Welcome to Tranquility Lane

— Люди всегда хотят одного и того же. Их желания не меняются. Одни хотят меня убить, другие — приручить. Скажи, чего хочешь ты, не трать моё время на выслушивание глупой лжи. — Хочу, чтобы ты отошёл с дороги и дал мне проехать, — честно ответил человек и не очень вежливо заметил: — Я не мазелька, чтобы тебя приручать, и не рыцарь, чтобы драться. Я дичь везу в город, и надо успеть, пока она не протухла. Так что изволь меня пропустить, господин Дракон. Диалог, написанный к скетчу, который раскурился в этот драбблик

      — Да чтоб тебя предки на том свете за своего не признали! Чтоб тебе на мягком как на углях спалось! Чтоб тебе вино в корчме мочой разбавляли! Чтоб...       И Гэвин сплюнул в сторону, глядя, как широкими скачками, прочь от него, по белому полю, гладкому, будто стол, застеленый чистой скатертью, несётся упущенная добыча. Гэвин выслеживал этого оленя всё утро и уже натянул тетиву, стараясь дышать реже и глубже, так, чтобы выстрелом не подранить, а сразу перебить жилу на шее. Он это умел. Но то ли этот олень был заколдован, то ли Гэвин потерял свою былую ловкость и стал слишком медленным, неповоротливым, заметным в лесу, но под рыхлым снежком негромко треснула ветка, на которую он наступил, сделав полшага вперёд. Звук был неявным, так могла потрескивать кора на отяжелевшей от снежной шапки разлапистой ветви. Но зверь, почуяв охотника, тут же резко метнулся в сторону, замельтешил за стволами сосен, вырвался на простор, хитро прокладывая путь в снегу, виляя из стороны в сторону, будто зная, что стрела всё ещё может его догнать.       За этого рогатого Гэвину обещали двадцать монет и тёплый кров до самого Имболка, когда морозы отпустят и солнце повернёт к весне. Но, глядя вслед ускользнувшей драгоценной добыче, он с досадой подумал, что нет, не двадцать монет стоил такой олень. Не соломенную подстилку в дальнем закутке. Такой завидной дичи Гэвин раньше и не встречал. Олень был крупный, длинноногий, лоснящийся, как ухоженый скакун. И, конечно же, быстрее всякого скакуна. Рога, венчавшие небольшую голову, были без бугров, без отломанных отростков. Как костяная корона для лесного короля. Так что заказчик, чтоб ему сто лет ил жрать и жабами закусывать. Мало денег посулил, скотина, пожадничал. Ну а нынче и вовсе ничего не заплатит. Не за что платить...       И будто мало было того, что охота не вышла, Гэвин, выбравшийся из подлеска, вдруг услышал над головой протяжный клекочущий звук. Услышав этот клёкот, любой, кто имел голову на плечах, бросился бы бежать, искал бы убежища, хоть в воде, хоть в лесу, хоть в яме под скалой. Но Гэвин только задрал голову вверх, точно зная, что увидит над собой. И не ошибся. Крестообразный силуэт с длинным хвостом парил высоко над вершинами огромных сосен. Он словно плыл в сером, мглистом потоке, не замечая ничего, что творится на земле.       Но как только охотник увидел его, дракон снова заклекотал, закружился в небе и, описав большую петлю в воздухе, упал вниз, сложив крылья и вытянувшись в струну. Гэвин едва удержался, чтобы не крикнуть, но всего за мгновение до удара о землю два блистающих перепончатых паруса снова распахнулись во всю свою ширь, поднимая в воздух клубы серебряной пыли. Дракон пронёсся быстрее ветра над заснеженным полем, оставляя за собой вихрящийся, искристый след. Невольно Гэвину пришлось поднять руку к глазам, чтобы не задохнуться от холодного снежного потока, пахну́вшего ему в лицо. Он отступил на шаг назад, ослеплённый этой бесшумной бурей, и тут же услышал жалобный звериный вскрик, который почти сразу оборвался и стих, оставляя за собой лишь короткое, глуховатое эхо, натолкнувшееся на тёмную стену леса и мгновенно угасшее.       Тишина продолжалась не дольше нескольких ударов сердца. Что-то шумно и грузно рухнуло в глубокий снег прямо перед охотником, и Гэвин, оттирая рукавом лицо, мокрое от льдистой пыли, уставился на тушу молодого оленя, лежащую у его ног.       Ни капли крови, ни царапин от кинжальных когтей не было видно на тёплом теле, которое всего миг назад неслось по заснеженному белому полю. Гэвин присел рядом, трогая рыжеватый лоснящийся бок. Казалось, что животное просто спит и сейчас вскинется, напуганное прикосновением, унесётся прочь, и даже стрела за ним не поспеет. Но олень не шевельнулся. Видно, дракон ловко свернул ему шею, любезно сохранив шкуру в целости.       