Lifetime Love

Больше, чем сверкающие звезды на небе Больше, чем все цветы этого мира Прекрасна только моя любовь к тебе Наши сердечные узы Будут сиять вечно Обнимай меня крепче, не отводи глаз Достаточно, чтобы растопить мое тело и душу Лучшее в моей любви Жгучие поцелуи Отдаваясь до конца Сейчас

      1978. Токио.       Первое выступление на телевидении было для нас настоящим праздником. Да, все смотрели только на Наоко, да, нас почти не было видно на заднем плане, но это все равно было гораздо больше, чем мы привыкли получать.       Пока Сакурай и Такамизава выпрашивали у звезды автограф, я получал нашу скромную зарплату. М-да, пачка вышла достаточно тощей, но на оплату нашей комнатенки на этот месяц хватить должно. Я вздохнул, забирая деньги, и повернулся к своим друзьям, которые довольно улыбались своему трофею.       — Что, на мясо уже не хватит? — Такамизава будто прочитал мои мысли о нашем «гонораре».       — Обойдемся рисом, зато нас хорошо приняли, может даже запомнят, — Сакурай был как всегда оптимистичен.       Прошло уже почти пять лет с того момента, как мы решили объединиться в группу, и три года с тех пор, как звукозаписывающая компания решила, что у нас нет будущего, и расторгла наш контракт. Иногда мне казалось, что Ясуо поступил умнее всех нас, когда решил оставить музыку и заняться более серьезными вещами.       Я снова посмотрел на счастливых одногруппников, прогоняя в памяти наше последнее выступление, радостные девичьи лица в зале и громкую музыку в ушах. Мне все еще хотелось нести людям свою музыку, прорываясь в их сердца, нам всем этого хотелось, и, пожалуй, только это желание удерживало нас от распада.       Когда мы вернулись домой, было уже поздно, и после ужина и споров о том, кто сегодня будет мыть тарелки, мы решили отложить это все на завтра и легли спать. На стене мерно тикали часы, и я постепенно проваливался в сон, когда услышал шорохи с кровати Тошихико и Масару. За ними последовали звуки поцелуев и взволнованный шепот:       — Ну, перестань, Коноске же услышит!       — Он уже заснул, не услышит.       Движение на кровати усилилось, и я слышал тяжелое дыхание и шуршание. Это продолжалось какое-то время, так что я снова собрался уснуть, но вдруг Такамизава застонал. Я удержался от того, чтобы дернуться.       — Т-ш-ш-ш, тише, ты его разбудишь.       Они снова зашевелились, и возня сопровождалась звуками поцелуев и хлюпаньем.       — Масару, не надо, я не смогу сдерживаться…       — Сможешь, я в тебя верю.       Кровать скрипнула — видимо, они сменили позу. Снова последовало хлюпанье, как будто кто-то облизывает подтаивающее мороженное, и было несложно догадаться, какое мороженное брал в рот Сакурай. Хоть я и не мог этого видеть, так как лежал спиной, но богатое воображение заботливо рисовало мне картины происходящего: Тошихико тяжело дышит, зажимая рот рукой, пока Масару заглатывает его член, а кровать слегка поскрипывает от ритмичных движений. Такамизава снова тихо замычал, а кровать скрипнула сильнее, когда он дернулся — неужели уже кончил? — но звуки возобновились. Громкое хлюпанье и снова скрипы: Сакурай вытащил член изо рта, и они решили сменить позу.       С одной стороны мне было неприятно слушать, как мои лучшие друзья занимаются сексом, но с другой, было во всей ситуации что-то волнующие, и не без помощи изображения раскрасневшегося Тошихико в моем воображении, мой член сильно напрягся. Я удачно лежал с руками под одеялом, так что сжал его сквозь трусы, продолжая вслушиваться.       — Нет, боже, не надо-о-о-о!       Тошихико сорвался на стон, и я услышал шлепок. А они безбашенные, я был уверен, что они тихонько помогут друг другу губами и руками, и на этом все закончится, но они решили идти до конца. Звуки ударов обнаженной кожи и хлюпанье становились все быстрее и хаотичнее, кровать скрипела и скрипела, как будто сейчас сломается под весом их страсти, Такамизава мычал, зажимая рот. Я, одной кистью, стараясь, чтобы они ничего не заметили, надрачивал свой член, засунув руку в трусы, но, судя по всему, я был последним, на что они могут сейчас обратить внимание. Сакурай что-то шептал, из чего я смог разобрать только:       — Малыш, я уже скоро!       Казалось, что даже ножки кровати подпрыгивали, пока он вдалбливал в нее Тошихико, и уже не особо пытаясь быть тихими, они мокро целовались и стонали. Толчки резко остановились, но кровать ещё слегка содрогалась от их оргазма, и я кончил тоже, думая о том, что я ещё больший извращенец, чем они.