Неизбежность

      В Малфой-мэноре — пустынно и до дрожи в холодных пальцах тихо. Уже вдова при живом муже, Нарцисса нервно заходится в сиплом, выстраданном кашле. Женщина не выносит почти сочувствующих взглядов эльфов-домовиков, прислуживающих за одиноко бесконечным столом. Тишина давит, тянет вниз, к распростертой в бредовых иллюзиях горе изуродованных трупов, которые по сей день валяются со жмущимися друг к другу мертвыми конечностями в до невозможности затхлых подземельях Поместья.              — Ждала?              В приоткрытые широкие двери влетает взбудораженная Беллатрис, темные курчавые пряди которой при каждом твердом шаге длинных, стройных ног подпрыгивают, легко мазая по заострившемуся лицу.              — Белла?.. — эхом проносится по светлой просторной зале, и Нарцисса улыбается слабо, всё еще не веря, что старшая сестра действительно пришла.              — Если ты опять начнешь про Люциуса… — брезгливо бросает, садясь на стул напротив, и неспешно, по-аристократичному стряхивает с темного, как и она сама, подола плаща невидимые глазу пылинки.              — Нет-нет! — Нарцисса не хочет, чтобы сестра снова ушла. Да и не к кому больше обратиться запутавшейся в собственных чувствах и мыслях женщине.              «Драко…»              Она думает о сыне слишком, просто непозволительно часто. Он — единственное, что дорого её заледенелому сердцу и что Нарцисса еще может осязать в своих тонких, хрупких руках.              О муже она предпочитает не заговаривать. Ни с кем — кроме Беллы, но и та морщится, будто проглотила что-то ужасно противное и склизкое, как кожа Нагайны, которую Нарцисса просто терпеть не может, Белла боится, но пытается наладить контакт, а Лорд — обожает до безумия.              К слову, Драко тоже ступил на ту извилистую, темную, неведомую Нарциссе дорожку, что и Люциус, когда женщине только исполнилось пятнадцать.              «Зачем?»              Этот вопрос болью в висках раздается в её голове на протяжении вот уже девятнадцати лет. Зачем, зачем Люци только послушался своего непомерно эгоистичного и жестокого отца, зачем вступил в Его ряды, зачем сражался, проливая невинную кровь, осознавая, что делает зло, и всё равно продолжая собственную невыносимую пытку?..              Ответ она не получает даже сейчас. Может, поэтому и зовет Беллу к себе — та уж точно должна знать. Или нет?..              У Беллы всё по-другому — и в то же время ужасно похоже на нескончаемый кошмар уже миссис Малфой.              Белла стойкая. Она справится со всем, даже с этой рыжей сучкой, которая посмела посягнуть — нет, не на её, Беллы, собственность — на её Идеал, который с каждым днем только отдалялся ото всех, предпочитая серым, давно надоевшим людям любимое Одиночество.              Белла не спит ночами — стонет в подушку, в черную атласную наволочку, но — только не в Его губы.              Лорд просто не дозволяет этого делать. Только не ей.              «Хранит себя для этой стервы?!» — в темной голове настойчиво бьется жестокая мысль, пускает корни во взращенную годами почву раболепного страха и обожания.              А ей так хочется, до раскромсанного во рту языка хочется ощутить, почувствовать, какие же Его губы на вкус.              «Наверняка кровь», — мечтает она, смотря сквозь сестру, её поникшие плечи и тусклое, изможденное долгим ожиданием лицо.              — Белла, послушай… — начинает она, ковыряя вилкой в почти остывшем блюде, — …ты часто говоришь, чтобы я не ждала Люциуса и полностью отдалась вере в твоего Лорда, — Нарцисса даже сухо подчеркнула это слово, вызывая у сестры рвотный позыв. — Но ты хоть знаешь, какие слухи о тебе ходят?..              Видно, что она очень волнуется: не пристало младшей сестре выговаривать старшей, как и с кем ей проводить время. Но…              »…но это же Лорд!» — с содроганием заканчивает за нее сознание, подкидывая в распаленный от бессонницы разум картинки фривольного содержания.              — Слухи? Цисси, ты веришь слухам? — насмешливо и резко задает не требующие ответа вопросы женщина.              — Но… но, сестра!.. — испуганно тянет Нарцисса, судорожно хватаясь за белую, как и её лицо, скатерть. — Это же Лорд! Зачем ты это делаешь?!              