Смертельная тишина

—Сегодня в воздухе есть нечто хорошее,— вслух размышляю и тяну спутника за рукав. У того на уме вертится что-то плохое, и я, кажется, намерена узнать что. Зимние дни становятся холоднее и от этого словно печальнее. Люблю зимнюю пору в ее мягком покрове, со спокойной серебристой погодой и метелью. Есть что-то обоюдно искреннее и впечатлительное в наблюдении тихого, практически бесшумного снегопада. Ловлю ртом снежинки, подставляя ладони вперед – милая привычка с того времени, когда мне было девять. —Ты почти как ребенок,— верно отмечает Игорь, задавая себе мысленно вопрос: радоваться ли этому или, наоборот, расстраиваться, что твоя подруга никак не способна вырасти.— Хотя взгляд у тебя взрослого человека, которого хорошенько потрясли и вытрясли что-то жизненно важное. Посмотришь так как-то в иной раз на кого-то и не поймешь, что сделал этот человек не так. «Наблюдательный молодой человек»,— слышу ехидный голос деда у себя в голове. Его время от времени выводили из себя люди- перфекционисты. Я расспрашиваю Игоря про его семью и некоторые планы, которые у него есть на уме после выпуска, но он ограничивается лишь односложными ответами. Бабушка часто твердит: Лина из кожи вон вылезет, но узнает, что захочет. — Между нами все в порядке?— мой вопрос тихий и спокойный, а взгляд внимательный и чуткий. Я терпеть не могу, когда кто-то над чем-то страдает молча. Жизнь слишком коротка, а мы тем временем слишком горды для молчания. Нельзя таить в себе ничего — так ведь легко запутаться, страдая и претерпевая происходящее. Мы останавливаемся практически на крыльце имения Ивановых, и до моего слуха доносятся громкие биты и крик зовущей толпы. Ваня, по всей видимости, решил пригласить всю школу. В его стиле. От этой мысли мне захотелось закатить глаза и развернуться домой: громоздкие вечеринки были не в моем вкусе, когда у бывшего друга они были чем-то вроде рутины. Вот почему мы никогда не сойдемся в гармонии— просто слишком разные люди. Интересно, нашел ли он коробку, сердечно перевязанную красным шарфом? Конечно, нашел. Открыл ли он ее тогда? В это время Игорь игнорирует мой вопрос, внимательно рассматривая подошву своих ботинок. Ну что за глупость?! —Подожди! Что не так? Это из-за... —Я же сказал: буду ждать. И лучше не будем говорить о вещах, несущих свой бессмысленный замысел. Зайдем в дом, Каролина, ты, по-моему, мерзнешь больше обычного. Он прав. Но я стою на месте, не желая так безвольно поддаваться на манипуляции. Либо он ответит, либо я буду стоять здесь до посинения. Сложенные руки на груди были яснее любых слов. —Тебе кажется, Игорь,— голос сзади заставил обернуться на его владельца. Данила с коробками наперевес подозрительно щурился на моего спутника, который старался держаться ближе.—Не думаю, что меня это касается, но мой совет прост, парень: на двух стульях не усидишь сразу. Не обижай Лину, потому что, если попробуешь, то мне придется склеивать ее сердце. Берегись. На голове Данилы находится бумажная корона с инициалами фамильного герба, и тут я мысленно стукаю себя по голове: у них с Ваней день рождения в один день! Забыть об этом — кощунство с моей стороны. —С праздником, Даниил,— моя кроткая улыбка растапливает серьезное выражение лица друга, который сразу падает в мои медвежьи объятия. Мороз хоть и крепкий, но в таких честных объятиях невозможно оставаться холодной. – Твой брат заставил тебя делать что-то против твоей воли? Мой вопрос заставляет ощетиниться Игоря, чья реакция становится лишь загадкой. —Я предлагал ему сделать все по старинке: пригласить близкий круг друзей и