***
Громкий рингтон телефона буквально вырвал из тёплых объятий сна Аркашу Кирсанова. Он глянул на часы: шесть пятнадцать. В это время ему мог позвонить только один человек и он без сомнений взял трубку, не посмотрев на имя звонившего. — Привет, папочка, - прохрипел Аркадий. Базаров, а звонил именно он, чуть не взвыл от того, как прекрасно звучал голос Кирсанова по утрам. И вообще всегда, потому что он абсолютный красавец во всем, по скромному мнению студента-медика на третьем курсе. —Что, так сразу? - усмехнулся Базаров. Кирсанов резко сел на постели. — Что?! Кто...? А, - он удосужился посмотреть, кто звонит, но номер не был записан. Да кому вообще нужно имя, если по голосу и так всё понятно, - господи, прости, пожалуйста, я думал это отец звонит... Извини, - он неловко рассмеялся, но потом замер, - погоди-ка. А откуда у тебя мой телефон? Базаров не сразу нашёлся, что ответить. Его номер телефона он раздобыл ещё давно, но не говорить же ему об этом сразу. Или вообще когда-нибудь. — Ты вчера свой мобильник найти не мог, я предложил позвонить и отыскать по звуку. Вот, - а сам благодарил свою надежду на красивое знакомство и добровольный обмен данными, из-за чего и записал его номер в блокнот (в тетрадь по психологии), а не сразу в телефон. Вышло бы неловко, если бы Аркаша, набирая свои циферки, увидел, что они уже существуют в контактах Евгения Базарова, которого он видит второй раз в жизни. Думает, что видит второй раз в жизни. — Точно, - Кирсанов напряг память, - спасибо, кстати. — Конечно, без проблем, - тихо выдохнул Базаров. —А ты чего звонишь-то? С утра пораньше, - Аркаша надел халат и вышел, чтобы не разбудить своего соседа по комнате и по совместительству лучшего друга - Володю Ленского, который по утрам подскакивает быстро, но ведёт себя как сварливый дедон в период обострения маразма. — Ну, - а чего он, собственно, звонил? Евгений и сам не знает, но не говорить же, что он зря разбудил парня ни свет, ни заря, - ты говорил, что собираешься сегодня ехать домой. Ну, точнее, к отцу, то есть всё равно домой, да? И... Я... Чтоб ты не проспал, конечно! "Уеби меня пресловутый Зевс молнией, чё за бред я, блин, несу," - Базаров ударил себя по лбу ладонью. Кирсанов мягко рассмеялся, находя это очень милым. — Спасибо за заботу, - улыбнулся Аркадий. — Я... Да, обращайся в любой момент, - сердце, ты только не останавливайся, пожалуйста, - я, наверное, слишком рано тебя разбудил? Извини, - виновато проговорил Евгений. — Нет-нет, всё в порядке, самое время и пробок пока нет. К тому же, это намного лучше противного звона будильника. Может, каждый день меня так на пары будешь будить? - парень засмеялся, а Базаров выглядел так, словно волку с голодухи подарили целое стадо сочных овец. Хвала богам, что Кирсанов его сейчас не видит. — Отлично, так и поступлю! - радостно сказал Женя Базаров, самый счастливый человек в этот ранний час. — Что? Это же шутка, ну что ты в самом деле, - снова послышался лёгкий смех Аркаши. Снова Базаров словил нелёгкий кайф. — Поздно, - самодовольно сказал Евгений, - к тому же, в каждой шутке... —... Есть доля правды, - закончил Кирсанов. — Именно, - заключил Базаров. — Тогда, - протянул Аркадий, - всё зависит от тебя. Пожалуй, мне пора будить Володю и собираться. Нужно ещё за Грушкой заехать. — Конечно... Конечно, удачной поездки, - голос Жени прозвучал слишком грустно, чтобы вот так бросать его. — А у тебя какие планы на сегодня? И на выходные в принципе? - неожиданно для самого себя спросил Кирсанов. "Думать о тебе, написать заданное эссе, перебрать примеры заполнения мед.карточек, препарировать пару лягушек (науки ради!), залипать на твои фотки по несколько часов..." — Сегодня я собираюсь дописать эссе и немного попрактиковаться, - опуская шокирующие подробности, ответил Базаров. — Практиковаться будешь, надеюсь, не на Онегине? - посмеялся Кирсанов. Он вообще удивительно много смеётся, для человека, которого разбудили в шесть утра. В субботу. Перед поездкой длиной в несколько часов. — Надейся, - подхватил Базаров. — А если серьёзно? — На лягушках, - не переставая улыбаться, ответил он. — У нас в Марьино много лягушек..., - задумчиво сказал Аркаша, - мне их жалко! Бедняги, попали под нож доктора Базарова! - театрально воскликнул парень, грозясь разбудить половину общаги. — Ну, с доктором ты преувеличил, я же только на третьем курсе, - он засмущался, черт возьми. — Ну-ну, лягушки так не считают, - капризно заключил Кирсанов, слыша хриплый смех собеседника. — А ты как считаешь? — А как я могу что-то считать, если ни разу не видел тебя в деле и знаю-то всего ничего, - увильнул от прямого ответа, но помолчал и продолжил, - тем не менее, мне кажется, ты достигнешь успеха в медицине, - щеки его немного покраснели. Базаров откинулся на стенку подоконника, на который забрался и приоткрыл окно, закуривая. Этот парень его до могилы доведёт. А когда в морге сделают вскрытие, из живота Базарова вывалится целое стадо красивых, порхающих бабочек, на крыльях каждой из которых будет имя Аркадия Кирсанова. — Я постараюсь изо всех сил, чтобы оправдать твои слова, - первое обещание с первой затяжкой.***
Разумихин аккуратно гладил мягкие кудри своего парня. Во сне Раскольников словно скидывал все свои барьеры, выпуская природное очарование и сводя шального Дмитрия Разумихина с ума раз за разом. Их отношения длятся без малого семь месяцев, они часто засыпают в одной постели, проводят много времени вместе, целуются, но... Это "но" в последнее время волнует Разумихина всё чаще и чаще, и он искренне не понимает, почему это не волнует и Родю. Они оба уже не маленькие и тело требует регулярных упражнений для поднятия настроения, а Родя ведёт себя как монашка, на невинность которой покушается грязный ирод. Разумихин всё понимает и не хочет давить на Раскольникова, но организм понимать ничего не хочет и не жалеет хозяина, заставляя его уединяться в ванной всё чаще. Просто так вышло, что Родька сам не смыслит своей соблазнительности, а потому не ведает, какие страсти разгораются в голове его благоверного при взгляде на него. Как задерживается подолгу взгляд на мягкой коже, всегда с румянцем на скулах, как медленно он скользит по хрупкому, притягательному телу, как сводит пальцы от желания впиться, и как приходится усмирять себя, чтобы продолжить обнимать своего парня также невинно. Дмитрий с грустью посмотрел на свою руку, на свой утренний движок в штанах и на Родю. Казалось бы, чего тут думать, буди благоверного полезной зарядкой (или разрядкой, тут уж как посмотреть) и живи себе спокойно, но как тут что-то делать, если этот же благоверный едва ли не визжит от любых поползновений в его сторону. Перекатившись к краю, парень уныло поплелся в облюбованную ванную, чтобы к пробуждению Роди выглядеть подобающе и лишний раз не смущать его. Как только дверь за ним захлопнулась, Раскольников открыл глаза, выдыхая. Было стыдно и неловко, но желание, не дававшее ему покоя ещё со вчерашнего дня, никуда не делось. Импульс, прошивший тело от соприкосновения тяжёлой ладони, этот выбивающий воздух миг острого ощущения, как сужается мир до одного этого колкого, жалящего послевкусия от шлепка. Чем больше думалось об этом, тем невыносимее становилось ожидание. — Ладно, - тихо бормотнул Родя, - я готов. Я готов. Я тоже этого хочу и хватит мозги нам обоим пудрить. И... Блин, а как долго потом жопа болит? И насколько это всё таки больно? - он задумался, впадая в дискуссию с самим собой, - Не попробую, не узнаю, - мотнул он головой, отгоняя сомнения, - а как Дмитрию об этом сказать? - вот тут он выпал, а потом решил, что скажет как есть. Всяко лучше, чем пытаться делать намёки, в которых оба запутаются. Разумихина не было довольно долгое время, Раскольников успел передумать всё на свете, мысленно успокаивал себя, но потом не выдержал и полез в интернет за ответами и, да, это было едва ли не самой его огромной ошибкой. Испугавшись на полжизни вперёд, кудрявый ошарашенно положил телефон на тумбочку, клянясь больше к этому не прикасаться. Стало действительно страшно, руки зарылись в волосы и с силой сжали длинные пряди. За дверью послышалась возня, приглушенный грохот и негромкая