И снова это бессмысленное «зачем». В этот натянутый, как и её нервы, момент Нарцисса вдруг с ясностью понимает: Белла точно такая же. Такая, как и Люциус: они упорно и без промедлений идут к своей цели, не гнушаясь пользоваться любыми средствами. Для них убийство — лишь способ добиться желаемого. Так чем же это плохо?..              — Затем, что только так я могу быть с Ним! Быть рядом! — Беллатрис в отчаянии переходит на визг. — Как ты не можешь этого понять, у тебя же всё точно так же! Малфой только и делал, что использовал твое тело, так чем же наши ситуации различаются? Тем, что вы супруги, а я лишь подстилка?.. Так я и без тебя это знаю!              — Белла… Белла, стой… — Нарцисса хочет заплакать, но не в силах заставить даже одну слезинку скатиться по исхудавшей щеке. Всё. Сил больше не осталось.              — «Стой»? Цисси, ты точно дура, — плюется оскорблениями Белла, желая хоть как-то растормошить отчаявшуюся в жизни сестру. — Твой ненаглядный сидит в тюрьме и чхать на тебя хотел: ему ведь только деньги да влияние Лорда подавай! А Снейп? Зачем ты вообще заключила с ним Непреложный Обет? Хочешь защитить Драко? Так его уже испортили, отправив в этот несчастный Хогвартс! Салазар, а ты сидишь тут, как кукла, которой оторвали последние ниточки, и жалеешь себя!              — Но я ненавижу Его! — в сердцах бросает Нарцисса, тяжело дыша. Давно она так не спорила с Беллой: последний раз это было, когда Люциус сделал ей предложение.              — Лорд — единственный, кто у тебя остался! Он всё исполнит, всё!              — Да, тогда почему ты спишь с ним, а он исчезает из Поместья в эту же ночь? Почему, Белла?!              Женщина неверяще уставилась на пышущую злобой сестру.              — Цисси… — выдохнула Беллатриса, всё еще не чувствуя, как в сердце что-то остервенело забилось и тут же, не выдержав, треснуло.              — Прости, — выдавила Малфой, обессилено опустившись на стул. Неужели несколько месяцев так измотали её, что она готова броситься с обвинениями на такую же запутавшуюся в жизни сестру?..              А Беллатрис вдруг с болью вспоминает, как Он изменился. Исчезли эти отчужденность и неверие в привычно холодном взгляде, даже движения стали более грациозными, кошачьими, будто Лорд выжидал — и дождался.              «Эта рыжая сучка…»              В головах двух сестер — пусто, как и в самом замке. Только подвывает ветер, напоминая о ноябрьской разлуке, и эльфы на кухне что-то лопочут, неслышно готовя очередной ужин без родных сердцу гостей.              

***

      

      — Джинни, ты как? Скоро выписывают? Ах, тебе что-нибудь нужно?.. Я могла бы принести учебники и свои конспекты: специально писала, чтобы отдать!              Рыжеволосая мотает головой, стараясь быстрее переварить полученную информацию. В палате было привычно тихо, и Джинни это очень даже нравилось, пока двери призывно не распахнулись и в белое, стерильное помещение не ввалилась запыхавшаяся от быстрого бега Гермиона Грейнджер.              «Учебники?.. Она это серьезно?» — вопил осчастливленный внезапным отдыхом мозг. — «Пережить встречу с Сами-Знаете-Каким-Придурком не каждому удавалось, а точнее — никому!»              «Продленный больничный больному!» — вторило довольное отоспавшееся сознание.              Джинни же только и успевала, что кивать всем подряд. Она еще окончательно не выздоровела, что постоянно твердила нахохлившаяся мадам Помфри, обрабатывающая видимые и невидимые, но ощутимые синяки и ушибы. Порезы затягивались долго — вероятно, Том использовал змеиный яд.              Джинни поморщилась: Нагайна не внушала ей никакого доверия. Змеиное шипение и правда действовало на распухшие нервы, заставляя девушку боязливо поеживаться: у Нагайны слишком сильный и опасный яд.              Но как-то она уловила её страдальческий, грустный взгляд. С тех пор — а это случилось в Министерстве, когда они вместе с Гарри и Орденом перевернули, сражаясь с Пожирателями и самим Волдемортом, весь Отдел Тайн, — Джинни не покидало ощущение, что Нагайна что-то знает о ней самой.              От размышлений отвлекли каштановые вихры Гермионы, полоснувшие по лицу, когда общепризнанная Мисс Всезнайка выуживала из своей бездонной школьной сумки нужное содержимое, а именно — учебники по Трансфигурации, Чарам и Зельеварению.              — С Защитой от Темных Искусств придется повременить. Тебе, думаю, хватило… — сочувствующе произнесла девушка, дотянувшись до худого плеча Уизли.              — Да в порядке я. В по-ряд-ке.              