещё слишком громко, чтобы задуматься хотя бы на мгновение; а ещё у него слишком сильная хватка, что замершая в шоке Манобан смогла соориентироваться и вырваться. - ты что творишь? Тихо, с придыханием куда-то в его мокрую шею под восторженные вопли на фоне. Ещё бы, уж от них-то точно никто подобного не ожидал. - просто захотелось. обними меня в ответ. Лалиса судорожно давится воздухом - у неё почти нет свободного пространства, чтобы сделать глубокий вдох, но Мин чувствует, как её руки ползут вверх, сминая зелено-серебристую форменную мантию. - поздравляю. - спасибо. У Юнги в голове абсолютно пусто, когда он резко наклоняется, целуя Манобан в приоткрытые влажные губы, а одной рукой придерживая за подбородок. Кто-то за его спиной срывается на визг, а тонкие пальцы стискивают его ткань мантии настолько сильно, что сквозь равномерно громкое биение сердца (своего и чужого) в ушах он слышит, как жалобно трещит ткань. С этого момента они официально встречаются и это имеет эффект взорвавшегося котла на уроке зельеварения. - мне предложили стажировку в университете высшего зельеварения во франции. Лалиса переворачивается на живот, снова перетягивая на себя почти всё одеяло и прижимаясь к тёплому боку Юнги точь-в-точь домашняя кошка - он даже как-то просил помурчать, но Манобан просто взяла и перевоплотилась, укрывшись пушистым хвостом. Мин сначала даже не придаёт её словам особого значения, привычно вырывает клочок одеяла, прижатый ею, и гладит по голым острым лопаткам. Положение старост Слизерина даёт много преимуществ и личные комнаты. - и что? - это на три года, сразу после седьмого курса. Она привстаёт на локтях, заглядывая ему в глаза. - ты согласилась? - мне дали неделю, чтобы подумать. Юнги подтягивает её вверх, одним движением усаживая на бёдрах. Одеяло слетает окончательно и бесповоротно, а с плеча Лалисы скользит вниз тонкая бретелька кружевной ночной рубашки - его собственного подарка, который он так любил стягивать с худого тело, отбрасывая за пределы кровати. - я тебя не отпущу. Манобан смеётся, запрокидывая голову и позволяя Мину видеть, как судорожно бьётся на её шее крупная артерия. Её волосы, светлые и волнистые, щекочут их бёдра, качаясь в такт её смеху. Она наклоняется к нему так же резко и неожиданно, как начинает смеяться; ведёт пальцем по груди, кадыку, останавливаясь на сжатых губах. - нет, отпустишь. если я этого захочу. как тогда в коридоре. просто досчитаешь до трёх и всё. - лиса. - тсс. Она опоила его каким-то зельем. Да, точно, именно так; только это объяснение может быть достаточно весомым, чтобы Юнги смог принять тот факт, что влажные губы на его шее, прикусывающие и тут же мягко прихватывающие, смогли отвлечь и примирить его с тем, что Лалиса для себя, кажется, уже решила. Терять больно, но от него ведь требуется лишь подождать, пусть и целых три года. Отсчёт ещё даже не начался, но уже давит Мину на грудную клетку сильнее, чем грядущие экзамены. Юнги ломается, когда отец с каменным лицом сообщает ему, что его мать умерла. Мин рассыпается мелкой крошкой по своей комнате, оставляет чернильные пятна на неоконченном письме для Лалисы, когда из его глаз стекает осознание того, что одна из самых близких людей ушла не просто тихой и спокойной смертью (это можно принять, хоть до конца и не смирится), но была зверски убита в каком-то мрачном маггловском переулке. Строптивая миссис Мин никогда не поддерживала политику чистой крови и презрения, гуляла по ярмаркам и магазинам, а теперь лежала холодным трупом с перерезанным горлом только из-за того, что надела вызывающе-блестящее жемчужное ожерелье. Её жизнь была оценена магглами в жалкие три десятка белых жемчужин. Юнги, хватая с полки палочку, отшвырнул полу-исписанный листок бумаги. Пока он сидел здесь, чертя никому ненужные дежурные буквы и пожелания удачи, его