родственников, посидеть на верандочке... Хорошо, максимум пригласить человек двадцать, но никак не всю школу. В буквальном смысле! А затем можно сразу отправиться в какое-то путешествие, куда нам обязательно придется полететь по настоянию родителей. С Даней всегда хотелось больше смеяться и постараться остановить то чудесное мгновение, которое дарит только истинный друг. Я отлично знаю это чувство и понимаю его: оно мне не ново, и потому все внутри сжимается от щемящей ностальгии. —Встретимся позже, Лина,—шепнул Игорь на ухо и удалился восвояси вслед громкой музыке в дом. Я не успела даже возразить, но поняла отлично, что заноза в невыясненных отношениях будет болеть, пока ее не вытащишь. Кажется, на моем лице было написано все, что угодно, кроме праздничной улыбки и светлых мыслей. Очень чуткий Данила с легкостью распознал мой настрой: —И угораздило тебя связаться с этим... —Знаю. Он, верно, хочет чего-то большего, чем я в состоянии ему дать. При всем желании, я не могу, — я закрыла глаза, подрагиваемая и холодная от морозной свежести. На ресничках уже блестели снежинки, быстро превращаясь в мокрые лужицы косого дождя.— Пойдем, именинник, сегодня я настроена отрываться так, как никогда прежде этого не делала. И ты мне в этом поможешь! —А я-то все думал: куда делась взбалмошная подружка Вани? — парень снова ухмыльнулся и взял меня под локоть. —И, к слову, если Игорь станет давить, ты знаешь мой адрес. Он ведь из нетерпеливых. Ответом ему послужил мой кроткий кивок, но если бы Даниле удалось узнать меня получше, то он бы, конечно, знал о том, что при любой возникшей проблеме я обращусь только к себе. До нас тем временем доносился шум толпы. Множество диалогов и монологов сливались в единое жужжание. Все бурлило, вибрировало и жило. Да, настоящая вечеринка старшеклассников! Мой взгляд блуждал по дому в поиске кудрявой высокой макушки. Едва заприметив какого-то похожего, внутри что-то переворачивалось от осознания одного — сегодня я не стану сбегать, уносить ноги ночь от правды и отнекиваться. Пускай будет, как будет. Но тем дальше — тем хуже. Внутреннее напряжение стянуло живот и грудную клетку, заставляя сердце пропускать удары в разы медленней. Мы с Даней присоединились к тем, кто уже достаточно натанцевался и наелся, чтобы начать играть в эти прелестные вечериночные игры. Лиза с Игорем подозрительно странно сидели рядом, но ни разговоры, ни взгляды не выдавали в них близкого контакта. Тот шептал что-то своему другу, Генке Осипову из десятого, и оба хохотали какой-то своей шутке, понятной только им двоим. Заприметив мою фигуру, Игорь вежливо улыбнулся и со знающим видом снова повернулся к товарищу. Обиделся, наверное. А предполагаемая причина злила меня более всего. —О, Данек, а где ты брата-близнеца потерял?—спросил кто-то из присутствующих. Я тоже мечтала узнать ответ на этот вопрос и со всем своим вниманием обратилась к источнику информации. — Занят немного он,—с улыбкой отвечал друг, удобно располагаясь на мягком диване. Едва мое бренное тело коснулось поверхности, захотелось свернуться калачиком и заснуть. — Гостей много, он один. Парни загоготали и покачали головой: знаем мы,  мол, чем он может быть занят. Но я ни о чем не догадывалась, поэтому сомнения все же не превышают интерес: —Что с ним? Данила с удивлением уставился на меня и задал встречный вопрос: —Ты что-то задумала, не так ли? Это очевидно, у тебя же в глазах горит смелость. Но спешу тебя заверить: сегодня лучше без какого-либо рода сюрпризов. У него плохое настроение, а мне не хочется, чтобы что-то плохое случилось с тобой. Или с вами. Янтарная