***
— А-ах... - выдохнул парень, жмуря глаза и поджимая пальчики на ногах, - черт... Быстрее, давай же... Александр Андреевич, глубже, ещё... — Ты чёртов развратник, Молчалин, - рыкнул Чацкий нависая над парнем, которого неистово любил на учительском столе, - любишь грубо, а? Любишь меня в себе? Отвечай! - он схватил паренька за волосы, притянул к себе и нежно, совсем не соответствуя своему тону, прикусил кожу на шее, чуть ниже линии волос. Молчалин не смог сдержать задушенного стона, глаза округлились, дыхание сбилось ещё очень давно, но лучший ученик на курсе, последнем, между прочим, не мог ослушаться такого тона своего парня: — Да, люблю... Грубо... В себе, люблю, - парень покраснел, хоть и знал, что уже поздновато смущаться, но ничего не мог с собой поделать, мысли путались, а жар внизу живота только разгорался сильнее, словно там открылся частный филиал ада, - Люблю тебя, - почти выдохнул Алексей. Чацкий рыкнул, вышел из Молчалина и перевернул его, укладывая на спину. — Ох... - глухо выдохнул Алексей, когда Чацкий снова резко вошёл в него и закусил собственное предплечье, стараясь заглушить стон, - Алек, полегче... Услышат... Да, да... М-мх... Быстрые, резкие движения выбивали дух, заставляли задыхаться, а глаза закатываться. Горячие ладони Чацкого обжигали, оставляя после себя красные отметины, потому что в пылу страсти он себя не сдерживал, сдавливая парня в руках едва ли не до хруста. Картина в аудитории петербургского университета открывалась презамечательнейшая: Александр Андреевич Чацкий, гордость университета, заканчивающий магистратуру, стоял с расстегнутыми брюками и жадно совокуплялся с Алексеем Степановичем Молчалиным, полностью голым и распятым на столе. Чацкий ускорил движения, Молчалин почти прокусил запястье и завыл на одной ноте, отчаянно пытаясь вести себя потише, но когда Чацкий закинул его ноги себе на плечи и стал двигаться жесткими, рваными толчками, он не выдержал, громко вскрикивая и выгибаясь в спине до хруста. — Давай, милый... - хрипло выдавил Чацкий на ухо не соображающему Молчалину, и тот кончил, сжимаясь вокруг него, как огненные тиски. Чацкий последний раз глубоко толкнулся и излился, наваливаясь на брюнета, который, кажется, достиг нирваны. Отдышавшись, Чацкий осторожно опустил ноги парня со своих плеч, и вышел из него с характерным звуком, от которого Молчалин поморщился, стыдливо заливаясь румянцем. Не удержавшись, Чацкий наклонился, чувственно целуя каждую щечку и завершая французским поцелуем губы в губы. Отстранившись и посмотрев на время, магистр Чацкий неспешно застегнул брюки, заправляя рубашку и надевая пиджак, потом посмотрел на парня, все также лежавшего на столе с отрешенным взглядом и умилился с его вида: невинный и порочный в одно время. Понимая, что Алексей сейчас не сможет одеться самостоятельно, Чацкий взял дело в свои умелые руки и осмотрелся в поисках одежды Молчалина, который, наконец, подал признаки жизни, широко зевнув и протерев глаза тыльной стороной аккуратной ладони. У сурового магистра перехватило дыхание от такого привычного жеста парня, который и не подозревал, что каждый раз это выбивает дух из его возлюбленного и заставляет сердце биться в бешеном ритме. Достав влажные салфетки, Чацкий самозабвенно принялся вытирать Алешу, пресекая на корню все его попытки отстраниться или хотя бы прикрыться. Наконец закончив, он выбросил салфетки в урну и отстранился, проводя ладонями по бедрам парня. — А где...