мать захлёбывалась кровью в грязном переулке. Мин не мог обещать, что смерть её убийц будет менее мучительна, чем его матери. В конце концов, Юнги был слишком любопытным и отчаянным, чтобы ограничиваться знанием одной только авады кедавры. Это был первый шаг к змеевидной татуировке, тянущейся от локтя к запястью. Письма Лалисе он с тех пор не писал; сдирал аккуратно свёрнутые трубочки пергамента с лапок растерянно ухающих сов и швырял в камин, отсылая птиц прочь. Манобан сдалась на пятьдесят первом письме. - наверное, действие зелья выветрилось, - скалился Юнги, смотря на последнюю вспыхнувшую в камине искорку. восемь лет назад. - редкая красотка попалась. даже жаль, что среди магглорождённых такие попадаются. - скажи спасибо, что твои слова сейчас только я слышал. - но согласись, такие очаровательные глаза видишь не каждый день. - и стойкость к ним в придачу. она почти не кричала. - юн! Юнги надеялся, что на его молчаливое присутствие в гостиной два его товарища-пожирателя смерти не обратят внимание, занятые вычисткой кровавых пятен на собственных мантиях. Свежий алый на густом чёрном может и не видно, но по прошествии нескольких часов коричневато-бурые разводы начнут слишком аляписто выделяться и раздражать глаз - Мин знал это по собственному опыту. - что нужно? или сами не справились? Палочка захрустела под жилистыми пальцами, но Юнги обратил на это внимание не больше, чем на шорох хвоста мыши в дальнем углу. Им прекрасно известно, что он пытки ненавидит, даже презирает - у маглов кровь точно такая же, как и у них; пахнет и ощущается одинаково, поэтому рвотный рефлекс сдержать сложно. Мину нравится, когда всё тоньше. Разве не в этих методах должна проявляться их исключительность, как чистокровных представителей? - там твоя помощь уже не особо нужна. девчонка на последнем издыхании, не протянет даже часа, вряд ли ты из неё хоть что-то вытянешь, если за последние четыре мы от неё ничего не добились. Юнги лениво поднимается из кресла, кидая прощальный взгляд на огонь - его вытолкнуло из бархатного плена не больше, чем банальное любопытство. Кто смог устоять против пыток пожирателей смерти? И справится ли он сам? - кто она хотя бы. - маглорождённая волшебница. вернулась недавно из франции и по нашим сведениям стала помогать ордену феникса. нужно было узнать - задача ли эта, поставленная французским министерством магии, либо её собственная инициатива. Мину гонит от себя навязчивую мысль связать между собой два острых дежавю, кольнувших его под рёбра. Он лишь сухо кивает всё ещё о чём-то спорящим товарищам и спускается в подвал, который временно предоставил в качестве одновременно и камеры заключения, и комнаты пыток. Иногда Юнги просыпается по ночам, потому что ему кажется, что кто-то кричит, и одновременно с этим он осознаёт - там никого нет. Раскинувшуюся на полу тонкую фигуру взгляд прищурившиеся глаза выхватывают только тогда, когда он поднимает руку с палочкой чуть выше, а мерцающий огонёк с её кончика шарахается в сторону одинокого мутно-стеклянного фонаря в ржавом железном кольце. От него же тянется тонкая позвякивающая цепь, намертво сковавшая одно из угловатых запястьев, прижатых к животу. Юнги ждёт, что девушка сейчас свернётся в клубок и закроет голову руками, услышав шаги, но, видимо, у неё даже нет на это сил, и она остаётся лежать на спине, странно изогнув одну ногу. Так выглядит перелом. - я ничего не скажу. - уже сказала. Юнги отвечает на автомате, лениво стягивая мантию с плеч и аккуратно откладывая в угол. Палочка нетерпеливо покачивается в руках хозяина из стороны в сторону в ожидании одного только короткого приказа. На зеленую вспышку уйдёт не больше пятнадцати секунд. Но что-то останавливает, а в голове всплывает "таких очаровательных глаз я ещё никогда не видел". Ровно три шага вперёд, чтобы склониться над распростёртым телом; ровно пять секунд, чтобы взглянуть в эти очаровательно-карие глаза, окунуться с головой в ненависть на глубине таких родных зрачков. Она выдыхает с полу-хрипом, дёргается всем телом, хоть Мин не коснулся её и пальцем. Одно его лицо сейчас делает ей больнее, чем кинжал, прошедший под рёбрами в опасной близости от бешено бьющегося сердца. Юнги чувствует, что ему втыкают точно такой же. Только ни на миллиметр не промахиваются. - нет...