Равноденствие

*** — Я дома, — сообщил Ичиго, едва запрыгнув в предусмотрительно открытое окно. В комнате было темно и прохладно. Шел двенадцатый час, город уже остыл после дневного зноя и лежал теперь далеко внизу под ногами тихо, как огромная уставшая собака, целый день скакавшая по солнцепеку. Ичиго чувствовал себя точно так же. Хотелось лечь и больше не шевелиться. Никогда. В который раз мелькнула мысль, что совмещать учебу, работу и волонтерство в рядах шинигами — все-таки немного чересчур. И это еще не считая личной жизни, которая прямо сейчас, судя по шуму воды в ванной, беззаботно плескалась под душем и опять тратила горячую воду. Ичиго снял Зангетсу, пристроил рядом с подоконником и покосился на свое тело, аккуратно уложенное в постель. Если прямо сейчас прыгнуть в него, то придется пережить несколько неприятных мгновений, пока духовные раны проявляются на физической оболочке. Еще можно было пойти и попялиться на голого Гриммджо в душе. Боль или мокрый Джаггерджак? Выбор оказался не таким уж трудным. Дверь в ванную привычно скрипнула. — Я дома, — повторил Ичиго тихо. Гриммджо мог не расслышать за шумом воды, но силуэт за запотевшим стеклом развернулся тут же. — Даже не думай пилить меня из-за гребаной воды. Я только зашел. — Что-то мне верится с трудом, — ответил Ичиго, приваливаясь к стене. От контраста прохладного воздуха комнаты и влажного теплого пара у него на миг перехватило дыхание. Гриммджо провел рукой по дверце душевой кабинки напротив своего лица, с широкой улыбкой посмотрел на Ичиго. Разглядел его получше. И улыбаться перестал. — Это еще что за хрень? — спросил он с возмущением. Под хренью подразумевались порез на лбу Ичиго и длинная тонкая царапина, перетекающая с шеи на грудь. — Парочка шустрых Пустых, — пожал плечами Ичиго. — Ничего серьезного. — Расслабился ты, Куросаки. Завалить Айзена — и позволять теперь какой-то мелочевке… — Бла-бла-бла, — отмахнулся Ичиго. — Спасибо за наставления, сенсей. Придирки Гриммджо его не беспокоили. Что Ичиго действительно беспокоило, так это слишком маленькое «окошко» на густо запотевшей дверце. Гриммджо это чувствовал. Он прижал раскрытую ладонь к стеклу, медленно провел вниз и остановил получившуюся широкую полоску на уровне бедер. На уровне немного возбужденного члена. — Могу преподать еще парочку уроков. Ичиго без огонька усмехнулся, занятый ощущением, что дышать в ванной стало еще тяжелее. Усталость неловко отступила. Зудящая боль от порезов — тоже. Он подошел к кабинке, дрогнувшей рукой рванул дверцу в сторону, и она отъехала бесшумно. Изнутри дохнуло влагой, жаром и запахом мятного шампуня. — Йо, шинигами, — снова оскалился Гриммджо, слегка наклонившись к нему. На шее, плечах и груди у него кое-где еще оставалась несмытая пена, волосы торчали в разные стороны, и от него, даже такого, особенно такого, обрывалось что-то в груди. Ичиго до жути боялся, что Гриммджо знает это, и понимал ясно, что знает наверняка. С совершенно пустой головой Ичиго толкнул его к задней стенке и шагнул следом. К нему, внутрь, под воду. В одежде. Тугие струи воды тут же полились за шиворот, щекоткой рассыпались по спине, от них защипало свежие порезы. Вымокшие волосы полезли в глаза. Гриммджо убрал их мягким, словно оторопевшим жестом. Ичиго вернул его — загладил назад жесткие черные лохмы, которые Гриммджо несколько раз грозился, то ли в шутку, то ли всерьез, перекрасить в голубой цвет. Ичиго гладил его медленно и жадно, кончиками пальцев и ладонями повторял давно пройденное. Снизу вверх, размазывая остатки пены, скользил по твердому гладкому животу, по груди, на которой больше не было шрама от черной Гетсуги. Пальцами вел по линии челюсти, справа. Гриммджо не мешал ему, дышал приоткрытым ртом, смотрел чуть прищурившись. Только вздрогнул, когда Ичиго, завершая свою маленькую реконструкцию, вслепую вывел на его спине фигуру, крючок и овал. Шестерку. — Сейчас лучше? — спросил Гриммджо хриплым шепотом, и это значило все сразу. Об этом не нужно было спрашивать, Ичиго и так знал. Он помнит. — Сейчас — это сейчас, — ответил Ичиго и наконец поцеловал его, яростно, как перед битвой. Потом они в четыре руки сражались с мокрыми косодэ и хакама. Потом неудобно скользило стекло под ладонями. Потом мозг все-таки перегорел на бесконечные минуты, полные жара внутри и снаружи. Ичиго так и не понял, как смог устоять на подкашивающихся ногах. Может быть, Гриммджо все же пришлось практически держать его на весу. Но он, во всяком случае, не жаловался. Про воду Ичиго больше не вспоминал. И ни про что другое — тоже. Привалившись спиной к груди Гриммджо, он глубоко дышал и чувствовал себя способным учиться, работать, убивать Пустых и даже пару раз спасти мир, если придется. Правда, не раньше чем через несколько часов. Он чувствовал себя бесконечно живым. Гриммджо вытер капли крови, выступившие из царапины на груди Ичиго, глухо фыркнул ему в затылок и сказал едва слышно: — С возвращением.