ругань. Это привлекло внимание Роди и словно сбило все страхи. Это же Разумихин. Его Разумихин, который со школы приглядывает за ним, и не посмеет намеренно даже словом обидеть его, не то что причинить боль. Единственный, кто ухаживал за ним, пока он болел, приносил ему лекарства, варил просто божественные супы, и вызывал врача. Тот, кто всегда верит ему и верит в него, любит искренне, просто потому что это Родя. Родька потянулся, встал и пошёл за ним. — Ты чего творишь? - Разумихин нашёлся на кухне, Родион прильнул к нему сзади, обнимая и прижимаясь кожей к коже. Тепло. Парень мягко прикрыл глаза. — Я разбудил тебя? - большая рука Дмитрия почти поглотила ладошку Роди, когда он накрыл её в ответ на объятие. — Нет, - выдохнул Раскольников куда-то в район плеча. Куда достал, туда и выдохнул, чего уж тут. — Хотел кашу сварить пока ты не проснёшься, но видимо, не успел, - он развернулся и резко подхватил Родю под бедра, усаживая его на столешницу и устраиваясь между его ног, - что хочешь на завтрак? - спросил он, целуя его в шею и мягко кусая ключицы. Родион бы хотел ответить "тебя", но доводить своего парня до инсульта в столь раннем возрасте и в столь ранний час в его планы не входило. — Оставляю выбор на тебя, - стараясь сдержать стон от ощутимого укуса, выдохнул парень, почти хныча. Раскольников нетерпеливо потянул Разумихина на себя, прижимаясь к его губам, и притягивая его ближе, обхватывая ногами бедра и руками шею. Такая страсть приятно удивила парня, одна рука опустилась на поясницу Роди, другая сжала его бедро. Можно ли идти дальше? Дмитрий целовал его пылко, глубоко, до спертого дыхания и бешеного сердца, до головокружения, до тяжести внизу живота; слишком много чувств, для недавно проснувшихся, и по телу прошла дрожь, от пробуждения энергии, пыла в жилах, будто сама кровь устроила марафон по организму, а приливала в итоге... Вниз. Разумихин вздернул Раскольникова, практически сажая его на себя и вырвал из его горла длинный стон. Дмитрий думал, что это хоть немного отрезвит его, но эффект оказался абсолютно противоположным. Крыша его уехала далеко и, видимо, надолго. Счёт времени был потерян, единственное, что волновало каждого - это человек напротив. Начало светать, лучи стыдливо проникали в окно, играя отблесками на обнаженной коже, перебегая то к одному, то к другому. — Родя, - хрипло позвал Разумихин, сжимая его подбородок и заставляя его посмотреть на себя. Раскольников готов был отправиться в оргазм лишь от этого. Он мутно посмотрел на такие же сверкающие возбуждением глаза. Господи, помилуй. — Что? - действительно, что? — Или прекращаем сейчас, или идём до конца, - большой палец проходит по рту Родиона, очерчивая, а затем и сминая припухшие губы. Пальцы Раскольникова впились в спину Разумихина мёртвой хваткой. Он прямо глянул ему в глаза и немного растерянно кивнул. Дмитрий выдохнул и отстранился, но Родя остановил его, хватая за предплечье и сильнее сжимая ногами, а потом крепко обнял этого медведя, буквально утопая в нём. — Я готов, Мить. - громко прошептал Раскольников, заглядывая парню в глаза. Разумихин умилённо и удивлённо улыбнулся. Его мальчик выглядел божественно. Как всегда, в прочем. Но неужели он действительно готов к...? — Ты уверен? - спросил он, серьёзно смотря на Родю. — Да, - пожал он плечами, - это же ты. Вот так вот просто, а у Разумихина уже инфаркт филейки от этого. Предвкушение волной накрыло его, во взгляде появился знакомый блеск. — Тогда идём в спальню, м? - он провел носом по скуле Родиона, убрал спутанные кудри за ухо и легко подхватил на руки, неся в комнату. "Щас будет движ-Париж," - подумал Родя с приятным волнением. "А у меня есть смазка? - отчаянно вспоминал Разумихин, - Есть, я помню, что брал ещё перед нашим свиданием в честь его дня рождения. Но где?... Кажется, в ванной в зеркале..." Свернув, по пути, в ванную, Дмитрий шарил по полке в поисках заветного бутылька, одной рукой всё ещё удерживая намертво вцепившегося в него Родю. Кажется, он всё же немного переживает. "Нашёл" - с облегчением подумал Разумихин. "Нашёл,"- стараясь сдержать скулеж подумал Раскольников. — Можешь оставить меня на минутку? - шепнул он Разумихину, - Я же недавно проснулся... — Конечно, - он поцеловал Родю в висок, опуская его на ноги и подумал, что уж ещё минуту он в состоянии подождать, и вышел. Всё равно нужно немного остудиться и хотя бы воды попить. А Родя в это время в рекордные сроки принимал душ и умывался, запоздало вспомнив об утреннем дыхании. Уложившись в, по его подсчётам, шесть минут (а по подсчётам Разумихина в полжизни), он соизволил выйти, уже более спокойным, а не сплошным сгустком волнения вперемешку с возбуждением, которое от переизбытка чувств, никуда не делось, оттягивая тонкую ткань коротких шорт. Разумихин лежал на кровати, втыкая в телефон. А на тумбочке ровненько лежали пачка презервативов и лубрикант. Родя подавился воздухом и чуть не споткнулся на месте. Щеки запылали, как пирог соседской бабы Милы, которая не привыкла к новой духовке и выкрутила максимум жара. — Не уснул ещё? - хмыкнул Раскольников, забираясь на крепкое тело своего парня, руки которого сразу легли на его бедра и поползли выше, оттягивая резинку домашних шорт. — Хотел спросить у тебя то же самое. Долго ты, - протянул Дмитрий, переворачиваясь и укладывая Родю на спину, - не передумал? - спросил на всякий случай, чтобы удостовериться в обоюдном согласии. — С тобой передумаешь, - выдохнул Родион, - нет, не передумал, - он потянулся за поцелуем, прикрывая глаза и расслабляясь под сильными руками, оглаживающими его тело. Всю жизнь бы так провел. Разумихин целовал его нежно, поумерив пыл, стараясь не терять голову (что было практически невозможно), отдавая всю заботу и любовь. Приподнял Раскольникова, стягивая с него шортики сразу с бельём; Дмитрий заглянул ему в глаза и дождался кивка, развернул юношу и подложил ему под живот подушку. Родя развёл ноги как мог в таком положении, и обнял вторую подушку, слушая как щёлкнула крышка бутылочки. Разумихин явно готовился к этому моменту. Мягко смазывая сначала края входа, а затем и сам вход, он прикусил Родькин загривок. Лубриканта было много, слишком много, по мнению Раскольникова, который ощущал целый слой, но Разумихин действовал по принципу "лишь бы моему малышу не было больно" и тут Родя был с ним абсолютно солидарен, особенно после того, что он начитался на просторах интернета. Как вошёл первый палец, он почти не заметил, лишь повёл немного плечами. Возбуждение, казалось, только усилилось. Дмитрий подготавливал его долго и сосредоточенно, не торопясь, без резких и неловких рывков. Аккуратные движения парня будоражили Родю, мурашки прошли по телу, тревожа бархатную кожу, а Разумихин смотрел и наглядеться не мог. Второму пальцу Раскольников почти обрадовался, но тут же неприятно сжался. Другой рукой Разумихин приподнял его бедра ещё выше и обхватил напряженный член, надрачивая и плавно растягивая парня. Родя сжал простыни и резко выгнулся, открыв рот в немом крике и зажмуривая глаза. Волна жара окатила кудрявого, когда влаги между ногами, как и пальцев, стало больше. Послышался громкий вздох Разумихина, который терпел изо всех сил и продолжал кропотливо подготовку. — Я готов, - простонал Родя, насаживаясь в ответ. — Нет, Роденька, ещё немного, - он наклонился, целуя взмокший висок, румяную, как после бани, щеку, кудри, разметавшиеся в беспорядке и пропадал, не желая быть найденным. Раскольников снова протяжно застонал и прикусил губу, зарываясь лицом в подушку, но Разумихин быстрее задвигал руками и Родя вскрикнул, кончая, а Дмитрий впился в него горячим поцелуем, чувствуя, как трепещет его любимый, не переставая двигать уже тремя пальцами. Только когда парень под ним судорожно выгнул поясницу, он вытащил пальцы и сразу потянулся к пачке с резинкой, ловко хватая одну и вскрывая упаковку зубами. Родя, наблюдавший за ним повернув шею, хотел бы сказать, как это пафосно и вообще показушно, но слов у него не было, одни эмоции и спёртое дыхание. На размер Разумихина Родион сознательно старался не смотреть, иначе ноги сами норовили уползти подальше от этого гиганта. Разумихин смазал и себя, неторопливо