Герои нашего времени

Две недели до концерта прошли незаконно быстро, поэтому Грушка буквально метался между универом и Домом Культуры, совмещая учёбу и тотальную нагрузку на себя любимого. За это время пострадало не только его тело, но ещё и психика, а всё из-за Печорина и Вулича, которые словно устроили соревнование за его внимание. "Удивительно, что они ещё не столкнулись друг с другом, - подумал он однажды, - вот бы была катастрофа..." Каждый день он чувствовал на себе взгляд Печорина, не мог избавиться от ощущения его присутствия даже когда парня не было видно, словно он окутывал его, и Грушницкий реально уже устал от его персонального дурмана по имени Григорий Печорин. Вулич тоже не собирался сдавать позиции, осмелев после того, как довёз его до дома. Напирал на парня все больше и больше, выбешивая его своей ненужной, глухой настойчивостью. До концерта оставалось два дня, а Грушницкий его уже видеть не мог, но понимал, что нельзя терять эту нить с ним, хотя бы до окончания их совместной работы. Поэтому он доводил сам себя, каждое утро отправляясь на пробежку, оттуда в университет, с него на репетиции, а дома, обувая израненные ноги в пуанты, для твёрдости шага, оттачивал движения, доходя до уровня, когда его тело действовало само, ни о чем не думая. А после обрабатывал и переклеивал пластырями половину ступни. Большую половину. Ленский начал всерьёз за него волноваться, а Кирсанов неодобрительно качал головой, но поделать ничего они не могли - Грушка готов вот-вот взорваться. Он окончательно потерял покой, но его тело было готово как никогда.

***

Печорин вертел телефон в руках, то порываясь написать Грушницкому, то отложить мобильник подальше. Его репетиция, судя по времени, подходила к концу, и парню очень хотелось его увидеть. Но под каким предлогом? Танцор выглядит убийственно измотанным в последнее время и сердце Григория каждый раз болезненно сжимается, когда он видит, как тяжело тот вздыхает. Печорин и сам вздохнул. А потом собрался, резво выскакивая из своего холостяцкого жилища, намереваясь хотя бы поздороваться с кудрявым.

***

— Вставай, чувырлик, - Раскольников тряс Разумихина, задремавшего на диване, - вставай, у нас же завтра экзамен, а ты дрыхнешь, как сволочь. Нам нужно повторить историю права, мне сокурсники по секрету сказали. Реакции было ровно нуль. Парень продолжал безмятежно спать. — Я тебе изменяю, - ехидно сказал Родя.       Случилось удивительное: едва слова сорвались с губ, Разумихин подскочил на месте, чуть не упав с нагретого места, и ошеломленно воззрился на своего парня. — С кем? Зачем? - он окончательно проснулся, - Ах, ты!..., - он потянулся к смеющемуся Родьке, намереваясь наглядно показать, чем чреваты такие шуточки, но парень отскочил от него, метнувшись за спинку дивана.       Глупо было полагать, что она остановит Дмитрия, который просто протянул руки и перекинул Раскольникова на себя. — Отвечай за базар, - хмыкнул он. — А, что, поверил? Ну и дурак, если поверил, - Родя удобно устроился, уложив голову на колени Разумихина и стягивая с журнального столика один из учебников. Сам он прилежно занимался, пока Дмитрий гостил в своих сновидениях, делал пометки, подчеркивал карандашиком важное, нужные темы закреплял стикерами и урок, в целом, усвоил. — Я оставил закладки на страницах, почитаешь, - предупредил он. В конкретный момент Разумихину было не до этого: он перебирал вьющиеся прядки своего несостоявшегося изменника, то заплетая лёгкие косички, то распуская их, пропуская сквозь пальцы. Раскольников поплыл. — Почитаю, - ответил он невзначай. Однако, слово свое он держит и Родя это знает, как никто другой. — Может фильм посмотрим? - предложил Раскольников. — Я думал, ты их ненавидишь, - удивился Дмитрий. Родька тоже удивился, потому что думал, что ему удавалось скрывать свою неприязнь к современным боевикам. — Нет, - сказал он, - не все, - поправил сам себя. — Что-нибудь старое посмотрим? - догадался Разумихин. Раскольников кивнул, прикрывая глаза, млея от больших, но нежных рук, что плавно проводили по его волосам. Шевелюра у него была знатная, тут он с Дмитрием полностью согласен и винить его никак не может. Губ коснулись другие губы, также нежно проводя языком. Рука на голове сжалась и потянула её вверх, запрокидывая ещё больше. Родя сел, вновь потянувшись за поцелуем, прикусывая, пытаясь овладеть, но быстро сдавая позиции под напором Разумихина. Дмитрий опрокинул его на диван, устраиваясь между ног и целуя глубже, настойчивее. — Интересный фильм, ниче не скажешь, десять из десяти, - усмехнулся Родя, когда поцелуи сместились на шею. Разумихин тихо фыркнул от смеха, продолжая свое незатейливое дело, - только рейтинг не указали, - наигранно вздохнул Родька. — Фильмы для взрослых, - вернул Дмитрий, - так устроит? — Нет, я хотел посмотреть "Титаник", - буркнул кудрявый, заерзав под мощным телом, - будешь моим Джейкобом? Я обещаю в случае чего поделиться дверью, - он томно посмотрел на парня. — Его звали Джек, - поправил Разумихин, на что Родя закатил глаза. Он тут, видите ли, романтику гонит, а этот ломается. —А ты Дмитрий, ну и всё, самое главное-то я знаю, че пиздишь тут, кинокритик на минималках, - съязвил он. Разумихин взорвался хохотом, утыкаясь сварливому юноше под ним в живот. — Язва, - он ущипнул довольного засранца, - пошли тогда. — Куда? - не понял кудрявый. — Я сделаю тебя своей Розой, - многообещающе бросил Разумихин, проводя рукой по бёдрам Раскольникова. Сам напросился.

***

Грушницкий покидал величественное здание Дома Культуры, вяло спускаясь по ступенькам. Ноги ныли и отдавались болью при каждом движении, наступать было адски больно, настолько, что он чувствовал себя Русалочкой, каждый шаг которой ощущался хождением по острым ножам и иглам. Рядом маячил Вулич, Соня и Таня давно ускакали, помахав напоследок изящными ручками. Только серб мялся возле него, как будто пытаясь что-то сказать, но вид у Грушки был такой откровенно заебанный и злой, что он не решался подойти ближе.        "Зато Печорина такое никогда не останавливало, - подумал Грушницкий, заприметив парня на скамейке у здания, - пакость и только," - мысленно вздохнул он.        Григорий заметил танцора, почувствовав на себе его взгляд и плавно поднялся с надоевшей скамьи, на которой он просидел без малого час, немного не рассчитав время. Он прошел к нему, подавая парню руку, чтобы вместе преодолеть ступеньки. Вулич тихо сжимал зубы от той естественности, что сквозила в каждом действии юношей. - Привет, - поздоровался Печорин. - Мы виделись сегодня, Григорий, - вздохнул Грушницкий, а мужчина выжидающе глянул на него, - привет, привет... - сдался он. Голова кружилась нещадно и, кажется, его тошнит. - Выглядишь смертельно уставшим, - приблизившись и воспользовавшись тем, что Грушка сейчас будет экономить энергию, а значит не стукнет его за такое, приобнял его одной рукой, неосознанно поддерживая кудрявого за талию. - Ты что творишь, ирод поганый? - вяло проговорил он. - Держу тебя, - спокойно ответил Григорий. - Сам дойду, - тут он все же осмотрелся и понял, что идет-то не туда, куда надо, - а куда я дойду? Мне в другую сторону, так что давай, свидимся в другой день, - Грушка зевнул и быстро потер глаза рукой. Лишь бы дойти до метро. Или остановки на крайний пожарный, если его ноги все же решат отказать. Печорин скептически оглядел парня, который на деле вырубался, но собирался тащиться домой через весь город. - Я рядом живу, - сказал он, стараясь скрыть волнение, - может зайдешь, кофе выпьешь? - предложил он. - Я не пью кофе, - тихо ответил Грушницкий, отводя взгляд. Почему-то вспомнились их переглядки в кофейне неподалеку, и щеки густо заалели. - Тогда чай, - не сдавался Гриша, - сок, вода. Есть даже газированная, - он незаметно тянул парня в сторону своего дома, - давай, просто передохнешь немного. Не съем же я тебя, - а вот тут он за свои слова не ручался, но обещал сам себе вести себя нормально и не смущать танцора. - Вода? Что? - Грушка рассмеялся, краем глаза замечая какое-то движение и едва успел отпрыгнуть и потянуть на себя Печорина. Мимо промчался на бешеной скорости Вулич на своём Harley-Davidson. Грушницкий покачал головой, глядя вслед сербу с раздражением и грустью, и плюнул на все, - ладно пошли. Как раз такси вызову.       Григорий, собравшийся долго и со вкусом покрывать незадачливого гонщика всякой руганью, остановился на вдохе, весело глянув на уставшего и смущенного парня. - Так бы сразу, - широко улыбнулся он, а у Грушки в сердце ёкнуло, да так, что ему показалось будто он перенес минимум инфаркт с осложнениями, а не улыбку товарища. Кто бы мог подумать, что он окажется таким притягательным. Кудрявый отвернулся, слишком увлеченно рассматривая дорогу и деревья с опавшей листвой.