жидкость в бутылках, которые раздавали каждому сидящему, показалась мне щадящей. Пузырьки булькали и опускались на дно. Горлышки запечатаны металлическими крышками с рисунками горных ягод. Я смотрю в одну точку и одновременно хочу задать сотни вопросов, но предупреждающий взгляд друга приковывал на полуслове. —Только если это будет «Правда или действие», я сделаю вид, что крепко уснула,—пробурчала все-таки я. — И если тебе интересно, я не собиралась сделать ничего из такого, о чем бы потом пожалела. Он неловко махнул головой. И что-то полоснуло внутри от обиды и непонимания. Сейчас я вспоминаю коробку и думаю о том, почему некогда Данила, защитник наших отношений с Ваней, теперь всячески занимает меня и говорит, что мои действия похожи на несуразицу. —Не думаю, что нам с тобой стоит употреблять токсины. Они окажут вредный эффект на организм. Я уверен,  тебе станет плохо, как в прошлый раз. —Не думаю: мама позаботилась, чтобы этого не произошло,—я покрутила зелёное стекло в руке, принимая его живость и бессмысленность, бьющиеся об края закрытого сосуда.— Тем более, что в прошлый раз была крашеная водка, а не, кажется, виски. Вы что решили открыть запасы вашего отца? —Скукотища одна,—рядом с нами закатила глаза русая девушка с глубокими карими глазами, подарив  доброжелательную улыбку.—Не верь словам заучки, Каролина, жизнь требует осознанного риска, если ты понимаешь о чем я. Эля Огонян проделала этот жест, который считается тайным у всех девчонок, которые в курсе. Кулачок, большой палец, стук и мизинец. «Я — цветок, подруга, кремень». Она живет по соседству и все мое детство жила за пределом нашей жизни, никогда не принимая участия в любого вида потасовках. Ее маленький пудреный носик морщился от того, что стало быть нужно бегать, ходить куда-то, подражать играм дворовой ребятни. Но, кажется, ею всегда восхищался кто-то, кто сейчас сидит с непроницаемым видом. Данила всем своим видом показывал нескрываемую, но все же мнимую отстраненность. —Моя милая Эля, я очень ценю твою способность всегда меня восхвалять,— в ответку друг усмехнулся и протянул руку за выпивкой. — Но не буду лицемерным, и скажу, что твоя гибкость характера очень часто отталкивает от тебя людей. В яблочко! Эля в один момент замерла, пораженная той же мыслью, но быстро взяла себя в руки — она же холодная королева, что не потерпит критики в свой адрес. Что она сейчас сделает? Прольет виски на его белоснежную рубашку или остроумно выйдет из спора? Мы едва переглянулись, и я пожала плечами в недоумении. Не успел было мой друг повернуться вновь к однокласснице, как та, не теряя времени даром, прикоснулась губами к его. Сначала это была легкая искорка, сотканная из лучей неожиданности и легкости, но затем она превратилась в искру, жгучую и страстную. Мне хотелось зажмуриться и протереть глаза: не может такого быть! Не может быть, чтобы Эля Огонян с такой чувственностью прильнула к моему несуразному другу, которого то и дело поддевала каждый раз! Они целовались так, словно сама Луна и звезды сошлись воедино. Два полярных созвездия с разных планет, магнитом притягивающих к друг другу. Все вокруг замерли, замороженные тем же чувством неосознанности. Когда Эля отстранилась, она лишь победно прошептала, улыбаясь: —С днем рождения, Данила. И все захлопали так, что в слишком непуганом выражении лица Дани читалось облегчение и какое-то новое для меня чувство, разгадать которое я не могла. —Сюрприз удался, определенно,—возвела в итог я. Эля довольно кивнула и подмигнула мне. Народ потягивался либо к танцполу, либо к бассейну, либо в этот укромный