пристроился сзади, слыша сдавленный вздох, потёрся немного меж ягодиц, и упёрся в нутро, плавно толкаясь в расслабленное тело, остановившись, услышав приглушенное мычание. — Родя, ты как? Больно? - замерев, спросил Дмитрий. В ответ тот только отрицательно помотал головой и Разумихин вошёл ещё немного, снова останавливаясь и давая загнанно дышавшему Роде немного привыкнуть. Горячее нутро плотно обхватывало член и Разумихину стоило звериных усилий не сорваться сейчас. Чертыхнувшись сквозь зубы, он толкнулся ещё раз. Хриплый крик Роди звучал как услада для его ушей, осталось только сделать так, чтобы он кричал от удовольствия. Оставалось совсем чуть-чуть, чтобы войти до конца, но Родя хмурил бровки и явно сдерживал себя от гримасы боли. Разумихин зарылся рукой в его волосы, то массируя, то чуть сжимая и оттягивая. Это всегда его успокаивало. Он аккуратно лёг сверху, накрывая его собой и Родя судорожно всхлипнул, переплетая их пальцы и чувствуя, как внутри всё пульсирует и давит. — Ну, Родя, чего ты, - ласково шептал Дмитрий, усыпая поцелуями лицо парня, - совсем маленько осталось потерпеть, милый, ты такой молодец. И ты такой красивый, мне прям башку сносит, - томно прошептал Разумихин, а Раскольников запылал ещё больше. Роде казалось, что ещё одна капля - и он просто сгорит. Это ему тут башню уносит, да всё Разумихин, который и до этого был везде, а сейчас просто запредельно близко и это Роде, в общем-то, нравится. Настолько нравится, что у него, вроде бы, снова встал. По крайней мере, что-то внизу живота томно скрутилось, а ощущение заполненности, ощущение Разумихина, просто держали его голову в бреду. — Давай, - промычал он, вильнув бёдрами и подаваясь назад. Разумихин слитным движением вошёл до конца с тихим шлепком и Родя снова дёрнулся. Он притянул его руками, призывая к более активным действиям и Дмитрий двинул бедрами по кругу, толкаясь глубже, буквально распирая Раскольникова, вырывая из него громкий гортанный стон. Слишком глубоко, слишком. Неспешно подался назад, выходя и снова вперёд, одним резким толчком, выбивая из лёгких парня весь воздух и сотрясая его тело. Он сдерживался как мог. Медленные движения постепенно ускорялись, короткие вскрики Родиона перетекли в звонкие стоны, тело выгибалось навстречу, в груди всё пылало. Разумихин дернул парня на себя, разворачивая его корпус к себе, но оставляя бедра всё так же на подушке, оттягивая его волосы и кусая не замолкавшие ни на миг губы. Родя кричал от быстрых, глубоких толчков, срывая горло, наплевав на соседей и этику. Ему можно, он тут девственность теряет, а не дурью мается. Неистовые движения Разумихина не давали вдохнуть, Родион почти задыхался, давился стонами, метался по постели, то сжимая в руках простынь, то цепляясь за Разумихина, оставляя на нём короткие царапины, которые, кажется, только больше распаляли его и он сжимал волосы Роди ещё сильнее, кусал шею, плечи, грудь, не сбавляя темпа, доводя парня до безумия. В какой-то момент мир замер в глазах Дмитрия, звуки исчезли, картинка сфокусировалась лишь на чувствительном парне под ним, что извивался, дрожал и кричал от удовольствия. То, какой он был отзывчивый, какой был красивый в своей страсти, свело с ума сердце Разумихина. Родя кончил как только рука Дмитрия легла на его член, размашисто надрачивая, и весь сжался, словно оглушенный. В какой-то момент ему показалось, что он сейчас потеряет сознание, но Разумихин в нём делал последние резкие толчки, и парень крупно вздрагивал на каждом, всхлипывая и слезливо шмыгая. Вид концентрированного удовольствия на лице любовника в конец одурманил Разумихина, и он почувствовал внезапную вспышку, когда ощущения и чувства вернулись с огромной силой, когда мироощущение стало таким сильным и мощным, что почти оглушало, он кончил следом, придавливая Родю к постели, прижимаясь губами к его шее, упираясь носом в багровый засос, один из тех, что разбросаны по всему телу. Аккуратно покинув дрожащее тело, стянул полный презерватив, кинув его в картонную крышку от коробочки с его собратьями, Дмитрий лёг рядом, глубоко дыша. Посмотрел на Родю, вытащил из-под него подушку, прижал его к себе и накрыл сбившимся одеялом, мягко целуя макушку. Тот лишь крепче обнял Разумихина, устало, но счастливо улыбаясь и прикрывая глаза. Знал бы, от чего отказывался, ни за что бы не тянул так долго.***
— Подожди секундочку, - попросил Базаров, отвлекаясь на шум. Аркаша хмыкнул и замолк, прислушиваясь к происходящему. Прошло уже около часа, как они говорят с Евгением, за это время Кирсанов успел умыться, параллельно слушая рассказы Базарова о жизни на медицинском, переодеться, купить свежих булочек в пекарне на конце улицы, заварить ароматный чай и разбудить Ленского, который являл собой невыспавшееся нечто и лежал на Аркаше, оплетая его руками и ногами, как ребёнок, жмущийся к родителю после того, как испугается. Выглядит он в такие моменты ангельски мило, о чем и поведал своему утреннему собеседнику. Послышался дикий вопль Онегина и снова шум. И когда он успел проснуться? — Привет, Аркаша, - поздоровался засранец, отбиваясь от Базарова, который пытался вернуть мобильник, - как делишки? — Привет-привет, - рассмеялся Кирсанов, - да вот, представляешь, с самого утра какие-то негодяи покоя не дают. — Ай-яй-яй, - негодующе проговорил Онегин, наигранно вздыхая, - ты не стесняйся, в любой момент говори нам, мы с ними разберёмся в два счёта! — Я не сомневаюсь, - усмехнулся парень. — Да, - блондин как-то замялся, - слушай, а... Эм, Лен... Воло... Владимир кофе любит? Латте там, капуччино? — Почему бы тебе не спросить об этом у него? - сказал Аркаша, включая громкую связь, которая, в общем-то была чисто символической, потому что Володя и без неё всё прекрасно слышал. — Чего тебе с утра неймётся, болван? - пожурил его Ленский и Онегин даже через трубку почувствовал эту ехидную улыбочку. — В своё оправдание могу лишь сказать, что в этом виноват ты и твой прекрасный характер, - обольстительно протянул он в ответ. — Он полночи ныл о том, какой ты красивый и крутой, запивая это розовым шампанским и путая русский с французским, - сдал друга Базаров, - а потом... Фу, отстань, полудурок, - смех Базарова смешался с приглушённой руганью Онегина. — Он все врёт, честное слово, - запыхавшись, как от бега, быстро протараторил блондинчик, под громкое "Ага, конечно, вру" Базарова, - но не суть. Лучше ответь, любишь ли ты кофе? И Ленский, и Кирсанов в это время пытались истерично не заржать. Аркаша ткнул Володю, мол, к тебе обращаются и тот немного успокоился. — Что, прости? - переспросил он. — Я спросил, любишь ли ты кофе, - терпеливо повторил Онегин, сгорая со стыда. Никогда у него такого не было. — Сам пей этот понос говничный, а я чай люблю, - капризно оборвал Володя, откровенно забавляясь и утаивая, что кофе он любит ничуть не меньше чая, но тут дело не во вкусах, а в желании позлить этого остряка. Онегин поперхнулся быстрорастворимым "поносом говничным", как выразился юный поэт и не знал плакать ему или смеяться от весёлой жизни. — Зря ты так, конечно, но ничего, я и чай очень люблю, - наигранно спокойно буркнул Евгений Онегин. — Не правда, он не любит чай и последний раз, когда он его пил, он сказал: "что за отвратительный скотч". Он не может отличить скотч от чая, Володя, задумайся, - снова донос от Базарова, который злорадно наблюдал за жестикулирующим Онегиным, обещающим убить его страшной смертью. Володя снова искренне рассмеялся, а Онегин покраснел, прикрывая глаза и протягивая Базарову телефон обратно. — Тем не менее, согласись, он красавчик, - пытаясь загладить вину перед другом, сказал Базаров. — А толку-то, если он балбес, - слишком быстро ответил Ленский, - и вообще, я пошёл собираться. Оставляю вас, голубки. Володя скрылся в ванной, сверкнув напоследок алыми ушами. Аркаша и сам немного смутился. — Ну, голубок, - проговорил он, - что ещё расскажешь? — Скажу, что, кажется, мои родители живут не так далеко от твоих, - задумчиво протянул Базаров, пытаясь отвлечься от этого "голубок" из уст Аркаши, - где-то в часе езды, примерно. — А ты давно своих родителей навещал? - строго спросил Кирсанов. Базарову даже стало немного