***

- Володя, здравствуй, - послышалось откуда-то из-за спины Ленского, вышедшего за хлебом в ближайшую Пятерочку, - какая неожиданная встреча, - поэт закатил глаза, узнав голос человека, что так обрадовался их встрече в магазине возле его, Володи, общежития. - Онегин, - вздохнул кудрявый, не оборачиваясь, - отвали. Кто-то фыркнул и тронул его за плечо. - Привет, Володя, - поздоровался Базаров, - как дела? - Добрый вечер, Женя, - Ленский кивнул ему, коротко улыбнувшись на возмущенный вздох Онегина, - все хорошо. А у тебя? Тебе бы стоило лучше присматривать за своим товарищем, он бывает довольно раздражающим. - Я всего лишь поздоровался, дорогуша, и оставить мое приветствие без ответа было очень некрасиво с твоей стороны, - блондин встал рядом с ним с другой стороны, и Ленский вдруг понял, насколько их рост разный, когда они нависли над ним двухметровыми столбами. Ладно, Базаров просто брал йогурт с верхней полки, а вот Онегин был бы не прочь забрать самого Володю. - Ты меня бесишь, - просто сказал юноша. Онегин готов был взвыть прямо у молочного отдела. - Что мне сделать, чтобы исправить это? И почему ты вообще злишься на меня? - негодовал блондин. - Кстати, Володя, а где Аркаша? - сделав вид, будто этот вопрос не волновал его с момента встречи, поинтересовался Базаров. Онегин глянул на него, как бы говоря Женя,сука, не до этого сейчас и потянул Ленского за локоть к хлебобулочным изделиям. - Отпусти меня, - зашипел он, дергая рукой, но притих, заметив, что консультант странно на них поглядывает. Он зачем-то присмотрелся к имени на бейджике. Зинаида. Красивая женщина. Пока он размышлял о ней, Онегин завел его в пустующий отдел с консервами, прихватив по пути буханку черного хлеба. Володя вдруг вспомнил, что он сюда пришел именно за ним, но отвлекся на сырки в глазури. - Владимир Ленский, - обратился к нему блондин. Володя хлопнул глазами от такой формальности. - Ты самый прекрасный юноша, невероятно талантливый и своеобразный, ты выражаешь себя и ты великолепен в каждом своем проявлении. Володя, ты засел у меня в сердце еще с того самого момента, как назвал меня пиздюком сквозь стеллаж. Прости, кстати, за тот случай еще раз, - он улыбнулся, - так вот, Володя, ты... Сходи со мной на свидание, пожалуйста, - Онегин заглянул ему в глаза. - Ты башкой что ли ударился, - прошептал Ленский, глядя на парня во все глаза, - что ты несешь, окаянный... - Правду несу, Володя, правду. Ты у меня вот здесь, - он схватил его ладошку и приложил к своей груди, опуская до уровня сердца. - Ладно, - сказал Владимир, ошалело смотря на двинутого медика, - это... Ладно тебе, я же не со зла, - он абсолютно не понимал, что хочет сказать, но ощущение крепкой груди Онегина ему однозначно нравилось. Настолько, что его собственное сердце готово было объявить об остановочке, а ладони мигом заледенели. Тем теплее чувствовалась рука Онегина поверх его. - Можешь не отвечать сразу, - видя неуверенность юноши, добавил Женя, - подумай... - Чего ж тут думать, - внезапно послышался голос с другой стороны стеллажа, - ты либо хочешь, либо нет, а там думай, не думай, ответ все ж один. - Спасибо за совет... Зинаида, - вспомнил имя Володя и повернулся вновь к блондину. Теперь он вдвойне выжидающе глазел на него, - ладно, - рассеянно сказал он, - я согласен. Наверное, - тихо добавил себе под нос, не врубая, как вообще поход в магазин сыграл на его личной жизни решающую роль. Онегин не стал говорить, что специально ездил в этот район вместе с Базаровым вот уже как неделю, надеясь на такую встречу. Ему сегодня повезло, а вот Базаров снова будет пол вечера пыхтеть о Кирсанове, которого снова не удалось увидеть. Не видел он его и в библиотеке, поэтому скоро готов будет идти на отчаянные меры (чай позвать принцессу на променад). - Отлично, - просиял Онегин, - я сделаю все, чтобы ты не пожалел. Тогда, может, после выступления Грушницкого, сходим куда-нибудь? - Ты помнишь о концерте? - это оказалось приятной неожиданностью. - Конечно, это же выступление твоего лучшего друга. Одного из, - поправил он себя, - вы, кстати, на каких местах сидите? Мы взяли на седьмом ряду скраю, видит бог, мне эти билеты дались кровью и потом, - он усмехнулся. - Мы на четвертом ряду, посередине. Придет еще семья Аркаши, так что почти весь центр наш, - пожал он плечами. - Семья Аркаши? У Базарова будет инфаркт и в этот раз я его не откачаю, - посмеялся он, представляя реакцию друга. Ленский хмыкнул, улыбнувшись. - Ему станет еще хуже, когда он их встретит, - он хитро сверкнул глазами,- у него очень строгий дядя. Но они очень хорошие, за Кирсановых и двор харкну в упор, - закончил Володя, на манер матерых гопников. - Мне стоит волноваться за Женю? - осторожно спросил Онегин. - За себя поволнуйся. Я не думаю, что произойдет что-то плохое, они довольно толерантные и спокойные люди, - он задумался, - очень высоко ценят искусство и историю, уважительно относятся к родной культуре. Дворяне, - хмыкнул он, живо представив гордый стан Павла Петровича и добродушную улыбку Николая Петровича, и сам нежно улыбнулся. Онегин загляделся. - Как же нам понравиться им? - Будьте собой и ничего лишнего. Я и сам не знаю, какие вы. Хуже совета и не придумаешь, конечно. - Я это исправлю, - пообещал Онегин. Володя открыто посмотрел на него и кивнул. - Мне пора, наверняка Аркаша заждался, - он осмотрелся, словно надеялся найти часы среди продуктовых полок. - Ты все же поговори с Женей, - протянул блондин, - он волнуется, - неловко потер шею, бессовестно сдав друга.       Ленский прыснул, вспоминая, как они с Аркашей всю неделю готовили домашку за троих, помогая Грушницкому хоть как-нибудь, невозможно же смотреть, как мальчик себя изводит, ну честно. - Все в порядке, просто домашки много, - отмахнулся он, - попрощайся за меня с Женей. И пока, Женя. Расплодились тут Евгении, - проворчал он. Онегин перехватил его руку, поцеловал и сжал на последок. - До встречи. Не забудь о свидании, - он игриво подмигнул ему. Ленский возмущенно отодрал свою руку назад, потирая запятнанное место, убеждая себя, что просто в зале холодно и его не пробило током. И стадо мурашек не прошло от ладони до живота. И воздух в груди не сперло. Конечно, нет, это все эффект неожиданности. - Пиздюк, - кинул он, прежде чем убраться с глаз долой, будучи неуверенным, что и в этот раз останется безнаказанным за столь ласковые слова.       Онегин довольно смотрел ему вслед, а потом прошел за соседние стеллажи и протянул Зинаиде купюру в пятьсот рублей за сотрудничество.

***

— Ну, проходи, - Печорин отворил дверь в свое жилище гордого и независимого холостяка. Весьма чистое жилище, на секундочку, и не потому что он одинокий и ищет любой способ занять себя, а потому что он чистоплотный мальчик. — Всё ещё не понимаю, как я здесь оказался, - Грушницкий переступил порог и завис, понимая, что сейчас ему нужно будет снять обувь, а это очень сложно, для человека с убитыми ногами. — Ты бы в любом случае здесь оказался, не зря же я к цыганке ходил, - пошутил Григорий и Грушка хлопнул его по плечу. Грушницкий приподнял ногу и развязал шнурки, аккуратно снимая туфлю, сдавленно шипя. Он все же задел одну из многочисленных болевых точек. — Что с тобой? Тебе больно? Давай помогу, - к нему подошёл Печорин, придерживая за плечо и Грушка отрицательно помахал головой, наконец освободив ножку из плена туфли. Видимо, пластырь на одной из мозолей сошёл с приклеенного места и носок окрасился кровью, неприятно прилипнув к коже. Кудрявый снова поморщился и взялся освобождать вторую ногу. — Как ты дошёл вообще? - недоумевал Печорин, глядя на мучения парня. Этот гордец даже не пискнул пока они шли. — Дошёл же, че бубнить-то, - буркнул он, толкая обувь к краю от прохода и глядя на нахмуренного Гришу. — Пошли-ка, - старший подтолкнул Грушку к гостиной, усаживая его на кожаный диван и доставая из аккуратной тумбочки рядом с ним плед, укутывая в него парня. — Мне не холод-... - Грушницкий не успел договорить: Печорин ушёл на, предположительно, кухню, загремев посудой и вернулся спустя несколько минут с чашкой ароматного чая. — Аккуратно, он горячий, - предупредил он, передавая напиток, - но не горячее тебя, - задумчиво проговорил он себе под нос. Грушка захлопал глазами, а Григорий снова ушёл, кинув, что он быстро. А сам пошёл в ванную, набирать таз едва прохладной воды, чтобы поврежденные ступни не жглись и разбавляя её с обрабатывающей смесью, потому что, блять, просто заклеить пластырем такое нельзя и понимает это, видимо, только он один. Он порылся в аптечке в поисках заживляющей мази и кинул находку в карман, прихватывая полотенце для ног и таз с водой, возвращаясь к гостю. — Твоё безответственное отношение к собственному здоровью меня просто убивает, - ворчал он, проходя к шокированному парню, - в чем смысл твоих диет и правильного питания, если тело твое в ранах? — Это всего лишь натоптыши, - оправдывался Грушка, - послушай, это явно лишнее, не стоит, пожалуйста, - он, черт возьми, готов провалиться в Тартар от стыда. — Не стоит? Как ты будешь танцевать? Отчётный концерт послезавтра, а ты еле снимаешь обувь. — Нет же, я всё обрабатываю, но не могу же я из-за этого пропускать тренировки, - отпирался танцор. — А я не могу смотреть как ты изводишь себя! - вскрикнул Печорин, но быстро взял себя в руки. Грушка удивлённо посмотрел на него, - Послушай, - он глубоко вздохнул, - послушай, ты - прекрасный танцор. Я хожу на твои выступления уже два года, как только узнал, что ты танцуешь, я не пропустил ни одного твоего концерта. Ты всегда был великолепен, но сейчас ты в идеальной форме, от кончиков волос, до пальцев ног, ты соответствуешь всем стандартам и это видно даже самому не разбирающемуся в танцах человеку. Но сейчас, когда я вижу, как у тебя здесь не спокойно, - он склонился над ним и ткнул пальцем ему в грудь, - позволь мне позаботиться о тебе. Позволь мне успокоить и свою душу. — Почему ты вообще делаешь всё это? Зачем? Я думал, ты ненавидишь меня! - воскликнул Грушницкий. — Я старался, честно старался, - Григорий опустился перед ним и расстелил полотенце, пододвигая таз с водой ближе к парню, - но тебя невозможно ненавидеть. Я не хотел губить тебя. — А теперь хочешь? - кудрявый приподнял бровь. — А теперь я понял, что я идиот и начал не с того, - Печорин заглянул ему в глаза, - и что я, вообще-то, хочу быть рядом с тобой, радовать тебя, стать опорой. Но я не умею, поэтому и запутался, - закончил он совсем тихо.       Грушницкому слов не нужно было, он всё прекрасно понимал. Григорий Печорин - едва ли не звезда университета, ни с кем не дружил и ни с кем не водился. Вокруг него вились люди, он отталкивал их, а они возвращались, чтобы он снова оттолкнул их. Эти качели длились явно дольше, чем они знают друг друга. И именно он заинтересовал Грушницкого с первого взгляда, с первого столкновения. Он не извинился, а Печорин ничего не сказал за неосторожность, но они смотрели друг на друга безумно долго, пока Кирсанов не утащил его. — Я знаю, - сказал он, зарываясь лицом в плед. Чашка с чаем мирно остывала в его руках. — Давай-ка, - носки и пластыри отправились в мусор, а Печорин вновь придвинул тазик, - осторожно, там раствор, может немного щипать. Но Грушницкий уже привык к этому, поэтому смело окунул ступни даже не поморщившись. — Пей чай, - добавил Григорий, легко касаясь щиколоток парня, - Грушик, - как-то совсем нежно сказал он, весело усмехнувшись. Грушницкий фыркнул, отпивая глоток. — Может, ты ещё и имя мое знаешь? - насмешливо спросил он. — Знаю. Красивое оно у тебя, французское. Грушка удивлённо глянул на него, в глубине души ожидая такой ответ. — И не позовешь меня по имени? - недоверчиво. — А ты хочешь? - Печорин поймал его взгляд, - Потому что мне кажется, что тебе это неприятно. — Тебе не кажется, - кудрявый откинул голову, втыкая в потолок. — Тогда, ты все еще Грушик, - пожал плечами Гриша. — Ладно, - легко согласился брюнет, немного болтая ногами. Вода приятно охлаждала и снимала усталость, но теперь тянуло в сон пуще прежнего. — Достаточно, я думаю, - сказал Печорин, и Грушницкий вынул ноги, чтобы их сразу промокнули полотенцем.       Григорий достал из кармана мазь и открыл тюбик, выдавливая и осторожно нанося вокруг повреждённых зон. Втирая крем, он почувствовал, какая нежная у танцора кожа, несмотря на мозоли. — У тебя очень нежная кожа, - поделился он своими своими наблюдениями, - в чем секрет? — Гены, - кинул Грушницкий, - а еще розовое масло. Мой первый хореограф заставлял меня каждый вечер смазывать им ноги. — Приятно, - Григорий пальцем пощекотал ступню парня и тот дернулся, прыснув от смеха. — Не делай так, я боюсь щекотки, - попросил Грушка. — Ладно. - мысленно взяв себе на заметку обязательно отщекотать парня до икоты, Печорин отступил, - Знаешь, уже поздно, - как бы невзначай бросил он, - ты мог бы остаться у меня. — Не наглей, Григорий. — Соглашайся, Грушик. — Нет, Григорий Александрович. — Блин, ну че ты, в самом деле. Мне тут, может быть одиноко, а ты хочешь меня оставить. — Это твой дом, конечно я хочу тебя в нем оставить. И вообще-то, я здесь первый раз. — Ну, мы ещё посмотрим.

