Смертельная тишина

— Когда ты в последний раз по-настоящему веселилась? Я мысленно включаю музыку и уношусь в занебесные ритмы какой-нибудь заевшей попсы, но не возражаю. Этот вопрос я слышу уже трижды. И это только за сегодняшний день. Осталось терпеть ещё два дня. Именно столько продлятся зимние каникулы, после которых мне путь заказан прямиком в школу. — Мне нужно готовиться к экзаменам,— пожимаю плечами я, параллельно записывая в планировщик прорешать дополнительный вариант заданий по математике. Красная галочка к заполненным пунктам и я практически довольна своей продуктивностью за сегодня. —Это не оправдание, Лина,— голос девушки полон энтузиазма и плещет энергией к жизни, веселью и приключениям. Когда-то такой была я. Когда-то. Беззаботность — чувство проходящее. Рано или поздно ты сталкиваешься с обстоятельствами, которые фактически меняют тебя. Может, мне и повезло, что я избавилась от этого раньше положенного. Алина завязывает свои короткие волосы в подобие пучка, но уличив в зеркале моей комнаты неидеальность в прическе, тут же распускает. — Просто говорить человеку, которого ждёт поступление только через год,— я фыркаю, понимая, что пока ее она не прочувствует это на себе, никогда не поймёт. Алина была младше на год, но с самого детства мы с ней дружили. Они с Катей были моими единственными соседками, не считая, конечно, Вани Иванова. Катя переехала два года назад в другой город, а с Алиной мы продолжали видеться и общаться, поскольку, как было сказано ранее, дружба на расстоянии — идеальная дружба. —Прости, я знаю,—Алина глубоко вздохнула, приземляя себя на кровать, —Но это всего лишь один вечер. Тем более, это же день рождение Вани! Нашего друга. Мне хочется разбить стакан или кинуть в неё подушку. День рождения Вани, что состоится через две недели мусолит мне мозг. Затемняет жизнь. Я игнорирую все, что с ним связано. Мы помирились, мы даже не ненавидим друг друг друга. Но мы будто никто. Словно все, что было раньше вдруг исчезло, и вместо красивой масляной картины я вижу лишь чистое полотно. —Он меня не приглашал,—я пожимаю плечами, стараясь не встречаться взглядом с подругой. Меня это вовсе не коробит. И не должно. —А вот и не правда,—в комнату залетает на крыльях вечной энергии мой новый друг и прекрасный человек, Даня Иванов. В его руках стопки тетрадок и книжек по математике. — Вчера он сказал мне, что приглашал тебя. Я качаю головой: кто-то из братьев точно привирает, поскольку приглашение я не получала. Что значит, либо Ваня хочет таким образом сбросить любые обязательства относительно меня при разговоре с братом, либо Даня иронизирует, что не в его стиле, но все же. —Значит, ошибся,—коротко бросаю я, раскладывая свои тетрадки с формулами и различными записями. Подготовка в последнее время стала не просто актуальной, но и действительно важной частью рутины. Приходилось заниматься с репетиторами, прорешивать однотипные задания и трудиться, чтобы хоть как-то обеспечить себя путевкой во взрослую жизнь. —Я поговорю с ним об этом,—утвердительно кивнул своим мыслям Даня. —Не стоит. —Она все равно пойдет!—восклицает Алина, словно по-другому и быть не может.—Там будет куча народа, которого он не знает. Тем более, ты идёшь со мной и Даней. —Даня живет в этом доме, а я не хочу отвлекать вас с Ваней. Если бы я могла прикусить свой язык, я бы так и сделала. Тон был обычен и вроде не внушал фальшивых, плотских, даже ревностных мотивов, но взгляд Данилы сразу уличил меня. Я сосредоточила своё внимание на шариковой ручке, что сильно сжимала в ладони. Пожалуй, Даня стал единственным человеком, которого я не смогу обмануть. —Я имею ввиду, что ты, наверное, захочешь провести время со своим парнем без меня, без лишних людей,—мои объяснения столь же безнадежны, сколь и мои жалкие попытки набрать вес за последние дни. С каждым днем все лучше, но не достаточно. То же самое и с этим. Легкая ухмылка прорывается у брата Вани, и он старается не рассмеяться моим словам, но, к счастью, Алина совершенно не поняла весь бред, сказанный мной ранее. Ясные зелёные глаза подруги все также доверчиво и легкомысленно светятся, осматривая нас, своих сотоварищей на данный момент. Мысль, высказанная вслух, воспарила ее на небеса, в мир грёз и мечтаний. Взгляд стал мягче и будто говорил: « все именно так, как ты говоришь». Может, я и вовсе не облажалась? —Но да, ты, конечно, права...