Октябрь в Санто-Доминго

      - Господин Де Очоа, поручено требование передать вам, что мы подходим к границе. – Тонкий немного испуганный голос Графа Арсеньегра разрушил оковы тишины, опутавшие общий кабинет «Триумфа». В комнате было темно и сыро, и лишь тусклое сияние одинокой свечи прямо над огромной по размерам карты освещало ее, выводя из тени сгорбленный тяжелый силуэт, нависший над географическим чертежом, больше похожий на каменную статую в столь отвратительном освещении, чем на человека.       Мышцы его застыли в напряжении, волосы, грязные и жирные, спутанными вялыми кольцами спадали на лицо, закрывая Дона от вошедшего. Грубой, полной рванных ссадин и рытвин ладонью он держал подсвечник прямо перед своими глазами: опухшими от недостатка сна синеватыми веками, растрепанными бровями, уродливым шрамом, прорезающим все лицо темно-бурой молнией и зрачком, покрытым белым, как густой туман, бельмом, неизменно напоминающим о безумной битве на Тортуге, когда два мира, не выдержав напряжения, столкнулись друг с другом в жестокой бессмысленной кровопролитной войне, адскими пожарами выжигая на страдающей земле рисунок откровенного пошлого геноцида тысячами трупов, бездумно сваленных в сотни безобразных обугленных куч. Зудящая и ноющая рана была словно напоминанием о конце существования благополучия и счастья, вырезанных из жизни людей так же самоуверенно и беспощадно, как и белок, разделенный в один из роковых моментов на две половины, утопающий в потоке алой сочной крови.       Густой ароматный воск большими каплями стекал по парафиновому основанию, беззвучно застывая на середине пути в хаотичной картине. Те же частицы горячего вещества, что смогли преодолеть эту до безумия сложную дорогу, падали на изрубленное широкое запястье Дона, обжигая его, воспаляя недавние раны, становились твердыми охровыми овальными холодными бляшками, окончательно потеряв свое тепло и свет. Однако мужчина будто не обращал внимание на эту неприятную мелочь, полностью устремив свой взор на середину карты, где аккуратной тонкой чернильной полосой заветная линия огибала пустое пространство, перечеркивая неряшливые рисунки и корявые надписи на чистом испанском, заканчиваясь двумя проклятыми цифрами у края старой потрепанной временем бумаги.       Какое-то время казалось, будто Дон не услышал слов своего заместителя, превратившись в некое подобие застывшего памятника, однако, когда спустя минуту он наконец отреагировал, расправляя свои плечи, Хуан вздрогнул, чувствуя неудержимое беспокойство, бьющееся в его организме в такт волнующемуся сердцу, быть может потому, что, повернувшись, Адмирал устало посмотрел на господина Арсеньегра своим разбитым осунувшимся лицом, не имея во взгляде какой-либо осмысленности.       Прошло шесть месяцев с того момента, как привычный мир был окончательно разрушен волею нарциссичных духов, устроивших кровавую гонку за место правителя всей вселенной. Монстры, поднявшиеся с Рундука, Божества и демоническая мелочь, все, кто имел в себе лишь крохотное желание править, готовы были разорвать измерение людей в бесконтрольном желании получить себе три артефакта – ключа, способных получить непревзойденное могущество. Кольцо, подчиняющее себе Свет и Тьму. Амулет, дарящий вечную жизнь и покой. И Меч, способный принести уничтожение всего сущего, управляя самой смертью.       Роковые Шесть месяцев. Двадцать шесть беспокойных недель. Сто восемьдесят два дня тянущего одиночества после того, как единственное ополчение, способное противостоять бессмертным Духам, сократилось до широкого флота посреди бескрайнего океана, полного враждебно настроенных тварей, готовых заживо содрать кожу каждого матроса, найденного на палубе.       - Мы почти пересекли границу, Господин. – Хуан повторил предложение более внятно и четко, когда Адмирал подошел ближе, останавливаясь возле красного запятнанного кителя, висящего на ржавом гвозде где-то совсем рядом с выходом. – Стоит ли мне сообщить Капитану о вашей готовности прибыть?       В темноте душной комнатушки блеснула закаленная битвами сталь. Диего с какой-то долей озабоченности смотрел на меч, натягивая на себя старую форму, уже пришедшую в негодность. Со звонким свистом оружие было заправлено в ножны, находящееся у серых пыльных брюк.       