стыдно, потому что, да, давно. Почти всё лето он провел в Питере, погостив у родителей только две недели, после чего холодно расстался с ними до следующего лета. — Ещё летом, - честно ответил Базаров. Аркаша не смог подавить вздоха в стиле "я так и предполагал, что ты какашка". — Стыдоба, - укоризненно сказал Аркадий. — Согласен, - выдохнул Базаров. Святые лягушки, Евгений действительно хочет, чтобы Аркаша его ругал. Не серьёзно, конечно, а так, для профилактики, тем более, делать это разрешено только ему. — Может быть, поедете с нами? - осторожно, и больше из вежливости, спросил Кирсанов, убеждая себя, что он ни на что не надеется. — Не в этот раз, езжайте спокойно, - Базаров ещё не готов быть так рядом к Аркаше в замкнутом пространстве, - будь осторожен, - косо закончил он, стесняясь своего беспокойства. В груди Аркадия разлилось тепло. — А что? Волнуешься? - насмешливо спросил Аркаша, не зная куда устремить взгляд. — А если так? Что же теперь? - вопросом на вопрос, понизив голос, серьёзно спросил Базаров. Сердце, кажется, всё-таки остановилось. Аркадий замешкался с ответом. Это было приятно, но так смущающе, что он просто готов был провалиться сквозь землю. — Это уже не смешно, - тихо подал голос Кирсанов. — Никто и не смеётся, - вздохнул Базаров, - ну, ладно, вам ехать, наверное, уже пора. Дай знать, как доберёшься. Если хочешь, конечно. — К-конечно?...- непонятливо повторил Аркаша, вслушиваясь в гудки, завершившие звонок, - ну и что это сейчас было? Глянув на время, он подскочил с кровати и, крикнув Ленскому, что он будет ждать его внизу, пошёл проветриться. И Грушке заодно позвонит, чтобы готов был.***
— Ксандре, - тихо шепнул Молчалин, чмокая Чацкого в щеку, - Ксандре, - протянул он чуть громче, но, видя, что это не сработало, уселся на него верхом, подумал и крепко обнял, тормоша парня, - ну, вставай же! - кудрявый нахмурился. Вдруг Чацкий обхватил его руками, быстро переворачиваясь и нависая сверху. — Попался, красавчик, - усмехнулся он, щелкая Молчалина по носу. Тот рассмеялся, снова обнимая своего мужчину и оплетая его всеми конечностями. — Хитрюга! Это был твой план? - заявил Алёша, деланно обижаясь. — Да, - просто ответил Чацкий, и Молчалин снова залился смехом, - позови меня ещё раз, - попросил Александр, - позови... — ...Меня с собой, я приду сквозь злые ночи, - напел Молчалин, делая вид, что не понимает о чём говорит этот человек в его постели. И не важно, что постель принадлежит этому самому человеку, а не ему. — Не увиливай, - он легко ущипнул парня за бедро, на что тот попытался отпихнуть его ногами. Не вышло (да не особо-то и хотелось), попытка была слабой, неохотной. — Нет, - Молчалин упрямо мотнул головой, отвергая просьбу, - не позову. — Да? - недоверчиво спросил Чацкий. — Ага. Чацкий отвернулся, протянув руку за очками, что лежали на тумбочке. — Ксандре, - прошептал Молчалин, выпутавшись из объятий и убегая. Чацкий счастливо улыбнулся, поднимаясь и идя за юношей. — Умывайся скорее и идём завтракать, - крикнул Алёша, - я заварил твой любимый чай с бергамотом, - добавил он. Чацкий никогда ещё не пытался так быстро умыться. Молчалин раскладывал оладьи по тарелкам, красиво сворачивая из них цветочки. Ему хотелось порадовать Чацкого с утра пораньше, посему он встал намного раньше обычного и приготовил три вида оладьев, внезапно войдя во вкус. Кто виноват, что милые бабушки на форумах с рецептами так красочно описывали прекрасные вкусы и обещали, что его мужчина точно будет в восторге от такого завтрака, он просто не сдержался. — Если бы мы были в Древней Греции, - заходя на кухню, начал Александр, - я бы одарил тебя зайцами*, - обнимая парня, закончил он. — Ты всего на год старше меня, кого это ты там пытаешься охмурить, негодяй, - ревниво опровергнул Алёша, оборачиваясь к нему лицом и хлопая его ладошкой по плечу, но его рука была нагло перехвачена и зацелована. Какая досада. — Я бы схитрил и всё равно заполучил тебя, - выкрутился Чацкий, - лишь бы ты всегда был рядом, - приложил ладонь Молчалина к своей щеке, чувствуя, как он мягко гладит её. — А куда мне без тебя? - задал риторический вопрос Алексей, зная, что никуда, потому что единственный человек, кому он нужен в этом мире - это Александр Андреевич Чацкий, с которым он рос в одном детдоме, который навещал его весь последний год, потому что выпустился раньше, который, оказывается, ухаживал за ним, пока Молчалин думал, что его любовь безответна и только спустя два года убедился в обратном, когда Чацкий предложил ему встречаться. — Ну, не знаю, ты у нас мальчик хоть куда. И умный, и красивый, и старательный, - перечислял Чацкий. — И чай скоро остынет, и оладьи остынут, и греть я это всё уже не буду, - оборвал Алёша, - перехвалишь же, - тихо добавил он смущённо, пряча улыбку. — Ни в коем случае, - Чацкий утащил из цветочка одну оладью, пока парень перекладывал тарелки на стол, - тебя нельзя перехвалить. Ещё и готовишь вкусно, - он блаженно прикрыл глаза, - и это всё моё, - вид у него был слишком довольным, это почти бесило смущённого донельзя Молчалина. — На, ещё попробуй, - он впихнул в рот Чацкого, который хотел сказать ещё что-то, ещё одну оладью. Тот хитро глянул на него и молча прожевал, только щипнул снова, проходя к своему месту, оставляя Молчалина сдавленно шипеть(материться на древнегреческом) и потирать обиженную жизнью и Чацким попенцию. Да что ж такое, в самом деле. — Приятного аппетита, - пожелал ему виновник всех бед. — Козявка, - буркнул Алёша, но не выдержал и рассмеялся с Чацкого, который застыл с оладьей в руке, вытаращив глаза и открыв рот. — Ты... маленький засранец, - Чацкий усмехнулся,- но σὲ φιλῶ.* -Τί λέγεις, - самодовольно сказал Алеша, - Μάλα ἀνδρεῖος εἶ,раз все еще делаешь это.* - Как же мне добиться твоего ответа? - поинтересовался Чацкий. - Ἐὰν ζητῆις χαλῶς, εὑρήσεις,*- хитро ухмыльнулся Молчалин, и позже махнул ему, призывая наклониться ближе, - я тебя тоже люблю, - сказал он, оставляя на щеке мужчины чувственный поцелуй, но Чацкий повернулся, пленя его губы своими, углубляя поцелуй. Дождался.***
Грушницкий не мог понять, что происходит. Он стоял на берегу какого-то озера, а в воде по колено стояло еще три человека: молодая девушка и двое мужчин, которые что-то бурно обсуждали. В руках у одного было ружье. Рядом с ними качалась лодка. Грушницкий осмотрелся, силясь узнать, где же он находится и взгляд его наткнулся на знак рядом с обветшалой таверной, что стояла недалеко от воды: "...Тамань"- гласила старая табличка. Парень запутался еще больше, снова глянул на людей и хотел уже шагнуть к ним, но не смог двинуться с места. Хотел позвать их, но не удалось издать и звука. Вокруг было темно, явно еще глубокая ночь, но он отчетливо видел спины этих людей. Одна из них была до боли знакомая, Грушницкий силился вспомнить, кто же это, но отвлекся на резкие вскрики ругани. - ... и в воде не тонешь, может и огня не боишься, бес проклятый? - спросил тот, что с ружьем. Он только сейчас заметил, что девушка и один из парней были насквозь мокрые. Ему что-то ответили, Грушка вслушивался, но голоса расслышать так и не смог. Этот юноша утекает от него, как вода сквозь пальцы. Внезапно, тот, что кричал, поднял ружьё и ударил им парня по голове, точно в висок, наблюдая, как он плюхнулся в воду, теряя сознание. Грушницкий с ужасом смотрел, как мужчина целится и спускает курок в лоб парня, голова которого обернулась лицом к нему и он наконец-то узнал его. Грушницкий кричал, пытаясь добежать до парня, но его словно удерживали тысячи рук, каждая из которых тянула на себя, он отчаянно пытался вырваться, звал, звал юношу по имени, судорожно всхлипывая и срываясь на рыдания, но все было тщетно, вода вокруг него окрасилась в багровый, а его стеклянный взгляд смотрел ровно на Грушку и он, к своему ужасу, видел в нем свое отражение. Внезапно руки его отпустили, всё накрыло туманом, свалилась оглушающая тишина. Он попробовал ступить шаг. Удалось. Резко подбежал к лежащему на воде телу, которое действительно не тонуло и протянул руку, касаясь затылка, ощущая кровь на своей ладони. Он цеплялся за Печорина, который явно был младше своего настоящего возраста, и у него не поднялась