Рудименты

— Ты самый дерьмовый человек, Берт Филшейд, которого я знаю. Анна-Луиза и Карин стояли в его кабинете. Анна — уперев руки в стол и гневно сверкая глазами. Карин — тихо замерев у входа, не забыв закрыть дверь на легко щёлкнувший замок. Не будь в кабинете Карин, Филшейд, может быть, даже выставил бы Анну-Луизу, не слушая какую очередную взятую с потолка истину та хочет ему донести. Он стоял без рубашки у шкафа, когда девушки ворвались в кабинет, как метеоры. За грубое нарушение субординации ему следовало бы как минимум выставить их обеих за двери, сопроводив всё это письмом с официальной жалобой, но Филшейду чрезвычайно нравилось наблюдать этот контраст. Всегда боевая, готовая говорить правду невзирая на лица Анна-Луиза, напоминавшая пухлую боевую утку, и миниатюрная, тихая Карин, в глазах которой плескалась смесь и мольбы и неуверенности. Как Анна собиралась из этого трусливого утёнка воспитать себе напарника, Филшейд представлял весьма смутно. — Ты прекрасно видишь, что ему хуёво, но всё равно продолжаешь делать вид, что ничего не происходит?.. Презрение и гнев, которыми обливала его бущующая, как фурия, Анна, находили отражение и в глазах Карин. Не в той форме и не в том количестве, но слабые отблески Филшейд различал. Если бы не красные от смущения щёки, — никогда в жизни не видела мужчину без рубашки, что ли? — возможно, негодование читалось бы ярче. Филшейд почти жалел Карин, которая наверняка чувствовала себя оказавшейся меж двух огней. Цирковая программа, конечно, была интересной и приносила определённую перчинку в жизнь, но сегодня Филшейд не был настроен выслушивать полную версию и ждать пока Анну-Луизу гнев охватит настолько, что на её крики, сотрясающие стены, в коридоре соберётся народ. Да и красную со стыда (или смущения?) Карин ему было откровенно жаль. — Ты всё сказала? Анна-Луиза едва не поперхнулась, так и не успев снова начать гневную тираду. — Я тебя услышал. А теперь будьте столь любезны и покиньте мой кабинет. Мне ещё галстук нужно успеть выбрать. Гневно раздувающиеся ноздри. Пальцы, которые вполне могли бы царапать полировку стола, будь они достаточно сильными. Целую минуту Анна-Луиза буравила его взглядом. Филшейд холодно улыбался. Наконец Анна-Луиза смахнула со стола стопку бумаг и, резко развернувшись, вылетела из кабинета. И как только успела в полёте открыть замок?.. За ней, тихо извинившись, вышла и Карин. Филшейд расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. День обещал быть долгим.