мои трусы? - спросил Молчалин, поднимая голову и осматриваясь, но не видя искомого предмета. Чацкий подобрал его брюки и рубашку, протягивая их парню, и тоже осмотрелся: — Не вижу, - ответил он, поправляя очки на переносице, и заглянул под стол, но и там не найдя ничего, обошёл его вокруг, посмотрел в открытых полках стола, оглядел ещё раз аудиторию и хитро посмотрел на Молчалина, который уже успел надеть рубашку и глядел на Чацкого с паникой. — Саш..., - начал Молчалин, сбившись. — Придётся тебе, мой милый, походить без них, - с глубоким вздохом и наигранным сочувствием прервал его мужчина. — С ума сошёл?! Как я буду без трусов? - вскакивая и активно жестикулируя, воскликнул парень. — Как с трусами, - с умным видом произнёс Чацкий, - только без них. Наблюдая как Молчалин судорожно начал рыскать в поисках потерянной вещи, Чацкий ухмылялся наслаждаясь видом на его бесподобные бедра. Молчалин зло обернулся на него: — Тебе смешно?! - почти прошипел он, и снова, кажется, в сотый раз огляделся. Чацкий завел руку за спину и вытащил из-за пояса его плавки, перебирая их в руках и глядя на него исподлобья, ожидая реакции,которая последовала незамедлительно как только парень заметил, что же он держит в руках. — Всё это время они были у тебя? - в глазах Молчалина читалось удивление и немного обида, что его заставили понервничать, - через, - парень кинул взгляд на часы, - семь минут звонок на твою лекцию, а ты дурачишься?! Пока я стою голый в аудитории? Верни немедленно! - возмущённо подскочил в попытке вернуть обратно свою вещь, но Чацкий резко завёл руку назад, не давая забрать интересную часть алексеевского гардероба, другой рукой он притянул его к себе за талию и переместил руку ниже, сжимая сочную половинку и наблюдая, как Молчалин, такой собранный и ответственный, задыхается от возмущения, и, чего греха таить, возбуждения. — Не думал же ты, что я отдам их тебе просто так? - игриво выдохнул в губы Молчалина. — Алек, сейчас не время и не место для этого, отдай, - нахмурившись и попытавшись вновь забрать своё белье, он лишь крепче прижался к мощной груди, шаря за спиной в поисках ценного куска материи. Я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза... Чацкий на это только усмехнулся, выразительно оглядел парня с ног до головы и поднял руку с плавками вверх: — Неправильный ответ. К тому же, несколько минут назад ты явно был другого мнения... — Ну чего ты хочешь? — Даже не знаю, - наигранно задумался Чацкий, - но думаю ты знаешь... Молчалин не менее выразительно посмотрел на него: — Нет. — Ну, на нет и суда нет, - как-то разочарованно вздохнул Чацкий, всё также держа руку над головой бедного парня, который понимал, что не стоит даже пытаться допрыгнуть - Чацкий держит его крепко, прижимаясь всем телом, что лишний вдох сделать не получается, не то что прыжок. — Я не буду тебе отсасывать во время лекции! Чацкий аж поперхнулся воздухом, брови его поползли наверх, а глаза грозились выпаданием. — Вообще-то, я имел ввиду свидание, но теперь я не уверен, ведь появилось предложение получше, - он прикусил губу, с похабной ухмылочкой наблюдая за парнем. — Что? С каких пор ты используешь такие радикальные методы, чтобы пригласить меня на свидание? Мы с тобой уже два года встречаемся, если что, - о своём косяке Молчалин предпочёл умолчать. — И это самые лучшие два года в моей жизни, Алёша, но ты постоянно занят, совсем на меня времени не остаётся, что мне ещё оставалось делать? Может хоть так ты снизойдешь до своего парня и уделишь ему капельку внимания? - он потряс рукой с плавками в воздухе. — Александр, я вижу тебя чаще, чем кого-либо, ты же знаешь, началась учёба, нам стоит относиться