рука закрыть его глаза, из которых потекли кровавые слезы. Слезы застилали глаза и самого Грушки, горькие рыдания и невыплаканное душили в груди, не позволяя вздохнуть, в голове же крутилась только одна мысль. "Не умирай, Гриша..." Грушницкий проснулся снова в слезах, чувствуя себя едва ли не убитым вместо Печорина. Он обнял подушку и от души заплакал, не сдерживая себя больше. Он не плакал с седьмого класса, когда мама сказала, что он получился случайно, что его в планах не было и в жизни быть не должно было. Потом она, конечно, извинялась, говоря, что совсем не это имела ввиду и что она его очень любит, и папа его очень любит, но они слишком заняты на работе, чтобы часто это показывать. А сам Грушницкий не мог припомнить хотя бы редких случаев проявления родительской любви, не говоря уже о частых. К концу одиннадцатого класса они сдались, уезжая в Италию и оставляя не хотевшего покидать дом Грушницкого одного в Петербурге, напоминая о себе лишь ежемесячными перечислениями на банковский счёт. И он впервые в жизни ввязался в драку, когда один его одноклассник сказал, как ему "повезло жить одному, хата гуляет каждый день, мечта, а не жизнь, а ты кислый ходишь". Сломанный нос и рассеченная бровь убедили парня в том, что он не прав. Грушницкий вспоминал это и постепенно успокаивался. Сон страшил его суеверие, а то, что почти все его сновидения были вещими не облегчало положения. Нужно было избавиться от этого груза в срочном порядке. Пробежка всегда ему помогала. Навязчивая мысль проверить как там Печорин, была жестоко выметена из головы. Приняв холодный душ, Грушницкий отправился на пробежку.***
Ноги Грушницкого сами принесли его к Дому Культуры, а это добрых сорок минут от его дома, которые он не заметил как пробежал. Шум в голове пропал, плохое настроение постепенно сменялось удовлетворением от нагрузки, ноги тянуло и он прошёл к парку, собираясь отдохнуть и восстановить дыхание. Нужно ещё домой вернуться до того, как за ним заедет Кирсанов. Только он прикрыл глаза, удобно устроившись на лавочке, как кто-то присел к нему. — Здесь не занято? - почему-то приглушенно спросили. Голос был словно знакомый, но Грушницкий слишком устал для всего этого. — Нет, - ответил он, накрывая глаза ладонью и потирая их. Послышался тихий шорох и Грушка почувствовал, что этот "кто-то" опустился рядом. — Устал? - после минутой тишины, тихо и почему-то нежно, поинтересовались. — Не то слово, - вздохнул Грушницкий. В руку ему что-то совали. Он наконец открыл глаза, жмурясь от света и снова потирая их костяшками. Придя в себя, кудрявый глянул на нежданного соседа и почти не удивился, когда моментально опознал в нём Печорина. Всё утро и так вокруг него вертится, а он сейчас сидит себе спокойно и протягивает ему бутылку воды, словно они старые приятели и не собачились на протяжении двух лет, пребывая в странном напряжении. Парень ещё раз глянул на воду (пить после пробежки хотелось жутко) и всё же благодарно принял её, отпивая. Печорин не мог глаз оторвать от мягких губ, обхватывающих горлышко бутылки, от кадыка, который чувствительно дергался от каждого глотка, от профиля, который так мягко подсвечивал рассвет, от трепещущих ресниц и глаз устремленных на него... На него? Что? — Что? - голос хрипел как старое радио в такси. — Спасибо, - повторил Грушницкий, протягивая бутылку обратно. — А, - Григорий перевёл взгляд на руку, протягивающую ему обратно воду, - можешь оставить, ты же с пробежки, да? — Да, - ответил Грушка, странно глядя на него. Внутри всё словно выворачивало в узлы. — Часто здесь бегаешь? - отчаянно пытаясь не думать о том, как это он собирался всё исправлять, если при виде Грушницкого, его мозги покидают черепушку, спросил Печорин. Может быть, стоит тоже начать бегать? А что, это идея, сначала совместные пробежки, потом и совместные перерывы, а там, глядишь, разрешит себя и до дома проводить и они-... — Нет, слишком далеко от дома, чтобы каждое утро устраивать такие забеги. А может и не стоит. — А сегодня чего так? Какой-то особенный день? "Да, мне приснилось как тебя захерачили какие-то больные уголовники, решил отметить это знаменательное событие пробежкой," - хмуро пролетела мысль в голове Грушницкого. — Сегодня выходной, - уклончиво ответил парень. Печорин понял, что ему чего-то не договаривают. — И только? - попробовал он. — И только, - заключил Грушка. Душа Печорина медленно разрывалась, глядя на то, с какой усталостью это было сказано. И глаза красные, опухшие, будто от слез. Не от бега же он плакал? — А чего глаза красные? - тихо, но прямо поинтересовался Григорий. — А с каких пор тебя это волнует? - так же тихо ответил ему кудрявый, пряча взгляд. Печорин повернул лицо Грушницкого к себе, сжимая подбородок, глядя как он удивлённо смотрит на него, приоткрыв рот, и поглаживая его щеку большим пальцем. Спустя несколько мгновений он понял, что творит, но руку убрать уже не мог, а Грушницкий сам не понимал, почему не оттолкнет его, лишь сопротивлялся необъяснимому желанию быть ближе. — Волнует, - выдавил Печорин, осторожно касаясь смоляных густых кудрей, млея от того, какие они мягкие и пушистые на ощупь. — Прекрати, - Грушницкий нахмурился, пытаясь собраться с мыслями. Разум подкидывал ему воспоминания о сне, о своих окровавленных руках и пустом взгляде стеклянных глаз, поэтому отпускать живого Печорина ему казалось жутко неправильным. Но они не во сне. — Нет, - Григорий отрицательно качнул головой, - и не подумаю, - зарываясь пальцами в вихры на затылке и мягко оттягивая их, чуть сжимая, упрямо ответил он, усмехаясь. — Ты... - нужно узнать, к чему же был этот сон, и раз Печорин лезет к нему, Грушницкий полезет в ответ. - ты когда-нибудь был в Тамани? - спросил Грушка, не совсем представляя где это и правильно ли он вообще запомнил название. А вдруг это было название таверны и это ни о чём не говорит мужчине? Рука Печорина замерла и это очень не понравилось Грушницкому. Он избегал смотреть на него, кожей чувствуя как его прожигает глазами Григорий. Ладонь на его затылке, снова начала мягко его поглаживать, и Грушка немного потерся о неё, наконец поднимая взгляд на её обладателя. Слишком красиво и слишком интимно. — Да, был, - в горле стало сухо. — Зачем же? - немного взволнованно спросил Грушницкий. — Служил там, - ответил Печорин, - а что? Знаешь это место? Исключено, Грушницкий, не мог знать это место, хотя бы потому что эта глушь не привлекала никого, кроме их офицера, который направил туда Печорина на "специальное задание". — Не знаю, - снова отвернулся Грушка. — Тогда что тебя натолкнуло спросить об этом? — Был уверен, что ты там был, вот и всё. Вот и всё? Григорий не мог поверить в то, что этот вопрос был случайностью. Печорин помолчал. — Ты что-то знаешь? - он не мог понять, какой хочет услышать ответ. — Не думаю, что понимаю что-то в полной мере, но...,- слова давались с трудом, Грушницкий понимал, что он должен поделиться этим с Григорием, но слова не шли, а в памяти всё стоял обрывок с его мёртвым неутопаемым телом, - но... — Но...? - переспросил Печорин. — У тебя там, наверное, что-то случилось, - он заглянул в лицо Григория, - что-то очень плохое, и это, наверное, гложет тебя или причиняет боль до сих пор. Я не знаю... Печорин снова застыл в недоумении, глядя, как Грушницкий снова накрывает лицо руками и растирает его, сидит, не отнимая ладоней и, кажется, даже не дышит. Григорий убрал его руки и снова попытался заставить его посмотреть на себя, но парень не дал коснуться своего лица, вырываясь. — Хватит распускать руки! - возмущённо зашипел он. — Тогда обернись ко мне лицом, - настойчиво произнёс Печорин. — С какой это стати? Я сам решу, что мне делать, - он всё равно посмотрел на него, зло сверкнув глазами, в которых снова стояли слезы. В этот раз он смог их сдержать. — Да что с тобой? - измученно спросил Григорий. — Я не знаю! Это всё ты виноват, - исступленно заявил Грушка. — В чём же? - непонимающе выдохнул Печорин. — Мне приснилось, что... Фух, не приведи боги такое увидеть, - тихо шепнул он под нос, - приснилось, что тебя убили где-то у моря, на берегу. Ночью. Может, это был порт или ещё что, рядом стояло какое-то старое здание, недалеко