"Ужасное сияние"

Это всего лишь рука, думает Леони. Она не выходила на охоту уже месяц. Месяц и день — как вернулась в Итум, город, откуда была родом и который поклялась защищать. Месяц и день как у нее нет руки. Это был даже не какой-нибудь полумифический пятый уровень. Обычная «трешка», Леони на своем рапторе — желто-оранжевом с синими полосами и совершенно дикими пятнами розовой «чешуи», — насчитала бы полдюжины зарубок с тремя веточками; словно голубиные следы. В тот раз просто не повезло. Трешка выскочила из зарослей охрянки — неподалеку от купола приютилось сразу несколько деревень, ища защиты то ли от аладов, то ли от рейдеров. Охрянку рапторы вытаптывали, но обитатели поселений, скрепя сердце, терпели: аладов-то «топтали» тоже. Леони и забралась на сигнал прямо в густые заросли — выше механизма, с кабиной поглотили; даже сквозь непробиваемое стекло накрывало густым травянисто-пыльным запахом поспевающей охрянки, а уж от шуршания уши заложило. Это не оправдание, конечно. Леони охотилась на аладов и в море, и на отвесных скалах, куда дикие буйволы не забредают. Трешка попалась упорная: мелкий «бес», запрыгнул на стекло и методично бил своими зелеными молниями кабину. Леони пыталась его стряхнуть, но алад оказался проворнее. Стекло хрустнуло с противным звуком, как таракана каблуком давишь. Алад просочился внутрь. Эти твари как вода: им хватает самого крохотного отверстия. Леони еще повезло, что только левая рука превратилась в кость и несколько кровавых лоскутов мышц. Что сама она не растерялась, зубами вскрыла аптечку — прямо на искрах покойной «трешки», достала скальпель и провела ампутацию, прижгла коагулянтом сруб на уровне середины плечевой кости. Humerus, как говорили потом врачи; когда уже добралась до базы — в разбитом рапторе, вся в крови, с собственной обглоданной рукой, гремевшей костями по полу. Доложила: най-рисалдар, младший лейтенант иначе, Леони Триш докладывает: сигнатура уничтожена, телепорт снова работает. Твари редко лезут по одному, сигнатур возле Четвертого телепорта насчитали несколько десятков, но «трешки» все же редкость. Кто-то даже сказал: ты молодец, Леони Триш. Ее уже накачали обезболом, поэтому плохо соображала. И пополз скучный месяц. Чистый госпиталь, мониторы, роботы-уборщики и сиделки. Врачи из плоти и крови. Приходили, кивали, спрашивали, все ли хорошо. Леони сначала отмахивалась, а потом у нее появилась странная привычка трогать заживающую культю — мокнущее мясо и сруб кости, словно не позволять зажить. Однорукий пилот — так себе. Она надеялась, что ей позволят модификацию. Запрос сделала сразу же, прямо в Ирай, но пока— молчали. Леони гадала: что будет, если откажут? Надейся на лучшее, готовься к худшему: старая пословица. Она не сможет больше пилотировать свою Кислотную Бабку. Остаток дней проведет… на пенсии? Куда там забирают постаревших или тяжело раненых пилотов? Кость под пальцами царапалась, это отдавалось фантомной болью где-то на уровне позвоночника, но Леони нравилась боль; это лучше, чем ничего. А потом маленький робот-сиделка — после завтрака из двух печеных яиц, зеленого горошка, кофе и ванильной булочки, — сказал: — Вас ждут в кабинете протезирования. Ваш запрос одобрен. Леони даже обрадоваться не успела, только пробормотала: — Вот же мать… В кабинете сновало несколько роботов-антигравов, стояло обитое кожзаменителем кресло. Человек-врач сидел за пультом, а с потолка свешивались подвижные, как вараньи хвосты, щупы. Они хромировано блестели и растопырили штук по сорок пальцев на каждом — пять щупов, слишком много пальцев. Леони немного передернуло. — Садитесь, мисс Триш. -Най-рисалдар Триш. — Как скажете. Садитесь. Она слышала, что протезирование проводят без анестезии: нужно проверить активность нервной системы, «законнектить» каждое волокно. К боли готовилась — в конце концов, отрезала скальпелем из походной аптечки собственную руку, как попавшая в ловушку крыса; и все же закричала, когда один из щупов вгрызся в кость и культю; тонкие волосики-щупы шевелились, бесконечно елозили, наматывали на себя ее нервы, мышечные волокна. — Вы можете кричать, мисс Триш. Все кричат, — спокойно сообщил ей доктор, и она заорала. Орала, когда нервы вытягивались наружу, словно какие-то паразиты. Орала, когда щупы сплетались между собой два, три, четвертый. Они замыкались с щелканьем, повторяя анатомию живой человеческой руки, только из блестящего металла — и пока покрытую «волосками» наноботов. Больничная роба промокла от пота. Пару раз Леони вырвало: роботы на антигравах заботливо подставляли тазик. Рука создавалась медленно: идеально совместимая с ее телом. Не протез, а продолжение. После Леони Триш покроет нейтрально-серебристую новую руку пестрой краской: синей, розовой, ярко-оранжевой. Искусственная рука лучше прежней: сильнее, не боится огня или холода. Лучшая часть меня, будет говорить о своей руке Леони Триш: так, как иные говорят о рожденных в муках детях.