к этому серьё... — Во-первых, в последнее время мы видимся только в универе. Я выпросил эти курсы, чтобы быть ближе к тебе, куда ещё серьёзней-то? Во-вторых, я вижу, что ты снова начинаешь загоняться на учёбе и мне это не нравится. Когда ты в последний раз нормально спал? У тебя мешки под глазами больше, чем сами глаза. Бледный весь ходишь, как призрак из Гамлета, и снова затираешь мне про учёбу. Ты на последнем курсе, детка, дело осталось за малым, но такими темпами ты до конца не дотянешь, расслабься, прошёл только месяц, а я уже теряю тебя, - закончил Чацкий, грозно сводя брови вместе и подталкивая парня к пустой лаборантской, до которой они так и не дошли, когда решили насладиться друг другом. Молчалин задумчиво умолк, отводя взгляд в сторону и чувствуя вину за беспокойство парня. Пошёл в сторону маленького помещения, но вдруг спохватившись взял со стола свои брюки, поднял туфли и выжидательно протянул свободную руку, глядя на Чацкого, но избегая зрительного контакта. Тот выдохнул и вложил-таки плавки в его руку. Молчалин подошёл к нему, коротко чмокнул в щеку, получил шлепок по заднице и побежал в лаборантскую. Через минуту зазвенел звонок и Чацкий повернул ключ в замке, открывая аудиторию и пропустил горстку студентов, начиная новую тему об особенностях языковедения и периодически бросая взгляд на закрытую дверь лаборантской.***
Когда занятие, наконец-то, закончилось, Молчалин, всё это время обдумывавший слова своего парня, понял, что не на шутку проебался, забив на Чацкого. Положение срочно нужно было исправлять, поэтому он молча вышел из лаборантской в пустую аудиторию, в которой был выключен свет. Видимо, они смотрели что-то на проекторе, а он, занятый самобичеванием, ничего не услышал. Испугавшись, что остался в аудитории совсем один, Молчалин повертел головой в поисках парня и замер: за учительским столом, сняв очки и устало потирая глаза, сдвинув широкие плечи, сидел Чацкий, застывший каменным изваянием. Напряженное тело не двинулось ни через минуту, ни через две, ни, даже, через пять. Чувство вины буквально затопило Молчалина, поэтому Алексей Степанович,намотав сопли на кулак и с мыслью "мужчина я или нет", пошёл к обиженному (уставшему) Чацкому. И даже почти не трясся пока шёл. Ни капельки. Просто неожиданно началось землетрясение, по ощущениям, десятибалльное. Чацкий, услышав звук его неуверенных шагов, напрягся ещё больше, хотя казалось, что это невозможно, но головы не повернул. Молчалин наконец дошёл до парня и положил руки на его плечи, наклоняясь и потираясь щекой о его затылок. Но, не получив никакого ответа на свои действия, Алёша начал мягко массировать и разминать шею и плечи Чацкого, попеременно спускаясь к лопаткам и проводя по линии позвоночника. Круговыми движениями обводя каждый позвонок от шеи до поясницы, и обратно, он не заметил, что Чацкий готов был растечься блаженной лужицей прямо на месте. — Прости меня, пожалуйста, - прошептал Молчалин на ухо Чацкому, стараясь сдержать дрожь в голосе и подавить комок в горле. Он бы хотел сказать ещё много чего, объяснить, что не хотел обидеть Чацкого, что просто старается удержать свою стипендию отличника, которая требует больше времени, чем кажется, что он был измотан, кажется, всю жизнь, и лето вышло дурацкое, за которое ни он, ни сам Чацкий не успели отдохнуть, но не был уверен, что голос не подведёт его, поэтому лишь прижался к нему ещё сильнее, пряча лицо между широких лопаток и судорожно всхлипывая. Чацкий, разомлевший от спонтанного массажа, резко подобрался, услышав, как плачет его