writeober!2019

— да даже тюрьма была бы лучше. в тусклом свете одинокой серной свечи лицо орка выглядит почти старым. под глазами выделяются морщинки, на верхней губе уже выделились выемки от торчащих клыков, кожа огрубела и отдавала зеленцой, а главное – бесконечная усталость и поношенность в глазах. ему было не более 40 лет, но он выглядел на 70. лицо священника напротив не выражает особенно ярких эмоций, но он сочувственно подливает эль в чужой стакан. — а ведь мирное население не знает даже. простые эльфы живут себе в городах, работают, семьи кормят, жизнь свою ведут, думают, что вот, мол, дорога железная строится, мол, отношения между расами налаживаются, новое время наступает. что все становится лучше. они же совсем не знают, что у нас там происходит, да и кто бы им рассказал? я, что ли, рассказывать побегу? да мне бы спрятаться теперь в самой глубокой подворотне и не вылезать оттуда до конца дней. все лучше, чем лагеря эти контрационные. в углах небольшой лесной лачужки скопилась ночная тень. священник, так и не снявший черную рясу, слушает долго и внимательно – настоящая исповедь. уставший беглец рассказывает долго и искренне – то, что болью волком накопилось, гноем изрывается из душевных ран за себя и свой народ. — только высшие эльфы обо всем знают. знают и творят все это – уж они-то нам хорошей жизни не дадут. мой народ настрадался от них за многие десятки лет, и ещё настрадается, вот увидите... — орк прикрывает глаза и отпивает из кружки. — исторически так сложилось, а простые городские эльфы все думают, что вот так быстро и скоро все может измениться. ещё чего. 'жизнь расе собратьев', 'работу оркам', 'объединение народов'. тьфу. да сколько тысяч орков под этой железной дорогой погребено! они разве позволят нам ее достроить? из дремучих сел, из лесов и полей, позволят нам до их городов добраться? до столицы? да закуют они нас в рельсах под землёй всех до единого. у орка сердце болит. священник копошится немного и достаёт из рясы небольшие табачные трубочки. орк смотрит с благодарностью. — ваша доброта никогда не будет забыта. история все запомнит. — история помнит, а мы не учимся, — тихо отвечает священник в ответ. — и вы сбежали? — сбежал. — утвердительно кивает орк, и в его голосе слышится и гордость, и грусть, и свобода, и разочарование. он медлит и смотрит на живую пляшущую свечу на столе. когда-то орки их искусно изготавливали, вручную, и горели они долго. там много чего раньше делали, и делали хорошо – умелые ремесленники, творцы, мастера своего дела, работники. эльфийский народ распорядился иначе. — я бы там не выдержал больше. — наконец, продолжил он. — уже, думал, и сбежать не получится – просто сил не хватит. будущая станция далеко, за сотню миль, может, больше – вокруг поля да леса. мне богами было суждено вас здесь встретить. а там уже... столько наших полегло... от голода, от усталости, от горя. некоторые и правда под этой треклятой дорогой остались лежать. — и вам в одиночку удалось сбежать? на неуловимое, мизерное мгновение лицо орка сморщилось, как от жгучей боли, но едва ли ощутимой, столь короткой – он кинул взгляд на священника и замолчал. за окном сгущалась тьма. лес пробуждался тихими разноголосыми звуками. орк в темноте словно смотрелся меньше. — у меня был друг. он сбежал со мной. был моей 'коровой'. священник не отвел взгляд и промолчал в ответ. он дал ему вспомнить эту мысль, наполниться ей, вновь смириться и немного – но опустить. страшные времена требовали страшных действий ради простого выживания. — у вас была долгая дорога. у меня есть... нормальная еда и ночлег. располагайтесь. священник встаёт – и видит, что орк на него глаза поднимает, а в глазах жизни практически не осталось, только бесконечная боль и усталость, и словно просьба какая-то на успокоение. и тогда священник говорит: — я помолюсь за вас. боги услышат, и ваш народ будет жить. про него священник так и не смог ничего сказать, но, возможно, орку это и не было нужно. он не искал себе прощения. священник ушел к печи, приготовить нормальную еду.