***

Родион тихо матерился себе под нос, лежа голым на кровати и пролистывая страницы одну за другой, злясь и не находя нужной темы. Разумихин наблюдал за его метаниями, откинувшись на подушки. Он не понимал, чего Родя так печётся над этими вопросами, если он и без того отлично разбирается в этих темах, но не трогал его. Перед зачётами и экзаменами в его квартире можно было найти учебники, справочники и конспекты в абсолютно неожиданных местах. Кровать в спальне один из самых адекватных вариантов. Но браться за них сразу после того, как они любились в этой же самой кровати, вместо того, чтобы лежать в уютных объятиях своего любовника, считалось хозяином спальни полным кощунством. Тем более, что до экзаменов ещё долго, если не брать в расчёт внеплановые контрольные тесты от преподавателей, к которым они сейчас и готовятся. Дмитрий вновь смерил его томным взглядом, явно рассчитывая на второй заход и аккуратно приподнялся, нависая над парнем и придавливая его к кровати. Родя вздрогнул, спиной ощущая тепло накрывшего его собой Разумихина, и почти судорожно вздохнул, переходя на всхлип. Дмитрий оглаживал его, целовал выступающие позвонки и прикусывал мягкую кожу у шеи. Раскольников развёл ноги и тут же почувствовал, как в него упирается напряжённый член, который ещё минут двадцать назад хозяйничал в нём, и вновь всхлипнул, потираясь о него. Все это время он изнывал от желания, но прикрывался книжкой, которая сейчас плавно перекочевала на пол, стыдясь своей ненасытности.       Разумихин сжал его тонкие, практически фарфоровые кисти в одной руке, заведя их за спину юноши. Родион уткнулся лицом в подушку, подавляя вздохи и дрожь, когда в ответ Дмитрий начал тереться о него. Щёлкнула крышечка смазки и он ощутил, как она капает на его растянутый вход. Кудрявый нетерпеливо приподнялся, вильнув бёдрами, почти блаженно выдыхая, когда почувствовал, как Разумихин начал входить в него, но резко остановился, выходя со смачным чпоком. Родя готов был взвыть, однако вместо этого лишь прикусил подушку. Дмитрий вновь начал входить в него, плавно вторгаясь меж нежных стенок и снова резко вышел. И вновь по кругу, не входя полностью, не просто дразня, а издеваясь над жаждущим юношей, который уже в открытую хныкал и сам старался насадиться, сжимаясь вокруг него, но снова оставался ни с чем. Он раскраснелся от почти болезненного возбуждения, член его сочился естественной смазкой, руки затекли, всё так же находясь в плену, а Разумихин сводил его с ума. Из глаз Раскольникова полились словно сами по себе горячие слёзы и он весь задрожал, приподнимая голову и поворачиваясь к Дмитрию, глядя на него умоляющим взглядом. Тот склонился над юношей, жарко целуя его в красные губы и полностью вошёл в него, одним слитным движением, сразу двигаясь в нём короткими, но глубокими толчками, не прерывая поцелуй. Родя вздрагивал от каждого движения и судорожно всхлипывал, почти завывая от жара, что растекся в нём. Язык Разумихина пленил его рот, хозяйничая в нём, во всём Раскольникове, в его теле, в его душе и в его сердце. И их обоих это абсолютно устраивает. Темп сменялся то на убийственно медленный, когда Разумихин плавно входил и так же плавно выходил из него, не давая в полной мере насладиться единением, то на бешеный, когда Родя и вздохнуть не мог, лишь скулил. — Дмитрий... - выдохнул Родион, вжимаясь в простынь, не то подмахивая движениям, не то пытаясь облегчить их и протяжно застонал, пряча звук в бедную подушку. — Чшш, - Разумихин уткнулся ему в висок, целуя его в мокрую щёчку, собирая его слёзы губами. Родя плакал от удовольствия, хныкал и почти задыхался, пытаясь удержать громкие стоны и вскрики, которые всё равно пробивались наружу, сопутствуя звонким шлепкам. Внезапно Дмитрий приподнялся, освобождая руки Раскольникова, но тут же приподнимая его таз и придавливая его грудью к кровати, начал двигаться жёсткими, быстрыми толчками, выбивая из парня всю душу. Сил сдерживать неистовые крики не осталось, Родя наслаждался грубыми движениями, лихорадочным пламенем внутри него и близостью, такой ошеломляющей близостью, что его надрывное мычание и вой, пробивались в ушах гулким эхом. Пик удовольствия подступал все ближе, концентрируясь внизу живота, мышцы начали сокращаться и он уже готов был излиться, но Разумихин пережал его у основания и остановился, не давая кончить. Родион задушенно вскрикнул, обиженно смотря на него горящими глазами. В ответ на него смотрели такие же абсолютно шальные глаза, но Дмитрий его резко перевернул и посадил на себя, снова начиная двигаться в нём быстрыми, отрывистыми взмахами. Раскольников уткнулся ему в шею, цепляясь за его широкие плечи и лопатки, и крепко зажмурил глаза.       Митя приподнял его лицо, глядя в его светящиеся глаза и готов был сгореть дотла от одного его вида, настолько он был прекрасен. Он крепко прижал к себе дрожащее тело, и Родя припал губами к его щеке, шмыгнув, и сдерживая мычания (при том, что хотелось драть глотку от резкости толчков, но будь он проклят, если скажет, что ему это не нравится). — Я люблю тебя, люблю тебя, - жарко зашептал он, прилипая к мощному телу своего парня, теряя вздохи и сжимая его все сильнее. В себе, в своих руках, везде. — Я люблю тебя, Родька, только ты мой свет, - ответил Разумихин, прикусывая шею кудрявого и оставляя на нём новые отметины. Дмитрий опрокинул Раскольникова на простыни и начал вбиваться в него с новой силой. Он лишь улыбнулся на его удивлённый взгляд и немой стон, утирая застывающие слезы на его румяных щеках. Родя готов был отправиться хоть в обморок, хоть в рай, хоть в ад, но больше всего он сейчас хотел уйти в оргазм, так кстати вновь подступающий тёплыми волнами по всему телу. Кудрявый вновь вцепился в Разумихина, жалобно глядя на него и путаясь во вздохах, он притянул его к себе, вновь и вновь целуя его губы, пока они оба окончательно не сбили дыхание, одно на двоих, и всё равно не могли оторваться друг от друга, жадно сцеловывая каждый стон, каждый вдох и выдох, пока Раскольников не откинул голову вскричав, и сдерживаясь изо всех сил. Он просяще смотрел на Дмитрия, сотрясаясь от его неистовства, красивые бровки его заломились у переносицы и он крепко жмурил глаза, закусывая губу, но снова выпуская надорванные звуки. Разумихин глубоко поцеловал его, накрывая его член рукой и двигая ею так же отрывисто и быстро. Родион выгнулся, задушенно замычав, и застыл, сжимаясь всем телом и обильно изливаясь. Дмитрий зашипел, замирая и кончая глубоко внутри Роди, успокаивающе поглаживая его по волосам и лицу. Наконец, он расслабился, устало и удовлетворенно выдыхая, и Разумихин покинул его горячее нутро, поцеловав его в лоб, спускаясь к губам и коротко чмокая его. Раскольников свернулся, уткнувшись ему в грудь и прижавшись к нему как можно ближе. Одна ладонь зарылась в кудрявые волосы, другая накрыла точеную спину, прикрывая её от всех тягот этой жизни и даря абсолютное спокойствие. Теперь все как надо.

***

Ленский добежал до их комнаты в общажной шняжке, прижимая к груди хлеб и сырочки (он все же вернулся за ними и никакие Онегины не помешают ему насладиться этим божественным творением) и застал Кирсанова за ноутбуком с какой-то записью. - Ты чего так долго? - повернулся он к нему, отчего-то улыбаясь, - Я нашел наш выпускной. Помнишь нам Соня целый фильм смонтировала? Давай сюда, ща глянем, понастальгируем. Володя положил батон на полку и с разбегу плюхнулся на кровать к другу, протягивая ему сырок и открывая свой. Аркаша чмокнул его в щеку, и запустил видео. " - Так, друзья мои! Запись пошла! - крикнул кто-то, настраивая объектив. - Куда? - спросил очень пьяный молодой человек. - В пляс, Федя, в пляс! Громко заиграла музыка, кажется, кто-то принёс колонку. Весь одиннадцатый" А" собрался встречать рассвет на мосту. Кто-то даже пошутил про то, чтобы заодно всем с него и спрыгнуть( то бишь, чтоб и на том свете они все неразлучны были), шутку поддержали, но прыгать не дал староста, Аркаша. Ему его детки ещё дороги были... — Аркаш, это вторая часть, где мы все вместе рассвет шли встречать. А где банкет? - шёпотом спросил Ленский. — Так вторая часть там и есть самая интересная. Мы там сами с ребятами и никого лишнего, - так же тихо ответил Кирсанов, - всё, всё, смотри. Компания уже не детей, но ещё и не взрослых, направилась к мосту. Цокали каблуки девчонок, парни скидывали пиджаки с плеч, чтобы накрыть ими своих одноклассниц, таких красивых и таких пьяных. Впрочем, как и весь класс. По пути им встречается припозднившаяся бабушка, торгующая букетиками полевых цветов. Ребята направились к ней, раскупив всё, что у неё было, но Ленский успел урвать самый красивый, самый красочный букет и вручил его Кирсанову. - Аркадий Кирсанов, торжественно прошу тебя остаться моим лучшим другом и вручаю тебе этот прекрасный веничек, чтобы он радовал твой глаз, как радует меня твоя улыбка и тупые шутки, - Володя стоял перед ним на одном колене и, видят боги, ему даже так сложно было не свалиться, и он балансировал, качаясь из одной стороны в другую. - Где я ещё найду такую истеричку, - Аркаша присел перед ним на корточки, приняв цветы и обнимая друга, - а теперь вставай, пока нас не повязали за нарушение общественного порядка. - Зануда, - фыркнул Ленский. - Психопат, - вернул Кирсанов, закидывая руку Володи себе на плечо и поддерживая его (хотя сам он выпил не меньше). - Мы вам не мешаем? - спросила Соня Мармеладова. - Нет, Мармеладка, вы нам никогда не мешаете, - протянул Аркадий, приобнимая девушку другой рукой и целуя её в щёчку. Та рассмеялась, будучи явно навеселе, потому что в жизни она к себе таких поползновений не допускала, хоть и ходили о ней разные слухи. Но политика их класса была такова - чем хуже слухи, тем лучше человек, поэтому "Мармеладка" за этот год, что она провела с ними, стала для всех родной девчулей. - Передайте шампанское, ребята! - вскинула она ручку, в которую сразу же вложили бутылку игристого. Она отпила и протянула Кирсанову, но тот покачал головой. Ему на сегодня хватит. А вот Ленский так явно не считал, поэтому с возгласом "Банкет продолжается!", вырвал бутылку и сделал большой глоток, крутанувшись вокруг Аркадия, и обвивая его шею руками. - Давайте, давайте, почти пришли, смотрите же, уже светает! - воскликнул кто-то из девочек. Кажется, Катя. - Ура! Сейчас будет красотища! Молодёжь загалдела, засмеялась, зашумела и закрутилась. Все были счастливы, все были любимы друг другом и были опьянены этим. Это их последний детский вздох, завтра они проснутся с похмельем, пусть и не в первый раз, но они поймут, что кончилась их школьная пора и настало время для нового этапа в их жизни. Завтра, а сегодня они встретят лучший рассвет в их жизни. Ребята дошли до моста и неспешно прогуливались по нему, обнимались у перил, смеялись. Камера повернулась к двум девушкам, стоящим чуть поодаль ото всех и самозабвенно целующихся. Фамусова и Ларина, которые наконец-то сообразили, что это напряжение между ними было вовсе не злостью, а страстью. Кто-то засвистел и захлопал в ладоши, крикнув "Горько!", открывая новую бутылку игристого, направляя пенистый фонтан на девушек, счастливо улыбающихся. Тёмное небо плавно разбавилось светом, показались розовые всполохи, словно художник водит кистью по холсту, окрашивая его в разные краски. Огненное зарево стало подниматься, показывая свои алые края, завораживая своим видом. Краски смешались, образуя то фиолетовый, то рыжий, то малиновый. Выпускники сели там, где стояли, подстелив под себя что пришлось под руку. Роняли тихие слёзы, чувствуя себя как никогда дружными, ощущая эту любовь к ближнему, любовь к другу, к товарищу. Вместе они прошли многое, и хорошее, и плохое, но минута неминуемого расставания всё равно настигла их. Они не готовы к этому, черт возьми, они не готовы, но разве ж их спросят. Все расселись поближе друг к другу, жались и обнимались, сцепляли руки, но не проронили ни слова. Солнце вставало всё выше, гордо сияя своими золотыми отблесками, окутывая этих детей своим волшебством, не согревая в самом деле, но делая вид, словно греет. Оно и горело, но не в теле, а в душе. Казалось, будто весь Петербург замер, не смея помешать кучке молодежи, что устроилась прямо на мосту, одном из множества, и были маленькой семьёй. Володя тихо утер слезинку, положив голову на плечо Кирсанова, и вспоминал это беззаботное время, когда казалось будто всё можно и всё возможно, что все двери открыты перед ними и что мир любит их так же, как они его. И, в самом деле, они там, где им самое место, каждый из них нашёл своё призвание и следует ему, но у каждого в сердце теплится уголок с их дружным классом. Аркаша встряхнул голову, отворачиваясь от монитора и глядя в окно, на ветреный вечер. Глаза его блестели юношеским рассветом и это то, что Володя хотел бы видеть чаще. Кирсанов неотразим. Ленский осторожно убрал ноутбук с его колен, нажав на паузу. Слишком много чувств, чтобы досмотреть это.

