Nobody Loves Me Like You

________________________________________ Сигве 10:18

Привет Мне так стыдно за вчерашний вечер лол Мутта сказал, что я был в дерьмо пьяным Прости :(( Я должен был послушать тебя Мы должны были остаться у меня дома И целоваться до наступления нового года

Привет Не переживай из-за этого

Привет <3 Как провёл остаток ночи?

С Эвеном

Ох Окей Повеселились?

… Эдвард упал, и мы поехали к нему в больницу

Что??? Он в порядке?

Да, он в порядке Он поскользнулся на льду около дома Я такой идиот, ибо не позаботился об этом

Омг, неееет Ты уверен, что он в порядке? Он вернулся домой?

Ещё нет Я собираюсь навестить его Сегодня днём

Могу я придти? Омг, бедный Эдди

Эдди?

Это сокращение для Эдварда:р

Он знает об этом сокращении?

Нет, но скоро узнает хаха Так я могу придти?

Больница — публичное место

Не умничай при мне

Извини Я веду себя, как придурок, извини Просто была тяжёлая ночь

Всё в порядке, я понимаю У меня всё ещё сильное похмелье хаха

Ты не помнишь, что было прошлой ночью? Не помнишь такси и всё такое?

Я помню, как Мутта заказал мне такси

…

Что?

