Боль в душе – крючок, впивающийся в глубины памяти и вытягивающий оттуда давно брошенные воспоминания.
Кассандра
– Каждый твой сон – нить памяти, соединяющая тебя с миром живых. Ты словно кораблик, беспомощно барахтающийся посреди бескрайней глади океана, едва пережившего самый большой шторм в своей жизни; вот только остатки швартова всё ещё тянутся от хлипкого корпуса в туман неизвестности. Голос звучал чем-то средним между ангельским пением и переливами утреннего леса; в нём не было ни капли сострадания или жалости – лишь…любопытство? – Почти в каждом твоём сне есть эта девочка. Кто она? Твоя дочь? Сестра? Юноша болезненно зажмурил отёкшие от долгого сна веки. – Она – моё потерянное прошлое, моё ушедшее настоящее, моё… – тут он запнулся. – Будущее многих тысяч людей, если им посчастливится, конечно. Его собеседница, не нарушая своей привычки, сидела к нему спиной, обхватив руками колени и положив голову себе на плечо. Сегодня её волосы были закреплены на затылке чем-то, похожим на две тонкие кости какого-то животного. – Мы почти не пытаемся уйти отсюда. За последние…эээ… – глаза Предвестника попытались было найти солнце, но зацепились лишь за ненавистное серое небо без единого облака и потухли, – последнее, кхм, время мы прошли едва ли с десяток километров. Голова девушки, сидевшей перед ним, качнулась в неопределённом, едва уловимом жесте. За этот неясный промежуток времени, проведённый в обществе незнакомки с серыми глазами, он услышал от неё буквально пару десятков слов. Основная часть попыток завести разговор состояла из его бесконечных вопросов и каких-то неуловимых жестов-ответов с её стороны. Юноша усердно старался выстроить хоть немного логичную картину из множества взмахов, кивков, полупоклонов, усмешек и элементов неизвестных ему танцев, правда, пока безуспешно. Ни один знакомый ему прежде разумный субъект, обладающий даром речи, будь то человек, эльф или потомок крыс не стремился избегать слов так рьяно; ни один немой не выражал свои эмоции, мысли и чувства так пространно и неясно. Единственным утешением для Предвестника стала возможность хоть как-то обращаться к своей необычной спутнице. В те недолгие моменты, когда сон не накрывал его с головой, он, то и дело, произносил это слово про себя – Гостья. Даже это короткое прозвище, обронённое будто бы в утешение, как подачка, было для юноши необычным, странным и ничего толком не значившим. Пауза затягивалась до неприличных по человеческим меркам масштабов, но Предвестник, следуя успевшей выработаться привычке, молчал в ожидании. На этот раз его хвалёное предчувствие не подвело. – В этом месте нет смысла идти далеко. Или близко. Или вообще идти. Ты можешь бежать без устали и никогда не дойти до края; не хватит и твоей вечности, Лорд. А можно сесть и сидеть – так даже больше шансов куда-то добраться, между прочим! – девушка повернула голову на девяносто градусов – достаточно, чтобы увидеть, что она улыбается и щурит глаза. – Хочешь, будем просто сидеть здесь. Ты всё равно спишь большую часть времени. Каждые пару секунд голос Гостьи падал куда-то вниз, в пропасть неизвестности, отсекая острым клинком слова. Всё это лишь для того, чтобы спустя мгновение со скоростью арбалетного болта снова взмыть вверх. К таким манерам Предвестник уже начинал привыкать; в конце концов, это была едва ли не меньшая из всех зол. – Когда мы идём, я по крайней мере понимаю, что пытаюсь выбраться отсюда, – с этими словами юноша сел, – и рано или поздно выберусь, хотя бы и вечность спустя. С каждым новым пробуждением он всё лучше ощущал свои кости и плоть. Руки больше не болтались вдоль тела – кажется, он смог бы даже держать в руках хаудеген, если бы наконец вспомнил, что с ним. Ноги были способны на короткие переходы – слишком короткие для той показной бравады, которую он устраивал перед спутницей. Впрочем, какого-либо смысла в этих походах не видел даже он – никаких ориентиров, о которых говорила бы Гостья или тех, что он мог бы заметить сам, на их пути не встречалось. Серый грунт, не похожий ни на пески Южного континента, ни на Серые болота, ни уж тем более на пойму реки возле Фейдвердена, оставался