***

Грушницкий вызвал такси и дожидался назначенной машины все на том же диване в квартире Печорина. Григорий сидел рядом с ним и играл с его кудрями, наматывая их на пальцы, вытягивая, вновь закручивая, зарываясь в них полностью или едва касаясь. Такой радости, такой жизни в себе, он никогда не ощущал и хотел сохранить это мгновение, продлить его как можно больше, удержать. Хотелось бы удержать, конечно, всего Грушницкого, но такого ж разве удержишь: уж больно свободолюбивый птенчик ему попался. Грушка прикрыл глаза, немного сползая и укладывая голову на мягкую спинку. Печорин тихо придвинулся ближе, но парень заметил это, тут же переметнув на него взгляд, не отталкивая, но и не притягивая. А затем снова закрыл ясны очи, и это можно назвать переломным моментом в жизни Григория. По крайней мере, внутри него точно что-то сломалось. Он протянул вторую руку, кладя её на мягкую щёку с персиковым румянцем и осторожно провел по ней, чувствуя, как вздрогнул Грушик от неожиданности. — Не стоит, - сказал Грушницкий, не поворачивая головы. — Я так не думаю и тебе не советую, - ответил Печорин, заглядывая в его глаза. — Что ты вообще знаешь обо мне? — Больше, чем ты думаешь, - пожал плечами Гриша, - но недостаточно, чтобы быть рядом. Ты не позволяешь мне этого, отталкиваешь раз за разом, убиваешь меня, как нежеланного щенка топишь, - приблизившись к нему вплотную, прошептал он ему в ухо и прислонился лбом к виску парня, потираясь, - дай мне шанс. Дай мне показать, как ты нужен мне. Ты сам, а не то, что ты привык показывать людям, - сказал он, положив ему руку на уровне сердца. Грушницкий отрицательно помотал головой, словно болезненно нахмурившись и попытался убрать руку Печорина, но он перехватил её и сжал в ладони. — Я знаю, как сложно открыться кому-то. До недавнего времени я считал, что это вообще невозможно, а потом до меня дошло, - Григорий невесело усмехнулся, - дошло, что я не хочу лгать тебе. Не хочу всей этой фальшивки, только не с тобой. — По мнению других, знаешь, я и есть фальшивка, - пустой взгляд Грушки выбивал дух из Печорина. — Мнение других я слал далеко и надолго, - Гриша повернул к себе его лицо, - ты самое настоящее, что я когда-либо встречал в своей жизни. Ты и есть жизнь, - хрипло выдавил он. — Откуда ж ты взялся такой, а? - устало выдохнул Грушницкий. — Из мамкиной утробы, - с улыбкой проговорил Печорин. — Это не шутки, Григорий! Ты не понимаешь о чём просишь! Как я могу так довериться тебе, когда на протяжении всего времени, как я знаю тебя, я наблюдал за твоими постоянными сменами партнёров. Откуда мне знать, что я не очередное увлечение? Я впущу тебя, а ты нагадишь и уйдёшь, и это, естественно, в лучшем случае. Григорий помолчал. — У меня было всего лишь одно серьёзное увлечение, но она вышла замуж. Дважды, - он усмехнулся, - я принял это, но теперь мы лишь хорошие приятели. Или друзья, наверное так, я не разбираюсь в этом. Мои интрижки с местными институтками не длились дольше одной ночи и ничего они предъявить не могут, не силком же я их в постель тащил. Но это всё не относится к тебе. То, что я испытываю к тебе не идёт ни в какое сравнение ибо это первый раз, когда человек настолько западает мне в самую душу. Я не могу описать всего, что чувствую к тебе, потому как чувства эти в новинку для меня и самой сути их я не ведаю, так уж вышло. Единственное, что я в состоянии объяснить, это то, что рядом с тобой я понимаю, что всё правильно, просто потому что это именно ты. Решай, как знаешь, но судьба моя сейчас в твоих руках. — Ты меня с ума сведёшь, - Грушка сполз ещё ниже по кожаной обивке и уткнулся лицом в плечо Печорина, - только этого мне для полного счастья не хватало. Самое время, конечно. Спасибо, придурок. — Прости, - Гриша положил руку на вихрастый затылок, поглаживая, - прости, - прошептал он. — Я очень устал, - прохрипел он, - завтра генеральная репетиция, а я чувствую себя так, будто готов испустить последний вздох, но мне и этого нельзя сделать. Вы же напираете со всех сторон, а учёбу, между прочим, тоже никто не отменял. Я устал, Григорий, отношения, это вещь, о которой я никогда не думал и даже не планировал, но почему-то избавиться именно от тебя намного сложнее, чем от кого-то другого. — Это... Подождёт. Зря я начал это сейчас, я и так вижу, что на тебе лица нет, а затеял эту нервотрепку. Не думай ни о чем, ладно? Всё в порядке, мы со всем справимся, а твой концерт, дорогой мой, вовсе не испытание, а шанс и ты его не упустишь, Грушик.       Но Грушик благополучно пропустил всю речь, направленную на поддержку его упавшего настроения, и задремал. Результаты бешеного ритма жизни давали о себе знать. Печорин осторожно глянул на сопящего парня, что так утомленно прислонился к нему, выдыхая ему в шею и постарался унять свое сердце. Спустя пару минут он понял, что такими темпами унимать придётся кое-что другое, поэтому легко подхватил танцора на руки, относя его в спальню и укладывая его на свою кровать. Парень заснул крепко, как в обморок упал, но оно и не удивительно. Стянув с него брюки и рубашку, и стараясь не смотреть на столь желанного юношу, Григорий надел на танцора свои пижамные штаны и укрыл его, перед уходом пригладив его кудри и чмокнув в носик (ну не устоял он пред его безмятежным видом). В гостиной зазвонил телефон Грушницкого и оператор оповестил о том, что машина подъехала и ожидает клиента по назначенному адресу. Печорин, усмехнувшись, отменил заказ такси и завёл будильник, чтобы парень не проспал. Свой будильник он завёл на час раньше.

***

Онегин никак не мог удобно устроиться на своей огромной кровати и не мог понять от чего же. Внутри билось томительное волнение, он всё куда-то спешил, рвался всей душой, но, к сожалению, не телом. Он догадывался, куда его так тянет и сдерживал благие порывы как мог, но ещё немного и он как есть в труселях сорвётся до небезызвестного студенческого общежития, и попросит Володю ускорить их свидание, потому что, ну, знаешь, лапуля, сердце-то штука не железная, как врач говорю тебе. Как врач он прекрасно и сам осознает, что от этой напасти лекарств нет, не было и быть не может. Оно, может, вообще и не надобно, лекарство это. Но вот имени этого недуга он в последнее время стал страшиться пуще Базарова в первые дни выворачивавшего себя наизнанку. Базарова понять можно, у него рухнула вся система восприятия мира, весь у него мир и рухнул... К ногам младшего Кирсанова. "Не простой он малый, ох непростой", - приговаривал тогда Женя-пока-ещё-нигилист. А потом окунулся в омут с головой и сам на себя не походил своей страстью безмерной. Онегин до сих пор удивляется, как в таком холодном Базарове оказалось так много пламени, потому что товарищ его едва ли не рассыпался искрами и стал ещё раздражительнее. Мысли о друге отвлекли блондина, но борьба в груди всё не унималась. Будущий хирург вскочил с кровати и поплелся к комнате Базарова. — Жень, - он тихо постучал и отворил дверь, - ты спишь? Вопрос остался без ответа, потому как обитатель жилплощади нашёлся у окна с явно не первой сигаретой. Парень обернулся к нему, сверкнув краснющими глазами и махнул рукой, мол, заходи. Онегин прошёл и забрался на подоконник, потрепав шевелюру Енюшки. — Ты плакал что ли? - спросил он, вытягивая из рядом лежащей пачки сигарету. Такое он позволял себе крайне редко, и сейчас, кажется, тот самый случай, когда разбушевавшуюся душу нужно успокоить. Хотя бы таким способом. — Если бы, - фыркнул Базаров, глубоко затягиваясь, - голова болит, перенапрягся кажись. — Опять ночью читал? Сколько раз мне повторять тебе, что это вредно? — Нисколько. Сам-то чего не спишь? Я ж вижу, тоже полночи маялся. Онегин вздохнул и повертел в руке никотиновую отраву, стряхивая пепел в окно. Стало так погано, что захотелось стряхнуть в то же окошко и себя, но не бросать же Володю вдовцом в столь юном возрасте. Ради него ж, чай, и держится мальчик, не прыгает с окон-то. — Я говорил, что родители Аркаши будут на концерте? - перевёл он тему. — Говорил, разберёмся со всем, не ссы. И не переводи разговор, шельма. — Не знаю я, чего мне не спится. В душе неспокойно, всё рвётся куда-то. А с тобой полегче, товарищ мой, - Евгений снова вздохнул. — Знаю я, куда тебя так тянет. Теперь ты в полной мере понимаешь, что я чувствовал всё это время, - Базаров легко ткнул его пальцем в лоб, - не буду говорить и давать амурных советов, потому что нужно быть последним идиотом, чтобы идти за ними ко мне. Но я всегда рядом, если что, - он потупил взгляд, ему всегда было неловко откровенничать. — Я знаю, - шепнул Онегин с мягкой улыбкой, - спасибо, Жень, - он притянул друга к себе, крепко обнимая его. — Ну всё, будет тебе, а то распустил сопли, пиздюк эдакий, - ухмыльнулся нигилист (ему ещё хотелось в это верить). — Как долго ты будешь припоминать мне это? Вы сегодня сговорились или че, - буркнул Онегин, спрыгивая с насиженного места и выбрасывая почти целую сигарету в пепельницу рядом, - сегодня я с тобой посплю. — Валяй, - Базаров потушил окурок, бросая его к павшим собратьям и проходя к столу с открытым учебником, но по пути его перехватил блондин, направляя к кровати и сопровождая сие действо ворчаньем о глупых студентах, не жалеющих своих сил. Как будто сам он был не таким.