была табличка "Тамань". — Как такое возможно?! Ты... Ты сейчас издеваешься? Откуда ты знаешь об этом? - гневно спросил шокированный Гриша. — Мне-то это зачем? У меня нет твоей привычки постоянно мучить людей, - не менее зло ответил Грушницкий, - я же сказал, сон приснился, стояли трое людей, в воде по колено, двое из них - насквозь мокрые, девушка и юноша, рядом мужчина в странных одеждах, с ружьём, он потом застрелил юношу, тот упал, а тело его не тонет, я смог сдвинуться только, после выстрела, подбегаю - а там ты. "У меня нет твоей привычки постоянно мучить людей," - эхом отдавалось в голове Печорина. Он зажмурил глаза, отгоняя наваждение. — Прости... - выдавил он. — За что? - сначала Грушка хотел спросить "за что именно?", но понял, что не время для обычных перепалок. — За всё, Грушик, за всё прости, - как-то отчаянно произнёс Григорий. "Грушик?" - пронеслась мысль у Грушницкого. Глядя на такого Печорина, он разрывался в метаниях: его не хотелось жалеть, но ему хотелось сочувствовать. Хотелось разделить его боль и страдания, облегчить их, подарить спокойствие его мятежной душе. — Ты не виноват, - вырвалось у Грушки, - и зла на тебя я не держу. И никогда не держал. — Как ты можешь быть так уверен во мне? - допытывался Гриша. — Инстинкт, наверное, - небрежно бросил Грушницкий, внутренне ужасаясь сам себе. Такого откровенного разговора у него никогда не было и он тем более его не ожидал от Григория Печорина. — Я купил билеты на твой концерт в первый же день, - признался Печорин, глядя на величественное здание Дома Культуры. Грушка похлопал глазами. Очень резкая смена разговора, молодец, Печа, так держать. — Что? - вымолвил он, - Зачем? — Люблю наблюдать за произведением искусства, - пристально смотря уже на самого Грушницкого, усмехнулся он. — Идиот, - рассмеялся Грушка, надеясь, что его щеки не решили сменить все оттенки красного, - и что это за "Грушик", а? Где ты это выдумал? — Ой, кажется, мне пора, времени-то уже сколько, - наигранно засуетился Печорин, рассмешив этим парня ещё больше. — Лжец, никуда тебе не нужно, - раздался звонок телефона, - а вот мне нужно, - прикусив губу, с немного виноватым видом, сказал он. Виноватым он чувствовал себя перед Аркашей, который явно уже был готов к отъезду, в то время как Грушницкий сидел и обменивался любезностями с Гришей. — И куда же тебе нужно? - стараясь скрыть негодование и неясную ревность, спросил Печорин. На ум сразу пришёл образ огромного серба, который неприкрыто приставал к Грушницкому. — И зачем тебе это знать? - хитро прищурив глаза и ухмыльнувшись, вернул Грушик. — Не хочешь говорить, не нужно, - фыркнул Григорий, - больно надо, и во-... — Едем навестить отца Аркаши, доволен? Ворчит он тут, - буркнул Грушницкий, откровенно забавляясь от поведения Печорина и параллельно печатая Кирсанову сообщение о том, что будет через полчасика, - мне пора. Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо, потому что ещё один такой сон я вряд ли выдержу. Увидимся в универе, - махнул он на прощание рукой и побежал к дому, думая как же ему срезать. — Удачной поездки, будь осторожен! - крикнул вдогонку ему Печорин, - Спасибо, - прошептал он, улыбаясь, наконец-то, вполне искренне.***
— Едут? - нетерпеливо спросил Николай Петрович Кирсанов. — Нет, сударь, - отвечал ему Петр, работающий в доме кем-то вроде дворецкого. — Какой я тебе сударь, а? Эх, чего уж тут, - он мечтательно вздохнул, - а сердце-то! Сердце трепещет! Сынок едет, да с друзьями, что сами мне как дети стали, сиротки мои бедные, храни их, умоляю, Господи! - Николай Кирсанов молитвенно возвел глаза к небу. По нему было видно, как он неспокоен, что-то тревожило его, постоянно дергало, не давало усидеть, - да как же мне Аркашеньке... Аркаше моему сказать о таком? - тихо вопрошал он. Под "таким" он подразумевал горничную свою, Фенечку, с которой у него сложились нежнейшие чувства. Она его почитала, едва ли не как отца, того и больше, да всё стыдилась, пока Николай Петрович не поставил её перед выбором. Выбор, ясное дело, оказался в его пользу и они уже планируют свадьбу, но главное дело ещё не было выполнено. Нужно известить сына. — Где это видано, чтоб сын отца благословлял? - продолжал он говорить сам с собой. Петр давно ушёл, вновь проверить "едут ли". Послышался мягкий шорох колёс и скрип ворот. Приехали. Николай Петрович, словно позабыв о своём солидном возрасте, резво вскочил со стула, выходя в передний сад, а от него и к навесу, под которым уже парковался Аркадий. Ленский с переднего сидения радостно махал руками, с трудом дожидаясь, когда машина окончательно встанет. С заднего сидения показалось довольное лицо Грушницкого, который наконец-то нормально поспал в дороге (два с половиной часа, но они очень помогли). Кирсанов младший заглушил двигатель, и выскочил из салона. За ним последовали его друзья. Все трое радостно набросились на мужчину, обнимая и целуя в обе щеки. Николая Петровича они все любили неизмеримо, как и он их. Он посмеивался, прижимая к себе то одного, то другого, обнимая и похлопывая. Ещё немного и его пробьёт на слезу, так сильно он скучал. — Что ж вы так долго, родненькие? - спросил он, радостно хлопая сына по спине, - Совсем замотались в городе и навестить стариков некогда? — Ты кого это тут стариками назвал? - послышался строгий голос Павла Петровича Кирсанова, старшего брата Николая Петровича и дяди Аркаши. Одет он, как всегда, с иголочки, причесан, умыт и готов к выходу в свет(или на крыльцо усадьбы). — Дядя! - воскликнул Аркадий, подходя к нему и обнимая его. — Чего встали-то? Проходите, проходите в дом, - нахмурив брови, произнёс он, но счастливая улыбка выдавала его с головой, - ну, паршивцы! - грозно сказал он, трепля каждого по голове, целуя в макушку, получая в ответ сдавленные смешки и объятья. — Фенечка, накрывай! - крикнул Николай Петрович, едва они вошли, - ну, как доехали? Без происшествий? — Всё было спокойно, papá, - ответил Аркадий, устраиваясь в кресле в малой гостиной, - и пробок, что удивительно, почти не было. А вы здесь как? — Отлично, сынок, отлично, - слабо махнул рукой отец, как бы говоря "не в этом дело", - как у вас учёба? Признайтесь, стараетесь? Не пропускаете занятия? - спрашивая это, он оглядывал всех троих. — Стараемся, дядюшка, грызем гранит науки без устали, - весело прощебетал Володя, - а у Грушки ещё и концерт скоро! Их хореограф поставил аж три танца и Грушка участвует во всех! - восторженно вещал Ленский. — Ба-а! Ну и дела! Молодец, сынок, - Павел Петрович, стоявший позади софы, на которой разместились друзья, мягко похлопал Грушницкого по плечу, - когда выступление? Билеты остались? — Касса закрывается уже завтра, но я что-нибудь приду-..., - начал красный Грушка. — Остались, - торжественно выдал Кирсанов младший, выуживая три билета из бумажника, - я не мог допустить, чтобы вы пропустили такое событие. Смущенный донельзя Грушницкий вжался в спинку диванчика и почти возмущённо посмотрел на друга. — Волнуешься? - участливо спросил Николай Петрович, видя реакцию парня. Если до этого момента Грушка был абсолютно спокоен по поводу своего выступления, то теперь его бросало то в жар, то в холод об одной мысли о нём. А вспомнив, кто ещё придёт на него посмотреть, он готов был хлопнуться в обморок подобно впечатлительной даме. — Выступления будут чередовать, - не ответив на вопрос, потому что ну, серьёзно и так же понятно, что он ссыкует, начал он рассказывать план мероприятия, - открываем мы, вторыми идёт группа "соперников", потом снова мы, за нами уже другие группы, и закрываем тоже мы. Наш хореограф забил наше время первым, расположив выступления так, чтобы мы были на виду у жюри, которые будут в зале, не давая зрителям забыть о нас. Вот так, - закончил он задумчиво, но потом вдруг продолжил, - каждый из номеров у нас носит разный характер. Но, - увидев, как Володя открыл рот, чтобы что-то спросить, предупредил он, - сказать я об этом не имею права. Танцевальная тайна, - лучезарно улыбнувшись, закончил он. Ленский обиженно закрыл рот. — Танцы - это дело. Это намного лучше любой из других сфер, - неожиданно проговорил Павел Петрович, - танцем нужно уметь раскрыть и свою душу, и душу смотрящего, задеть его, если нужно - убить его или воскресить. Я любил танцевать, - грустно закончил он, смотря стеклянным сверкающим взглядом в пустоту. А может быть, в свои воспоминания. — Николай Петрович, столовая готова, - в комнату вошёл Пётр, разом срывая пелену искренности и извещая хозяев об обеде.***