Спутанные волосы, нелепо откинутые назад, твердые громкие шаги, потрепанная шляпа, пережившая не одну стычку, с пером, почерневшим от опадающего на землю пепла. Дон, более напоминающий монстра, нежели любящего нахального отца-вояку, остановился около Хуана, протягивая ему острую шпагу, заточенную до самого кончика, покрытую фиолетовой пленкой – Ядом Таматоа, хранящимся во внутренностях аномального животного.       - Два удара. Один в сердце, вторым перерезаешь горло, помнишь? – Ледяной тон, не терпящий возражений, лишенный эмоций и чувств. – Не бойся подходить ближе, они не тронут, пока будут считать, что ты бестолковый тупица. И не смей потом руками глаза трогать, выжжет. Пойдем.       Скрипучая дверь открылась, впуская в зал злой штормовой ветер, с ревом сносящий все бумаги, опрокидывающий книги и тяжелый развернутый свиток с предполагаемой местностью, мня его и сметая к деревянной крепкой стене. Свеча в один миг потухла, падая на пол, в ураганном танце укатываясь под прибитые намертво к кораблю кресла. Последние частицы стекающего воска застыли, отдавая весь свой тусклый жар жгучему порыву бури. Комната погрузилась во тьму.       Двое мужчин вышли на мокрую палубу, принимающую на себя все удары беспощадного кислотного ливня, больно разъедающего кожу едкими неприятными каплями. Бурный холодный ураган спирал воздух в легких, продувая насквозь каждую косточку. Спустя пару мгновений после того, как два Господина двинулись в сторону руля корабля, они оба промокли до нитки, и если Хуан тут же съежился, почувствовав, как злой холод, словно в издевке, проник ему под китель, то Дон даже не дрогнул, принимая на себя любые условия непогоды.       - Твои первые? – Выкрикнул он, стараясь прорваться сквозь жестокий ураган шума моря.       Неистовые пятидесятые.       Хуан промолчал, догадавшись, что срывать голос на ветру не самая лучшая идея, когда весь его вид и так передавал все чувства относительно их опасного приключения. Он слабо кивнул, в глубине души надеясь, что Адмирал не увидит его нарастающий ужас сквозь непроглядные брызги соленой морской пены.       От безысходности хотелось кричать, надрывая глотку, падая на колени и отдаваясь произволу судьбы. Всеми своими фибрами души он пытался отрицать происходящее, заставляя себя верить, что все это лишь плохой сон, кошмар, заставший его в мягкой уютной постели, и проснувшись, он не увидит больше разорванных на части матросов, а их крики навсегда исчезнут из его воспоминаний. Что, садясь за завтрак, и спрашивая у милой супруги, как ей спалось, он уже и не вспомнит об уничтожающих психику видениях, посетивших его ночью, вслушиваясь в спокойный и будто мурлыкающий звонкий голосок Эльвиры, успокаивающий его одним своим добрым звучанием.       Который он похоронил со слезами на глазах, не находя в себе силы посмотреть в открытый гроб бледной невесты, тело которой больше походило на огромное мясное решето, утопающее в неровных рваных укусах после ожесточенного нападения стаи Агогов на Санто-Доминго. Чудную бледноватую кожу, сжираемую червями где-то на местном кладбище, теперь полную не сиянием и нежностью, а белыми опарышами, копошащимися под острым маленьким язычком.       Но происходящее не было помутнением рассудка, лишь жесткой реальностью, заставшей их в самый неопределенный момент. Сегодня они гонятся за сбежавшей Невестой Дона, наступая беглянке на пятки, завтра встречают рассвет громкой свадьбой двух некогда бывших врагов, после стольких лет нашедших компромисс, а затем, когда, казалось бы, все наконец встало на свои места в непревзойденном счастье, вместе принимают армагеддон, объединяя все возможные усилия против непобедимого врага – Тлетворных алчных духов, мечтающих править своей могущественной вселенной, не беря в важность такие страшные потери, как миллионы людей, что и так рано или поздно должны были уйти на тот свет. Но ужаснее были совершенно иные факты, от принятия которых каждый матрос встречал багровый рассвет с копной седых волос. Чтобы стать сильнее, демоны не страшились пожирать чужие души, обрекая мучеников на вечные страдания. И им нужно было больше. Они тонули в своей жажде власти, с животным ревом пытаясь дотянуться до кормы последнего плота адекватности существования – Маленького островка, флота «Триумф», где объединились между собой десятки разношерстных людей ради одной единственной цели:       Выжить.       