***

Разумихин отодвинул от себя последний учебник с чувством выполненного долга будущего юриста. Но теперь его организм требовал компенсации за насилие над мозгом и просил еды и сна. Вот только поесть тихо и не разбудить Родьку для Дмитрия почти невыполнимо, и он со скорбным вздохом поднялся со стула, намереваясь вернуться в тёплые объятия его прекрасной половинки, но тут открылась дверь. На пороге, естественно, стоял Родион, в руках держа чай и тарелку с бутербродами. Разумихин светло улыбнулся парню, забирая из его рук кружку с горячим, ароматным напитком и отложил его подальше на стол, усаживая Раскольникова на себя. В кабинете они бывали нечасто, но в этом всегда было своё очарование. Родя чмокнул его в щёку, обнимая и укладывая голову на плечо. Он все ещё был сонным и грезил о тёплой кровати, которую променял на своего мужчину и теперь ему было стыдно перед ней. Нужно срочно вернуться. — Давно пора спать, - сказал он немного хриплым голосом. — Я должен был повторить кое-что, - ответил Дмитрий, откусывая от бутерброда. — Ага. — Перекуси со мной? - попросил Дмитрий. — Неа, не хочу. Я уже утолил свой голод, - усмехнулся Родя, крепче обнимая широкие плечи. Разумихин чуть не подавился и это рассмешило Раскольникова, тихо фыркнувшего. — Хотя можно было бы и ещё разок, - откашлявшись, бросил Дмитрий, на что Родион ущипнул его. В ответ он получил короткий поцелуй в висок и счастливую улыбку. До чего же приятно просто быть рядом с ним, держать его в своих руках и любить, чувствуя, что тебя любят в ответ. — Ешь побыстрее и пойдём спатушки, - кудри Роди приятно щекотали шею и щеку, а его голос отдавался в самом сердце, вызывая мурашки, ползущие по телу маленькой армией. Разумихин, огромный мужчина под два метра в длину и три в ширину по кличке "Медведь", готов вот-вот взорваться от умиления. Он быстро запихал в себя кусок ночной закуски почти целиком и залил всё это экстремальным количеством чая, не обращая внимания на жжение во рту, потому что он ещё не успел толком остыть. — Я готов, любовь моя, пошли спатеньки, - он легко подхватил парня на руки и направился к спальне.

***

Чацкий возмущённо открыл рот, готовясь начать длиннющую тираду о неграмотных студентах, до сих пор путающих историю романских языков, но Молчалин вовремя заткнул уши наушниками, понимая, что снова придётся согласно кивать и с преувеличенно увлеченным видом уткнулся в свою книжку. Тирады, на удивление, не последовало, Александр просто буркнул что-то нецензурное себе под нос и продолжил проверять рефераты. Алексей непонимающе уставился на него, но решил, что чуть позже Чацкий всё равно расколется. Время шло, а любящий блеснуть красноречием Александр всё молчал и лишь хмурился на очередные ошибки. У него стоят три лекции, которые должен вести он сам, потому что на свою голову выпросил у декана "для практики". Но самое мерзкое было то, что их нужно вести утром. В субботу. Когда у Молчалина в расписании обычно стоит лишь одна пара и ту завтра отменили. А он мается в полвторого ночи, проверяя рефераты первокурсников и мечтает всех их предать огню священной инквизиции, ибо такая нечисть, не различающая элементарные темы, которые он, на секундочку, объяснял им четыре раза, не имеют права ходить по этой земле. Или хотя бы на его пары. Алексей всё же не выдержал, отложил книгу и наушники, и подошёл к несостоявшемуся профессору (который в первый же день заявил ему, что никого он больше учить не будет и вообще после окончания они свалят отсюда). — Милый, у тебя всё в порядке? - осторожно спросил он, погладив мужчину по волосам. — Да... Да, всё хорошо, - выдохнул Чацкий, - но ты только почитай эту дичь. Что за дебилы, клянусь, я таких тупиц ещё не видел! — Тшшш, всё, всё, побереги свои нервы, дорогой, тебе не стоит так остро воспринимать их ошибки. К тому же, это же перваки, совсем ещё зелёные... — Тоже самое можно сказать и про второкурсников, но они меня почему-то так не разочаровывают! Одни доклады Ленского чего стоят! И глаз радуется, и душа, потому что понимаешь, что человек готовился. Кирсанов, дружок его, тоже молодец, Басманов, пусть и крутит с Рюриковичем, а всё сам успевает! — Я заварю тебе ромашку, да? —... Нет, мне... Нужно закончить с этими говнюками. Завтра разнесу их в щепки! — Ну же, выдохни, - Молчалин убрал из рук Чацкого листы и снял с него очки, заставля его закрыть глаза и начал массировать его голову, виски, перебирать волосы и мягко поглаживать. Александр перехватил одну его руку, прижавшись к ней губами и сжав в своей руке. Только Алёша может выносить его характер и только он может успокоить его буйную натуру. — А ты чего не спишь? Если тебе мешает свет, я могу пойти в гос... — Нет, - Молчалин прервал его, - я... Хм, не могу заснуть без тебя... Да мне и не хочется пока что. Чацкий хитро улыбнулся, откинув голову и прижавшись затылком к торсу парня. — Ой, заткнись, - пробурчал Молчалин, поднимая голову к потолку, пряча так своё пылающее лицо. — А я ничего и не говорил, - всё так же улыбаясь, промурлыкал наглец. — Твоё лицо, душечка, всегда говорит само за себя. И вообще, тебе ещё долго? Если хочешь, я могу помочь. — Нет, я не позволю им изнасиловать и твои мозги тоже. Это ужасно, видят боги, если б не моя выдержка, мои глаза давно бы плакали кровью. — Всё настолько плохо? — Всё ещё хуже, Алёша. — Может, всё-таки, чайку? — Лучше кофе, - Чацкий потёр глаза и сдержал зевок, - да. Кофе. — Я не дам тебе пить кофе на ночь глядя, Александр, ты потом не заснешь и тебе придётся идти в университет в облике тифозника на последней стадии. — Так вот как я выгляжу по утрам?! — Нет, но завтра так и будет, я чувствую это, - отмахнулся Алексей. — Ты несправедливо жесток ко мне, как тебе совесть вообще позволяет. — Интересно, от кого же это у меня? - задумчиво протянул Молчалин, - Завтра я, наверное, пойду с тобой. Нельзя допускать злого тебя до ничего не подозревающих детей. — Они уже не дети, - вздохнул Чацкий. — Я принесу тебе кофе. Только чашечку, - парень наклонился, целуя его в щеку и ободрительно сжимая его плечи. — Буду очень признателен, - улыбнулся Чацкий, игриво шлепая парня по бедру. — Нет, милый, ты будешь должен, - ухмыльнулся Молчалин, скрываясь за дверью. Александр громко рассмеялся и потряс головой, вновь натягивая на себя очки и принимаясь за работу с новыми силами.

***

Утро выдалось таким же хорошим, как и ночь, поэтому Александр действительно чувствовал себя умирающим тифозником. Но что-то ему подсказывало, что вина вовсе не в кофе и он уныло глянул на аккуратную стопку рефератов. Хотелось ещё хоть немного поваляться в кровати и понежиться на сквозняке от приоткрытой форточки, из которой дуло свежим ветерком. К сожалению (или к счастью), отсутствие одеяла на нём (и присутствие его на Алёше, который свернулся уютным коконом явно не страдая от сквозняка) немного взбодрило Чацкого и он нашёл в себе силы сесть. Сил, что бы встать и идти куда-то он пока не нашёл и заниматься их активным поиском не спешил. " Может, ну его нахер. Позвоню и скажу, что у меня тиф последней стадии, если такая вообще существует." Мысли его были так же жизнерадостны, как и он сам. Александр разомлел, сидя на кровати с закрытыми глазами и готовился отбыть в свои сны снова, но чуть не подскочил, когда почувствовал толчок с ноги. — Ты щас заснешь, - хрипло выдавил Молчалин, с жалостью смотря на Чацкого, - эх, работяга мой, - парень оторвал свою тушку от кровати и присел сзади Александра, обнимая его руками и ногами, и укутывая в одеяло. Тёплое, господи спасибо, одеяло. — Я пойду с тобой, - заявил Алексей, - и, - он остановил, что-то собирающегося сказать Чацкого, - возражения не принимаются. — Я думал, ты пошутил вчера, - пробормотал в ответ Александр. — Ну, шутка была лишь в том, что меня заботит кто-то кроме тебя. Как будто мне есть дело до каких-то перваков, когда у меня в руках такой мужчина. — Я говорил, что люблю тебя? — Да. Много раз. А теперь вставай иначе я первым пойду в ванну, - кудрявый растолкал Александра, а когда тот встал, то сыграл барабанную дробь на его ягодицах, улыбаясь при этом совершенно по-дурацки. — Понял я, поня-я-л, - зевнул Чацкий и направился к ванной, страшась заглядывать в зеркало. Двух часов сна явно не хватило, чтобы привести его в божеский вид, он это буквально жопой чувствует.

***

Печорин за всю ночь глаз не сомкнул, уставившись в потолок и не веря, что в его спальне, на его кровати, в его пижамных штанах и накрытый его одеялом лежит его возлюбленный. Хотелось бы лежать рядом с ним, но, черт возьми, здесь он должен быть аккуратнее. И дело вовсе не в том, что он боится, совсем нет. Он лишь не хочет ставить парня в неудобное положение, когда тот проснётся и обнаружит себя в чужой постели. А ещё он хочет показать, что уважает его, что он важен для него и Печорин хочет заботиться о нём. Именно поэтому он встал в четыре утра и начал готовить блинчики. Только когда он их приготовил, он вспомнил, что Грушка на специальной диете, поэтому он отварил яйца, заварил чай и, прости Господи, сварил кашу. Опять же, будучи неуверенным во вкусовых предпочтениях танцора. Когда он закончил мыть последнюю сковороду послышался звон будильника и мягкий шорох. Будильник принадлежал Грушницкому, потому что свой Печорин отключил сразу, как встал с дивана. Предстояла самая сложная часть - столкнуться с парнем нос к носу. Гриша подышал глубоко, встряхнулся и уверенным шагом направился к своей комнате.