уголок уставших или отвергнутых ( к последним относилась только я). Брат Вани, окрыленный любовью, отправился вместе со своей новой спутницей танцевать лезгинку, мой любимейший танец! Они скоромно приглашали меня прильнуть к их милой компании ( я бы со всем желанием бы так и сделала ! ), однако они забыли про то, что я еще, к тому же, проницательна и совсем не мечтаю оказаться третьей лишней. Мне нельзя винить человека в том, что он влюблен. Только можно вот в чем: в скрытности! Неужели ему ни разу не захотелось поделиться своим внутренним состоянием со мной? Почему мне приходилось узнавать обо всем через призму явлений и событий? —Ты точно будешь в порядке?—все-таки спросил Даня перед уходом. «Нет, не буду, наверное. Мое сердце болит за кого-то, из-за чего-то, а еще жутко хочется купаться в голубом бассейне». Но я лишь ответила: —Конечно, веселись. Хорошо, если получается таким образом. А Ваню искать бессмысленно. Глупо это, знаете, приглашать гостей на свою вечеринку и даже не выйти хоть разочек ради приличия. В моей голове до этого момента плыли пламенные речи, некоторые стыдливые признания и обещания. Сейчас в ней пусто, как и в бутылке, что удивительно крепко находится в моих руках. Стукнуть бы этак кого-то! Или разбить... С какими-то подозрительными парнями и девчонками я сыграла в «никогда не...» и поняла, что не делала очень многих вещей в своей жизни, поэтому моя первая бутылка быстро опустела, а за ней следом и вторая. В таком состоянии, немного разбитом, меланхоличном и даже приподнятом, меня нашел герой драмы и трагедии, он же Игорь Голублев. Первым делом он хотел забрать у меня бутылку, но я прыснула от смеха и завалилась на него с объятиями. Тот обладал еще меньшим процентом трезвости, чем я, поэтому тоже прыснул, и мы оба упали на бок от смеха. Бородка от пивной пены его дружка Генки вдруг стала самой смешной шуткой на свете. Я хохотала и чувствовала расползающийся по телу жар. Водички бы где раздобыть? Настроение шалило, достигая пика веселья и за секунды снижаясь до плинтуса. Мне хотелось жутко спать, но остатки разума твердили, что спать у всех на виду и здесь — опасненько, да и страхово. Надо бы найти отдаленный уголок или комнату для гостей. Игорь держал меня за плечи и вальяжно целовал в висок после каждой минуты. Мой мозг радовался и находился в полнейшей отключке. —Линочка, солнце неземное, ангел, вдруг спустившийся с небес, прелесть моя... —Я в туалет,— вру я, с трудом избавившись от кощунственных объятий. Уйду сейчас же, хоть в туалете и спрячусь, там же пол прохладный: сбавит жар. Ух, идейка-то гениальности не занимает! Сколько людей! Ну зачем их всех было приглашать? По какой нужде? Где-то среди танцующих я заприметила влюблённую парочку Иванова с Огонян. Такие разные и такие прекрасные! Сентиментальные слезы выдавили все моральное состояние с еще большей простотой. Я шла с трудом разбирая дорогу, не зная даже куда. Туалет есть и внизу, и вверху. Но внизу его уже заполонили какие-то девчонки, а присоединяться к их компании означало лишь новые рвотные позывы. Кто-то налетал на меня, а на кого-то налетала я. Яркие огни софитов ослепляли глаза и заставляли чаще моргать от боли. Преодолев жуткий первый этаж, превратившийся в месиво, я наконец достигла второго, спотыкаясь и крепко держась за перила. Фух! Хоть тут никого нет! Блаженственное одиночество разлилось по всем суставам. А, может, взять да прилечь здесь где-то? Пол чистый, тоже прохладный. И в этот самый момент, то ли под влиянием алкоголя или чего-то еще, я почувствовала себя ущербной, одинокой и покинутой. Зачем я здесь