Имея при себе лишь возможный чисто теоретически план, подающий слабые, едва способные осуществиться надежды.       Они хоронили кучу «своих» под проливными ядовитыми дождями каждый день, стараясь спрятать безудержное отчаяние как можно дальше в уголки сознания, помня и повторяя крохотны, но такие сильные слова.       Горечь тяжелым камнем тянула на дно уныния, но у них было Кольцо, Амулет и План Адмирала, который он хранил в глубочайшем секрете и просил верить ему на слово, каждый чертов раз, когда очередной пассажир не выдерживал, и, с тихим воем стискивал удавку на своем горле, попадая прямиком в лапы морскому Дьяволу.       В этом и была вся загвоздка: они не могли позволить себе погибнуть, чтобы не оказаться в плену по ту сторону света, однако жить в такой реальности было просто невозможно. А потому, повторяя будто святое словосочетание в некой молитве, все, стискивая зубы, с криком поднимали шпаги, набрасываясь на монстров, встречающихся им на пути:       Они тоже участвуют в этой бездушной игре. И тоже имеют право на победу.       Горячий горький тошнотный ком пристал к горлу, давя на легкие, когда на плечи Хуана мягко опустилась рука Адмирала, успокаивающе похлопывая. Горькие слезы смешивались с крупным дождем, стекая по подбородку, обходя стиснутые до боли челюсти. Хуан взглянул на человека, возвышающегося над ним, на секунду узнав среди бесчувственного камня следы прежнего Дона Диего, с беспокойством и оторопью смотрящего обычно на свою невесту, убегающую от него, словно призрачное видение, поддававшегося яростному гневу отчаяния, бессильно склонившегося перед ней на колени, когда сквозь пожары гражданской войны она упала ему в ноги с просьбой прекратить бессмысленные сражения.       В ту самую секунду, в свой предсмертный час, Хуан наконец встретил взглядом того мужчину, что был очарован маленькой юной пираткой, бросившей вызов его эгоизму, одной своей выходкой запоминаясь ему на всю жизнь, волнуя сердце взрослого мужчины и меняющей весь его несладкий характер, помогая вырасти над собой за один десяток лет. Одно мгновение и рядом уже раздался хладный приказ, убивая все зачатки прежней чувственности и наслаждения своим существованием, закрывая Диего бетонной маской безразличия, что превращала его в Адмирала, знающим лишь свою маниакальную цель, идущего к ней твердой суровой походкой, принимая на себя любые жертвы. Серый гранитный солдат со сверкающим кольцом и ожерельем, спрятанным среди красного, как огонь, кителя, у сердца, будто в напоминание о Той, кого унесло жадными похотливыми многометровыми волнами под гул дикого повизгивания Сирен, душащих Донью своими склизкими скользкими пальцами с огромными когтями и острыми, как кинжалы, зубами, царапающими ее лицо.       Погибший внутри человек, своими руками закапывающий третьего умершего ребенка в колючий рассыпчатый песок, с подрагивающими тонкими губами и потускневшим взглядом, вернувшийся на корабль в полном спокойствии, отдавая приказ двигаться дальше. Не читающий молитвы и не верящий в чудо, лишь в свою сухую стратегию, понятную лишь самому. Сжавший плечо графа Арсеньегра и крикнувший ему в ухо:       - Марш на такелаж!       Они были совсем близко. Не дождавшись ответа, Дон развернулся и быстрым шагом направился к Капитану корабля, стоящему за штурвалом. Сердце стучало в бешенном темпе, боль ноюще сдавливала виски. Кончики ногтей посинели, покрываясь тонкой ледяной коркой. Мышцы зудели изнутри, а рука сама тянулась к оружию. Действовать он старался спокойно, хоть где-то глубоко в душе уже просыпалась давно спрятанная необузданная ярость, смешивающаяся с горем и злобой. Вдалеке серебристыми оттенками сияли стальные чешуйки морских ведьм, готовых встретить корабль с особым радушием. Тихо скрипнув зубами и отогнав от себя первые порывы наваждения, Диего стиснул меч, поднимаясь к Себастьяну.       Сегодня они доберутся до Райского Острова, чего бы им это не стоило, идя напролом к армии бездушных Сирен и Русалок.       И он лично перережет горло каждой, кто осмелится взять его в свои жертвы.       Под дикий рев шторма «Триумф» ворвался в Неистовые Пятидесятые.

