В Баровии не бывает солнечно. #writober2019

Бальный зал полон людей и девушка мнется где-то в углу: долго наматывает локон вьющихся рыжих волос на палец, топчется на одном месте и тяжко вздыхает. Ее руки сжимаются в кулак и разжимаются, слабо шурша атласом отвратительно неудобных перчаток, и она быстро, чуть ли не зубами, сдергивает одну, собираясь закинуть куда-нибудь в темноту своего убежища. И остаться там же, до самого конца. Ей, одиночке, среди всей этой знати и смеющихся пар, и блеска, и громкой музыки, здесь не место. Она даже не умеет-… — Ты в порядке? Ее руку накрывает чужая ладонь, теплая и жилистая. По-паучьи длинные пальцы сцепляются на ее запястье и она поднимает взгляд, встречаясь с ивово-бурыми, блестящими в свете сотен свечей и последних лучей солнца, глазами. Она улыбается. — Честно? Не очень. — В чем дело? Он знает в чем дело, он всегда знает, но она ценит внимание и ей нравится эта вежливость. И то, как голубой бархат камзола сочетается с белым атласом ее платья, тоже. — Я забыла, что на тебе может быть что-то кроме черного да стали доспеха, и трагически ослепла.— пытаясь шутить, она не замечает движения его рук и вздрагивает, чувствуя, как лазурно-синий бант в ее волосах затягивается чуть туже. — Но погляди — мы сочетаемся, — он кивает на концы белой ленты, спадающей на его широкие плечи, и подается чуть ближе, желая оставить весь этот разговор между ними. — Кого мне винить в твоем одиночестве этим вечером? Долгая пауза. Девушка в каком-то отчаянии бросает взгляд на тяжелую дубовую дверь, что и не думает открываться. — …Он обещал прийти. — И не пришел. — Я все еще жду? — Нет нужды. Позволь мне не дать тебе прождать в этом темном углу всю твою жизнь. Она вздрагивает, когда ее берут под руку и быстро ведут за собой в самое сердце празднества: и музыка, и свет, и движение наваливаются бесконечно сильной волной, захватывая дыхание. Наверное поэтому она ничего не говорит, когда вновь приходит в чувства и обнаруживает себя в телемарке, зависшей в чужих объятиях, таких бережных. Он уверенно ведет ее каждым отточенным движением, кружа в танце между неисчислимым множеством танцующих пар. Она чувствует его руки на своей талии и десятки любопытных глаз на их спинах, но какое им двоим дело до всей этой толпы? Подаваясь чуть ближе, он заглядывает в ее глаза, позволяя себе улыбнуться с неожиданной хитрецой: — Пусть смотрят. — Но-… — Никаких но. Я хочу, чтобы они запомнили твое лицо хорошенько, Ирина.  — она усмехается и подается чуть ближе. Когда-нибудь, она расспросит его обо всех этих тонких шрамах, испещривших его шею, виски и острые скулы, но сейчас она не хочет говорить, а только… — Ирина? — Ирина! Метла с грохотом падает на пол и девочка перестает вальсировать, виновато оглядываясь на силуэт отца в дверном проеме. — Что ты делаешь? — Навожу порядок. — В бальном платье? — «Каждый день есть праздник жизни вопреки смерти», — она смешно морщится, словно пытается вспомнить что-то, и щелкает пальцами. — Глава седьмая, том, кажется, четырехсотый? Строчка четвертая. В комнате повисает молчание и через минуту Николай, слабо посмеиваясь в кулак, протягивает дочери обе руки. — Скажи мне, когда тебе потребуется партнер для танца получше старой облезлой метлы. — Он не метла, он- — Хорошо, пусть он будет хоть самим Черным Принцем долины, но может ли он вот так? — Ирина тихонько вскрикивает, когда ее поднимают на руки и долго кружат, пока она не начинает стучать по отцовским плечам и заливисто хохотать. Книга, брошенная рядом с древком метлы и парой кукол, медленно шелестит переворачивающимися страницами.