Раскольников познавал все прелести потери жопной невинности. Прелести эти были тянущим и скручивающим в колючую проволоку ощущением в животе, и болезненные спазмы в причинном месте, которые охватывали его, даже когда он лежал смирно. — Всю душу вытрахал, говнюк, - тихо хрипнул он, стараясь не морщиться от боли, потому что Разумихин, ушедший на кухню, чтобы всё таки что-то приготовить, очень волновался за него и в любой удобный момент намеревался обвинить во всем себя, - сам виноват. Хорошо хоть он про смазку вспомнил. Дурак, - хлопнул он себя по лбу, оставив на нём прохладную руку, и прикрыл глаза. В этой позе его застал перепугавшийся не на шутку Разумихин, несущий в руках горячий омлет и чай. — Родька, совсем плохо? - кладя на тумбочку их поздний завтрак, встревоженно спросил он. — Нет! - воскликнул Родион, - Кхм, нет, всё в порядке, понял? - о, его тазовая область явно так не считала, - понял? - он притянул Дмитрия к себе за шею и погладил по щеке. Тот нежно улыбнулся ему, целуя в лоб и коротко чмокая в губы. — Я омлет сделал и чай заварил. Травяной, - потому что Родя пил только такой, - и без сахара. — Молодец, науку выучил, - откинувшись назад, усмехнулся Родион, по привычке переплетая их пальцы, - может быть, скоро ты и одеваться научишься? - он окинул взглядом мощную фигуру своего парня, одетую в одни боксёры и попытался сдержать улыбку, прикусив распухшие губы. Боль была позабыта. — А что тебя не устраивает? - весело спросил Разумихин, наклоняясь к Роде и игриво прикусывая его подбородок. — Дурень! - вскрикнул Раскольников, смеясь и толкая обнаглевшего Разумихина, который почти устроился на нём. — Так, ладно, еда остынет, - внезапно посерьезнев, сказал Дмитрий. — Я не хочу, - попытался отмазаться Родя. Разумихин недоверчиво прищурил глаза. — Хочешь, - сказал он. — Нет, - мотнул головой Родион. — Будешь, - упрямо твердил Дмитрий, не слушая дальнейших возражений и аккуратно приподнимая парня, усаживая его себе на колени, - будешь, - закончил он, целуя розовую скулу, ойкнувшего парня. — Скотина, - буркнул Родя, - изверг... — Ещё какой, - согласился Разумихин, цепляя тарелку с тумбочки и накалывая кусок омлета. — Я сам, - вредно выдал Раскольников, забирая вилку. Почему-то, только одну. — Ну, вот. Другой разгов-..., - не успел закончить Дмитрий, как ему в рот положили тот самый кусок омлета и он ошарашенно, а потом сурово глянул на довольного Родю, который следующий кусочек съел сам, опасаясь реакции парня. Взгляд Разумихина тут же потеплел, - шельма,- он снова игриво куснул его за шею, слушая смех Роди. — Дай чай, пожалуйста, - попросил Родя, всё ещё посмеиваясь, - у меня руки заняты, - он показательно помахал тарелкой в одной руке и вилкой в другой, вновь накалывая кусочек и протягивая его Разумихину, дожидаясь пока он стянет свою долю. — Конечно, - он поднёс к губам Раскольникова чашку с чаем, - горячий, осторожно. — Ага, - кудрявый коротко отпил, блаженно прикрывая глаза на мгновение, - черт, а ты хорош. — Неужели? - рассмеялся Разумихин. — Да, - горделиво подтвердил Родион, снова делая осторожный глоток, - я люблю тебя, - серьёзно сказал он, чувствуя как жар, явно не от горячего напитка, расползся по щекам и шее, грозясь перейти на, о господи, оголенные плечи. — Я люблю тебя, Родька, - почти неверяще и восхищённо глядя на юношу ответил Разумихин, грозясь на радостях раздавить бедро Роди, в которое вцепился свободной рукой. — Вот и славно, - дрогнувшим голосом, не зная куда деть себя от смущения, выдал Раскольников. Дмитрий снова поднёс к его губам чай, совершенно не замечая, как чисто и радостно он улыбается. А Родя заметил и понял, что готов сделать всё, чтобы снова увидеть это.***
— Женя, - крикнул Онегин из своей комнаты, - Жень! Иди скорее! Смотри, что нашёл. Базаров оторвался от конспектов и немного дезориентировано оглянулся, пытаясь понять, что от него хотят, а когда понял, то со вздохом по типу "да за что же мне вот это вот всё", прошёл к другу. Онегин сидел на полу, рядом со своим рабочим столом и пересматривал какую-то огромную книгу, в страницах которой находил фотографии. Он подозвал жестом Базарова, показывая ему фото, в котором он сам, Евгений Базаров, стоял в одних труселях, фартуке и медицинском колпаке, делал что-то на кухне. Посмотрев на неё, они дружно рассмеялись. — Ну, всё, ищи себя в прошмандовках Петербурга, - ехидно сказал златокудрый, срываясь на почти истерический смех и утягивая в него товарища. — Где ты... Где ты вообще нашёл это? И когда, главное, снять успел? - пытаясь унять новый приступ хохота, выдавил Базаров. — Так-с. Тут подпись на обороте, - он присмотрелся, - “ Врачи после 12-ти часовой смены на трассе, фото в цвете ", - дочитывая, он снова дико заржал, хватаясь за живот. Базаров рядом выглядел не лучше. Минуты три они все ещё смеялись над фото, пока взгляд нигилиста не наткнулся на ещё одно фото, видимо, выпавшее из книги. Он поднял его и чуть не упал (благо уже был на полу) от увиденного. На фотографии Онегин в розовых очках и одном полотенце, обмотанном от самой груди, пафосно сидел на кресле в старой общаге, держа в руке бутылку детского шампанского. Это был их первый курс. Базаров, прыснув с новой силой, показал Онегину его фото, наслаждаясь тем, как он почти задыхается от смеха. — Да ты модель, - усмехнулся Базаров, - такой талант пропадает! — Я врач, а настоящая модель - твой Аркаша, - он шутливо толкнул удивленного друга. — Че? - глупо переспросил он. Невозможно, он бы не смог упустить такую деталь, такой факт о Кирсанове (который всё же отправил ему смс о том, что они благополучно добрались). — Не делай вид, будто не знаешь этого! - фыркнул Онегин, но увидел вопрошающий взгляд друга, - Серьёзно, что ли? — О чем ты вообще? Блондин полез за телефоном, открывая инстаграм и переходя на страничку какого-то журнала, листая до нужного места и протягивая мобильник Базарову. Он сначала дико пялился на фото с подписью «Le style de Kirsanoff» и не мог понять, что там делает его возлюбленный. А его возлюбленный там величественно восседал на чёрном троне, в бордовом костюме с белой рубашкой и короной на голове, поверх уложенных волос. — Охуеть, - выдохнул он, - я втюрился ещё больше. Это вообще возможно? Охуеть. Я... Это... Охуеть, блять, Женя, ты понимаешь? — Понимаю, - вздохнул Онегин, хлопая друга по спине, - понимаю. Но глянь, мы тоже неплохи! - он протянул их фотки, кивая с видом знатока и снова смеясь. Базаров подхватил радостный настрой друга, параллельно кидая себе ссылку на страницу этого журнала. Интереса ради.***
— Пётр, вели накрыть к чаю в беседке, погода слишком хорошая, будет преступлением просидеть её дома, - спокойно произнёс Павел Петрович. — Да, Павел Петрович, - сдержанно кивнул ему дворецкий, заглядываясь на статного мужчину. — Спасибо за обед, вы превзошли сами себя в столь радушном приёме, - почтительно сказал Грушницкий. — Присоединяюсь к благодарностям, - с широкой улыбкой, проворковал Ленский. — И я, - поднял руку Аркадий, - присоединяюсь. Благодарю, мои дорогие. — Тьфу на вас! - притворно сплюнул Николай Петрович, - Развели расшаркивания, как на балу! Не чужие, не чужие, чтобы так формально, - свёл он брови. — От того, что не чужие и благодарим от всего сердца, - сказал проникновенно Володя, - просто потому что есть кому сказать "спасибо". Николай Петрович готов был прослезиться. Снова. — Мои мальчики, - вздохнул он нежно. — Ты всех-то себе не прибирай, наглец, - шутливо погрозил Павел Кирсанов. Парни дружно улыбнулись, а Николай Петрович уже готов был сражаться за "своих мальчиков" до последнего, как Аркаша поднялся со стола, подавая руку сидевшему рядом дяде. — Прогуляемся, что ли, - бросил он, прерывая шуточную перепалку. Остальные потянулись за ним. Погода в Марьино действительно была удивительно хорошей, не в ровень капризному осеннему Петербургу, который в скором