***

      Суровый морской ураган яростными порывами гнал «Триумф» на верную погибель. Сотни смертников, оторвавшись от завещаний, которые после разъест морская горькая соль, застыли в ожидании конца. Слабо хватаясь за все, что поможет удержаться им на ногах, люди, забывшие молитвы, погубив в сердце надежду на выживание, ожидали своего звездного часа, чтобы унести с собой как можно больше. Это уже не было соревнованием за место на троне Вечного Могущества – это был последний отчаянный рывок в пучину страданий ради мира тех, кто останется.       Никто не знал, что будет лучше: захлебнуться в ледяной жгучей яростной мутной воде, забиваясь в ожидании единственного спасителя или самому похоронить очередного товарища, сняв шляпу в скорби, до которой никому уже не было дела. Плач за мертвых был всегда, выл взбешенным волком на сердце, разбивая его на кусочки, так стоило ли в очередной раз выставлять чувства напоказ?       Огромная волна разбилась совсем рядом с палубой, заливая крепкий дощатый пол по ступни пробегающим мимо морякам. Она принесла с собой черные гнилые скользкие водоросли и парочку золотых чешуек размером с фалангу пальцев. Узкая и длинная, она была острой, словно кинжал, прорезающая любой материал. Адмирал аккуратно поднял одну из сияющих тяжелых пластинок, с каким-то горьким наслаждением убеждаясь в своей правоте: На пути к Райскому Острову их ждали Сирены, полчище монстров, способных одним своим пением утянуть на морское дно тысячи здоровых мужчин. Стыдливая и глупая смерть – словно в доказательство беспомощности целого народа, магия которого хранилась в душах крохотными крупицами, не способных проявиться до определенного рокового момента.       - Поверить не могу. – Тихий волнующийся уставший шепот над старой мятой картой, ее дрожащая ладонь накрытая его рукой. Потускневший взгляд и беспомощные всхлипы после того, как их первенец был разорван в клочья. – То, за что мы бились так яростно, станет нашим концом. Могу я доверить тебе одну тайну?       Каждый шаг к Капитану давался Дону с огромным с трудом, с каждой секундой все больше высвобождая глубоко и так грубо спрятанные воспоминания и чувства утраты, отдающиеся напряжением в мышцах и непреодолимым возбуждением от одной единственной мысли:       Убивать.       Красочный маскарадный бал, где Диего впервые позволил себя связать, невольно признавая поражение и поражаясь ее непревзойденной хитрости. Воздушный поцелуй, отправленный так, невзначай, абсолютно спонтанно, но так серьезно засевший в мозгу.       Убивать.       Неприязнь, постепенно превращающаяся в язвительность, в легкие колкости, так плавно и не спеша, но столь неизменно, что после очередной встречи он перебирал слова в своей голове настолько тщательно, разбирая каждое предложение, с укором отмечая, что стоило быть немного мягче.       Убивать.       Нежные поцелуи, дерзкие речи, так тяжело, но упорно и трудолюбиво возводившаяся стена взаимопонимания, исчезнувшее одиночество, счастье и долгожданное спокойствие – все, что полетело в могилу с таким гулким треском, когда она в бессилии с криком потянулась к нему, уносимая Сиренами, а он не успел перехватить ее.       Ладонь, соскользнувшая с хрупкого запястья.       Вина, повисшая камнем утопленника на шее.       Убивать.       Себастьян пригнулся, вовремя сгруппировавшись от отлетевшей от корабля доски, тут же потерявшейся в непроглядном шторме. Руль упорно выкручивался, упирался, с тяжким треском поддаваясь управлению, будто сам «Триумф» ожил в страхе исчезнуть.       Морская пена забивалась под веки, неизменно щипая глаза с лопнувшими красноватыми сосудами. Губы, сухие и обкусанные, дрожали от стучащего по психике волнения. У них был лишь шанс, который нельзя было отпустить, взяв во внимание всю ту поверхностную информацию, предоставленную Доном и используя ее на полную мощность. На этот раз, когда ненависти и недоверия просто не осталось после долгого протяженного совместного ополчения, Себастьян был готов верить любому слову Адмирала, если это приведет оставшихся людей ко спасению.       Если они только смогут перенести неистовые пятидесятые, выплыв к нужной земле, где последние Духи, выбравшие более альтруистичный путь, смогут оказать им защиту до конца их маленькой жизни, то все будет не напрасно. Островок – огромный купол, сквозь который не протянутся жуткие щупальца грозных завоевателей. Место, где они смогут спрятаться и наконец покончить с этим адом наяву, вспоминая после все события словно ночной кошмар, что приснился им однажды.       