нет, нет, нет, этого просто не может быть. Лалиса смотрит на него с непониманием, не верит, что это не видение перед близкой смертью, не галлюцинация, а действительно он. Здесь. Потом она улыбается; уголок разбитых губ дрожит, но она лишь судорожно сглатывает сухой комок в горле - слёз просто не осталось. - а я до конца не хотела верить, что ты действительно стал пожирателем смерти. это казалось каким-то страшным сном. Он падает на колени, глухо ударяясь коленными чашечками о жёсткий булыжник, на котором ещё до конца не подсохла её кровь. Подрагивающие пальцы тянутся к мокрому и грязному лицу с глубокими продольными царапинами от тыльной стороны кинжала - Лалиса зажмуривается, но улыбаться не перестаёт. Юнги разряд прошибает вдоль позвоночника - она не может умереть, не здесь, не в этом чёртовом подвале. Взгляд падает на рукоятку кинжала, которую Манобан обхватывает побелевшими окровавленными пальцами. - не получится. В её улыбке блестит безнадёжность, смешанная ясным осознанием собственной смерти. - это всего лишь кошмарный сон, так не должно быть. только не с тобой. Юнги ударяет кулаком по каменному полу, расшибая костяшки; снова тянется к Лалисе, подхватывает под спину и подтаскивает на себя, свободной рукой обхватывая резную рукоятку поверх её собственных пальцев. По щеке скользит что-то горячее, размывает подвал цветными пятнами и скользит вниз, задерживаясь на подбородке и капая на посиневшие губы Манобан. - что-то он слишком затянулся. - ненавидь меня, прошу. только не умирай. прошу. У Лалисы спутанные, грязные светлые волосы, чуть короче, чем были раньше, а ещё слишком ясный взгляд для человека, чьё сердце бьётся слишком медленно. Юнги чувствует это сквозь изорванную одежду и сквозящий холод; чувствует, когда касается своим лбом её - холодного и горячего одновременно. - не смогу. буду злиться на те пятьдесят непрочитанных писем, на то, что стал пожирателем смерти, но ненавидеть тебя не смогу, прости. Судорога пробивает её конечности, заставляет вцепиться пальцами в хрустнувшую ткань жёсткого чёрного костюма Юнги, который закусывает губу, смаргивая вниз две новые дорожки слёз. Он не плакал с того дня, как узнал о смерти матери. - я рада, что хотя бы увидела тебя. перед... Вторая и третьи судороги не дают Лалисе договорить, а Мин кричит так, что закладывает собственные уши. Её маленькая голова с тяжёлой копной волос падает вниз, соскальзывает по его рукам вбок. Юнги прикрывает ей веки - разбитые губы так и застывают в грустно-нежной улыбке - прежде чем осторожно уложить ещё тёплое тело на грубый подвальный пол и подняться с колен. Рука тянется не к одиноко валяющейся неподалёку палочке, а к окровавленной, жемчужно-белой рукоятке кинжала. Круг замыкается, а в ушах стучит "раз-два-три-раз-два-три", когда сальное острие вонзается в плоть, вспарывает чёрные мантии. Лалиса говорила ему считать до трёх, если голова должна была взять вверх над эмоциями. в настоящее время. - о чём ты задумался? Правую щёку покалывает морозными иголочками от призрачного прикосновения, и Юнги наконец приходит в себя, чуть сильнее сжимая пальцы на подлокотниках. Лалиса усаживается возле его кресла прямо на пол, едва различимо покачиваясь на сквозняке. Мин мельком оглядывает прозрачное светлое лицо - на нём нет ни порезов, ни царапин. - какие цветы принести тебе на могилу? - белые лилии. - хорошо.