любимый. Отодвинув немного стул, он притянул Алексея за руку и посадил на свои колени; тот тут же уткнулся ему куда-то выше ключицы, крепко обнимая. — Ну-ну, чего ты потоп развёл, - Александр Андреевич, суровый магистр, успокаивающе гладил кудрявого паренька, сжимая его в медвежьих объятьях, - не злюсь я на тебя, глупый, просто беспокоюсь. И скучаю...,- добавил чуть тише. От последних слов, Молчалин, который почти успокоился, по-настоящему заревел, сам не понимая почему, однако взять себя в руки всё никак не получалось, что расстраивало его ещё больше и выливалось в новые слезы. Чацкий, не переносивший его слез, потому что чувствовал себя абсолютно беспомощным, полностью растерялся и судорожно соображал как унять эту истерику. Пусть такое и случалось не единожды, с Алёшей у него каждый раз, как первый, только не в том приятном плане, ещё и терялся он тоже, как первый раз, а может и хуже. Взяв лицо своего ревущего парня в свои руки, он начал покрывать его поцелуями, крепко сжимая в своих ладонях и утирая бесконечный поток слез. Он знает, что будет потом. Знает, что у его мальчика, скорее всего, пойдёт кровь из носа, если не остановить его вовремя, что он будет чувствовать себя, как в вакууме, что он проспит часов тринадцать и лицо его опухнет, а глазки, большие ясные глазки, покраснеют, как от качественной травки. Что он будет невероятно мягким и ослабленным, опустошенным. А Чацкий будет чувствовать себя, как последняя тварь и винить себя до боли в душе, хотя причины таких свистоплясок Молчалина чаще всего пустяковые. — Алёша, хватит, родной, хватит, милый. Ну чего ты разревелся, ничего же не случилось, давай, успокойся, тебе же потом хуже будет. Давай, дыши со мной, - Чацкий сделал глубокий вдох, дождался, когда дрожащий Молчалин повторит за ним, что случилось не с первого раза, и медленно выдохнул. А потом повторял всё по-новой, до тех пор, пока Молчалин не обмякнет в его руках, и положит свою голову на его плечо, устало прикрывая глаза и всё ещё стараясь размеренно дышать. Чацкий медленно поцеловал его красную, цвета спелой вишни щечку и двинулся дальше, целуя скулу, линию челюсти, поднимаясь вверх и целуя глаза, чувствуя солёный привкус, вверх, ко лбу и линии волос, и наконец зарываясь носом в кудри, цвета тёмного шоколада. Этот парень его с ума сведёт.***
— Блять, Базаров, - Онегин, растерявший всю спесь, широкими глазами смотрел на Базарова, который схватил с тумбочки увесистый будильник, - я ещё хочу жить... Хотя, нет, подожди, не хочу... Но и умирать от какого-то будильника не собираюсь! — Завали, Онегин, - прошипел Базаров, оглядываясь на дверь. Посмотрел на время, простонал что-то вроде "опоздал" и решительно встал. — Что? Куда ты опоздал? И куда это ты собрался? - громким шёпотом Онегин завалил Базарова вопросами, вскакивая с кровати и упирая одну руку в бок, а другой активно жестикулируя. — На учёбу, придурок, - раздражённо ответил он, - и не вечно же здесь быть, засиделись уже, пора и честь знать. Пошли. Онегин подскочил к зеркалу, растер лицо, пригладил волосы, присмотрелся и понял, что ничего уже не изменить, поэтому махнул рукой: вчера он явно выглядел не лучше, загадочный собутыльник за это время должен привыкнуть к его опухшей роже. Базаров, всё это время скептически наблюдавший за ним, прикрыл глаза, помолился своим нервам, чтоб не сдавались и выдохнул. Пора уже нормально познакомиться с человеком. Только юные медики собрались выйти, как в дверь размашисто постучали. Онегин осторожно открыл дверь и застыл, рассматривая парня воистину богатырских