Конечно, не все пройдет гладко, и людям нужно будет время, чтобы освоиться. Несомненно, забудется все не сразу, но это будет лучшей альтернативой тому, что есть сейчас.       И, безусловно, была в этом своя маленькая заноза, рушащая все перспективы возможно наилучшего плана, что у них был. Адмирал, задумавший нечто свое и держащий это в глубокой тайне. Хоть его «идея» и была по-своему превосходна, но насколько хороши были намерения? Себастьян понимал, что сейчас на борту они держат маленькую черную лошадку, которая может, как загубить их, так и привести к окончательному спокойствию. Если бы у него было время и возможности разобраться во всем досконально.       Зуд в голове стал попросту невыносимым, хриплый шепот Кончиты раздавался все чаще в полутьме, и Капитан не знал, когда решится пустить себе пулю в висок.       Если его жизнь уже ничего не значит для него самого, то стоит ли сейчас препираться относительно будущего в чьих-то цепких лапах?       Оставалось только слепо верить острому, как закаленная столь, тону, в тайне надеясь, что с погибелью Аделаиды, Дон окончательно не тронулся рассудком.       - …Как считаешь, Капитан? – Громкий голос, старающийся перекричать бушующие волны, в котором сквозит нескрываемая напряженность и какой-то яростный азарт от ожидания чего-то страшного. Обрывок фразы, в таком положении значащий лишь одно.       - Думаю, прорвемся. – Убедительный ответ на несказанное «Сколько доберется?»       Безумный поток мыслей прервал оглушительный чудовищный вой. Он доносился прямо из вспенившихся злых волн, оказываясь все ближе и ближе, молниеносно приближаясь к крепкому кораблю.       Золотой рябью сверкнули плотные воды, будто от яркого солнечного света, который вдруг, набравшись сил, переборол густые гремящие тучи, прорвавшись сквозь плотное кольцо раздора.       - Сирены… - Слово, больше сказанное для себя, будто в подтверждение неприметному факту.       Зубастые бессердечные создания, топящие корабли ради мимолетной забавы одним из простых, но очень грязных способов – заманить чудным пением, обращаясь в прекрасных незнакомок и чаруя своих не способных сопротивляться жертв.       - Вы были правы. – Ранее вечно спокойный голос дрогнул от молниеносного секундного волнения. – Они и правда поджидают нас здесь, словно…       - Словно мы киты, которых нужно насадить на гарпун, Верно. – Рука Адмирала сжалась в кулак, где хранился острый зубец огромного куска чешуи. Лезвие впилось в кожу, надрывая ее, и тонкая струйка крови заструилась по запястью, быстро смешиваясь с водой в бледную лужицу, просачиваясь сквозь крохотные зазубринки во влажную древесину. – Большая толпа свежего мяса, вы не находите это немного поэтичным? – Адмирал хохотнул, поддавшись истеричной нотке странного веселящего настроения, не сразу заметив, как на него посмотрел Капитан, внутренне убеждаясь в своей кошмарной правоте относительно психического состояния Дона.       - Веди вперед. – Затолкав смешок как можно глубже в свою раздраженную глотку, Адмирал уже с нескрываемым азартом и ненавистью смотрел на то, как на корму корабля из липких скользких волн стали цепляться длинные хрупкие невероятно тонкие кости, обтянутые водянистой, набухшей кожей, с красующимися на ней темными трупными пятнами, пожирающими мертвую плоть медленно, но необратимо. – И не смей останавливаться!       Оставшаяся в живых команда напряглась, сжимая все то оружие, что смогло попасться под руку, копья и гарпуны, шпаги и пистоли, кинжалы, невольно проверяя, насколько хорошо в ушах сидит плотно затолканная вата, единственная защита от жуткого гипнотизирующего страстного пения и последняя промашка, из-за которой они не услышат стонов и зовов о помощи друг друга. До цели оставалось совсем немного, и теперь, когда на них неслась армия оккупировавшей остров нежити, было слишком поздно придумывать план получше. Лишь бы прорваться, забывая о человеческой куче тел возможных потерь – весь грех смоют волны, все страдание испарится на горячих лучах доброго солнца Райского острова, все будет После, а сейчас, несомненно, нужно хвататься за все, что укажет дорогу в светлое безоблачное будущее, высвобождая спрятанную со стыдом внутри, непомерную жестокость, в корне с безразличием к остальным и себе. Есть лишь цель – добраться, вкусить, сжать, прорваться сквозь гниль до сладких внутренностей. Золотая жила, охраняемая чутким Драконом Тьмы, проявляющийся в тварях с волшебным пением, и они, смелые рыцари с одним лишь деревянным мечом, не будут страшиться его крепких когтей. Ведь у маленькой, но определенно храброй команды было свое необычное, но очень важное преимущество: Они были вместе, и как-нибудь обязательно выживут.       