* * *

Постучав два раза, но так и не дождавшись ответа, Филшейд приоткрыл дверь. Встретившая его тишина могла бы оглушить, если бы на подстилке, в углу, не завозился и не заворчал возмущённый до глубины души вторжением крокодилёнок, кличку которого Филшейд не смог вспомнить даже если бы очень захотел. — Эд, ты тут? Более, чем красноречивая тишина, хотя в тусклом свете единственной лампы и остатках дневного солнца — сочащегося сквозь неплотно прикрытые шторы — было видно, что хозяин кабинета на месте. Митл стоял у стола, уткнувшись в книгу и не замечая ничего вокруг. — Эд? Митл поднял на него глаза, нехотя оторвавшись от книги. — Я занят. — Удели мне минуту. Слишком упрямое молчание, чтобы быть простым. Демонстративного игнора Филшейд терпеть не мог. Особенно от тех, из-за кого утренний кофе был испорчен гневными нотациями. Митл вёл себя точно обиженный ребёнок, а это было угрозой для взаимодействия, да и для общей атмосферы в коллективе, как выяснилось. — Удели мне всего минуту, Эд, — произнёс Филшейд, заставляя Митла поднять голову. — Я ждал тебя час. В четверг. В ресторане. Я ждал тебя чёртов час, Берт, — голос Митла был непривычно тихим и глухим. Филшейд вдруг вспомнил, что именно так Митл сдерживал эмоции. — А сейчас ты являешься и просишь уделить тебе минуту?.. Возможно, следовало бы признать свою вину. Только вот это было бы равносильно тому, чтобы расписаться под обвинениями, озвученными Анной-Луизой утром. «Ты его просто используешь. Это мерзко — играть чувствами единственного человека, который готов для тебя на всё…» Улыбка тронула уголки губ. Филшейд не собирался оправдываться; он прекрасно знал, что Митл не будет его слушать. Пробиться сквозь возведённую броню было невозможно: не важно, что ты скажешь и как — за Митла всё будет толковать его обида и внутренний голос. Филшейд положил руку поверх брюк Митла. Можно не слышать слова, но не слышать собственное тело проблематично даже для такого обидчивого человека как Эд. Хриплый выдох был ещё красноречивее молчания до этого. Пальцы Филшейда привычным движением массировали член Митла сквозь ткань, чувствуя, что тело было куда сговорчивее своего хозяина. Помня об обиде, Митл попытался было упереться в грудь Филшейду, оттолкнуть его, разорвать контакт, но Филшейд свободной рукой перехватил вскинутую руку. Кожа Митла была прохладной. Несколько поцелуев в кончики пальцев и ладонь Филшейда уловила едва заметную дрожь. Второй рукой он расстегнул ширинку, стремясь добраться до плоти раньше, чем Митл соберёт остатки воли. В чём-то Анна-Луиза действительно была права. Митл многое делал для Филшейда просто по той причине, что мог. Не отказывался оставаться сверхурочно и не протестовал даже против самых тоскливых командировок. В совокупности с его знаниями и навыками Эд был козырём в рукаве Филшейда. В ответ же… Филшейд частенько забывал о данных обещаниях. Между назначенными встречами и светскими мероприятиями выбирал последние, прекрасно понимая, что Митл был куда человечнее высших чинов и прощал. Каждый раз, утыкаясь лбом в плечо Филшейду, полностью отдаваясь во власть его рук, Митл закрывал глаза и прощал. Нарушенные обещания, забытые встречи. Даже то, что однажды он попал под удар, оставшись вместо Филшейда в штабе, и на целый месяц загремел в госпиталь. Наивность, граничащая с глупостью, которая в искусстве воспевалась как любовь. Филшейд предпочитал называть это «человечностью». — Ты ведь из-за неё забыл?.. Перед глазами мелькнули тугие блондинистые кудряшки дочери главы управления. Всего на мгновение мелькнули и растворились, уступив место пепельным волосам Митла. — Заткнись. Не хочу, чтобы ты сейчас думал о ком-то, кроме меня. Двигая ладонью вверх-вниз, наслаждаясь теплом твёрдой плоти, Филшейд губами прижался к шее Митла. Укус — влажный поцелуй — укус. Хриплые выдохи очень скоро переросли в откровенные стоны. Митл больше не прятал глаза; он смотрел прямо на Филшейда и подставлял губы, отвечая на поцелуи. Руки его пытались расстёгивать пуговицы на рубашке Берта. Сдавленное шипение — Филшейд чуть сильнее надавил на уздечку, напоминая расслабившемуся Митлу об условиях. Покорно кивнув, Митл опёрся на стол руками, позволяя Филшейду продолжить своё представление одного актёра. В зеленовато-жёлтых глазах больше не было и отголоска былой обиды. Только удовольствие и жажда. Прежде, чем Митл закрыл глаза и запрокинул голову, Филшейд успел заметить, что проступившие на белках глаз капилляры были не привычного красного цвета, а зеленоватого. Филшейд шептал прямо в тонкую кожу бледной шеи всё те же глупые слова и обещания, запоминать которые даже не старался. Он сосредоточился на пульсирующей под губами жилке; на ладони, обхаживающей член Митла так, как никогда не заморачивался во время собственной разрядки. Было непривычно игнорировать собственные брюки, давно ставшие тесными, но куда более важным казалось то, что Митл доверчиво — вновь — прижался к нему. Минуту спустя Митл уже целовал его пальцы, слизывая с них сперму. Белёсая жидкость смотрелась на его губах довольно забавно. Усмехнувшись, Филшейд прервал Митла поцелуем. Умение вовремя сместить акценты весьма полезный навык, которым Филшейд владел в совершенстве. — Ты ведь знаешь, что у препарата принцип наркотика?.. Зеленоватые капилляры как следствие действия препарата, заглушающего жажду крови. По сути синтетическая кровь с рядом улучшений в формуле. Митл качнул головой, показывая, что любые обсуждения неуместны. Не дав вновь возвести эмоциональную броню, Филшейд продолжил. — Он ослабляет тебя. Травит. Ты уверен, что не хочешь перейти на натуральное питание? Донорская кровь больше не является дефицитом как в далёком прошлом. Нет нужды подставлять себя под удар. — Если во время какой-нибудь миссии что-то пойдёт не так и у меня замкнёт извилины, то под ударом окажетесь вы все — будете кроликами, выпущенными на убой. Я не хочу причинить вред кому-нибудь из вас, ребята. «Я не хочу причинить вред тебе, Берт…» Невысказанные слова были очевидны для них обоих. Митл отвёл взгляд, приводя в порядок свою одежду. Разговор — по крайней мере на тему физического состояния — можно было считать завершённым. Выразительно вздохнув, Филшейд достал из внутреннего кармана пиджака запечатанный конверт с распоряжением и положил его на стол. — Если ты не против, я бы хотел, чтобы ты заглянул ко мне на этих выходных. Твою тварину надо выгуливать на свежем воздухе и загородным дом вполне подходит для этих целей. — Кутявочка не тварина, товарищ майор, — довольно холодно отрезал Митл, намекая, что и на тему крокодилёнка он говорить не собирается. Отряхнув собственную одежду, Филшейд махнул на прощание и вышел из кабинета, не забыв закрыть за собой дверь. Как бы это не выглядело со стороны, он не мог позволить себе лишиться главного козыря. Взаимное влечение — жажда, которую для особо ранимых людей можно было бы обозвать любовью, позволяло Филшейду держать Митла на привязи прочнее, чем служебное положение, связи, деньги или что-то иное. Для вампира, завязавшего с употреблением настоящей человеческой крови, добровольно отказавшегося и от связанных с этим ритуалов, не было ничего важнее тех эмоций и тепла, которые дарили их встречи. Эд Митлтон нуждался в Берте Филшейде не меньше, чем сам Филшейд нуждался в нём — своём вампире.