размеров. Богатырь тоже застыл с занесенной для ещё одного стука рукой и немного растерянным лицом, которое сменилось на широкую улыбку: — Да вы уже проснулись! Доброе утро, братья собутыльники! - и он весело рассмеялся, так заразительно, что смех его подхватили удивлённый Онегин и настороженный Базаров. — И тебе доброго утречка, - улыбаясь, ответил Онегин, чувствуя, что парень перед ними опасности не представляет. Хотя, кто его знает. — Здравствуй, - буркнул Базаров, вернув себе привычное отстраненно-скучающее выражение лица, - ты извини, что вчера так завалились к тебе... — Э-э-э, да вчера ты веселее и проще был. Нечего извиняться, это ж моя идея была, хм, продолжать банкет, так сказать, - прервал его богатырь, почесав затылок, - я, кстати, Разумихин Дмитрий Прокофьевич, а то вдруг вы не помните. — Евгений Онегин, - лыба Онегина, казалось, стала ещё больше и он протянул руку, пожимая огромную ладонь. Женька гордился, что правильно запомнил имя нового знакомого. Ну, почти. — Евгений Базаров, - отрывисто представился Базаров, тоже пожимая руку. — Пошлите завтракать, че вы как не родные. Уж после вчерашнего-то... Хе-хе, - посмеиваясь, он развернулся и пошёл, поманив ребят рукой. Видимо, завтракать. Парням было неудобно пользоваться таким гостеприимством, они уже хотели отказаться, как вдруг: – И даже не думайте отказываться, я вас голодными не пущу, помрёте ж по дороге, с вечера один только алкаш-набор в желудке и никакой нормальной еды. К тому же, я че зря блины готовил? Оба Евгения переглянулись, пожали плечами и пошли вслед за хозяином, попутно осматривая ухоженную и красиво обставленную квартиру. Но сначала их интересовала только одна комната. Разумихин, словно прочитав их мысли, прокричал: — Ванная слева от кухни, чистые полотенца на открытой полке рядом с раковиной, а вот запасных зубных щёток у меня, к сожалению, нет. Туалет совмещен с ванной. Онегин мысленно поблагодарил небеса за этого щедрого человека и первым рванул в ванну, преграждая путь Базарову, у которого от мыслей о туалете закрутился в бешеном танце мочевой пузырь, толкнул его, в попытке пройти первым. Пройдя путь в тычках и затрещинах, лидировал Онегин, который открыл в себе второе дыхание при одной лишь мысли уже об освежающем душе. — Ну всё, это надолго, - сказал Базаров на звук закрывающейся двери ванной и проходя на кухню. — Тоже поплескаться любит? У меня вот... Друг... тоже любит воду. Как доберётся, так и не вытащишь. Зато влажную уборку ненавидит, брезгливый больно, трепетный... — Друг? - недоверчиво переспросил Базаров, но, однако, ненавязчиво. Всё же присел на стул, когда Разумихин приглашающе махнул рукой. — Или не просто друг, - согласился он, ставя на стол блюдо с блинами и раскладывая чашки. — Тебе повезло, ты со своим не просто другом хотя бы знаком. А я своего не знаю, только и делаю, что любуюсь на расстоянии, - неожиданно для самого себя пожаловался Базаров, - не бери в голову, сказал, не подумав, - быстро добавил он. — Да ты ещё вчера рассказал всё, что можно. Как там его? Аркаша? Кажется на филологическом учится? У моего Родьки там знакомые есть, может знает, я спрошу, если хочешь. — Серьёзно? - Базаров, пронюхав, что есть возможность наконец познакомиться со своим предметом обожания, решил уцепиться за возможность и даже почти забыл о свидании с белым керамическим другом. Почти. Ссать всё ещё хотелось до умопомрачения. — Да, конечно. Я спрошу его, но если он не знает твоего Аркашу, то уж ничего не попишешь, - Разумихин вздохнул. Услышав из ванной звуки помирающего кита, Базаров объяснил, что это Онегин поёт и волноваться не стоит. Дожидаясь блондина (это платина!), который вышел ещё минут через двадцать (рекорд всей жизни), они уже ждали Базарова, которому хватило от силы минут десять, и все вместе завтракали, поднимая изящные чашечки с чаем за знакомство. Утро (конец обеда) началось восхитительно.***