Ничего

Ты знаешь номер палаты Эдварда? Я приеду к 12:30

Я буду там Просто напиши мне И я приду за тобой

<3

________________________________________

      Исак бросил телефон на кровать и застонал, уткнувшись в подушку. Опять стадия отрицания. Отлично.       Он был более чем уверен, что Сигве помнит, как рыдал, держась за дверцу такси и умоляя Исака выбрать его. Никто не забывал чувство такого отчаяния. Никто.       .       Эдвард ненавидел прозвище «Эдди». Ему не нужно было даже говорить об этом, ведь выражение его лица говорило само за себя. Сигве был весёлым и милым, он даже принёс цветы, лилии или что-то в этом роде. Но Эдвард всё равно был раздражён.       Он был похож на ребёнка или щенка. Старик либо любил человека, либо нет; либо был на все сто процентов предан ему, либо едва выносил его. Это заставило Исака улыбнуться. Он был просто смешон.       — Я вернусь позже, хорошо? — сказал он, когда они с Сигве уже выходили из палаты.       — Не мог бы ты вернуться через тридцать минут? — спросил Эдвард, и Исак с трудом удержался от смеха.       Неужели он всерьёз пытается помешать ему проводить время с Сигве?       — Хорошо, — ответил Исак.       .       Исак купил им обоим дерьмовый кофе из автомата, и они уселись в приёмной какого-то другого отделения на втором этаже. Это было похоже на дерматологическое отделение, но Исак не был уверен.       — Как ты? — спросил он.       — Мне очень жаль, — выпалил Сигве, застав его врасплох из-за уязвимости в голосе.       У Сигве были мешки под глазами, а его кожа не светилась, как обычно. Он выглядел так, словно вообще не спал.       — За что ты извиняешься?       — За то, что опозорил нас с тобой вчера вечером, — Сигве покраснел и посмотрел на свои руки. — И за то, что я притворился, будто не помню, как просил тебя выбрать меня прошлой ночью. Это было глупо.       Исак сделал ещё один глоток кофе и откинул голову назад.       — Это я должен извиниться, — вздохнул он, положив одну руку на своё бедро.       — Но за что? За то, что сделал бодишот с Эвеном? Это была моя вина. Я подтолкнул тебя на это. Мне не следовало этого делать.       Исак молчал рядом с ним, не находя слов, чтобы признать, что он сожалеет вовсе не об этом.       — Ох, — выдохнул Сигве рядом с ним, когда в голове у него что-то щёлкнуло.       Исак почувствовал себя виноватым. Считается ли это обманом? Он и сам не знал. Скорее всего, нет. Исак никогда не давал ему обещаний. По словам Сигве, они даже не были исключительными.       — Ты спал с ним? — спросил он, и голос Сигве выдал беззаботность его слов.       — Нет, — ответил Исак. — Точнее, да, мы делили одну постель, но у нас не было секса, если ты об этом спрашиваешь.       Он понятия не имел, почему чувствовал себя обязанным рассказать правду этому парню, но вот он здесь и делает это.       — Вы целовались?       — Да, — ответил Исак, и ему вспомнился разговор с Эвеном на детской площадке, когда он спросил о Германе, но только вопросы Сигве были менее грубыми.       — Вы теперь вместе?       — Нет, — ответил Исак. — Это был всего лишь полуночный поцелуй. Это..       — Только не говори, что это ничего не значит, — сказал Сигве, отводя взгляд, и на его мягком лице появилась глубокая морщинка. — Потому что я знаю, что это неправда.       — Я не собирался этого говорить, — ответил Исак. — Я хотел сказать, что этого больше не повторится.       — Ты этого не знаешь, — сказал Сигве.       — Он вчера отверг меня, — выпалил Исак. — Он сказал, что не любит меня.       И хотя Исак хотел, чтобы это прозвучало утешительно, он понял, насколько жестокими были его слова, только когда произнёс их.       Не беспокойся. Парень, которого я люблю, не отвечает мне взаимностью. Тебе не о чем беспокоиться. Теперь я могу вернуться к тебе.       — Хорошо, — выдохнул Сигве рядом с ним, и сердце Исака оборвалось, когда он поймал того вытирающим что-то похожее на слезу.       Я такой грёбаный мудак.       — Я думаю, мы должны прекратить это, — мягко сказал он, надеясь, что Сигве сможет сказать, как сильно он на самом деле заботится о нём, несмотря на его резкие слова.       — Это, — повторил Сигве с горечью и обидой в голосе.       — Я не хочу причинять тебе боль. Я думаю, мы должны остановиться.       Сигве заерзал рядом с ним, и Исак не мог смотреть на него. Поэтому он не сделал этого, даже когда руки парня коснулись его лица.       — Ты уже сделал это, — сказал Сигве, нежно целуя его в щёку и заставляя вздрогнуть. — Но всё в порядке. Я знал, на что подписываюсь.       После этого грудь Исака будто сдулась. По крайней мере, этот мальчик мог признать, что ему больно; по крайней мере, он был честен и открыт в своих чувствах; по крайней мере, он относился к себе с достаточной добротой и уважением, чтобы сделать это.       .       — Мы можем быть друзьями, — с улыбкой предложил Сигве, когда Исак проводил его до главного выхода из больницы. — Знаешь, ты мне нравишься не только за свои постельные навыки.       — Друзьями, — рассмеялся Исак. Ох, парень.       — Да. Друзьями.       — Ты же знаешь, что мы закончим трахаться, если согласимся на это, верно? — Исак усмехнулся.       — Это вроде как план, — подмигнул Сигве.       Но Исак не смеялся. Это было совсем не смешно. Быть тронутым человеком, по которому так тоскуешь и которого так страстно желаешь, было совсем не смешно. Это даже не приносило удовлетворения. Это просто заставляло чувствовать себя, как полное дерьмо. Исак никогда бы и никому не порекомендовал это.       Мне не нужно твоё тело. Мне нужно твоё сердце.       — До встречи, Исак, — сказал Сигве.       — Пока, Сигве.       .       На обратном пути Исак столкнулся с Эвеном, который нёс подсолнухи и ярко улыбался. Казалось, он почти ждал его. Исак подумал, не видел ли он его с Сигве.       — Кто, чёрт возьми, приносит подсолнухи пациенту в больнице? — простонал Исак, когда они направились в палату Эдварда.       — Он любит подсолнухи. О чём ты говоришь? — Эвен засмеялся рядом с ним, наконец-то сняв шапку и распустив свои голубые волосы.       — Ха? Подсолнухи?       Да. Это его любимые цветы, — сказал Эвен.       — Чушь собачья. Это твои любимые цветы, — ответил Исак.       — И его, — улыбнулся Эвен, снова положив руку на поясницу Исака, чтобы провести его в палату. — Это он мне сказал.       — Да, это невозможно, — ответил Исак, слегка покраснев, потому что он так изголодался по прикосновениям.       — В любом случае, надеюсь, мои цветы ему понравятся больше, — сказал Эвен.       — Хм?       — Я видел Сигве, — он пожал плечами. — Держу пари, он тоже принёс цветы.       Эвен всё-таки видел их. И он ждал, когда Исак освободится. Отлично.       — Он принёс лилии, — сказал Исак.       — Как он? Вчера вечером он был немного пьян.       — Я только что расстался с ним, — выпалил Исак. Он не хотел, чтобы Эвен думал, что события прошлой ночи ничего для него не значат. — Поэтому я не знаю, что он чувствует.       — Понятно, — выдохнул Эвен рядом с ним.       Исаку потребовалось некоторое время, чтобы оторвать взгляд от пола и посмотреть на Эвена. Но когда он это сделал, его встретило прекрасное зрелище. Эвен улыбался про себя.       .       — Подсолнухи! — воскликнул Эдвард. — А ещё ты привёл солнце!       — Какого чёрта? — нахмурился Исак, ставя рюкзак Эвена на пол. — Вы что, один и тот же человек? Кроме того, Эдвард только что назвал меня солнцем?       — Малыш, сейчас на улице в буквальном смысле солнечно, — поддразнил его Эвен с ослепительной улыбкой.       Малыш.       Исак покраснел, потому что Эвен назвал его так в присутствии Эдварда и потому что он только что смутился, ведь старик назвал его солнцем.       — Боже мой! — застонал он.       Эвен и Эдвард смеялись от души, а Исак смущался и извивался перед ними.       Позже он узнал, что Эдварда выписывают на следующий день, и решил переночевать у Мутты.       — Я немного побуду с вами, — заявил Эвен, когда они возвращались домой. — Если ты не возражаешь.       — Мы давно не общались, — признался Исак. В основном это было правдой. Он не мог вспомнить, когда в последний раз отдыхал в чьём-то доме с Эвеном.       — Да, я подумал, что мне нужно перестать так сильно замыкаться в себе. Эдвард прав, — пожал плечами Эвен, засунув руки в карманы и прищурившись, потому что было ещё немного солнечно.       — Эдвард? Ты говорил с Эдвардом?       — Ага, — усмехнулся Эвен. — Это немного странно, но он как будто видит меня насквозь. Он говорит, что я слишком строг к себе и всё такое. Я не знаю, — он пожал плечами.       Исак гадал, какой магией обладает Эдвард, чтобы достучаться до них обоих; двух самых замкнутых людей, которых он знал.       — Так и есть, — сказал Исак, без всякой видимой причины прикусив нижнюю губу. — Я имею в виду, ты и вправду суров к себе.       — Ну да, конечно. Я постараюсь не быть таким, — улыбнулся Эвен. — Я постараюсь быть добрее к себе или что-то в этом роде.       — Тусоваться на свалке Мутты — это не совсем хорошо по отношению к себе, но ты делаешь это! — Исак высунул язык.       — Прошу прощения? Свалка Мутты? Это из-за Мирцеллы? Знает ли он, что ты не уважаешь его дом за его спиной? Этот парень только и делает, что убирает свою квартиру.       — Как скажешь, — закатил глаза Исак, а когда Эвен обнял его за плечи, как в старые добрые времена, когда всё ещё не было так странно, Вальтерсен позволил ему это сделать.       .       В ту ночь они играли в видеоигры в квартире Мутты и спали на полу с его собакой Мирцеллой. У неё была белая шерсть и прямо сейчас она храпела, лёжа на животе Эвена. Все чёртовы домашние животные предпочитали Эвена.       Это была мальтийская собака, которая вела себя совсем не так, как мальтийцы. Исак где-то читал, что они должны быть милыми, как щенки, на протяжении всей своей жизни. Но она всегда была злой, испуганной и самой несносной зверушкой на планете — наверное, сразу после Текилы. Исак понятия не имел, почему Мутта так её любит. Всё, что она делала — это лаяла на всех, всё время. Кроме Эвена. Она любила Насхайма.       Иногда она любила и Исака, когда он пел. Она терпела его только тогда, когда он занимался в наушниках и напевал какую-нибудь песню. Мирцелла растягивалась на полу, а потом начинала лаять, как только он переставал петь.       — Исак, ради всего святого. Пожалуйста, спой песню Джейсона Мраза или что-нибудь ещё, — умолял его Элиас, когда у Мирцеллы был особенно плохой день и она решила, что должна откусить тому ногу.       Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему у Эвена вдруг посинели волосы. Исаку было забавно наблюдать за тем, как она лает на Насхайма, несмотря на мгновенный страх в его глазах.       — А что, если она никогда не поймёт, что это я? О боже мой! Это убьёт меня! — Эвен театрально вздохнул.       Но это продолжалось не слишком долго, и Эвен быстро вернулся к тому, чтобы быть её любимцем. Исак подозревал, что собаке даже больше нравятся его голубые волосы.       И сегодня вечером, на свежевымытом полу спальни Мутты, именно на груди Эвена Мирцелла нашла свой дом.       Агрх.       — Ревнуешь? — прошептал Эвен посреди ночи в тускло освещённой комнате, а в его глазах сверкнуло что-то такое, что Исак не смог бы точно описать.       — В твоих мечтах, — закатил глаза Исак, а затем повернулся к нему спиной, пряча улыбку, расплывшуюся по его лицу.       .       Всё было хорошо. Всё было даже замечательно.       Мутта спросил Исака о Сигве и Новом годе, может быть, через три дня после того, как Эдварда выписали из больницы, и Вальтерсен рассказал ему правду.       «Мы с Эвеном целовались на Новый год, и я попросил его выбрать меня. Вместо этого он сказал, что не любит меня. Он также написал мне стихотворение об утоплении или что-то в этом роде, но я не думаю, что это имеет значение. Мы снова стали лучшими друзьями, и это всё, что имеет значение. Он больше не так строг к себе и общается с нами благодаря нашему Господу и Спасителю Эдварду. И, наконец, мы с Сигве друзья.»       .       Всё шло прекрасно, пока снова не начались занятия в университете, и Исак не заметил, каким неловким теперь было их «отрядное» времяпрепровождение. Парни из компании вели себя странно, потому что Соня больше не присоединялась к ним, оставаясь вместо этого со своими подругами и побуждая всех строить догадки. Ребята также чувствовали себя неловко из-за слона в комнате. Ни один из парней не вспомнил об их фотографии с Эвеном, сделанной в постели. Даже Адам, который обычно был так небрежен со словами.       Однако всё это казалось очень хрупким. Они все ходили по яичной скорлупе вокруг них, и Исак чувствовал неловкую паузу и движение, когда Эвен или он сам вступали в разговор. Исак был почти уверен, что парни говорили об этом между собой и выработали общий план действий. «Давайте просто сделаем вид, что ничего не случилось.»       Исак решил, что парни просто знали, что они с Эвеном иногда делят постель. Они знали, что Исак и Эвен были особыми друзьями — по словам Элиаса — и что они иногда делали странные вещи, например, срывали свадьбы и поджигали случайные предметы. Или, возможно, они купились на ложь Эвена. Кто знает.       