— протянула девушка, дергая свои чёрные волосы. Ей очень нравилась мысль, что Ваня был предметом ее воздыханий, как и она его. Любовь, кудесница лживых обещаний и ярких полетов, ореолом окружала весь ее облик. Гордость, даже некоторая привязанность к его мнению и желаниям, определенно проскальзывала в ее разуме. —Это не оправдание,—вступился вдруг Даня, чувствуя себя моим рыцарем. Видя ситуацию, трудно не прочувствовать сожаление. Если ты, конечно, не слеп от любви. Проснувшись от оцепенения, Алина взяла нас с Даней за руки: —Но мы же все равно сможем повеселиться все вместе? Поэтому я лично с ним поговорю. Ставлю двести процентов, что ему не все равно, пойдёшь ты или нет. В этом все и дело. Ему действительно все равно. Слова резко полоснули грудную клетку, и я не поморщилась, стараясь быть равнодушной. —Конечно же,—сквозь зубы процеживаю я, садясь за книги. Еще пару часов Алина болтала с Даней, изредка вовлекая меня в занимательный разговор о плюшевых мишках и сплетнях в ее школе. Пятнадцатое задание стало расплываться в глазах, когда я все-таки устав от часовой рутины, погрузила себя в сон, положив голову на руки. Сердце билось птицей, тревожно пробивая удар за ударом. В голове маячил образ бывшего друга, и от него мое бедное сердце сжималось. Подвешенное состояние заставляет сон наполняться и заразиться переживаниями. Алина и Ваня сошлись с друг другом черт знает когда. Алина утверждала, что с самого первого дня его приезда. Ваня отвечал смутно и бросал на меня насмешливые взгляды, подталкивая по привычке локтем и что-то бормоча про потраченное время. Но их пара уже мазолила мой разум. Может, они и правда любили друг друга. Я говорю это не просто так, а руководствуясь определенными фактами, кажущимися мне логичными и правильными. Они виделись каждый день и проводили вместе несколько часов ( что можно делать, я, к счастью, не интересовалась), держались за руки, смеялись и делали буквально все то, что делает идеальная пара. Все это и многое другое было явным проявлением чего-то, что казалось мне серьезным. Слушая рассказы подруги, как они проводили очередной день, я невольно находила, что крепко сжимаю ладони или ломаю карандаш. Пустяки. Я справлюсь. Я должна справиться. Мой сон и дальние размышления прерываются тихим разговором Данилы с кем-то по телефону. —Тащи свою задницу сейчас же,—шикнул он на кого-то. Я не спешила открывать глаза.—Нет, успокойся... Абонент на другой линии видимо долгое время что-то объяснял моему другу, который то и дело водил рукой по настенным обоим в цвет спелого персика. Моя комната в деревне была небольшой, не слишком просторной и тем, что я обычно называла деревенским стилем. Одноместная кровать, застеленная моим детским одеялом с кошечками, располагалась у широкого окна, ведущего на главную улицу. Она немного скрипела и была староватой, но только этим и вписывалась в основной интерьер. —Тебе пройти всего ничего,—снова укоризненный голос Дани слышится уже за дверью. Может, он заметил, что я бодрствую? Тогда и скрываться нечего. Я открываю глаза и в лицо слепит закатное солнце. Алина уже ушла, а наш общий друг занимался решением каких-то особо важных проблем, видимо, собираясь пригласить ко мне в дом друзей. Такая мысль обладала наименьшим количеством позитива, и я вдруг разозлилась на него. Это последнее, что мне нужно. —Да. Нет. Без разницы,—голос за дверью стал приглушеннее. Дверь резко распахнулась, и я встретилась с напуганным взглядом Данилы. —С кем говорил?—непринуждённый вопрос рождает вопрос. Даня теряется, а затем выпаливает: —С братом. С троюродным братом... —С Ваней?—я перебиваю, но затем улыбаюсь. Он так и не научился врать, что умеет в совершенстве его брат. Даня так сильно хочет, чтобы мы снова общались. Он словно чувствует ответственность за меня, а наше примирение — его миссия. У меня никогда не было ни брата, ни сестры. Привязанность к людям есть нечто недоступное, закрытое. Я позволяю это удовольствие изредка, надавленная жалостью к себе и правильностью стереотипов. У меня есть друзья, их тоже немного, но практически ни к кому из них я не испытываю настоящее доверие — тонкий пергамент, который стоит разве немного примять, и оно безвластно потеряно. —Я не злюсь,— тихо говорю я, видя его виноватый взгляд. — Мы с Ваней помирились, не волнуйся. А может, он и не волновался? Кто знает. Но мое подсознание хотело, отчаянно хотело, чтобы хоть кто-нибудь волновался. Оно хотело иметь брата, друга и человека, которому можно доверять, не опасаясь пожара в сердце. Возможно, Даня и есть этот самый человек. —Вы простили друг друга, это правда,—согласился он, безнадежно опираясь на мой деревянный стул.