— Вот придурок, - сказал Молчалин своему отражению, - проебался перед Сашкой, а вместо нормальных извинений закатил истерику. Долбаеб, блять, нахуй плакал, ещё и глаза теперь охуевшие, от любого движения болят. И как это ему теперь объяснить? Не удивительно, если после этого он вообще бросит меня, нестабильного ебаната... — Ты с кем там разговариваешь? - в комнату наполовину заглянул Чацкий и посмотрел на Молчалина, который сидел на кровати напротив зеркала и потирал глаза, которые, он знает, словно налиты свинцом и что-то бубнит. — Я? Да, так. Сам с собой, ты же знаешь, у меня так часто, - кудрявый мягко улыбнулся парню, всё ещё ощущая свои конечности ватными, поэтому вместо привычных объятий со спины и прочей нежности, он остался сидеть на кровати, понимая, что ноги его вряд ли удержут. Но этого и не требовалось. Чацкий вошёл в комнату и оказалось, что в руках у него кружка с ароматным травяным чаем, который они оба обожают. Он поставил её на прикроватную тумбочку и опустился на корточки перед Молчалиным, приподнимая его лицо и целуя в лоб. — Всё в порядке, тебе не стоит волноваться, - уверенно проговорил Чацкий, догадавшись, чему посвящены его разговоры, - мы уже проходили через это. Всё нормально, мы, в конце концов, люди, нам это свойственно: выражение эмоций. Особенно в таком виде. Я ведь с тобой, рядом. К тому же, твои закидоны по сравнению с моими, просто цветочки. Но я знаю, что могу положиться на тебя. Хочу, чтобы и ты понимал это. — Я понимаю, - вмиг охрипшим голосом ответил Молчалин, крепко закрывая глаза, - понимаю. Но не хочу сваливать на тебя всё это. Не хочу, чтобы ты переживал и волновался, не хочу заставлять тебя чувствовать себя беспомощным, потому что именно в таких ситуациях от нас почти ничего не зависит, мы ничего не можем. Я не хочу так эгоистично поступать с тобой. Не хочу тебя терять..., - к концу речи голос совсем стих, Молчалин отвернулся, но Чацкий снова повернул его лицо к себе, сжимая так крепко, что казалось будто там останутся синяки, и смотрел очень злым, твердым взглядом. — Я тебя терять не собираюсь и уходить тоже, так что выбрось этот мусор из своей головы. Ты можешь и имеешь полное право делиться со мной своими переживаниями, сомнениями, жаловаться мне. К кому ещё мы должны идти? У нас никого нет, кроме нас самих. Только ты и я. Две сироты, мы нашли друг друга. Всё прошло, но это не значит, что всё забыто. Понятное дело, что это оставило свой отпечаток на нас и наших характерах. Я люблю тебя, ты любишь меня, что ещё нужно? Он наконец отпустил Молчалина, который обескураженно хлопал глазами и встал, чтобы передать ему кружку с чаем, от которой тянулся пар. Отошёл к окну, не видя ничего перед собой и ждал. Дождавшись, когда кружка, уже пустая, вернётся на тумбочку, он снова подошёл к Молчалину, который, кажется, уже уплывал, помогая ему переодеться и только потом переоделся сам. Расправил кровать, и лёг рядом с засыпающим парнем, укрывая обоих одеялом. Это был длинный день. Не хороший и не плохой. Длинный. И плевать, что он ещё не закончился, они собираются спать целые сутки.***