И хотя первые пару дней всё было в порядке, Исак не мог не чувствовать себя виноватым перед Соней, которая выглядела обиженной и преданной. Он не мог этого вынести.       В конце концов он решил держать это при себе, потому что она заставила его молчать, хотя ему было больно. Он не хотел делать из этого большую проблему; он знал, что склонен слишком много думать и всё делать сам. Возможно, Соня просто хотела проводить время с подругами, потому что они не унижали постоянно женщин. Возможно.       Однажды Соня прошла мимо него в библиотеке, едва не вздрогнув, когда увидела его, а затем быстро повернулась и направилась обратно к выходу. Игнорировать это было невозможно. На этот раз они по-настоящему встретились глазами, и Соня всё же решила обернуться.       Исак почувствовал, как внутри у него всё увядает. Это было нечестно. Он не сделал ничего плохого; он не заслуживал такого обращения; он не понимал, почему она сердится и почему относится к нему так холодно. Поэтому он собрался с духом и последовал за ней на улицу.       — Соня! — крикнул он ей вслед, пока та возилась с наушниками, пытаясь сделать вид, что не слышит его. Эта глупая девчонка.       Исак догнал её и заставил посмотреть на себя. Её глаза были широко раскрыты, а дыхание прерывистым. Она была ранена. Исак почти всегда мог это сказать. Она была открытой книгой.       — Что с тобой происходит? Почему ты меня игнорируешь? — спросил он.       — Исак! — воскликнула она, слегка округлив глаза, с фальшивым чувством возбуждения в голосе. — Ох, я тебя не заметила.       — Ох, прекрати нести чушь! — застонал он.       Выражение её лица быстро сменилось чем-то жёстким и обидным. Он тут же пожалел, что последовал за ней на улицу. Исак не был склонен к конфронтации. Он всегда уходил в себя, когда случались неприятности.       — Нет, это ты прекрати нести чушь, Исак! — крикнула она ему в лицо.       — Какого хрена всё это значит? Фотография, которую прислал Эвен? Это было давным-давно! Это даже не имеет значения. Это не то, что ты думаешь!       — Ты же спал с ним! — закричала она. — Ты, блять, спал с ним и никогда мне не говорил!       Исак сделал шаг назад, может быть, два. В её голосе слышался огонь. Она всегда была очень нежна с ним, но сейчас она была очень зла. Она была в ярости на него.       — Соня..       — Это я! Исак! Ты мне ничего не сказал. Это убило меня, когда он отверг меня после того, как мы занимались сексом. Ты же знаешь! Я же тебе говорила! И пока я изливала тебе своё сердце, ты трахался с ним всё это время?!       Разум Исака на некоторое время отключился. Он мог видеть её, слышать и чувствовать, но не мог придумать ничего, чтобы защитить себя. У него не было оправданий. Он мог бы солгать и сказать, что та фотография не значит, что они спали вместе; он мог бы поправить её убеждения и уточнить, что они занимались сексом только один раз; он мог бы придумать хронологию и сказать, что секс был после того, как она доверилась ему; он мог бы всё изменить и рассказать о том, как это убило его изнутри, чтобы утешить её, ведь его сердце было также разбито.       Но он ничего не мог сказать.       — Я..       — Знаешь, я всегда чувствовал это между вами двумя. Я всегда так думала. Точнее, у вас есть вещи, которые остаются только между вами, — продолжала она немного спокойнее, а её глаза блестели от слёз. — Я тоже всегда дразню тебя на тему парней, но я была уверена, что ты не сделаешь мне такой гадости. Я была уверена, что ты бы что-нибудь сказал, когда я плакала у тебя на плече. Я была так уверена.       — Прости, — пробормотал Исак, не совсем понимая, за что извиняется. Боже, это больно.       Соня вдохнула и глубоко выдохнула. Исак тоже готов был заплакать.       — Твою мать! — она застонала. — Чёрт возьми! Агрх!       — Что? — глаза Исака расширились. Он сделал шаг назад и на мгновение взял себя в руки.       — Это.. это даже не твоя вина. Ты не сделал ничего плохого. Я просто.. Я не знаю. Я не знаю, почему кричу на тебя. Ты, наверное, так же запутался из-за этого.       Но она ошибалась. Исак тоже был не прав. Он всегда принимал её чувства как должное. Всегда. Это были факты и абсолютная правда, но казалось, что они даже не имели значения в его голове. Важно было только то, что он чувствовал; в чём нуждался и чего хотел. Исак был таким эгоистом.       — Это моя вина. Я знал о твоих чувствах. Я знал, — пробормотал Исак. — Мне очень жаль.       — Заткнись. Ты заставляешь меня чувствовать себя ещё хуже! — вздохнула Соня.       — Твои чувства тоже важны. Извини. Я понимаю, почему ты злишься, — продолжал он, не отрывая взгляда от своих ног. Он не мог смотреть на неё; он чувствовал себя ужасно.       — Боже мой! Прекрати это! Ты говоришь так, будто я самый драматичный человек на свете, — он услышал её смешок.       — И для протокола, это случилось очень давно, когда он был в маниакальном состоянии. Теперь между нами ничего нет. Мы просто лучшие друзья, — солгал Исак, обжигаясь, как последний дурак.       — Я тебе не верю, — сказала она. — Но ты мне ничего не должен.       — Я просто хочу, чтобы всё вернулось на круги своя, — вздохнул Исак, сгорбив плечи. Он так устал.       В конце концов они обнялись перед библиотекой, пока вокруг них не пошёл снег. Соня всё ещё крепко обнимала его. Она была мягкой, маленькой и сильной, и от неё всегда так приятно пахло; она также прощала ему всё и заставляла Исака чувствовать себя виноватым. Но он также любил её.       — Я знаю, что говорю это не часто, но наша дружба очень много значит для меня, — пробормотал он, когда они оба отпустили друг друга, заставив её тем самым рассмеяться.       — Этот синеволосый засранец уже на тебя действует. Ты начинаешь говорить совсем как он, — пошутила она, но глаза её были печальны.       Ты тоже отчаянно влюблена в него.       — Просто скажи, что уже любишь меня! — простонал Исак.       — Я уже люблю тебя, — сказала она, обхватив его лицо обеими руками и потянув за щёки. — Между прочим, я собиралась избегать тебя ещё несколько дней.       — Ну и засранка же ты! — Исак оттолкнул её руки.       — Возможно. Но обещай мне, что мы никогда больше не будем ссориться из-за парней, хорошо?       — Окей.       На следующий день они пошли пить кофе, и всё как будто вернулось на круги своя.       Но этого не произошло.       Исак начал обращать внимание на своих друзей и на то, что они хотят немного больше. Он всегда чувствовал так много, что иногда забывал о существовании внешнего мира, о том, что другие люди тоже способны на чувства; что другие люди тоже тоскуют по Эвену Бэк Насхайму.       Никто не любит меня так, как ты. Но я люблю тебя, как все любят тебя. Так вот почему я не особенный?       .       Эвен приходил почти каждый день, чтобы увидеть Эдварда, который соблюдал постельный режим после выписки из больницы. Они говорили почти несколько часов подряд. Эвен всё говорил и говорил о каком-то фильме, который он посмотрел; или об одном из своих предметов в университете; или о книге, которую посоветовал ему Эдвард.       Они провели почти три часа, обсуждая эту серию книг, «Дети Земли» или что-то в этом роде, которая казалась самой скучной на свете. Там было что-то о временах последнего каменного века и о девушке, которая вырастила неандертальца. Исак понятия не имел, как Эвен ухитряется это читать, но Эдвард говорил о данной книге как ребёнок о своей любимой вещи. Он был так привязан к главной героине и говорил о ней с таким восхищением, что Исаку почти захотелось прочитать эту глупую книгу. В устах Эдварда всё звучало очень мило.       Исак обычно слушал их в течение первого часа, но потом ему хотелось заняться чем-нибудь другим. Он любил и Эвена, и Эдварда до безумия, но иногда ему казалось, что они сдерживаются перед ним; словно ждут, когда тот уйдёт, чтобы приступить к настоящими темами.       Исак понятия не имел, как его сосед по квартире так влюбился в его лучшего друга, но, по крайней мере, они оба улыбались и смеялись. Эвен тоже искренне смеялся. И Исак поймал себя на том, что ему очень хочется присоединиться к их глубокому разговору. Он хотел бы получить несколько советов от Эдварда о том, как заставить Эвена смеяться и быть таким добрым к себе.       Позже, когда Эдвард снова смог встать, Исак застал их в центре какой-то фотосессии в гостиной. Эвен заставлял Эдварда делать несколько неловких поз с женщиной, которую Исак всегда считал дочерью старика.       Её звали Хельга, и Исак был смущён тем, что Эвен узнал об этом раньше него. Она помогала по дому, стирала и убирала, когда Исак был на занятиях, а также заботилась об Эдварде. Она была милой. На вид ей было не больше шестидесяти.       — У неё самые лучшие пирожные! — сказал ему Эвен с яркими глазами, голубыми волосами и широчайшей улыбкой, как раз перед тем, как заслужить легкий шлёпок по голове, когда Хельга поймала его, обмакивающим указательный палец в тесто для торта.       — Никаких прикосновений, — предупредила она, прищурившись. Но Эвену потребовалась всего одна улыбка, а ещё он высунул язык, чтобы та физически растаяла и позволила ему забрать остатки теста.       Очень понимаю.       Исак почти сразу узнал её стряпню и неловко спросил, она ли приготовила ту Рождественскую еду.       — Да, — ответила она с гордой улыбкой. — Тебе понравилось? Мои внуки говорят, что у меня самая лучшая начинка.       Исак сказал ей, что начинка очень вкусная, но в глубине души у него разрывалось сердце.       Эдвард солгал о том, что его дочь готовит Рождественскую еду, и Исак удивился, почему. Вальтерсен лгал только тогда, когда не хотел, чтобы его жалели, или когда ему не хотелось быть хорошим человеком, но Эдвард был не из таких.       По крайней мере, теперь понятно, почему они не навестили его в больнице.       .       Хельга стала приходить чаще, учитывая, что Эдвард почти все дни не мог пошевелиться, а Исак даже не возражал. От неё исходило тепло; она была по-матерински заботлива; а ещё она была бунтаркой. И не прошло и трёх дней, как она начала давать лёгкие щелбаны и настаивать, чтобы Вальтерсен тоже доедал овощи.       Она начала собирать его грязное бельё, и Исак чуть не сгорел от стыда, когда понял, что она выстирала его трусы и носки. Дерьмо.       — Тебе не нужно этого делать.       — Ох, тише, я и раньше растила мальчиков. Я всё об этом знаю! — она почти сразу же отпустила его, направившись на кухню и едва дав ему время договорить.       Исак решил, что Хельга великолепна и что она отлично подойдёт Эдварду.       — Так ты теперь играешь в сваху для стариков? — Эвен рассмеялся, опершись локтями о стол в их любимой кебабной. — Тебе следует открыть своё дело. Служба сватовства для пожилых людей. Можно уже начинать подписываться.       — О чём ты? Подписка? Я бы брал единовременный гонорар за каждую удачную парочку, — фыркнул Исак. — Не думаю, что у них есть время валять дурака. Они, вероятно, согласятся на первого порядочного человека. Это тебе не Гриндр.       — Ты проводил исследования пользователей приложений для знакомств? — рассмеялся Эвен. — Ты должен удалить Гриндр, малыш. Возвращайся к Сигве или ещё к кому-нибудь.       — Заткнись! — Исак толкнул его.       — Или.. Нет. Не делай этого. Я больше никогда не хочу заниматься ужасным сексом с среднестатистическим парнем на двуспальной кровати в Бергене, — небрежно добавил Эвен.       — Да пошёл ты! — лицо Исака вспыхнуло.       Так много признаний. Я не хочу снова ревновать тебя и бросаться в чужие объятия.       — В любом случае, вернёмся к нашей леди Хельге. Почему ты думаешь, что она хорошая пассия для Эдварда? — спросил Эвен.       — Ну.. Она единственная взрослая, которую он как-то воспринимает, а ещё она заботится о нём, — пожал плечами Исак.       — Но ей за это платят, — сказал Эвен, щуря глаза, а его голубые волосы разлетелись во все стороны, когда он освободил их от шапки. — Не самый лучший сегвей для романтики.       — А что случилось с непредубеждённостью, Эвен? Кроме того, разве это не сюжет «Красотки»? Это же твой любимый фильм всех времён.       Эвен рассмеялся, сжав обе руки вместе и издав великолепный звук. Исак был так горд собой за то, что в последнее время всегда смешил его; в последнее время им было так хорошо вместе.       — Я представляю, как они сейчас вместе принимают ванну, — вздрогнул Эвен.       — Думаю, она его купает, — добавил Исак.       — О боже мой! — Эвен снова рассмеялся. — Бедный Эдвард!       — Я уверен, что ему это нравится. У меня такое чувство, что под ним скрывается извращённый ублюдок, — улыбнулся Исак, откусывая ещё кусочек от своей еды.       — Как ты думаешь, он всё ещё это делает? — спросил Эвен, заставляя Исака задыхаться. — Представь, насколько неловко это будет?       — Боже мой! Я ем! — простонал Исак.       — Ну и что? — расхохотался Эвен.       — Я не хочу думать во время еды об Эдварде, у которого стояк!       Они оба смеялись, как идиоты. И впервые за долгое время, когда Эвен протянул руку, чтобы вытереть соус с уголка его рта, сердце Исака не пропустило удар.       Исак уже начал приходить в себя. Медленно, но верно.