Если честно, Джинни тяготила эта жалость со стороны окружающих. Не потому она стойко выдерживала ненависть Тома, не потому просто ждала, когда ему уже наскучит, — чтобы теперь на нее смотрели со смесью сожаления и огорчения в глазах.              — Кстати, твои соседки по комнате просили передать… — Гермиона, подбадривающе улыбаясь, протянула небольшой конверт с печатью Хогвартса.              — М-м, и что это? — полюбопытствовала Джинни. — Официальное.              — Это странно, Джин.              — Сама знаю. Может, от Дамблдора?              — Открывай уже, — перебила навьюченная новостями Гермиона: мало того что девчонки попросили письмо передать, так еще и завалили вопросами о закрытой от всех в «этом противном месте» Джинни.              Отправитель указан не был. Решив, что хуже уже не будет, девушка вскрыла конверт, неаккуратно, подрагивающими от нетерпения пальцами разорвав у края.              — Ну что там? — поинтересовалась обычно не расположенная к сплетням Гермиона.              — Вот же… это от Мистера Колючки! — возмущенно-радостно пролепетала Джинни, вся вспыхнув.              — Что? Я чего-то не знаю?.. — шатенка отчаянно пыталась рассмотреть буквы на тонком листе бумаги, но Уизли каждый раз с усердием уворачивалась от цепкого взгляда подруги.              В конце концов Джинни, стараясь не заострять внимания на глупом послании, деланно-небрежно кинула:              — Ой, да неважно. Ухажер.              Грейнджер отступилась, но нос насупила.              «И не от Гарри?» — мелькала в голове назойливая мысль, не дающая вечно любознательной Гермионе спокойствия. Но она нашла выход:              — А почему на конверте печать? Что, твой ухажер настолько скрытное и влиятельное лицо?              Достойного ответа у рыжей не нашлось. Зато она придумала кое-что получше:              — Ай, глаза! Больно!              Гермиона на такую глупую, но единственную в скупом арсенале Джиневры уловку не купилась.              — Но язык у тебя в порядке. Так что выкладывай, — жестоко. Джинни даже поежилась и отползла на другой край неширокой кровати, желая оказаться от Гермионы, уже начинающей раздражаться, подальше.              — Это от Снейпа.              Сказанного не вернуть, и Джинни даже порадовалась всей смене эмоций на лице подруги — от ужаса и непонимания к неохотному принятию.              — Он твой…              — …учитель, да, — расхохоталась Джинни, не выдержав серьезного настроя девушки. Гермиона же её веселья не разделяла:              — Тогда почему ухажер?              — Это шутка. ШУТ-КА, — слово потонуло в новом порыве хохота. В этот раз даже решительно настроенная Грейнджер сдала позиции — улыбнулась робко, тут же отворачиваясь от пронзительного взгляда подруги.              Джинни объяснила, всё же немного раздосадованная возникшим недопониманием:              — Недавно я залила бодроперцовым зельем весь его кабинет. Колин тогда помог, так что всё обошлось, но… отработки до конца месяца мне были обеспечены.              — Но зачем он уведомляет тебя об этом? Обычно…              Джинни же, глуша смешок ладошкой, продолжила:              — …обычно ученики приходят на его отработки.              — Джинни, ты что, не пришла?! — Гермиона была до глубины души возмущена безмятежностью, с которой рыжая рассказывала о неудавшемся задании. — Он же снимет с нас все баллы!              Теперь уже Джинни недовольно пыхтит, возмущаясь:              — Ты серьезно волнуешься на своем шестом курсе о каких-то баллах?! У нас война идет, меня вон чуть не расчленили, а ты — о баллах?!              Гермиона неловко замолкает. Мнет кофточку, поднимаясь с примятой постели, поднимает довольно тяжелую сумку.              — Но, Джин, ты же сама… сама пошла туда. Ночью, никому не сказав, нарушая почти все законы Хогвартса, — и это я еще не начинала!.. Почему ты всё время влипаешь в неприятности? Гарри и мы все волнуемся…              — Гарри? — голос рыжей звучит глухо, надрывно. — Какого черта?.. Мои проблемы — мне и разбираться, так Гарри и передай!              Шаги стихают. Двери плотно прикрыты — Гермиона даже в пылу ссоры умудряется быть вежливо-холодной, — и в палате только тикают одиноко висящие настенные часы, отсчитывая минуты, секунды до новой встречи с Ним.              И Джинни, сминая порванный конверт с коротким: «Выздоравливай», боится. Боится и ждет.              