Через три с половиной часа, оба Евгения, Онегин и Базаров, наконец покинули жилище Разумихина, перед этим обменявшись номерами и поклявшись на мизинчиках снова увидеться в ближайшее время (клялись только Разумихин и Онегин, Базаров стоял рядом и снимал будущий компромат на телефон. Вдруг пригодится.). Сев в заказанное такси, парни всё-таки доехали до дома без всяких происшествий. Попав, наконец, в квартиру, парни разбрелись в разные стороны: Онегин - отмокать в ванной с утешительным бокалом вина, масочкой для лица и романом на французском, Базаров - за учебники, наверстывать пропущенный день в универе.***
— Грушка, думаю, нам уже пора, - сказал Аркадий, глядя на часы и кивая Ленскому, чтобы собирался. Они все-таки доехали до Грушницкого и отдохнули, заменив вино на зелёный чай и за рассказами о том, какой Печорин заноза в страдательном месте и прочим, не заметили как день сменил вечер, плавно перетекающий в ночь. — Поздно уже, полдесятого. В одиннадцать в общаге комендантский час, нас не пустят... — Оставайтесь у меня, утром все вместе в универ поедем. Всё равно один, - махнул рукой Грушницкий, залезая на диван между Ленским и Кирсановым, и укладывая на колени одному голову, другому ноги, - хозяйки не будет ещё месяц, да она и не часто приезжает на проверки. Я ж не буян какой, чтоб меня проверять, да? Тем более, мама в Италии... Ленский, вспоминая прошедшую ночь в клубе, согласно кивнул: даже в пьяном состоянии Грушка лишь пожаловался на жизнь, взгрустнул на барной стойке, а потом, несчастный, ушёл в отрыв на танцполе с какой-то смазливой девушкой. Зато всё было мирно и без проблем. — Конечно. Ты у нас вообще цветочек, - сказал Аркаша, поглаживая смоляные кудри, - и чего это вы все кудрявые, поганцы, меня что, одного природа обделила? - он подергал обоих парней за завитки. Ленского, однако, волновало другое : — Я думал я твой цветочек! - наигранно обиженно воскликнул он, - А ты мне так, да ещё и с этим... Да как ты?! А ты-ы-ы...! Поганец! Отбираешь мой статус! - он обвиняюще ткнул пальцем в сторону упавшего на пол Грушницкого, который зашёлся смехом, глядя на смешную рожицу Володи. Кирсанов и Ленский переглянулись, подавая друг другу понятные только им знаки и кинулись на Грушницкого, который приподнялся и попытался отдышаться. — Бля!.., - затылок Грушницкого стукнулся о пол, его руки и ноги были прижаты к нему же, а эти дьяволята щекотали его, зная все его потайные места, - Хватит! Я щас сдохну... Изыди, содомит, - он, снова задыхаясь от безудержного смеха, лягнул ногой Ленского, который с садистким удовольствием щекотал его голые ступни. Кирсанов тоже не уступал, щекоча его по всем стратегически важным местам (он знал, что бока и шея - самые чувствительные места Грушки, которого они обожали щекотать из-за его заразительного смеха и, иногда, из мести). Сейчас, правда, мстить было не за что, но это так, для профилактики, чтоб жизнь дерьмом не казалась. Спустя несколько минут неравного щекотания, парни отпустили бедного Грушницкого, который тут же прикрыл живот руками, устало откидывая голову, но продолжая улыбаться. Виновники устроились у него под боком, обнимая его с двух сторон. — Придурки... Изверги... Садисты! Знал бы, какие вы отморозки, ни за что бы не подружился! — Хорош ломаться, ты ж такой же отбитый, как и мы, а то б не дружил с нами столько лет, - Ленский навалился на него ещё больше, закидывая ногу. Аркадий что-то согласно промычал со своей стороны,тоже прижимаясь ближе и обнимая друга крепче. — Завербовали меня...ироды бесстыжие, - продолжал Грушницкий притворно бубнить, освобождая свои руки и обнимая "этих придурков, да кто с ними дружить-то будет, они ж психи" в ответ. Видимо, есть кто.