Бледные лица, со вкатившимися веками и черной тиной, текущей из их ноздрей, уголков рта и грязных подранных ушей, показались в ту же секунду, с ехидством наблюдая за ощетинившимся в настороженности флотом. Мутные глаза бегали от одного тела к другому, с жадностью останавливаясь на каждом.       Один из людей, сжав покрепче аккуратное копье, окропленной фиолетовой кровью, пронзительно закричал, и, не ожидая повторного приглашения, люди толпой кинулись на поджидавших их чудовища, вынося все свои сокровенные проклятия и боль наружу, выплескиваемых в точных свистящих ударах и удовлетворяемых лишь с потоком тухлой, смешавшейся с морской солью и проклятыми заклинаниями утопленников дурно пахнущей вязкой пузырящейся крови, от которой разило приторной тягучей забродившей и покрывшейся плесенью сладостью.       Бойня началась.       Диего закрыл глаза, вслушиваясь в какофонию мерзких звуков, доносившихся отовсюду и заглушаемых лишь свирепым штормом. Шляпа, до этого придерживаемая крепкой хваткой, сорвалась, уносимая в вспенившиеся волны, тяжелые веки невыносимо жгло, проявляя постоянную усталость и вечный недосып. Среди этого хаотичного бардака лишь он один был спокоен, ощущая, как мирно и спокойно бьется его сердце. Острые брызги воды обрушивались на лицо, словно удары хлыста жестокого работорговца, начинающего превышать свои полномочия ради минутного удовольствия чужих страданий.       Ее ускользающий образ был совсем рядом, растворяющийся среди мук непогоды, но все еще различимый, блеклым пятном маяча среди бурых пятен, освещаемый необыкновенным добрым сиянием, столь близко, что можно было протянуть руку, чтобы ухватить ее за запястье, словно указывающая ему нужное направление, как ангел, пришедший на помощь просящему, скрючившемуся в самой искренней и слезной молитве.       Ворохом воспоминаний вместе с погибшей Доньей перед ним появлялись другие лица, прорывая тьму прикрытых век красочными вспышками цветов, греющих душу и сжимаемых, казалось бы, крепкое здоровое сердце в короткой пульсации накапливающейся ярости, собирающейся в один большой неровный снежный ком, леденя внутренности неожиданной свежей прохладой – глотком свежего воздуха погибшего Императора.       Шум, бурый и ярый, начавшийся так внезапно, но довольно ожидаемо, достигнув самого своего кричащего пика, с сокрушением прекратился, оставляя за собой давящую на уши звенящую тишину. Все живое застыло в искореженной импульсивной миниатюре, казалось, даже вечный хаос пятидесятых смолк, передавая легкую добычу в чужие когтистые лапы оживших агрессивных покойников.       Все пространство заполонило звучное превосходное ласковое пение. Чудные женские голоса раздавались отовсюду, обволакивая тяжелый воздух мягким теплым облаком чарующего спокойствия. Объединившись в общий святой хор, некогда казавшиеся чудовищами прекрасные существа нежными звучаниями притягивали и манили к себе уютной лаской, по которой так изголодались члены флота «Триумф». Оружия с гулким стуком начали выпадать из рук, и моряки, будто ведомые чем-то, побрели навстречу открывшемуся им чуду. Магическая мантра проникала сквозь пух, забитый в ушах, укрывала разум нежным одеялом умиротворения.       Адмирал открыл глаза, и, вслушиваясь в благословенные зовы, спокойно двинулся навстречу красивым девушкам, с особой аккуратностью спускаясь по лестнице, стараясь не запачкать свои сапоги, чтобы, во имя всего святого, не опуститься в глазах волшебниц невежественным неряхой. Их мирные успокаивающие ласковые стихи на неясном ему языке затуманивали разум приятной сонной дымкой, легкими девичьими стонами отдаваясь в душе. Бархатные ухоженные ручки, раскрытые для крепкого волнующего чувства объятия, что прогонит всю скопившуюся гниль, страдания и ненависть. Блаженная нега, из которой не было выхода – такая желанная и необыкновенная.       