оказалась? Вопрос повис в воздухе, после вызывая одиноко скатившуюся слезу. Мне захотелось рассказать моему бывшему другу, что мне жаль. Жаль, что жизнь иногда несладкий крендель с сахаром, и мой характер слишком гордый, чтобы позволить отпустить произошедшее. Что я дико скучаю и хочу, чтобы наша дружба закончилась так, с чего начиналась — с хорошей ноты. Я прислонилась к стене, стараясь держать дыхание ровным и размеренным. Раз, два, раз, два. Со мной все хорошо. Пьяным людям легко даются различного рода решения. Они не заморачиваются над всей фигней типа причинно-следственной связи — то есть о том, что ждет их после спонтанности. Они берут и делают. Будь я трезвым орешком, я бы, разумеется, подумала бы еще сотню раз. Но, к счастью, сегодня у меня иное расположение духа. Дверь в его комнату приоткрыта, будто бы приглашая заглянуть в гости. В ней кромешная тьма и мгла, порождающие страшные фантазии по типу бабаек и чудищ, обитающих под кроватью. Резко распахнув, я шагнула вперед, уже морально настроенная на что угодно. Сначала хочу окрикнуть его, но из горла лишь кроткий хрип — перебрала холодного воздуха на улице. Кашляю и берусь за горло. Отдает в голову, но главное, что в желудке все в норме. Она пустынна. Даже монстров вроде нет, Маленький сквозняк продувает ее и в ней ни единого признака, что ее владелец был здесь. В глазах мерцают звездочки и хочется стукнуть себя чем-то тяжелым. Когда уже мой воспаленный разум поймет, что рано или поздно одни и те же грабли превратятся в яму, из которой мне выбраться не удастся? Я уже намеревалась уйти, чтобы завернуться в одеяло в ближайшей гостевой на этаже, но замерла. Кто-то идет сюда! Туманное пьяное сознание туго размышляло, решая варианты побега. Поэтому, как только ручка двери приоткрылась, я сразу же мелькнула за дальний шкаф: в темноте меня здесь никто не увидит. Капля адреналина будто придала толику трезвости, и хорошо, что так! —Послушай, Машенька, мне много льстит твое дикое желание увидеть меня раздетым, но у меня сегодня день рождения, да и записываться надо было пораньше,—хриплый голос приближается, заставляя кожу покрыться мурашками. И вот я их вижу. Иванов в стельку пьяный, настолько не в своем уме, что его губы расплываются до великолепия в глупейшей улыбке. Девушка с ним мне незнакома. Может, видела пару раз в школе, но она точно не из нашего класса. Зато ручки-то загребущие! Блондинка, невысокая, худая... — Ну нет уж, Ванечка, сегодня я своего не упущу,— пролепетала спутница, начиная свои махинации, что алкоголь в моем организме требовал выйти обратно.— Тем более, что завтра вся школа узнает о нашем маленьком союзе, ведь ты обещал... Ваня снова глухо захохотал и принял условия игры. Вроде и против, но вроде и не сопротивляется. И затем мне в голову стукнула неприкрытая истина: я не видела нигде Алины, а она вроде бы считается второй половинкой этого несуразного болвана! Обида затопила сердце, колотящееся от досады. Что произошло? —Когда же меня все оставят в покое?— философские размышления у моего бывшего друга означали лишь то, что ему пора спать. Сейчас наговорит чего лишнего, а потом разгребать долго придется.— Я никого не люблю и не полюблю, Маша. Даже такую тупую овцу, как ты. Все приостановилось. Будто нажали на паузу, перемотали и снова остановили. Когда тебя называют «тупой овцой», есть над чем подумать определенно. Из моего горла вырывается тихий смешок, и я быстро закрываю рот ладонью. Поделом! — Кто это?— шепелявит девчонка, складывая ручки на груди.