* * *
– Далеко на западе континента, в краях, что ловят последние отблески умирающей звезды, за грядой величественных Голубых гор, в нескольких днях пути от редких сёл, со времён первых людей стоит маяк. Никто и никогда не спрашивал себя, почему именно там; мореходство в тех краях развито слабо, скалистых берегов и коварных мелей, которыми изобилуют южные земли, там тоже нет. Лишь молва и увещевания, передаваемые поколениями магов, заставляли людей свято чтить этот маяк, ибо свет его разрезает кромешную тьму, которая породит силу, что окончит дни рода человеческого. – Ты правда веришь в это? – Я.. не думаю, что тьма принесёт нам всем погибель. Но что-то странное действительно происходит в тех местах. С твоего позволения я продолжу рассказ. Невысокая фигура кивнула и вновь уткнулась лбом в плечо. – В те далёкие времена смотрителями маяка была семья отшельников – отец, мать и две дочери. Жили они скромно, возделывали землю, торговали с редкими путешественниками; изредка им доставляли припасы от местного правителя – так было предписано ещё при постройке маяка. Глава семейства всегда самолично зажигал маяк по вечерам. В одно и то же время – лишь только край солнца касался горизонта, он спускался в подвал, где хранились запасы масла, набирал небольшую склянку и неспешно взбирался наверх по сухой, поскрипывающей от возраста лестнице. Он раскуривал трубку, выпускал в воздух несколько клубов дыма, поджигал маяк лучиной, а затем ещё около часа курил в раздумьях, что-то шёпотом выпытывая у серого полотна моря. В дни, когда выдавалась пасмурная погода или же туман, он по нескольку раз в сутки подливал масла в горелку, пристально следя за тем, чтобы маяк не потух. Никто, кроме отца, не осмеливался подняться на вершину маяка. Там, на высоте, границы мира казались размытыми. С одной стороны – тепло и свет лампы, с другой – тьма и грохот, доносящийся из пустоты. Пусть днём это и выглядело красиво – накатывающиеся ряд за рядом волны, зеленовато-голубая, прозрачная как стекло, вода; ночью это зрелище порождало страх, сводящий с ума и наводняющий сознание дурными мыслями. Говорили, тьма за маяком пожирала твой разум, заполняя душу ядом. Ни одно предостережение не смогло бы остановить младшую дочь смотрителя. Тринадцати лет от роду она впервые сбежала ночью из спасительных стен маяка, чтобы спуститься вниз, к морю, по крутому каменистому склону, вооружившись лишь маленьким старинным фонарём. Она провела несколько часов вглядываясь во тьму, вслушиваясь в неё и поистине недоумевая от того, как много страшных легенд о ней сложено. Долгое время девочка спускалась на берег почти каждый день, так ни разу не будучи в этом уличённой. Впрочем, однажды туманной ночью произошло непоправимое. Уже собираясь подниматься наверх, дочь смотрителя обнаружила, что старый фонарь потух, не то от ветра, не то от сырости. Не было ни единого способа зажечь его там, на берегу, поэтому ей предстоял непростой путь наверх по мокрым камням на склоне, грозивший окончиться трагически. Был и другой способ – дождаться рассвета, пока её хватятся и начнут искать; впрочем, этот вариант она даже не рассматривала. В растерянности, девочка бродила по берегу, пытаясь найти способ развести огонь и обрести призрачную надежду на то, что она не будет пойманной. В час перед рассветом, когда тьма сгущается сильнее всего и даже туман больше не кажется молочно-белым киселём, кто-то схватил девочку за локоть. От неожиданности та вскрикнула, попыталась вырваться, но безуспешно – тонкая рука мёртвой хваткой держала её, не давая ни упасть, ни побежать вперёд. «Ты ищешь свет во тьме, маленькая девочка? Если так, то ты ищешь его не там – он уже есть, прямо здесь, в тебе», – с этими словами ей несильно постучали костяшкой пальца по лбу. «Бедняга, ты так и останешься здесь, на промозглом каменном берегу? Позволь помочь тебе». На секунду ей показалось, что всё вокруг залило солнце, она инстинктивно зажмурилась, а открыв глаза обнаружила, что незнакомый силуэт держит в руках её фонарь, горевший так ярко, что приходилось смотреть немного в сторону от него. «Вот видишь, как я ловко всё починил! Береги его, этот фонарь; он не станет гореть, пока ты не захочешь того, но стоит тебе лишь захотеть – и он обратит ночь в день, вот увидишь! Позволь мне только взять небольшую толику, причитающуюся мне за помощь» – с этими словами рука, казавшаяся теперь прозрачной при свете фонаря, что-то ухватила двумя пальцами прямо из огня и аккуратно сжала в кулаке. Где-то внутри девочки что-то заныло; её скрутило так, что захотелось просто лечь и плакать, но она будто бы окаменела, застыла на месте. Ей оставалось лишь смотреть, как призрачная фигура, сжимая в руке что-то, похожее на кусочек солнца, медленно удаляется в даль прямо по чёрной глади воды… Проснувшаяся на рассвете жена смотрителя не обнаружила дочь ни в кровати, ни, после долгих поисков, на берегу моря. Обе женщины не в силах были сдержать своего горя – они рыдали, едва слышно всхлипывая; глава семейства молча сидел у горящей лампы маяка, глядя в туман туда, куда устремлялся её луч и что-то мрачно шептал сквозь зубы. Сама девочка в этот момент была уже далеко. Перебиваясь хлебом, захваченным дома, и подножным кормом, она направлялась к небольшому храму у ближайшего поселения, стремясь найти там ответы; в заплечной сумке у неё были лишь нехитрые припасы да старый масляный фонарь, ныне скрывавший в себе тайны...* * *
Фигура на плече рассказчика тихо и размеренно сопела. Встряхнув затёкшую вторую руку, он сложил пальцы в едва уловимом жесте и угли в костре пошевелились. Им двоим предстояла длинная и холодная ночь, подобная той, что пережила героиня его рассказа.