Ариадна. Синею дымкой пригретая у сердца.       Изорванное в клочья платье, детское чистое личико, покрытое пылью, грязью и пеплом, серебряные остекленевшие глазки, как у маленькой некормленой золотой рыбки. Брошенное опухшее изрезанное тельце в мрачном переулке, утащенная в грубой похоти непроглядной черной тенью – сгорбленным существом в отвратных лохмотьях с длинными рифлеными рогами и кожаными порванными крыльями.       Чувственный ангелок, не пропускающий ни одной службы в маленькой церквушке Санто-Доминго, любящая читать даже самые привираемые сказки и необычайно сильно верящая в изворотливых проказниц-фей, запутывающих длинные волосы непослушных детей.       Мешок мяса с задранным цветастым платьишком-пижамой, с поломанными ножками, испачканными в девственной свежей крови, тянущейся из-под юбочки, задушенная собственными слезами. Первая. Погибшая спустя пару месяцев после своего девятого дня рождения.       Они нашли ее в собственной постели, уже мертвую, спустя половину часа после того, как небо почернело, с нависшим над ней монстром, пускающим склизкие слюни на пухлые щечки, некогда сверкающие румянцем. Смеющееся исчадье ада, взмахнувшее своими крыльями и вылетевшее в окно вместе с ней, как только Диего бросился на него в слепой ярости, не чувствуя собственных конечностей.       Обнаруженная к позднему вечеру.       Адмирал обнял чудную девушку за талию, притягивая волшебную незнакомку к себе. От нее пахло мягким медом, вкусным соблазнительным лакомством. Зарываясь в ее шелковистые волосы, мужчина позволил миловидной девчушке легким поцелуем коснуться чувствительной мочки его уха, и, почувствовав горячее дыхание, будоражащее сознание, с отвращением сомкнул руки на ее шее, сжав глотку монстра в безжалостной хватке. Девушка выгнулась, меняя свои черты лица, беспомощно хватая руками бесплотный воздух, и Дон, почувствовав, как по щеке покатились слезы, со злостью навалился на нее, направляя хрупкую голову прямо на укрепленные перила.       Удар.       Теплая струйка крови хлынула с виска девушки.       Удар.       Ее тело обмякло, перепончатые руки повисли над полом.       Удар.       С явным свистом и легкостью тело полетело о покрывшиеся мутной грязью перила, голова с размозженным черепом, словно болванка, отделившаяся от нужных позвонков, болталась, поддерживаемая лишь кожей.       Откинув монстра в смятении, словно отвратный мусор, Диего кинулся к следующей.       Сальвадор. Зеленым туманом дающий свободу чувствам.       Связанный нескладный мальчишка с крепкими узлами на шее, вздувшимися толстыми венами и бледными, утратившими свой пылкий цвет губами. Закатанные голубые глаза с фиолетовыми мешками усталости. Рот, открытый в попытках глотнуть воздуха с вываленным серым опухшим языком.       Идущий в рост юнец, интересующийся политикой, подглядывающий в щелочку двери, когда губернаторы Санто-Доминго встречались с важными лицами в гостевой комнате, обсуждая новые полезные реформы. Ведущий маленький журнал полезных дел для города и вечно любопытствовавший на тему тех или иных скользких аспектов, мечтающий перенять должность родителей и сделать из скромного островка настоящее чудо, без бед и проблем. Игрушка для Духов, схваченная ими в один из тяжелых дней для флота. Утащенный из Кабинета отца, пока Дон со своей супругой были окружены плотным кольцом воинствующего тумана.       «Давайте поиграем» - Заискивающий противный скрипучий голос, раздающийся совсем близко. – «У нас есть щенок, которого мы спрятали, а у вас час, чтобы его найти. Это будет непросто, но так даже лучше».       Сокрытое плотным облаком невидимости, перемещаемое тело, не стоящее на одном месте усилиями злых духов и лишь вопли ужаса и боли в качестве ориентира. Одиннадцатый день рождения мальчишки. День, когда Аделаида поседела. Отысканный на пятый день. По запаху. Подвешенный в трюме с запиской, выцарапанной на спине «Время вышло».       Острое лезвие чешуи сверкнуло в руке, золотистым блеском переливаясь в ладони, входящее в мягкое тело легко, словно нож, погружающийся в тающее масло.       Уходящий в пустоту полный отчаяния крик сошедшей с ума Доньи.       Хриплый возглас, прерываемый крепкой хваткой мужской ладони.       