— Хотя постой, как ты меня назвал? Мы же пара! Ты обещал это десять минут назад… —Тупой овцой,— невозмутимо повторил собеседник. Взрыв, буря, шторм, гроза. Она же сейчас заедет ему по лицу! Вот что читается в ее глазах, очень явно и естественно. Будь я на ее месте, тоже бы заехала, но я не на ее месте и ударить она хочет моего бывшего друга. Но, конечно, она этого не сделает. Потому что пьяная девчонка, не раздумывая долго над принятием своих решений, выскочила из кромешной тьмы подворотного шкафа и перехватила ее руку. Привычка. Будь мне тринадцать, то в дело еще бы пошла ответка. — Не думай даже близко попробовать еще поднять на кого-нибудь руку,— говорю я, наверное, каким-то властным, как мне кажется, голосом. На самом деле очень хриплым и жутко уставшим. Мне хочется спать и видеть прекрасные сны. —Шведова?—восклицают оба хором. — Нет, ее сестра-копия. Они вдвоем будто ждут, что сейчас я сниму маску, а за ней лицо совершенно другого человека. —Что ты тут делаешь?— брезгливо взвизгивает блондинка, отстраняя свою руку.—Ванюша, скажи своей однокласснице, чтобы проваливала. И нечего затаиваться в чужих комнатах! Мои щеки вспыхнули алым, ведь это действительно не совсем было честно взламываться сюда. Об этом бы точно подумала бы разумная сторона моей личности, а не веселая и вседозволяющая. —Действительно, Ваня, скажи ты ей наконец, своей лучшей подружке-однокласснице, доверчивой и весьма любимой девочке, чтобы она перестала мозолить глаза,— мой театральный тон был полон жестикуляций и потрепаввний по мягкой щеке парня. —Румянцева, а проваливай ты-ка отсюда,— заученная, но серьезная улыбка парня на том же месте, будто приклеенная. На лице той выступают красные пятна: злится...—И не забудь прихватить свое барахло. Он кидает ее вещи, и я закрываю глаза. Грязно, мелко и отвратительно. —Вы еще пожалеете, придурки,— прощальные слова девушки вызвали во мне новую порцию истерического смеха. Клишированная фраза, которая должна была заставить биться в страхе. Какие же люди смешные! Вон Игорь пример: не потерпит отказа. Генка зато хороший, с ним хоть посмеяться по-человечески можно. Жалко Данек сегодня в любовную идиллию провалился. —Шведова, а ты и правда напилась. Я подскочила на месте; вокруг сияющей россыпью на уровне глаз вспыхнул шоколад и солнечная паутина, преобразующиеся в непостижимую смесь. Он взял меня за руку, увлекая на мягкий матрас. Кожа мягкая, гладкая, словно перышко. Мои пальцы больно вцепились в нее, не собираясь отпустить более. Карие и серо-голубые встречаются в полутьме. — Не буду я тебе заменять потерянную игрушку,— что-то бормочу, но чувствую умиротворение: я хочу поговорить с кем-то, кто меня понимает. Он снова смеется и смотрит, не отрываясь, на меня, а я тоже вдруг смотрю на него. Взгляды — непостижимая вещь, но великая. —Голублев дурак, Каролина, — ему необходимо все всегда портить? Чувство эйфории покидает на секунду, уступая разуму изображение Игоря — подкаченного мальчишки с выученной улыбкой в тридцать два. Неведомое чувство изнутри изнывало: я не привыкла кого-то не любить без причины. Тем более, парень в последнее время то и делал, что носился со мной по пятам. —Не больше твоего,— качаю головой и отворачиваюсь. —Кто тебе вообще разрешил пить?— вдруг злится Ваня, теперь сжимая мою руку.