Инктобер

Наверно, если бы я не увидела рисунок Оли, у меня сложились бы другие ассоциации. Но её пайка хлеба, выполненная простым карандашом, напомнила о маме. Война… О том времени я знаю только по рассказам. И то остались отрывочные воспоминания из детства. Бабушка говорила о пережитом, утирая слёзы, и всё причитала: «Не дай Бог твоим детям познать голод». Я многого не понимала тогда, просто проникалась атмосферой, чувствами, мне было их жалко. Просто жалко, потому что они у меня все были рядом, и я не представляла ни опасностей, ни тяжести разлуки, ни голода и лишений. Их история началась в Смоленске, где они жили тогда большой еврейской семьёй. Несколько поколений вместе. То есть прабабушка Рахель, прадед Мейлах — родители моей бабушки Иты, прабабушка Бетя — мама деда Арона. Маша — сестра бабушки, и Сара с дочкой Натэлой. Сара была самой младшей из сестёр, но к началу войны уже вдова. Её муж-лётчик разбился на учебном вылете. Бабушка вспоминала, как ещё до объявления войны недалеко от города высадился немецкий десант, и чужие военные ходили, никого не трогая. А потом начался ад. Дед ушёл на работу и не вернулся в дом, сразу был призван на фронт. Старый прадед оставался единственным мужчиной. Немецкий они знали, потому как идиш очень похож. Понимали, что оставаться в городе нельзя, надо ехать вглубь страны. Вот и поехали, взяв только самое необходимое. Трое стариков, три женщины и две девочки шести лет. Бабушка рассказывала, как при бомбёжках бежали в стороны от состава и ложились на землю, укрывая собой детей, чтобы не дай Бог… А баба Бетя оставалась сидеть на открытой платформе поезда, считая, что если суждено умереть, то от смерти не спрячешься. Так доехали до Урала за четыре месяца пути. А на Урале что? Голод и холод, значит, нужно двигаться на юг, где тепло. А как известно, Ташкент — город хлебный. Вот туда и направились. Не доехали. Поселились под Алма-Атой в посёлке Кайназаровка. Работали на полях. Только себе, кроме пайка, ничего не доставалось. Ходили в город менять на хлеб украшения, что с собой привезли. Тридцать пять километров пешком туда и столько же обратно, чтобы вернуться затемно. Прадед на киностудии в городе подрабатывал, он плотник, декорации делал. Даже в фильм попал. В массовке. Помню, как когда показывали по телевизору Ивана Грозного, бабушка мне его указала. Прожил он недолго, умер от пневмонии. А в сорок втором семья перебралась в город. Сара в госпитале работала и поступила в институт педагогический. Бабушка тоже в госпитале, устроенном при школе, где девочки учились. Так вот, возвращаясь к пайке хлеба. Говорили, что вкуснее ничего не было. А бабушка свой кусок дочери через раз отдавала, хоть сама от голода пухла. Ей нужнее, ей расти. А мама любила отрезать краюшку, присолить — и лучшего лакомства не надо. О таком в войну только мечтали.