***

Грушницкий резко проснулся от трели будильника, подскочив на месте и потерянно озираясь. Он больше не чувствовал себя так, словно готов упасть в любом удобном месте, но, видимо, вчера так и случилось. Спальня оказалась не его. До воспрявшего сознания дошло, что он вчера так и не уехал от Печорина. Парень осмотрел себя, понимая, что одежды на нём экстремально малое количество и даже та, что есть принадлежит не ему. Украдкой заглянув под резинку свободных ему штанов, он облегчённо вздохнул, отмечая наличие своих трусов. " Ну, - подумал он, - зато выспался." В дверь осторожно постучали и он натянул одеяло повыше, крикнув, что Григорий может войти. Гриша зашёл и Грушка сразу отметил, что растрепанным он выглядит моложе, чем хочет казаться. Выглядит... Красиво в общем выглядит. Первым, что он сказал, прервав неловкую паузу, было: — Не зря к цыганке ходил, а? Печорин неверяще открыл рот, а потом от души рассмеялся. Немного успокоившись, он отёр слезинку у глаза. Со смехом вышло всё напряжение и он почувствовал себя намного лучше. — Я, вроде как, завтрак приготовил, надеюсь ты мне не откажешь? И спешить тебе некуда, отсюда до ДК рукой подать, - предупредил он, - ванная напротив спальни, - добавил. Оголенная кожа с медовым отливом так и манила к себе взгляд. Вчера он переодевал парня почти с закрытыми глазами, а сейчас не мог насытиться. — Ты... Не стоило, конечно, но спасибо, - Грушка потёр шею и сладко зевнул, отвернувшись, - давно так не высыпался, - он ярко улыбнулся застывшему на месте Грише. — Я налью чай. Тебе чёрный, зелёный или фруктовый? - спросил Печорин, стараясь не пялиться уж совсем очевидно. Не его вина, что юноша выглядит сногсшибательно даже по утрам (особенно по утрам). Абсолютно очаровательный, полный шарма и как всегда прекрасный Грушницкий окончательно поселился в сердце Печорина. — Чёрный без сахара, если можно, - где-то внутри стало очень тепло и парень не понимал, ему так приятно от того, что Печорин о нём позаботился или он просто хочет в туалет. Скорее всего, дело в Грише и вот это уже смущающе. — Конечно... Я, эм... Кухня напротив гостиной, жду тебя там, - буквально протараторил Григорий и умотал разливать чай. "Какой милый", - улыбнулся Грушницкий. " Шоб я сдох, какой он охуенный с утра, у меня, блять, встал даже", - поправляя штаны, размышлял Печорин. Как за Гришей закрылась дверь, Грушка неспешно встал с постели, потягиваясь и разминаясь. Глянув на время, он понял, что у него есть ещё полтора часа, а идти до Дома Культуры от силы семь минут (удобно поселился засранец), поэтому можно сделать зарядочку на пробуждение. Когда он только-только опустился на шпагат, идеально ровный, с вытянутыми носочками, дверь снова открылась и Печорин спешил известить, что всё остывает, но сам вновь остановил своё существование, как только увидел Грушку. — Прости, мне нужно было размяться, - Грушницкий прикусил губу, пытаясь сдержать виноватую улыбку, но это у него плохо получилось. Может, потому что вины он не чувствовал на самом деле, а может потому что вид Григория с совершенно шокированным лицом его так позабавил, - да ладно, ты же говорил, что ходил на мои выступления, значит, видел уже шпагат в мужском исполнении. Печорин молчал, лишь сглотнул тяжело. Не мог же он сказать парню, что он едва справился со своими чувствами, а он сейчас своим видом похерил абсолютно все его старания. — Ты красивый, - вырвалось у Гриши. Спустя несколько секунд он осознал, что ляпнул, - ну, ты в принципе всегда красивый... А я блинчики испёк, я говорил? Сейчас снова остынут и невкусные станут, так что конч... Заканчивай поскорее... Я там подожду... Грушницкий уронил лицо в ладони и засмеялся, но когда поднял взгляд, Гриши уже не было. Оставалось только надеяться, что выпуклость на его штанах ему лишь показалась... Наконец переодевшись в свою одежду и приведя себя в вид божеский (Печорин бы сказал "божественный"), парень вышел к нему, на ходу поправляя волосы, а на деле лишь больше растрепывая кудри. Вид блинчиков, варёных яиц, салата (когда только успел), каши и чая привёл танцора в замешательство. — Я не знал, что ты предпочитаешь больше поэтому... Вот, - Григорий обвел стол рукой, - угощайся. — Ты... Зачем так много-то?! - Грушка покраснел и не знал снова ему умиляться или убиться об косяк, рядом с которым он стоял. — Тебе не нравится? - в глазах Печорина явно застыла паника. — Нет-нет, нравится, конечно нравится. Но ты во сколько вообще встал раз всё успел? Григорий промолчал, отведя глаза. Грушницкий внимательно на него посмотрел. — Гриша, сколько ты спал? Печорин ухмыльнулся. — Ты идиот, Григорий. Сон очень важен. Возьми пример с меня, - усмехнулся Грушка и сел за стол, когда хозяин квартиры вновь указал ему на воистину богатырский завтрак и сам сел только после своего гостя. — Я думаю, мне понадобятся персональные уроки. Научишь меня? — Вчера я продемонстрировал мастер класс, тебе этого должно хватить, - пожал плечами Грушка, откусывая от блина. Неожиданно вкусного блина. - Матерь божья, что за прелесть. — Надеюсь, ты обо мне, - Печорин выглядел довольным. — Неа, я о твоих блинчиках. Можешь сказать им спасибо, теперь ты не кажешься мне таким говнюком. — Как блинчики определяют мою степень говнюка? — Потому что такие нехорошие люди не могут готовить такие хорошие блинчики, - с видом, будто он доносил до глупца всеизвестную истину, бросил Грушка, - значит, ты не такой уж и нехороший. — Значит, - Гриша сузил глаза. В голову ударила догадка, - всё это время, мне лишь нужно было испечь тебе блинчики? — Ты думаешь, я бы стал их есть, если бы всё ещё считал тебя придурком? — Тоже справедливо, да, - кивнул он, - приятного аппетита, сладкий, - вновь ухмыльнувшись, пожелал Печорин. — И тебе, пупсик, - Грушка с удовольствием наблюдал, как Григорий подавился чаем и хватал ртом воздух, но потом сжалился и постучал ему по спине, перегнувшись через стол, - ты в порядке, душечка? — С огнём играешь, - хрипло выдал Печорин, потирая в районе груди. — Ты это начал, - отмахнулся Грушницкий, продолжая есть как ни в чём не бывало. — Я провожу тебя до ДК? - с надеждой спросил Грушика. — Ты бы поспал, Гриш, а я и сам дойду, - парень покачал головой. — Может сходим куда-нибудь? - оперевшись головой на руку и лениво отпивая чай, допытывался Гриша. — Может не надо? — Надо, Грушик, надо. — И всё-таки не стоит. — Значит, в понедельник после пар ты будешь свободен? — Ты не отстанешь, да? - обречённо вздохнул Грушка. Печорин лишь кивнул. — Я планировал отдохнуть и пропустить учёбу в понедельник, но, - он глянул на Печорина, - ты бы мог прийти ко мне. Я приглашаю тебя в гости. К себе. Всё ещё не верю, как я до этого докатился. — Очень мило, спасибо, - фыркнул Печорин. — А я сейчас серьёзно. Я, знаешь ли, кого попало домой не тащу, - он достал телефон из кармана и начал что-то печатать. Вскоре мобильник Гриши оповестил его о новом сообщении, - это адрес, если что, я встречу. — Ты просто очаровашка, - Печорин улыбнулся и словно стал ещё красивее. Грушницкий засмотрелся, невольно улыбаясь в ответ. — Я знаю, - кинул он, смущённо отворачиваясь. — Вы сегодня долго будете? - начал Григорий светскую беседу, имея ввиду танцы парня. — Не знаю, как Свидригайлов решит. Надеюсь, сегодня он нас пощадит. — Зато вы у него самые подготовленные, это сразу видно, - не то пытаясь утешить, не то приободрить парня, вымолвил Печорин. — В этот раз все готовятся, - мотнул кудрями Грушка, - но у него всегда самые невероятные идеи. Он выбрал историческую эпоху и может показаться, что это самая безобидная его затея, но черта с два. Мне понадобилось три недели, чтобы наконец-то выучить все движения, а всё это время я притворялся будто знаю программу и он хвалил меня, ставя всем в пример, - фыркнул парень. Гриша прыснул со смеху. — Как же тебе это удалось? - спросил он заинтригованно. — Свидригайлов, когда осматривает нас, всегда можно сказать "подсказывает" следующее движение, следующую ногу, руку, неважно. Важно то, что делает он это неосознанно и рывками, хотя пытается быть собранным, но он всегда так увлекается, что мне достаточно лишь посмотреть на него и его нервные подергивания. Но, кажется, это заметил только я. — То есть тебе приходилось и танцевать, и следить за учителем? - Печорин был очень удивлён и впечатлен. — Первое время, да, а потом как-то само запомнилось, - юноша махнул рукой, как бы говоря "делов-то", - а теперь твоя очередь. Расскажи о себе, буду знать, что ты за фрукт. — И с чем меня есть? - Григорий поиграл бровями, - Ну, что тебе рассказать. Семья? У меня есть отец, он сейчас живёт в Пятигорске, а мать, наверное, где-то во Франции. Я учился и вырос здесь, в Петербурге, в восемнадцать отслужил в армии, хотел остаться по контракту, но в последний момент передумал и пошёл учиться дальше. — О как, - Грушка был немного сбит с толку, - я с четырёх лет танцую, сначала народные танцы, а потом в двенадцать перешёл к этому фантазеру и покой мне теперь только снится. Хотя меня, в принципе, всё устраивает. — Зато не скучно, - улыбнулся Печорин. — И то верно, - выведывать, что уже у него случилось с матерью Грушка не стал, чуя, что это плохая тема для утреннего беззаботного разговора, - а чем ты занимаешься в свободное время? "Сохну по тебе, как помидор на солнышке." — Пишу короткие рассказы, но очень редко, - Печорин был явно смущён. Никто не знал об этой его черте, - но, надеюсь, это останется между нами. — Серьёзно? О чём же? Это же так классно, - Грушницкий был приятно удивлён. — Что в голову придёт, то и пишу. Чаще всего читаю... В одиночестве, - склонив голову на бок, тихо выдавил Гриша. Грушка также наклонил голову, поймав взгляд парня и вызвав у него улыбку. Снова. Григорий не смел отвести глаз, мимолетно понимая, что не против и умереть вот так - смотря на Грушницкого, глаза которого топили в себе всех невинных, перекрывали кислород, сжигали самую душу, возрождая её вновь, как Феникс восстающий из пепла. — И часто ты бываешь один? - также тихо спросил Грушка. — Постоянно, - как сам не свой, ответил Печорин, - друзей у меня очень мало. — Сколько же? — Одна, - усмехнулся Гриша. — Тем она и дороже. Та самая бывшая, которая дважды вышла замуж? - интерес подстегал на новые вопросы. Жизнь Печорина неожиданно оказалась очень любопытной. — И уже даже имеет сына, - кивнул он. — Прикольно, дети классные ребята. Я всегда выпрашивал у родителей младшего брата, но они со мной-то не всегда справлялись, хотя я был относительно спокойным ребёнком, - Грушик тепло улыбнулся, - сколько ему лет? — Пять, вроде бы, - Григорий задумчиво почесал бровь. Он не особо интересовался ребёнком Веры и теперь ему за это как будто даже стыдно. Хотя дети ему в принципе не особо нравятся, у него с ними натянутые отношения с толстым слоем непонимания. Грушницкий бросил взгляд на часы, понимая, что он даже сейчас умудрится опоздать, если не выйдет в путь в скорейшем порядке. — Замечательно, но мне пора, - отложив чашку с допитым чаем, он встал из-за стола, - спасибо большое, вовек тебе не забуду, добрый молодец. — Не стоит благодарностей, ты можешь приходить ко мне, когда захочешь. Я провожу, - вздохнул Печорин, пытаясь не показывать насколько он опечален тем фактом, что парню нужно куда-то идти, вместо того, чтобы остаться с ним, желательно, навсегда, - хотя бы до двери. — Mamma mía, - тихо выдохнул Грушка, следуя за ним в прихожую, где он кинул свою сумку. Вытащил оттуда запасную пару носков (не зря таскает их второй год, как чувствовал, что пригодятся) и осторожно, но быстро обулся. — Ты, это... Дай знать, как доберёшься... — Да ладно, сам же говорил, здесь пара мину... - танцор встретился с тяжёлым взглядом Печорина и сглотнул, - ладно, я напишу. Григорий просветлел и перед тем как парень выскочит за дверь (чего ему явно не терпелось сделать), он не сдержался и развернул его к себе, обнимая и прижимаясь губами к его скуле. Сердце Грушницкого пропустило половину назначенных ударов и он пришёл в себя также резко, как был и повержен в шок. — Что ты себе позволяешь?! Stronzo insopportabile!Dio mio!Dannatamente insolente!* - юноша начал вырываться, почти залепив пощёчину Печорину, но тот вовремя увернулся, не отпуская его из своих рук. Он метался в его руках, пытаясь отдалиться, но все было тщетно, Григорию всё было нипочём. Сам он стоял до неприличного довольный тем, что узнал ещё одну сторону парня, более строптивую. — Так значит, от удивления ты начинаешь говорить по-итальянски? - встряхнув Грушика, спросил он с ухмылкой. Танцор замер в его руках, загнано дыша и глядя на него сверкающими глазами. Щёки его раскраснелись, а кудри растрепались, падая на лицо. Печорин убрал одну прядку, самую непослушную, с его лица и коснулся щеки, погладив нежную кожу. Грудь Грушки тяжело вздымалась, сердце, словно наверстывая, бешено билось. Григорий был близко, непозволительно близко настолько, что юноша чувствовал тепло его кожи своими руками, неясно когда вцепившимся в чужую футболку на груди, да там и остались. Дыхание опаляло горящие румянцем щёки, взгляд метался от глаз к губам и когда Печорин немного подался вперёд Грушницкий резко отпрянул. — Cosa stai facendo?!* - как-то обречённо выдохнул он себе под нос, резко разворачиваясь, подхватывая сумку и практически выбегая из квартиры. — Не забудь написать, как дойдёшь! - крикнул напоследок Григорий. Грушик бросил на него злой взгляд, резво сбегая по ступенькам. Печорин дождался хлопка подъездной двери и только потом закрыл свою. Спустя десять минут ему пришло уведомление. “Я добрался.” Григорий живо представил смущенное и немного обиженное лицо молодого танцора, и довольно улыбнулся, прогоняя в своей голове этот образ вновь и вновь.