– Данек, что, не присматривал за тобой? Я раздражительно хмыкнула, понимая, что если он спросит меня сейчас о чем-угодно, то я непременно исповедуюсь. —Я не зверушка, чтобы за мной присматривали,—по-детски складываю руки на груди и хитро щурюсь. —Хочу пью, хочу развлекаюсь, может, хочу пойти в бассейн нырнуть. Как насчет прямо сейчас? Опираюсь на локти и хочу встать. Жар скоро меня уничтожит. Я помню, о чем хотела ему рассказать. Щеки загорелись алым оттенком; все-таки хорошо, что во тьме мы практически не видны друг другу. —Ты не умеешь плавать. —Научилась,— конечно же нет, но противоречие у меня в характере. Хмыкнул. Не верит. —Поводок надо на тебя повязать, чтобы держалась подальше от глупостей. —Ой-ой, чья бы корова мычала! Если бы не я, завтра ты бы уже так просто не отделался от этой штучки Маши. —Будто я так хотел от нее отделаться. Просто ты взяла, появилась,— он хлопнул в ладоши,— и испортила мне настроение. Что ты, кстати говоря, делала в моей комнате? Минутное молчание, и я сдалась: —Хотела найти место для сна. Переборщила с какой-то жидкостью чуть-чуть. Не совсем правда, но и не совсем ложь. Не скажу же, что искала его ради того, чтобы вылить на него пьяную тираду! —Поэтому пришла в мою комнату?— уточнил он. —В чем-то проблема? Это не только твоя комната, но и Данилы. Он мой друг. —А я тогда кто? Будто сам не догадывался! Мы снова ссоримся, но ссоримся так по-детски, что я не воспринимаю это всерьез. —Убирайся, Каролина,— вкрадчиво сказал он в тишину. Он сказал это так, как обычно люди говорят об очевидном — о том, что они устали повторять одно и то же подряд. Я проглотила что-то? Обиду, колкость? —Что, прости? —Проваливай, убирайся, вали к своему ухожеру Игорьку: он, может, тебя уже вовсю ищет. На глаза навернулись слезы, пьяные слезы: те самые, когда одновременно хочется плакать и смеяться. Он зло ощетинился. Ведь просто же довести нетрезвого человека до его глубинной эмоциональности! —Неа, не пойду,— каким-то жалобным тоном отвечаю и кидаю в него подушку.—Если тебе так противно, можешь сам проваливать на все четыре стороны. И да, мне совершенно все равно, что это твоя комната. Мы оба не в себе. Нельзя дальше продолжать этот дурацкий разговор. Мы молчим минут пять, погруженные в это неприятное одиночество. —Предлагаю сделку, Лин-лин,— он протягивает руку для тайного рукопожатия, но я не стремлюсь ничего подписывать быстрее, чем узнаю условия сделки.—Кто победит в боях с подушками, того и комната. —Иванов, ты супер пьян, а я завтра буду осмеивать твое сегодняшнее поведение. Лучше расскажи, где наша подруга Алина,— отмахиваюсь и ложусь на мягкие подушки. В боях с подушками мне плохо удавалось одерживать вверх над противником, там стратегия нужна и ловкость, а я — сплошное чувство и эмоциональность. В темноте плохо различимы эмоции, но он явно избегает любых вопросов касательно девушки. Рано или поздно я узнаю. — Не стоит загадывать раньше времени, Птичка,— он кладёт руки мне на плечи и говорит,— Выиграешь — любое твое желание, проиграешь — мое. По рукам? Что-то разбилось вдалеке, и в небо полетели салюты — разноцветные огонечки, обещающие праздник. Крик людей на улице возвещал о празднике, про который мы позабыли. Тяжесть рук сравнима с ношей, с которой необходимо что-то сделать. —Нет, не по рукам,—я освобождаюсь и становлюсь спиной к противнику.— А по местам! В мою руку попадает ближайшая подушка, которая кажется на первый взгляд слишком тяжелой, чтобы ей отбиваться. Насколько это целесообразно, когда двое людей не в совсем уравновешенном состоянии играют в травмоопасную игру, сейчас и проверим. Мой первый балл в личный зачет летит за неожиданность и проявленную хитрость: я попадаю прямиком в его солнечное сплетение. —С каких пор бои стали вестись нечестно?