Writober по-фремионски

На вересковом поле На поле боевом Лежал живой на мертвом И мертвый — на живом. Р.Л. Стивенсон «Вересковый мед».

На берегу Черного озера часто летали светлячки. Словно маленькие блуждающие огоньки, они кружились в траве, ныряли в закрывшиеся к ночи чашечки цветов и перемигивались, будто лампочки на новогодней елке. Они всегда были там — на берегу. Сколько Гермиона себя помнила. Берег был излюбленным местом отдыха многих поколений студентов Хогвартса. Туда они приходили, чтобы поупражняться в заклятьях, в тишине выполнить домашнее задание или просто поболтать, поедая припрятанные с обеда кексы и пирожные. Конечно, Гарри, Рон и Гермиона в свое время тоже проводили здесь немало времени… Сейчас же на берегу, почти возле самой кромки воды, огороженное скромной стальной оградой, находилось кладбище. Там, под белыми и черными плитами, лежали те, кто погибли 2 мая, кто сгорели в последней решающей схватке Второй магической войны и не увидели рассвета. Там лежали друзья — Люпин, Тонкс, Колин Криви, Норман Тодд — симпатичный мальчик с Когтеврана, который всегда пытался флиртовать с ней за завтраком в Большом зале… Гермиона помнила их всех поименно. И еще там лежал Фред Уизли — она тоже хорошо это помнила. Как-никак — часто навещает его вместе с Роном и Молли, приносит цветы, слушает тихие всхлипы свекрови и скрипящего зубами мужа. Она всегда обновляет на его надгробии золотые буквы, отливающие пронзительной рыжиной, следит, чтобы мрамор не потрескался и не пошел некрасивыми прожилками, чтобы вереск продолжал обвивать скромный холмик и цвести так буйно, как поется в одной балладе. Но никогда — ни разу Гермиона не плакала на его могиле. «Ему бы не понравилось», — решила она однажды, и с тех пор ни одна слезинка не вытекла из ее глаз, пока она находилась на берегу. …Гермиона часто подолгу стоит рядом с могилой Фреда, бездумно глядя на тихую водную гладь озера. Ветер доносит до нее запахи полевых цветов, палой листвы, морозной свежести или оттаявшей земли — в зависимости от времени года. Днем солнце путается в ее волосах, а по вечерам окрашивает их шоколадную густоту в золотые и алые цвета Гриффиндора. А когда опускается тьма, словно из ниоткуда появляются светлячки. Они летают вокруг, освещая крохотный клочок пространства вокруг своих брюшек, залезают внутрь цветов, закрывшихся в бутоны на ночь, вспыхивают и снова гаснут, будто их выключают деиллюминатором. Они вьются вокруг Гермионы, садятся на одежду, цепляются за волосы своими маленькими лапками — и совершенно ее не боятся. Но стоит только пошевелиться — они взлетают все разом и единым комком света улетают прочь, оставляя после себя лишь редкие всполохи света — отставших и потерявшихся товарищей. Их немного — может, пара десятков. Они садятся на могильные камни и уже никуда не улетают, лишь изредка загораются и сразу гаснут, словно пишут азбукой Морзе. Гермиона не знала азбуку Морзе. Но ей очень-очень хотелось верить, что в этом безмолвном послании зашифрованы слова прощания тех, кто 2 мая навсегда упокоились в холодной шотландской земле.