времени грозился покрыть себя снегом. Но в Марьино было тепло по-весеннему. Гулять было приятно и компания решила пойти к чаще, переходящей далее в лес. Облюбованным местом Кирсановых была речка. Каждый раз, когда им нужно было разделить свои чувства, они шли к ней. Даже поставили красивую скамеечку, чтобы любоваться видом чистой, пышущей жизнью природы Пока они шли к месту, Николай Петрович оттянул сына, продолжая прогулку неспешным шагом, отстав немного от других. — Мне нужно тебе кое-что сказать, мой милый, - начал мужчина, - прежде чем начну, ты должен знать, что этот шаг давался мне очень тяжело. Тяжелее, чем кто-либо может себе представить. — Что случилось, пап? - внутренне догадываясь о характере признания, спросил Аркадий. — Ты знаешь, что я долго тосковал по твоей матери, малыш. Но я полюбил другую женщину, Аркаша, нежно полюбил, - признался отец, - настолько, что планирую даже снова жениться, - воодушевленно говорил он, всплеснув руками. — Ты... Папа, ты серьёзно? - Аркадий остановил его, разворачивая к себе и встряхивая за плечи, - Правда? - такое неверие отразилось на его лице, что невозможно было понять, чего ожидать. Отец кивнул. — Пап, я... Я рад, papá, - всхлипнул Кирсанов младший, - это Фенечка, да? Да? Не отвечай, конечно это она, кто же ещё, - Николай Петрович всё равно кивнул, больше по инерции, - я надеюсь ты будешь счастлив с ней, - сын гладил волосы отца, покрытые редкой сединой, и то порывался обнять, то расцеловать в обе щеки. — Ты не против? - немного удивлённо и осторожно спросил мужчина. — Как я могу быть против? Ты так долго был один, папочка, - он прижался к отцу, крепко обнимая и слезы всё-таки покатились из его ярких глаз. Он счастлив, если его семья счастлива, - позовешь на свадьбу? - пошутил он, уткнувшись в отцовское плечо, чувствуя, как он мягко гладит его по спине. Всегда, когда Аркаше было плохо, он приходил к отцу и он гладил его спине, прогоняя все печали. — Только по знакомству, - вернул ему шутку мужчина, посмеиваясь и чувствуя, как сын тоже вздрагивает от смешинки. — Тогда решено, - незаметно утирая следы мужской слабости, бодро проговорил Аркаша, - только, надеюсь, Марьино останется таковым, а не Фенечкиным, хм? — Никогда, - выдохнул Николай Петрович, - я назвал эту усадьбу в честь Маришки, в честь неё она и простоит здесь свой век. — Спасибо, - опустив глаза, поблагодарил Аркадий. — Вы чего там? - крикнул Павел Петрович, махнув им своей тростью. Трость, к слову, была лишь для дополнения образа, то бишь для красоты. — Он знает, Павлуша, знает! - крикнул ему в ответ Николай Кирсанов. — Ну и славно! Давайте уже к нам! - одобрительно кивнув головой, позвал старший из семейства. — Прибавим шагу, а то совсем отстали, - мужчина потянул сына. — А теперь, мои дорогие, можем поздравить Николя с грядущей женитьбой! - торжественно заявил Павел Петрович. Ленский оступился и чуть не свалился, но успел схватиться за Грушницкого, который машинально придержал его. Шок отражался на их лицах.***
— Вот так вот я и надумал жениться, - после долгого допроса с пристрастием, закончил Николай Петрович. На улице становилось прохладнее, вечерело. Все забыли, что собирались устроиться в беседке перед домом, так и оставшись у речки. — Главное, что вы счастливы, - Грушка ободряюще улыбнулся, - поздравляю вас. — Да, да, - согласился Ленский, - как это всё красиво, слов нет, - он воодушевленно вздохнул, - или есть, - он резко обернулся к Аркаше, который уже протягивал ему блокнот с ручкой и оставил поэта наедине с его вдохновением. — Очаровательно и удивительно, наблюдать за тем, как он порождает своё искусство. Талант, даже больше, чистый гений, - Николай Кирсанов не скрывал восхищения. Лесть добавляло то, что его история натолкнула юношу на новое стихотворение. — Да, но, клянусь, иногда это пугает. Он может вскочить посреди ночи и начать что-то писать, может зависнуть на некоторое время, а может мусолить одну строчку по несколько часов. И вид у него такой серьёзный, отточенный, я бы сказал, - поглядывая на Володю, говорил Аркадий. — Прекрасно, - Павел Петрович выглядел удивительно довольным и каким-то даже гордым. Грушницкий же молча стоял, и наблюдал за огненным закатом. Мысли его отчаянно возвращались к Печорину, словно он звал его. Но образы чередовали друг друга и голова Грушки шла кругом: мягкий смех Печорина сменялся его стеклянным взглядом. Кажется, у него скоро начнётся мигрень. — Нам уже следует возвращаться, чтобы успеть пока окончательно не стемнело, - задумчиво сказал неподалёку Аркаша. — Я думал, вы останетесь до завтра, - удивился Павел Петрович. — Нет, нам непременно стоит вернуться сегодня, - он весело подмигнул дяде, на что тот отвесил ему лёгкий подзатыльник, - у Грушки завтра тренировка. Репетиция. Танец. Честно, до сих пор без понятия, как они это называют. - образно махнул рукой парень. — Тогда, конечно, - Кирсановы кинули взгляд на Грушницкого, пропустив шутливую заминку, - не терпится посмотреть на него в деле. Давно не ходили на его концерты. И вы тоже ничего не говорите! - Николай хлопнул сына по лбу. — Эй, что за дела? - он потёр лоб. Больше напоказ, конечно, ведь удар был словно бабочка на цветок села. Кирсановы старшие одновременно усмехнулись. — Я... Вот, это вот, вам, - осенним вихрем пронесся к ним Ленский, протягивая Николаю Петровичу горстку листков, - сохраните до моего следующего приезда и я сделаю из этого красоту. Примите мои поздравления, дядюшка, - он расцеловал тронутого Кирсанова в обе щеки. — Что ж, думаю нам уже можно выдвигаться, - Аркадий сверился со временем. — Пошлите, проводим вас, что ли. А может останетесь и на ужин? - с надеждой спросил Николай Петрович. Аркаша виновато глянул на отца. — Ничего, я велю завернуть им с собой, - успокоил Павел Петрович. — Это лишнее, что вы! - замахал руками Володя. Внимание Аркадия привлёк явно выпавший из реальности Грушницкий, стоящий у самого берега, чуть подальше от компании. Он подошёл к другу и заглянул ему в лицо. А потом просто обнял его. Крепко прижал к себе, поглаживая его кудрявые вихры, чувствуя, как парень уткнулся ему в плечо. Он сам ему всё расскажет, когда будет готов. — Идём? - тихо спросил Кирсанов друга. Тот коротко кивнул, отлипая от него. Аркаша коротко чмокнул его в щеку и, закинув руку на плечо явно посвежевшего танцора, повёл его за собой через деревья, где остальные уже дожидались их.***
— Алёша, фильм загрузился, давай скорее, - позвал Чацкий. — Не включай без меня, - предупредил Молчалин, прекрасно зная, что и без его упоминая он ничего не включит, что радовало его ещё больше. Он влетел в комнату с тремя мисками, заполненных чипсами и сухариками, сам себе удивляясь, как он это дотащил. — А ты запасливый, - присвистнул Александр, помогая парню. — В нижнем ящике есть ещё пара пачек, - он пожал плечами, усмехаясь. — Ну, конечно, - улыбнулся Чацкий, целуя парня и наконец устраиваясь с ним в обнимку на диване, чтобы посмотреть очередную историческую документалку, потому что им это, черт возьми, нравится.***
Раскольников достал формочку с лимонным пирогом, аккуратно выкладывая его на большое блюдо. Разумихин вышел в магазин час назад, наказав лежать и отдыхать, но Родион не был бы собой, если бы не сделал по-своему. Поэтому он сделал пирог. Когда входная дверь открылась, он заваривал чай, переступая босыми ступнями по кафелю и напевая про себя какую-то песенку. Разумихин, с букетом свежих, ярких цветов, коробкой конфет и фруктов, остановился в дверях, засмотревшись на Раскольникова. — С возвращением, - словно между делом сказал Родька, не оборачиваясь, заливая чай кипятком, - переодевайся, мой руки и к чаю, - он накрыл керамический чайничек крышкой и наконец повернулся лицом к Дмитрию, подпрыгивая. Разумихин протянул ему цветы, конфеты, пакет набитый фруктами он положил у столешницы, а затем смачно поцеловал Родиона в засос и ушёл исполнять его просьбы. Раскольников похлопал глазами и широко улыбнулся, шёпотом ругаясь на "глупого Разумихина, я ему, что, девчонка что ли, цветы мне таскать", но уже набирая воду в вазу. Разливая чай по чашкам из его любимого сервиза, он не переставал счастливо улыбаться, слушая шум воды из ванной.