доминантой пейзажа. Где-то за границей восприятия человеческого глаза он плавно переходил в небо, лишь на несколько оттенков более тёмное, на котором ни разу не было замечено ни светил, ни облаков. Погоды как таковой не было – температура была умеренной, влажность комфортной, осадков не выпадало. Редкие жёсткие кусты неизвестного вида, хаотично разбросанные в низинах, встречавшихся на пути, были единственными представителями флоры в этих землях. Где-то вдалеке, полускрытые густой дымкой, виднелись горы, почти чёрные на фоне серого неба. Ровный гул Реки памяти, из которой Гостья выловила юного Лорда, как нашкодившего котёнка, то удалялся, то приближался по мере их передвижений. Не было ни приёмов пищи, ни костра, ни привалов у ручьёв (впрочем, ни одного он так и не увидел). Похоже, здесь действительно не было ни голода, ни жажды – лишь свинцовый груз усталости, будто бы накопившийся за его долгую нечеловеческую жизнь. Предвестник сел на колени, демонстративно повернувшись к спутнице спиной. Не то чтобы он рассчитывал на хоть какую-то реакцию – скорее по привычке. Привычки, о которых он подозревал весьма смутно, определяли его поведение в те моменты, когда он не спал. В первый же день, когда он обнаружил в себе способность стоять на ногах, юноша, используя разведку местности как предлог, попытался наглым образом сбежать. Впрочем, медленное ковыляние куда-то подальше от серых глаз и янтарных волос сложно было назвать побегом. Целая вечность, проведённая со стиснутыми от боли зубами – и вот он уже празднует победу, расположившись между двумя длинными, похожими на подушки серыми кустами. Радость победы длилась недолго. Болезненное пробуждение от казавшегося бесконечным сна ознаменовалось ухмылкой на нависшем над ним лице. Едва найдя в себе силы не выругаться, он попытался улыбнуться – мышцы лица мгновенно свела судорога, перекосив его и так помятую физиономию. Впрочем, лёгкое дуновение Гостьи прекратило его мучения и вновь преисполнило его сердце благодарностью этому невероятно странному созданию. Больше попыток побега он не предпринимал. В попытках скрасить бодрствование, казавшееся ему теперь большей из зол в сравнении со сном, Предвестник попытался завести диалог. Кажется, это был сотый раз. Или тысячный. Где-то после тридцатого юноша бросил считать, вовремя сочтя эту привычку спутницы терпимой. На этот раз он попытался начать разговор издалека: – Что ты знаешь об этом мире? Ответ последовал подозрительно быстро. – Здесь обитают души мёртвых. – А как они попадают сюда? – Умирают, как ни странно. Где-то внутри Лорда что-то забурлило. Усилием воли погасив негодование, он нарочито бесстрастно продолжил диалог-допрос: – А есть ли здесь кто-то, кроме них? – Ты и я. – Кем мы стали, попав сюда? – Всё зависит от того, кем мы были до этого, Лорд. Каждый последующий ответ отделяла от вопроса стремительно растущая пауза. Осознав, что следующий вопрос окажется, вероятно, последним, на который он сегодня получит ответ, юноша облизнул губы и попытался вложить в него максимум жалости, любопытства и, наконец, настойчиво-выжидательным тоном произнёс: – Прежде чем попасть сюда… чтобы попасть сюда… я должен был… наверное, я… – слова тонули в горле. – Я умер? В ушах Предвестника стучала кровь, мгновения тянулись бесконечными вереницами перед его закрытыми глазами, обращёнными куда-то глубоко внутрь его самого. Наконец, полностью утратив крохи терпения, он набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой: – Я… – … не знаю. От неожиданности резко распахнув глаза, он обнаружил прямо перед носом сидевшую на корточках Гостью. Пристально изучив реакцию Предвестника по богатой волне мимики, пролетевшей по его хмурому лицу, она встала, отряхнула ладошки и повернулась спиной. Последний жест казался вызывающе-демонстративным даже для неё: разговор явно был окончен. Юноша застонал и откинулся спиной на шершавую почву. Ещё одна попытка наладить контакт отправилась на свалку таких же, поначалу казавшихся гениальными. Едва отбившись в мыслях от новой вереницы идей, его разум скользнул в объятия сна – наименьшего зла из всего того, что окружало теперь его раненную душу.