***

Ленский как обычно лежал на кровати Кирсанова с ним же в обнимку и читал какую-то статью о гомосексуальных предпочтениях Петра III и его влюблённости во Фридриха II. Содержание было абсолютным бредом, но зато это весело. Аркаша спал и время от времени морщился и вздыхал от Володькиных кудрей, что щекотали его безмятежное лицо. Юный поэт глянул на друга и умиленно улыбнулся, сфоткав его. Половина его галереи была забита фотографиями друзей и он ничего не собирался менять. Отложив телефон, Ленский уже собирался снова заснуть, удобно устроившись возле Кирсанова и оплетая его конечностями, как зазвонил телефон. Володя раздражённо открыл глаза, а Аркаша завозился рядом с ним. — Будильник, блять, - пропыхтел он, отыскивая свой мобильник в недрах кровати и, наконец отыскав его под подушкой, выключил противный звон. — Аркаша, зачем? - почти плаксиво спросил Володя. — У нас сегодня две пары, вообще-то и вторую заменяет Рюрик, - пробубнил Кирсанов. — Вот на вторую и пойдём, - Ленский со спокойной душой лёг обратно, но Аркадий растолкал его. — А первая у нас тоже с Рюриком, психология же. — Бля, - ругнулся парень, - с каких это пор мы учимся по субботам? — С тех пор, как у Рюрика закончились олимпиадники, которых он готовил? — Хорошее было время, - вздохнул Володя, уложив голову на колени Кирсанова, - зато завтра-а что-то будет, - протянул он. — Уже решил, что наденешь? - спросил Аркадий, почесывая длинные локоны, - Папа говорил, что они приедут только на выступление, поэтому надежды на то, что они потусят с нами нет. А ещё он сказал, что раскусил меня по билетам: я принёс сразу три типа не зная ещё о его мутках с Фенькой, а я, между прочим, ожидал этого. — Но... Всё нормально? - осторожно поинтересовался Володя. — Да, - кивнул Кирсанов, - мне всегда было больно оставлять их там одних, а теперь хоть буду знать, что у него есть женщина. И не абы какая, а хорошая, слава богам. Осталось только найти даму дяде и всё будет в шоколаде, - ухмыльнулся он. — Хитрый сводник, так это твоих рук дело! - рассмеялся Ленский. — Именно! — Значит, - глубоко вздохнул Володя, - ты не удивишься, если я скажу, что завтра у меня вроде как свидание? — Онегин? — Да, - щёки поэта окрасились румянцем. — Этого тоже следовало ожидать. Он кажется мне неплохим парнем, но, - он грозно нахмурился, - если он обидит мою истеричку его даже Базаров не соберёт. — Конечно, - Ленский задрал футболку парня и фыркнул ему в живот, вызвав этим волну смеха, - кстати, о нём. Позвони ему, - внезапно посерьёзнел Володя. Аркаша привык к такой смене от шутки к штуке и вопросительно глянул на друга, - Базаров волнуется о тебе. Они уже Бог весть сколько околачиваются у местного магазина, надеясь встретиться хотя бы там. Кирсанов снова рассмеялся. — Как это очаровательно, не думаешь? - парень хитро глянул на Ленского. — Не мучай мальчика, Аркаша. Ещё немного и он будет петь под нашими окнами "ясный мой свет, ты напиши мне, слезою дождя на мокром окне"*. — Я бы послушал. — Кстати, - кудрявый ущипнул друга за филейку, - что значит "это тоже было ожидаемо"?! Ничего не ожидаемо! Он застал меня врасплох, а потом ещё Зинаида и я вообще с толку сбился... — Да, да, конечно, Володя, так всё и было, я тебе верю... - отмахнулся Кирсанов с ухмылкой, откровенно не втирая, что за Зинаида способствовала свиданию его лучшего друга.

***

— Жень, опаздываем, - нетерпеливо предупредил Базаров, дожидаясь друга у порога аудитории из которой они в экстремально быстрое время должны переместиться в другой конец корпуса, чтобы не опоздать на практику, которую у них ведёт Чехов. — Иду уже, иду, - Онегин уложил учебники аккуратной стопочкой и кинул в сумку, подбегая к Базарову, - погнали, пока эти вертихвосты не поняли, что мы их кинули, - прошептал он ему в ухо и потянул за локоть. "Вертихвосты" в лице Ситникова и Кукшиной непонятливо озирались по аудитории, недоумевая куда делась закадычная парочка. — Сейчас к Антону Павловичу? - спросил Онегин. — Да, - Базаров ступал размашистыми шагами и блондин едва поспевал за ним, - эта последняя будет, - сказал он, - но мне нужно ещё зайти в библиотеку. Ты со мной? — Да, конечно, но недолго там, нужно будет ещё в одно местечко заскочить, - пропыхтел юный медик, - че за физкультура вне спортзала, блин, - проговорил он себе под нос, - и как человек, который выкуривает в день по полпачки сигарет может так резво бежать? — Я тебя слышу, нытик, - усмехнулся Базаров. — Я не ною, я удивляюсь! — Двигай булками, дурень. Представь, что в винном появился твой любимый сорт, а в руках его держит сам Володя Ленский, - приблизившись, жарко зашептал он в ухо товарищу. — Ну и бес же ты, Женька, - сработало ли воображение с образом Ленского с вином в руках или что-то ещё, но Онегин ударил по всем своим газам и теперь Базарову приходилось поспевать за ним. Но это не мешало ему издевательски ухмыляться. " Да здравствует справедливость, пиздюк," - подумал он, припоминая все подколы со стороны блондина.

***

Грушницкий устало сидел на дощатом полу малого репетиционного зала с зеркалами в две большие стены и глядел на своё измотанное отражение. Он остался один, ребята ушли ещё двадцать минут назад, понимая без слов, что его сегодня лучше не тревожить. Расслабленность, которой он был окутан у Печорина, была раздавлена окончательно. Из головы не шёл разгоряченный и непривычно властный Григорий, Грушка словно ещё чувствовал его крепкие руки, держащие его так уверенно, так желанно, его дыхание, неровное, волнующее, его губы на своей щеке. Всё утро он протанцевал практически на автомате, переплывая из рук в руки, из объятий в объятия и впервые в жизни он подумал, что это всё не то. Их сегодня похвалили, генеральная репетиция прошла лучше, чем ожидал свеженький и взбудораженный хореограф, они всё ещё раз обсудили и казалось, что парень даже отвлёкся от внутренних метаний, но мысли вновь и вновь возвращались к Печорину. Его выходка сбила Грушку с толку и будто обнажила его суть, показала искренность, ранее не изведанную. Сам Грушницкий не ожидал от себя такой реакции, такой чувственности; он ощущал себя оголенным нервом, разом его бросило в лихорадку. Парень глухо застонал и лёг на пол, прикрывая лицо руками. Хотелось расплакаться от неопределённости. Завтра отчётный концерт, который очень важен для всей его группы и для него в отдельности, а он переживает лишь о том, что его утром в щёчку поцеловали. Все его трепыхания оказались для Григория ничтожными, он лишь сжал его в объятиях крепче и Грушницкий готов был расплавиться. Плавился сейчас и его мозг: от стыда ли, от желания, но точно плавился. В голове отпечатался образ Печорина с его нежной ухмылкой, которую он никогда раньше не видел. Время перевалило за полдень, а юный танцор всё ещё не знает, что же ему делать. “Я же его ещё и в гости пригласил, мама дорогая, что теперь будет!”

***

Базаров не мог поверить своим глазам. Библиотека решила в очередной раз благословить его и послать ему не только новых знаний, но и Аркадия Кирсанова, сосредоточенно читающего что-то за дальним столом. Одного.Быстро совладав с собой, Базаров выбежал из здания, ничего не объяснив удивленному Онегину, и направился к кофейне, что находилась в пяти минутах ходьбы, которые он преодолел намного раньше. Незаметно огибая очередь, Евгений урвал себе освободившееся местечко, тут же подходя к бариста. — Капучино, латте и американо, - запыхавшимся голосом, проговорил он, но подумал и добавил, - и чизкейк. С собой. – Заказ принят, - с дежурной улыбкой проговорил молодой парнишка за стойкой, - для кого подписывать? Ответ сам пришел в голову Базарова. — Свет моих очей, Пиздюк и Евгений, - быстро ответил он. — В такой комбинации Евгений звучит самым странным... - ответил уже ничему не удивляющийся бариста, - ваш заказ будет готов в течение трех минут, пока можете перейти к оплате. Пока проходил процесс расплаты за ухаживания, кофе и кусочек десерта уже были упакованы и готовы к потреблению. Базаров осторожно подхватил пакет и помчался обратно к библиотеке, не слушая криков про чек и прочие бумажки. Какой нахер чек, когда там, в большой библиотеке, сидит такой красивый и неебически охуенный по всем параметрам Аркаша? "Что-то я сегодня весь день бегаю," - заметил Евгений, распахивая тяжелые двери величественного здания. Зайдя во внутрь, он замедлил шаг и попытался восстановить дыхание, начав глазами искать знакомую макушку и увидел Онегина за столом, на котором сидел Кирсанов. Но он почему-то был один. Базаров подлетел к нему. — Ну и что это было? - оскорбленно спросил блондин. Базаров только глянул на него вопросительно. Щеки были все еще красными от бега и он мысленно просил всех покровителей нигилизма, чтобы кофе не расплескалось. — Не ссы, он отошел за книжкой. А вот Володя сегодня не пришел, - грустно вздохнул Онегин, но вдруг вспомнил старый обычай, что невесту до свадьбы в платье видеть нельзя и улыбнулся, почти истерически хихикнув. — Женя, - Базаров протянул другу его капучино, - съебись по-братски. — Базару нет, Енюшка, - принимая напиток, ухмыльнулся он, вставая со стула, - тут его вещи, не отходи далеко. — Поверни стаканчик, - с каменным лицом попросил Енюшка. Онегин с интересом глянул на надпись и тут же вспыхнул, раздраженно пытаясь лягнуть ногой ржущего Базарова. На шум вернулся Аркаша с доброй стопкой толстенных томов и Евгений подскочил к нему, забирая их и приветственно улыбаясь парню, параллельно все еще пытаясь увернуться от тычков и щипков Онегина. — Привет... Жени, - немного удивленно, немного заинтересовано поздоровался Кирсанов. — Привет и пока, Аркаш, извини, но я вынужден вас оставить, нужно еще кое-куда смотаться, - быстро влившись в ситуацию, начал прощаться блондин, - не скучайте, красотки. — Я слышал у тебя завтра свидание с моим мальчиком, - с угрожающей ноткой ответственной матери проговорил Аркадий, холодно улыбаясь. — Да, так и есть, - Онегин повернулся к нему, глядя с опаской. — Мне стоит волноваться? - посмотрев на парня в упор, спросил он. — Ни в коем случае. Его счастье в моих интересах, - серьезно ответил блондин. Видимо, он ответил правильно, потому что взгляд Кирсанова потеплел, но он не терял хватки. — Верни мне его в целости и сохранности к одиннадцати часам, - предупредил он напоследок. — Как скажете, маменька, - Онегин озорно кивнул, - могу я откланяться? — Можешь, - вздохнул Аркаша. Базаров с интересом наблюдал за странным диалогом и почувствовал новый прилив уважения и восхищения Кирсановым. Тем не менее, он убедился в том, что парнишка не так прост, как кажется на первый взгляд. Это как ребенок в песочнице - играешь с ним, сюсюкаешься и все в порядке, а потом говоришь что-то не так и он уже избивает тебя какой-нибудь огромной тяжелой игрушкой. Ну, так, образно. — Привет, Аркаш, - дебильную улыбку скрыть, конечно же, не удалось. — Привет, - парень немного смущенно улыбнулся, - ты прости за резковатость... — Нет-нет, я все понимаю, но ты действительно можешь быть спокоен, Женька втюрился по самые уши, - заверил Базаров, понимая насколько же это было похоже на него самого. — Ну, раз это ты так говоришь, - протянул Кирсанов, улыбаясь ему с хитринкой и расставляя книжки по какой-то своей системе. Будущий хирург понял, что теряет свое сердце и оно уже на уровне пяток. Он наконец вспомнил о своих подношениях и протянул парню его кофе с чизкейком. — Надеюсь, ты пьешь латте, - проговорил он, зачарованно глядя него. — Конечно, - Аркадий был явно удивлен, - мой любимый, между прочим, - сказал он, отпивая осторожный глоток, - спасибо. Ноги держать тело категорически отказывались и Базарову пришлось опуститься на стул. "Да разве ж так бывает? Может, я и вправду болен?"- подумал он, невольно заглядываясь на парня все откровеннее. До чего же хотелось прикоснуться к нему, притянуть к себе и слиться с ним, дышать им и жить только им, но при этом боясь до дрожи неверно прикоснуться к нему. Он словно заколдованный, пленённый одним взглядом густо-зеленых глаз с желтыми крапинками, совсем не похожий на других, заставляющий бедных студентов с медицинского терять голову в один миг. Кирсанов едва заметно покраснел под пристальным наблюдением за своей скромной персоной. — Если я не ошибаюсь, - начал Базаров, - ты как-то работал моделью? — Так, иногда балуюсь, - небрежно ответил он, - но сейчас они, можно сказать, гастролируют, а я отказался ехать. И, видимо, не зря, - юноша улыбнулся начинающему медику, вскинув аккуратную бровь и тому пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не захихикать, как двинутая школьница. — Я этому очень рад, - отпивая со своего стаканчика, проговорил Евгений, - но ты действительно смотришься потрясающе. — На обложке журнала? — Везде, - твердо ответил Базаров. — Даже так, - протянул парень, - ну, вообще-то, ты тоже довольно хорош собой. Но меня больше привлекают твои мозги, а точнее, их наличие. Украшает лучше любого фотошопа. "А вот я сейчас вообще не уверен в своих умственных способностях." – Меня... Не часто понимают и не часто принимают из-за грубости моей манеры общения. — Уверен, все не так страшно, - пожал плечами Кирсанов, - мне же приятно с тобой общаться. — Правда? - вырвалось у Базарова. — Чистейшая. – А если скажу, что я нигилист? - подозрительно прищурился медик. — А я отвечу, что это твое дело. Но не смей отрицать искусство в моем присутствии, - предупредил Аркаша-филолог. — Именно благодаря тебе я и начал сомневаться в своих, казалось бы, твёрдых и незыблемых убеждениях, - тихо, с ноткой отчаяния и тоски, проговорил Базаров. — Это плохо? — Не думаю, - мотнул головой падший нигилист. — Как же я поспособствовал твоим переменам? - полюбопытствовал Аркаша. “ Наверное, потому что, когда я впервые увидел тебя, первой моей мыслью было, что ты - произведение лучшего из искусств. Любви.” — Не знаю, - туманно ответил Евгений, - весь ты будто и есть искусство. — Ещё немного и ты меня засмущаешь, - сказал Кирсанов, прикрываясь книжкой. Базаров понял : сейчас или никогда. Сгорел сарай, гори и хата, а тут только самый недалёкий человек не поймёт, что он и так ему фактически признался. — Скажу прямо, - Евгений серьёзно посмотрел парню в глаза и тот затаил дыхание, предчувствуя дальнейшие слова, - ты мне очень нравишься. На самом деле, даже больше, чем нравишься, но мне не хочется, чтобы ты чувствовал себя... Некомфортно? Кирсанов моргнул пару раз, осмысливая все вышесказанное. — Тогда, - вздохнул он, - могу лишь сказать, что ты мне тоже весьма не безразличен. — В таком случае, предлагаю сходить на свидание, - сердце Базарова, кажется, всё-таки остановилось, но зато его теперь не отвлекает его бешеный стук. Появилась уверенность, такая привычная для него, но которая теряется, стоит только младшему Кирсанову появиться в поле зрения. — Я подумаю, - кокетливо бросил Аркадий, усмехнувшись. Евгений ухмыльнулся, беря в руку первую попавшуюся книгу. Когда Базаров отошёл, намереваясь взять и себе что-то почитать, Кирсанов бросил взгляд на свой стаканчик с кофе и немного повернул его. “Свет моих очей”. Парень вновь улыбнулся, глядя в сторону, в которую пошёл медик.

