Welcome to Tranquility Lane

      — Где был?       Найнсхандредричч ничего не ответил, только зевнул и, раскинув руки в стороны, упал спиной на свою постель, сплошь закиданную шёлковыми и парчовыми подушками, которые множились день ото дня и грозили заполнить всю спальню от края до края.       В какой-то миг Гэвину показалось, будто широкие и летучие рукава лилового платья Найнсхандредричча превратились в тонкую перепончатую ткань драконьих крыльев, подсвеченных закатным солнцем. Он нахмурился, отгоняя былой образ господина Дракона, который волен был летать где желал и жрать кого хотел. То крылатое и беззаботное время минуло, и видно было, что иной раз Дракон тяготится человечьим образом, ведь в глупом людском мире даже для прекрасных на лицо богачей были писаны правила.       — Где носило, говорю? Снова винище лакал? Лошадей на скачках пугал? Или опять ходил в город бедных девок смущать своей красой? И так уже от них палками отбиться не можем, ходят вокруг да около! Одних только бабьих подвязок только по дюжине в день с кустов и заборов снимаем, а цветами порог заваливают, как добрую корову сеном...       В ответ раздалось лишь лёгкое шелестящее шипение. Как Гэвину было доподлинно известно, оно означало «моя милость изволит почивать, и, если кто-то вольно или невольно пробудит меня от сна раньше срока, тому не видать больше света солнца и не пить сладкого вина во веки веков».       Гэвин подошёл ближе, подозрительно вглядываясь в лицо дракона. Тот и вправду казался спящим, мирным и вроде бы не таился. Но едва охотник наклонился над «спящим», как в новую рубаху вцепились острые когти и началась битва! Два сцепившихся тела покатились по кровати, распинывая подушки, путаясь в покрывалах, мехах и простынях.       Гэвину страсть как жаль было портить новую рубаху в этих диких игрищах, которые более всего напоминали борьбу кота с клубком шерсти, внутри которого была упрятана кошачья мята. Не нравились охотнику эти игры. И не нравилось то, как глаза Дракона, мечущегося по покоям вслед за своей жертвой, становились совсем звериными. Зрачок, уже почти человечий, снова заострялся, и на Гэвина смотрели светлые, отливающие то ли золотом, то ли огнём глаза. Мериться силой с Найнсхандредриччем было затеей глупой: он хоть и не мог нынче хлестнуть по морде шипастым хвостом, не имел кинжальных клыков и когтей твёрдых, как обсидиан, но в новом теле уже порядочно обвыкся.       Драконья ловкость и бесстрашие вкупе с быстротой делали из него противника, неутомимого в драке, а от ударов, которые только чудом достигали цели, он будто больше приободрялся.       Драка заканчивалась, только когда Гэвин не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. И он не знал ничего хуже того, чтобы лежать, как обескровленный вампиром мертвяк, пока над ним нависал господин Дракон и шептал всякое непотребное...       — Ты с-с-славно пахнеш-ш-шь... — сказал он Гэвину, когда наконец и этот бой окончился печальным поражением охотника. Лёжа на пёстром ковре, обильно усыпанном побитыми черепками тонкостенных расписных ваз и разноцветными клочками разорванной ткани, дракон повторил ещё тише и настойчивее: — С-с-славно пахнеш-ш-шь...       — Славно? Как полночная роза во время летнего звездопада? — оскалился охотник в ответ, ибо он не знал, куда прятаться от разговоров о том, какие у него крепкие, аппетитные ноги, какие зоркие очи, какие белые зубы и твёрдая, как древесина, задница.       — Розы — дрянь... — заявил знаток лучших ароматов. — Ты пахнеш-ш-шь... лучше самой лучшей дичи в мире. Пахнеш-ш-шь едой...       — Так ты меня жрать собрался?! — не на шутку встревоженный охотник попытался вырваться, но ткань новенькой рубашки затрещала, разрываясь по шву, и, чтобы в когтях дракона она не превратилась в ни на что не годные лоскуты, пришлось перестать дёргаться. Гэвин же опасливо уточнил: — Ты ж меня не станешь есть? А если станешь, так чего ж в первый день не съел, чтоб я не мучился...       — Разве ты страдаешь?! — взвился Дракон, и охотнику на миг показалось, что сейчас сквозь бледную кожу проступят острые шипы, которыми Найнсхандредричч ощетинивался когда-то, когда был зол. — Кто побил тебя? Кто укусил?!       Пояснять, что кусака тут только один и он же норовит оставить царапину или прижаться так, что рёбра крошатся в труху, Гэвин не решился. А о страданиях решил изъясниться туманно, как любой премудрый лжец, не желающий раскрыть истины:       — У людей, господин мой, всё так глупо устроено, что даже если задница в тепле, а в утробе жареный заяц, то всё равно в душе бывает грусть. А отчего она там, падла, поселяется, никто не знает, знать не может, и лекарства от этого нет.       — Я найду лекарство, — заверил Гэвина Дракон. — Я излечу тебя от этой «падлы». Немедленно.       — Ну уж нет! — всполошился охотник, точно зная, что сейчас-то его начнут лечить так рьяно, что он и жизни не рад станет. — Я и так тебе безмерно должен, господин благодетельный Найнсхандредричч! Мне и за дом, и за еду, и за одежду за три жизни с тобой не рассчитаться!       — Монет не нужно, — великодушно сообщил дракон и очаровательно улыбнулся, сам наслаждаясь тем, как он милостив. — Заплати мне... Заплати с-с-сладким...       — Купить на твои монеты сладких пирогов и сахарных ягод — и мы в расчёте? — едва не рассмеялся охотник, думая, что если к дракону подпустить ушлых мошенников, то даже его безмерные богатства при такой расточительной глупости превратятся в дым за месяц, а то и быстрее.       — Ягоды — дрянь! — нахмурился дракон, явно недовольный недогадливостью Гэвина. — Я желаю попробовать тебя... Ты с-с-сладкий...       Острый ноготь легко прошёлся по скуле охотника и спустился к шее. Если бы дракон надавил посильнее, то точно прорезал бы кожу, как лезвием, но он не давил, просто потрогал и заглянул в глаза Гэвина. Зрачки дракона вновь вытянулись как иглы, а глаза человека распахнулись так широко, будто он увидел мчащийся на него табун диких быков.       — Чего?! — только и смог спросить он и, едва сбросив онемение, заявил: — Если ты от меня кусок откусишь, так я весь кровью изойду, как кабан на бойне. Где это видано — живых людей надкусывать?!       — Но люди друг друга пробуют, и никто не умирает! Я всё видел. В том доме, где от самок пахнет мёртвыми цветами и всегда громко стонут, будто...       — Так ты уже и по блядюжникам ходишь!!! — разъярился Гэвин, зная, что по разумению дракона духи — это «мёртвые цветы», а стонущие самки... Дальше он решил не думать, ибо кровь ударила в голову так, что в глазах потемнело. Про свой страх быть заживо сожранным он уже и забыл, осталась только обида на бестолковое драконье распутство.       — Вот иди туда и пробуй, пока не нажрёшься, тварь ненасытная, — от души посоветовал Гэвин. — Там тебя так угостят за пять монет, что лопнешь. И надкусить дадут, и языками так отгладят во всех местах, как коты яйца себе не лижут!       — Хочу тебя, — отрезал Найнсхандредричч. — И ты мне должен на три жизни вперёд. Немедля дай мне отведать.       И, не дожидаясь, пока должник вознамерится вернуть всё, что задолжал, он ринулся вперёд и... лизнул охотника в щёку. Не давая опомниться своей жертве, он яростно лизнул веко, нос, прикусил ухо, а после присосался к нему, очевидно находя эту часть особо сладкой. Он оторвался от человека, только услышав тихий болезненный стон, и змеиные зрачки расширились:       — Ты страдаешь? — спросил он с печалью и обидой.       — Да, — честно ответил охотник, — страдаю. Но больше всего страдаю оттого, что ты целую ночь провёл у шлюх, а так и не научился есть сладкое. Дай хоть я тебе покажу...