Серебристые пряди, выпадающие каждый день все больше.       Крепкий пинок, приходящийся на почки.       Дрожащее тело, не прекращающиеся всхлипы, ее мокрое лицо, прижатое к его дрогнувшей груди.       Тяжелый прыжок, приходящийся на спину, сломавшуюся с приятным сердцу хрустом.       Они потеряли второго.       Почувствовав острый всплеск обжигающей боли, ноги Адмирала подкосились, и он упал, подавляемый десятком тварей, пытающихся добраться до его глаз.       Родриго – красными пятнами не дающий сломиться.       Совсем малыш, так и не доживший до своего семилетия. Яркий лучик света, с нескрываемым интересом наблюдающий за моряками и обожающий жареную рыбу. Постоянная улыбка от уха до уха и восхищение, просыпавшееся в нем, как только он, с одобрения отца, надевал красный потрепанный старый мундир с красивой синей бляшкой. Замолкший окончательно после смерти брата и умерший, как предполагал Адмирал, от сильнейшего стресса, невыносимо истощенный проблемами, не подходящими его возрасту ни на единую каплю.       Сжавшийся в комок в своей постели, схватившийся за свои густые черные волосики.       Третий.       Чудовища тонкими коготками разрывали одежду, проникая болью все глубже под кожу, хватая ее с азартной жадностью, сжимая в смертельной хватке.       Аделаида – ангельским светом потухшая в злом бушующем море.       Четвертая.       Последняя, кого он позволил потерять, но неизменно возвращающаяся к нему в виде незримого образа во снах, что-то мягко нашептывая, маленький ориентир во всех его начинаниях даже после своей смерти.       Простившая его за все оплошности и грубые ошибки.       Любимая жена, которую он не смог спасти.       Истерзанная русалка с выпавшими внутренностями и выцарапанными глазными яблоками, при этом все еще сохранившая узнаваемые миловидные черты, найденная им спустя неделю, на одном из диких пляжей. Диего помнил, как в тот момент, он упал на колени, прижимая труп к себе и пачкаясь в вонючей старой крови. Он никогда не предполагал, что его супруга могла заключить договор с русалками без его ведома: быть может поэтому, чувство вины было таким сильным, окрашивая волосы в серый цвет, словно старую многолетнюю пыль?       Быть может, именно тогда он понял, что «Триумфу» не нужно вести охоту за третьим артефактом. Он и есть Меч, несущий за собой лишь разрушения и смерть гробовой бордовой полосой. Все, к чему он смел прикасаться – испарялось в страшных мучениях. Находясь в таком состоянии около полугода Диего уже не знал – он ли сходит с ума или весь мир подчинялся его строгой проклятой ауре?       Кровавое платьице, хлыстовая петля, бледное личико, Обмякшее Тело, являющееся к нему во снах по-прежнему живым. Душа, смотрящая с укором.       «Это ты виноват.»       Маниакальный ориентир, ведущий его к своей цели.       Снежный ком, копившийся внутри все это время, ветром безумия выпустился из груди с истеричным срывающим голос криком. Ревущие волны заледенели, холодными глыбами наталкиваясь друг на друга, разбиваясь в обжигающем смятении. Доски покрылись толстой ледяной коркой, люди и монстры – все застыли в холодной камере обморожения.       Прозрачные тела Сирен, теперь сравнимые лишь с камнем, разлетелись на тысячи мелких осколков, подгоняемые жуткой бурей.       Седые волосы, охваченные одеялом колючего инея, ресницы, склеенные между собой, видящий некогда глаз, затянувшийся странноватой тусклой дымкой. Слезы, текущие по щекам, застыли, становясь похожими на застывшие капли воска, падающего когда-то с одинокой свечи в кабинете. Все тело Дона промерзло насквозь, превращаясь в неподвижную человеческую статую.       Время замерло. На крохотном корабле не осталось живых существ.       Диего сидел на коленях напротив своего застывшего тела, бессмысленно смотря куда-то в даль, завороженный чем-то. Руки его замерли в неясном положении, будто кого-то поддерживая. Спустя какое-то время он, вздрогнув, поднялся, и, покачиваясь от болезненной слабости, и, пройдя совсем немного, с усилием переступил за борт, камнем бросившись вниз.       Три артефакта, смешавшись в единой душе, изменили ее, и теперь, когда Одинокий Человек брел по замороженному морю, не было уже ни жизни, ни смерти, лишь Он и маленький ориентир, пригретый у самой груди и чарующий его столь безмерно.