—возмущается Ваня, готовый атаковать. Мы в полуметре, и я не могу рассчитать верную стратегию. Если стану атаковать, то не останется времени, чтобы увернуться. Буду стоять на месте, подушка мигом достигнет меня. —У тебя учусь,—пожимаю плечами. Этот бой на выживание. Через секунду полетели книги, а после упали стулья и повалились вещи из Данькиного шкафчика. Один:один. Подозрительно хорошо для безответственности. В детстве мы считали до трех. Если у тебя есть три удара— победа в кармане. Для увеличения эффективности удара подушку нужно постоянно держать как рукоятку, перекрутив тканевую поверхность так, чтобы метод орудия крепко находился в руке. —Есть за что бороться, смотрю?— смех растряс его грудь.— Хочешь загадать, чтобы я набил Игорьку морду за его красивые слова, не так ли? —Какие слова?— мой мозг тяжело анализирует и ищет в укромных уголках сознания какие-нибудь обидные слова со стороны Игоря. Не нашла ничего. Но момент сработал. Эффект неожиданности стоил мне двух баллов, и я со всей прытью налегаю на свою подушку и дерусь отчаянно — зарабатываю еще один балл. Перья. Красивые и нежные, они разлетаются по всей комнате, оседая на волосах и одежде. С этого хватит. Легчайшее прикосновение усыпляет меня на секунду, и я сдаюсь. Кидаю дурацкую подушку на пол и думаю, что все это была глупейшая затея. Вокруг — хаос. Не осталось ничего; я имею в виду ненависти или привязанности. Ничего. Мне стало легче. На душе пусто — по ней проехался большой грузовик чувств. —У тебя в волосах застряли перья. Ты похожа на павлина. И он хорош. Петух же, не иначе! Я делаю шаг вперед, но поскальзываюсь и оказываюсь на полу — прохладном, как я и хотела. Что-то больно потянуло в лодыжке, но я ухмыляюсь и говорю: —Я повержена. Можете убивать. —Лежачих не бьют, Шведова. — А то бы ты попробовал?— я никак не могу подняться: в голове крутятся шестеренки, готовые взорваться. Весь мир превратился в расплывчатую дымку, состоящую из мыльных пузырей и иррациональности происходящего. Ваня слишком близко. Мне не хочется сопротивляться, когда он помогает доковылять до постели и рухнуть туда в бессознательном состоянии. —Если ты еще раз вытащишь запасы своего отца, я ему все расскажу,— угрожаю я, параллельно цепляюсь своей рукой за его руку. Злюсь, что алкоголь мешает мыслить здраво. Ваня ложится рядом, и мы мирно лежим так — двое самых лучших- худших друзей. —В таком случае мне придется сказать твоей маме, что я нарушил обещание. —Какое обещание? — тихо бормочу и слушаю, как мирно бьется его сердце. Тепло так. Хорошо. Ответа нет. Я практически сплю, укутанная в блаженные дружеские объятия. Почти забыла. —С днем рождения, Ваня,— слегка приоткрываю глаза в надежде встретится взглядом. Но его подбородок упирается мне в макушку. — Теперь ты взрослый, как думаешь? Он отвечает не сразу: —Чувствую себя также, как и вчера: будто я дряхлый старик и мне нужен ежесекундный отдых. Его грудь трясется от беззвучного смеха. Сердцебиение ускоряется, и все внутри меня замирает, прося встряхнуться. —Ты и так прокастинируешь большую часть своей жизни, так что не жалуйся. Кому-то же приходится работать на всецело обеспеченного мальчика. —Спи, птичка-старушка. Ворчать будешь завтра. Когда мы этого и не вспомним. Или только ты. —Как пожелаешь,– хотела бы я пожать плечами, но мечтаю продолжить полемику. —Спокойной ночи. Ты же не оставил замерзать коробку с красным шарфом? — Ей больше некуда идти. Я расплываюсь в спокойной улыбке. Блаженная тьма уносит меня в свои объятия, что пахнет яблоками и, возможно, чем-то вроде настольгических аккордов, песней перетекающей из хороших и плохих дней. Усталость пробирает, но ненадолго. Через десять минут он покидает меня, наверняка отправляясь к своим желанным гостям. Однако вместо того, чтобы злиться, я крепче заворачиваюсь в одеяло и засыпаю.