В спину снова дунуло ветром так, что Гэвин слегка качнулся вперёд. Лёгкий свистящий звук крыльев, упруго рассекающих воздух, и такой же едва различимый скрип снега под аккуратной лапой. Оглядываться охотник не стал. Это было ни к чему. Дракону очень хотелось его напугать или поддразнить, а Гэвин всё ещё был изрядно зол на него. Видно почуяв недобрые мысли человека, Найнсхандредричч сложил крылья и мягко, по-кошачьи, подкрался сзади. На плечо Гэвина легла тяжёлая голова ластящегося дракона. Длинный тёплый язык шершаво прошёлся по щеке. Гэвин молча отстранился, вытаскивая верёвку из охотничьей сумки. Нужно было разделать тушу, пока она не остыла. Подвесить, выпотрошить и освежевать, снять голову с ветвистыми короновидными рогами. Ту самую, за которую обещаны двадцать монет. В голове послышался насмешливый, подхрипывающий на вдохах голос.       «О мой бедный неповоротливый человечек... Ты, наверное, очень голоден, если бегаешь со своими смешными игрушками за такой быстрой скотиной...»       — А ты решил меня накормить, добрый господин? Сырой олениной?       «Пфф… Какой же ты избалованный. Хорошо, если тебе не нравится оленина...» — облизнулся Найнсхандредричч, следуя за Гэвином, который, тяжело вздыхая, потащил тушу к дереву, — «...могу поймать для тебя ворону. Хочешь ворону, Гэвин? Я готов поймать для тебя что угодно в этом лесу, ведь долг гостеприимства для нас, драконов, священен».       — А знаешь, что для меня священно, господин дракон? — спросил Гэвин, перекидывая конец верёвки через толстую ветку.       «Золото? Оружие? Каменные статуи, которых вы считаете богами?..» — уже почти мурлыкая, угадывал дракон, с умилением глядя, как Гэвин достаёт из разрезанного брюха подвешенного оленя дымящуюся требуху.       Гэвин кинул через плечо самый лакомый кусок — окровавленное сердце добычи. Клацнули острые зубы, и Найнсхандредричч, увлечённый угощением, на мгновение «замолчал».       — Для меня священна тишина. И если бы я хотел слушать болтовню, то стал бы корчмарём, выслушивая бредни пьяниц. Если бы хотел слушать голоса в своей голове, то стал бы умалишённым. Но я не корчмарь и не сумасшедший, так где же моя тишина?       «Бедный мой Гэвин… Ты думаешь, что слышишь меня потому, что я этого хочу? Может быть, драконы живут по иным законам, но одна из добродетелей, которая ценится и нами, и людишками, — это вежливость. Мы никогда не затеваем разговоров первыми, Гэвин, и не навязываем своё общество другим разумным существам».       — Ещё скажи, что это я затеял разговор, который не прекращается уже год.       «Конечно. Вспомни. Был безмятежный летний день...»       — Жарило, как в пекле, — уточнил Гэвин, вытаскивая скользкую печёнку, при виде которой глаза дракона оживлённо заблестели.       «Я мирно обедал на очаровательном тёплом камне...»       — Жрал лошадь, которую утащил прямо со скачек в честь именин княгини. Вороную. Самую спорую, за которую князь отдал каменную усадьбу в долине с персиковыми садами и виноградниками...       «И тут, откуда ни возьмись, очень грубая телега с омерзительно скрипящими колесами выезжает прямо на меня!» — Тяжелая печёнка, подброшенная в воздух, была подхвачена очень изящно; и, стараясь не чавкать, Найнсхандредричч начал с ней расправляться.       — Расселся на проезжей дороге как в своём гнезде и начал меня расспрашивать...       «Глупости. Я молчал, поскольку мы были не представлены друг другу. И тогда ты сказал...»       Тут дракон ткнулся острой мордой в снег, чтобы умыться после лёгкой закуски, а Гэвин фыркнул, припоминая тот день. И ведь действительно. Первое, что он смог произнести, увидев эту крылатую тварь над трупом растерзанной кобылки, это было: «Надеюсь, ваша милость нажралась от пуза...»       — И потому ты теперь болтаешь без умолку? А что бы было, если бы я смолчал?       «Не будь ты самым вежливым охотником из всех виденных мной, я бы тебя съел и никогда не узнал, что люди такие занятные создания», — доверительно сообщил Найнсхандредричч, укладывая голову на передние лапы, готовясь терпеливо ждать, когда Гэвин разделается с тушей.