—Но вы стали чужими, разве нет? Как всегда в яблочко. В точку. Если бы он захотел, он смог бы стать отличным стрелком. —Какая теперь разница? Теперь вместо меня Алина. Слова вырываются быстрее, и я опять ругаю саму себя за поспешность и излишнюю искренность. Но затем вспоминаю, что Даня записывается в пустой список людей, кому я могу доверять. Возможно, я ошибаюсь, записывая его. Но мне не в первой. Его взгляд проясняется, и я вижу интерес, смешанный с безысходностью: —Это то, что тебя отталкивает? —Дело не только во мне. —А в ком? — В нас.—просто даю ответ я, чувствуя зуд от волос, задевающих затылок. Мама предлагала постричься сотни раз, почему бы нет? — Все исчезло, Даня. И он, и я это понимаем. Воспоминания, хорошие и плохие, растворяются, и я, признаться, не хочу им препятствовать. Слезы иссохли и остается лишь соль, горькая и слишком скрипящая на зубах, чтобы о ней вспоминать. Легче пустить воду, умыться, улыбнуться своему отражению в зеркале и жить жизнью, которой никогда не будет у тебя больше. Книги пишут про молодость и состояние души как рассвет душистого одуванчика. Аромат тут же заполоняет ноздри; он смешивается привычно с запахами лесов, что вечно несут в себе ягоды, спелые и вкусные. На губах клубничная улыбка, а в сердце малюсенькая заноза. Я не хочу вытаскивать ее, но не препятствую ее врастанию в себя. Она вечно будет жить во мне, будет приносить свою боль, но она и приятна, потому что она — это и я. А свою душу отдавать вовсе не хочется. —Ты его любишь?—голос выносит из прекрасной прострации в то же мгновение своей каверзностью. Я все гляжу на светловолосого друга, в надежде на его дальнейшие пояснения, но он одаривает полнейшей серьезностью, выраженной кольцом в его глазах. Темнота ночи скрывает пугливый взгляд, и я сглатываю, тоже в надежде никогда не отвечать на этот вопрос. Никогда. В это мгновение кажется, что даже под пытками, взятками и мучением от меня не добьются ответа. Кулаки сжимаются, но я выдыхаю. Все хорошо. Со мной все хорошо. Цепи, приковавшие меня, вдруг расслабляются. Взгляд друга столь же доверчив, как и мой однажды. Оно плещется дикой необузданной волной во всем его существе, источая яркий свет, якорь души. Он хочет знать правду. Я тоже хотела бы. —Да,—мои слова жгут пеплом мой язык. Но я не жалею, чувствуя в себе небылую уверенность и силу. —Да, люблю. Улыбка, чистая и искренняя, делает мое сердце мягче. Правда — всегда невероятна. Голос крепок и нежен. —Ты сильная, Лина, ты справишься,—Данила обхватывает в крепкие дружеские объятия, и я понимаю, что не ошиблась. Вовсе нет. Доверие нужно заслужить. Его невозможно получить в ту же секунду. Оно крепнет и постепенно складывается в одно большое чувство — любовь. Я не против этого. Прикрываю глаза всего лишь на одно короткое мгновение, но после замечаю в огромном напольном зеркале ещё одного слушателя. В темноте плохо различима длинная фигура, едва выглядывавшая сквозь щель в двери. Страх прокрадывается в меня, и я замираю. Такая незнакомая, но и в то же время знакомая тень. Темнота огибает комнату, а светлый диск луны дорожкой слегка освещает ее. «Тебе пройти всего ничего». «С кем говорил?». «С братом. С троюродным братом...». «С Ваней?». Неожиданный страх растворяется, уступая место умиротворению. Ночь прекрасна, я дышу и живу. Она заполняет меня всю и я спокойна как никогда прежде. — Даня?—я зову друга тихонько. Он немного двигает головой в знак внимания. Наши объятия внушают доверие и силу.–Передай, пожалуйста, Ване тоже самое. Последнее предложение я произношу шепотом, смотря прямо в глаза в темном отражении зеркала тайного слушателя. Правда впервые кажется правильной. Ложь плещется в моих воспоминаниях, утопая и постепенно всплывая. Она барахтается в поиске спасителя. Она хочет быть спасенной. Но никто не приходит. И я мирно продолжаю смотреть на то, как моя ложь безжалостно утопает в закатных лучах. Мне не жаль. Хорошо, что мне не жаль.