***

Чацкий устало сидел за учительским столом. Он свое отработал ещё два с половиной часа назад, а всё ещё торчал здесь, в университете, и писал еженедельный отчёт декану. Алёша мирно сопел на маленькой софе в лаборантской и хотя бы это уже успокаивало Александра. —...поведение учеников удовлетворительное, но по сути они, конечно, те ещё тупые гондоны, - бормотал Чацкий, - столько ошибок в элементарном реферате, будущие, блять, филологи. Поучились бы у Алёши... Хотя куда им до него... Выполняемость домашнего задания... Выполняемость регулярная... Стабильная... И похуй, что неправильно, делают же... Тут уж ничего не скажешь, ответственности им не занимать, - хмурился мужчина, внося последние штрихи в бумажную волокиту. Поставив на последок свою подпись, он с чистой совестью отложил ручку и приподнял очки, потирая глаза. Спать хотелось неописуемо, но у него были другие планы на этот день. Нагрудный кармашек грели два билета на завтрашний концерт, а сегодня он планировал прогуляться по парку со своим возлюбленным и он, черт возьми, сделает это. Александр тихо прошёл в маленькое помещение и опустился перед спящим парнем на корточки, подтянув брюки. Молчалин спал совершенно очаровательно. Чацкий прижался губами к его руке, покоящейся на груди и осторожно вложил в неё свою руку, уткнувшись лицом парню в живот, потираясь о него. Избавиться от кошмаров парню удалось лишь полтора года назад, но иногда, очень редко, он всё равно вскакивает посреди ночи и старается сдержать всхлипы, чтобы не разбудить Александра. А потом прижимается к нему всем телом и он всё ещё может чувствовать, как его мальчика бьёт крупная дрожь. В этих кошмарах всё ещё стоят ужасы детского дома и чувство брошенности. Чацкий как мог оберегал молчаливого, застенчивого мальчишку, который останавливал его своей маленькой ладошкой от очередной драки. Он был, по сути, единственным, кто не боялся агрессивного мальчугана на год старше него и на целую голову выше. Остановил его от ввязывания в плохую компанию каких-то отморозков, предлагающих сомнительный способ быстрого заработка, направил его в учёбу, читая Александру книжки, когда тот особо долго не мог успокоиться и так же, как и сейчас прижимался к нему лицом в живот, отвернувшись от всего мира. Они боролись вместе, боролись друг за друга и они победили, когда оба смогли поступить на бюджет и выбиться в люди. Когда их больше никто не мог остановить, не мог разделить их, заперев Чацкого в "карцере" и теперь им всего лишь остался один шаг - Молчалин должен окончательно переехать к нему. На макушку Александра легла лёгкая ладонь. Парень ничего не говорил, просто гладил мужчину: по голове, по плечам, по спине. Слова и не нужны были, только не им. Для этого у них есть воспоминания. — Я люблю тебя, Алёша, - прохрипел Чацкий. — Я знаю, - шепнул Молчалин, - знаю. Я тоже люблю тебя, милый. Александр кивнул, не отрываясь от парня и размеренно дыша. Алексей грустно улыбнулся этой старой привычке, которая, казалось, была с ними всегда. Чацкий был с ним всегда. Всегда оберегал, не давал другим ребятам колотить его, делился своей едой, когда, конечно, его не лишали ужина или обеда, а порой и заставляли голодать целый день в наказание за постоянные драки. Обнимал его крепко-крепко, прижимался всем телом и душой, и так они зачастую и засыпали - на продавленном матрасе узенькой койки, как два взъерошенных птенца. Александр зашевелился, повернув к нему лицо. — Прогуляемся? - спросил он, блаженно улыбаясь, как всегда после такого своеобразного ритуала. — Конечно, - Молчалин погладил его по гладко выбритой щеке. Вставать, однако, никто из них не спешил. Алёша потянул Чацкого на себя и тот забрался на диванчик, устроившись у парня между ног и наклоняясь за поцелуем, прикусывая поочерёдно мягкие губы, сплетаясь языками и прижимаясь друг к другу ближе. Тела реагируют практически мгновенно, проходясь от пят до макушки волной возбуждения, отзываясь мурашками, пробегающими по коже. — Или прямо здесь, или подождём до дома, - выдохнул Александр, оторвавшись от манящих к себе снова и снова губ, проведя кончиком носа от скулы к виску. Ответом ему послужила развратная улыбочка и рука, мягко массирующая его достоинство. Чацкий снова припал к парню, сливаясь с ним в жарком поцелуе, руками шаря по его телу, поглаживая и сжимая. Молчалин расстегнул его ширинку и приспустил брюки с бельём, обхватывая толстый член и массируя головку аккуратными движениями, параллельно умудрившись скинуть с себя обувь и расстегнуть свои джинсы. — Давай так, - на выдохе простонал Алёша. — Сдурел, без смазки? - нахмурился Чацкий, но Молчалин вновь потерся о него и он резко втянул в себя воздух. Александр стянул с него штаны с боксерами и помассировал вход. Идти на сухую он, конечно же, не станет, нужно хотя бы минимально подготовить парня. Чацкий приподнял Алексея, и, смочив палец слюной, осторожно потерся им, сразу проникая, слушая нетерпеливый выдох. Добавил второй, растягивая тугое нутро, разводя пальцы ножницами, чтобы ускорить процесс. Спустя пару минут Молчалин не выдержал. — Всё, давай, я готов, - он приподнял одну ногу повыше, закидывая её на спинку диванчика, а другой подталкивая Александра ближе к себе. — А волшебное слово? — Щас лопну, - прохныкал Алёша. Чацкий смешливо фыркнул, смазав член слюной и пристраиваясь. — Ух, ты боже мой, - тихо простонал Молчалин, пока Александр, прикусив губу, медленно входил в него. В такие моменты жизни, он осознает, насколько всё-таки Чацкий одарён природой. Наконец войдя полностью, он остановился, давая и Алёше, и себе, вздохнуть. Мягкие стенки плотно обхватывали его в себе и он борется с тем, чтобы не спустить как шестиклассник от вида голой тёти. Немного привыкнув, Алексей мотнул тазом, призывая к активным действиям. Александр вышел почти полностью, вновь медленно входя. Молчалин вздрогнул под ним, резко сжавшись и Чацкий зашипел, не останавливаясь, входя немного быстрее, с каждым разом ускоряя толчок, но стараясь держать себя в руках. Алексей тихо застонал, начав подмахивать осторожным движениям и Чацкий сорвался в резкие, глубокие толчки, врываясь в распростертое тело с характерным шлепком. Молчалин не то, чтобы удивился, но оценил эффект неожиданности по достоинству, которое сейчас вбивалось в него. Алёша снова тихо выдохнул. Александр немного повернулся, меняя угол проникновения и крепко хватая парня за бедра, делая новый толчок. Молчалин снова вздрогнул, резко вытягиваясь в струнку, и громко простонал, прикрывая глаза. Чацкий замедлил движения, резко, но методично вбиваясь в парня, чувствуя, как его почти подбрасывает от каждого толчка. На лбу выступила испарина, слипая шоколадные кудри, красивые брови изогнулись у переносицы, а рот не переставал издавать сладкие стоны удовольствия. Александр прикусил тонкую кожу у шеи, проследовав поцелуями к губам и пальцами нажал на кадык, одновременно впиваясь властным поцелуем и быстро толкаясь в разгоряченное тело, чувствуя как кудрявый судорожно сглотнул и задержал вздох, выгибаясь и открывая себя ещё сильнее. Чацкий почти остервенело вколачивался в парня, который уже даже не пытался сдерживать себя и стонал от всей души. Молчалин резко притянул мужчину к себе, прильнув к нему всем телом, вцепившись в него и отдавая себя без остатка, оставляя на широких лопатках красные отметины и мелкие царапины. Шею сводило от неудобного положения, но это как-то быстро отошло на второй план. Оргазм подступал мягкими волнами, разливаясь теплом во всём теле, пока не вырвался наружу оглушительным цунами, затопив последние крохи реальности. Алёша сжался ещё сильнее, выгибаясь всем телом и Чацкий что-то прорычал, замерев над ним и в последний момент успев вытащить, кончая парню на бедро. Алексей протянул руку к своей сумке и достал влажные салфетки, протягивая их Александру. Тот понял, что от него требуется и отер себя и парня от вещественных доказательств их шалостей. — Прогулка в силе? - отдышавшись, спросил Чацкий, закидывая салфетки в мусорку у небольшого стола. — Конечно, - Молчалин сладко потянулся, сыто улыбаясь.