Writober по-фремионски

— «Существует поверье, что русалки очаровывали моряков своим пением и заставляли их прыгать за борт. Тогда эти существа утягивали людей на дно и топили. Не со злобы — а просто потому что такова их натура. На картах прошлых веков даже существовали специальные пометки, обозначавшие русалочьи заводи, заплывать в которые рисковали только сумасшедшие или те, кому уже нечего было терять». Бред какой-то, — бросил Гарри, захлопывая учебник. — Видел я русалок в прошлом году. Делать им больше нечего как караулить корабли. Им плевать на людей — лишь бы мы не лезли в их жизнь. — Не забывай: это лишь легенда. Сомневаюсь, что тот, кто ее придумал, был знаком хотя бы с одной русалкой, — поучительным тоном отозвалась Гермиона, оторвавшись от пергамента, на котором весь последний час она кропотливо выводила древние руны. — Кстати, согласно древнегреческой мифологии, пели морякам сирены, полуженщины-полуптицы. И не топили, а разрывали когтями, перед этим заманив моряков на свой остров. — Чего же такого надо спеть, чтобы они сами к ним приплыли? — удивился Рон. — В смысле, можно же… ну не знаю, уши заткнуть? — Одиссей так и поступил со своей командой. И вообще — откуда мне знать, что они там пели, Рональд?! Я, как ты знаешь, не сирена. — А что русалки? — спросил Гарри. — Они действительно топили людей? По легендам. Гермиона кивнула. — Вроде как они заманивали простодушных мужчин в воду, соблазняя их, а потом щекотали и топили. Но если подобное и происходило, то точно не в открытом море. Это же славянские предания — откуда у славян море? Только реки. — Но как именно они соблазняли людей? Они же страшные! В подтверждение своих слов Гарри раскрыл учебник на странице, где иллюстратор изобразил русалку. Видимо, мастер он был не ахти, потому что от вида нарисованной твари хотелось плеваться. Впрочем, может быть, именно этого художник и добивался. — Есть версия, что русалки могли принимать облик прекрасных обнаженных женщин… Очень смешно, Рональд, да! — поморщилась Гермиона, когда Уизли масляно заухмылялся. — В общем, вы поняли. Мало кто мог противостоять их обаянию. Впрочем, некоторые, говорят, спасались, потому что у них было для кого жить. — В смысле? — В смысле, девушка была, малыш Ронни, — хмыкнул Фред, плюхаясь на диван рядом с Гарри. — Или жена, — поддакнул Джордж, занимая кресло. — Или дети… — Или любимый кот… — Или что угодно еще, — закончил Фред. — В общем, вариантов полно. — Ну и что? — уязвленно отозвался Рон. Видимо, его покоробило насмешливое прозвище, с которым ему обратились. — Подумаешь — девушка. Что в них вообще такого? Близнецы быстро переглянулись и расхохотались. — Подрастешь — поймешь, малыш Ронни! — хмыкнул Фред, щелкая брата по лбу. — Пока просто поверь на слово, что ты действительно выберешься из любого дерьма, если у тебя есть к кому возвращаться. — Можно подумать, ты много об этом знаешь… — Знаю, — неожиданно резко отозвался Фред. Он уже не улыбался и смотрел на Рона исподлобья, как на настоящего врага. — Я это знаю даже слишком хорошо. У меня есть такой человек, и что бы ни произошло, что бы ни угрожало мне — я все преодолею, из кожи вылезу, лишь бы к ней вернуться. Да, об этом легко говорить, когда опасность тебе не грозит. Но если такое случится, я никогда не поведусь на чужие обещания или чью-то красивую внешность, потому что мне плевать на них. Я знаю, кто мне нужен, и не намерен просто так отказываться от мира, в котором есть она. Пока Уизли говорил, он неотрывно глядел на Гермиону, замершую над своим свитком с пером в руке. Гриффиндорке почему-то стало ужасно неловко — будто заглянула в замочную скважину и увидела там что-то слишком личное. Она даже не подозревала, что Фред может быть таким… пылающим? Как самое жаркое пламя, в котором можно было сгореть. В котором — о, Мерлин — ей х о т е л о с ь сгореть. Наконец Уизли выдохся. Тяжело дыша, он обвел взглядом затихших пятикурсников, словно только что понял, насколько много лишнего наговорил. Джордж тоже смотрел на брата с недоумением, но молчал. И правильно. Фред сделал глубокий вдох, стараясь больше не смотреть в сторону Гермионы, догадываясь, что мог выдать себя, и повесил на лицо вымученную улыбку. — Короче, вырасти сначала, Рон. А потом поговорим.