***

      

      Неделя прошла, а она всё еще лежит в этом несчастном Госпитале. И почему целебные снадобья вечно заботливой мадам Помфри не помогают, а только усугубляют её и без того плачевное состояние?              Гермиона больше не приходит — верно, обиделась и теперь сидит целыми днями в библиотеке, штудируя поднадоевшие за время учебы конспекты. Джинни её не винит, — но и себя виноватой тоже не считает.              Зачем она пошла в Запретный Лес? Да просто — захотела. Когда постоянно приходится притворяться, жать из себя фальшивые, ни капельки не искренние улыбки, а в двух метрах от тебя сидит и о чем-то секретничает знаменитая Троица Гриффиндора, она же Золотое Трио, она же команда Поттер-Уизли-Грейнджер, не особо тянет учиться и играть в хороших друзей.              Зато её навещала Луна. Правда, вместе с прилипалой Забини, но всё же.              Кстати, о нем: Блейз, как потом выяснилось, пришел «из чувства мужской солидарности к Драко». Говорили о Луне — если честно, это Забини непрерывно болтал, утягивая в разговор плотно закутавшуюся в тонкое одеяло Джинни. Поначалу она сопротивлялась, но потом сдалась: в конце концов, чарам чуть ли не первого соблазнителя девственниц всего Хогвартса трудно противостоять.              Джинни так и не расспросила Луну подробнее о романе с красавчиком Забини. Или лучше сказать: взаимной любви? По наблюдениям девушки, это не было очередным пустым увлечением Блейза, что безмерно радовало Джинни, уже забившуюся в привычный кокон равнодушия. Уж кто и заслуживал мирского счастья на пороге новой войны, так это Луна.              Блейз даже написал за Малфоя эссе по Зельям, которое тот благополучно сплавил другу. К слову, Забини был только счастлив: нудное сидение в библиотеке за сотнями страниц изрядно потрепанных учебников приятно разбавляла Лавгуд, привносящая в это тоскливое место толику мечтательности и романтичности.              Не приходил лишь Драко. Джинни уже даже не злилась на него — ведь он ей ничего и не обещал, верно? Ночные часы, проведенные вместе за откровениями, ничего не значили. Ведь не значили же?..              Она не хочет каждую ночь сидеть с ним на непрочно подвешенном карнизе, болтать босыми, покрытыми приятными мурашками ногами, смотреть вниз и удивляться той высоте, той темной бездне, окутывающей всё вокруг и их светлеющие на фоне грозного замка фигурки. Ведь не хочет же?              Если бы не хотела, не просила бы Колина, заглянувшего недавно в Госпиталь, рассказать последние новости. Собственно, Криви знал биографии всех темных личностей школы, а уж откуда он брал такие вопиющие факты, оставалось только гадать. Желательно — на кофейной гуще профессора Трелони.              Джинни не интересовали сплетни или приближающийся сезонный матч по квиддичу. Она хотела знать лишь об одном человеке, который, чтоб его, и не думал появляться после той странно-приятной ночи.              Драко бы её понял. Драко — она это чувствовала — знал, что её гложет. Потому что ощущал тот же страх, те же сомнения, ту же потаенную боль, надежно скрытую за постоянной гадкой ухмылкой.              — Вчера я ходил на очередную отработку у Снейпа, — начал Колин, отчего-то волнуясь. — И услышал очень странный разговор. Тогда еще подумал, зачем Снейпу и Малфою, — тут Джинни нахмурилась, подавшись вперед, — так спорить о каком-то шкафе...              — Шкаф? — не удержалась она, перебив.              — Да. Представляешь, Снейп даже тон повысил, а ведь все знают, какой он…              — Не продолжай, — хитро улыбаясь, прервала поток замысловатых ругательств Джинни.              — Одним словом — слизняк, — Криви отвесил шутовской поклон, весело подмигнув. Настроение у обоих заметно поднялось — хотя у Колина оно было всегда хорошее, что бы ни случилось. Джинни, думая о друге, улыбнулась радостно — и тут же нахмурилась сильнее, вспомнив о рассказанном недавно.              — Я пойду. Выздоравливай, — Колин кивнул ей, осторожно закрывая дверь с обратной стороны. Сквозь маленькую щелку до слуха Джинни долетели отдельные недовольные реплики мадам Помфри, адресованные вечно неугомонному Криви.              «Выздоравливай», — злополучный листок надежно спрятан под подушкой. Снейп опять занят — даже не пришел её навестить.              Как и Драко.              Ворох нерадостных мыслей прерывает долгожданный требовательный стук в окно. Джинни замирает, волнительно подмечая ускорившееся биение сердца.              «Драко?» — в голове — пустота, и лишь её тонкий голос прорезается сквозь толщу привычной тишины.              — Драко?.. — шепчет несмело, сильнее кутаясь в спасительный ворс больничного одеяла. Сейчас до мурашек в ногах хочется почувствовать тепло: в палате ужасно холодно и сыро.              — Уизли, ты бы хоть окно открыла — я же не привидение, — Драко ухмыляется, в душе радуясь, что она ждала его.              Ждала. Ведь ждала же?              — Ой.              За окном — дождь, и Джинни почему-то странно видеть безукоризненного Малфоя таким промокшим и… сексуальным?              — Точно Блестящий Мальчик, — восхищенно ахает она. Драко в недоумении поднимает светлые брови.              — Блестящий Мальчик… — повторяет он, смакуя до еканья в груди нелепое прозвище.              Они стоят друг напротив друга: он — насквозь сырой, она — в одном одеяле. На кровати сиротливо валяются трусики, которые Джинни, переодеваясь, на секунду сняла. На секунду…              На дурацкую медлительную секунду ей кажется, что Драко — самый родной человек для нее, и даже Том, благополучно забытый, не грезится устрашающим черным пятном.              А потом дождь вдруг прекращается, и всё встает на свои места. Очарование момента упущено, но Джинни всё еще боится пошевелиться, будто своим движением только усугубит приятное молчание, установившееся недавно.              Драко первым решается заговорить:              — Скоро выписывают?              На простые темы легче всего общаться. Только вот Джинни чувствует поднимающееся раздражение и глупую злость.              «Почему только сейчас?..» — эта мысль прочно оседает на дно затуманенного сознания, не давая спокойно вздохнуть и дать ответ. Может, поэтому она зло шипит:              — Что насчет тебя? — получается едко и как-то уж очень горько, словно это ей одиноко, а не ему. Кажется, так и есть.              — Уизли, ты о чем? — Драко откровенно не понимает причину резкой смены настроения пышущей яростью девушки.              — О твоем разговоре со Снейпом. И о шкафе. Я всё знаю, — она нарочно блефует, замечая нездоровый румянец на заострившихся скулах парня. Драко, пораженный, чувствует, как неприятно взмокают ладони.              Страх липким слоем ложится на только недавно очищенную душу. Снова. Снова это терпеть.              — Если знаешь, почему спрашиваешь? Давай, убей меня взглядом, — холодно чеканит он, отстраняясь.              Неужели он думал, что что-то изменится? Что Джинни придет к такому, как он — изувеченному собственными чувствами? Неужели и правда верил во что-то и кому-то, кроме неживых глаз Темного Лорда?              — Ты не собираешься говорить. И раскаиваться в своих грехах ты тоже, видимо, не собираешься, — будто только сейчас понимая эту простую истину, медленно выговаривает Джинни.              Драко хмурится, но затем, отбросив лишние эмоции — отец бы гордился, — кривит тонкие аристократичные губы в противной ухмылке.              — А ты, значит, сбежавшая из ада монахиня? Почему я что-то должен говорить тебе?.. — он нарочно хочет задеть её побольнее. В конце концов, у Уизли скелетов в шкафу побольше будет — один Том/Волдеморт/Темный Лорд, черт его раздери, чего стоит.              — Вот как. А я, дура, уже начала надеяться, что мы больше, чем просто Малфой-Уизли.              — Да-а? И кто же — любовники? — Драко насмешливо растягивает губы в улыбке, наслаждаясь произведенным эффектом.              «А ты бы не отказался…» — мозг, подкидывая картинки с её непосредственным участием, отрезвляет, заставляя ощутить на своих плечах всю горечь растоптанных чувств.              — Не смеши, Малфой. — А она только-только начала ему доверять.              — Это ты не смеши, Уизли, — Драко не остаётся в долгу. Разворачивается, чтобы уйти, — и зло выдыхает, не в силах подавить внутренний протест.              «А она только-только начала тебе доверять…» — шепчет сознание, но парень, крепко стиснув зубы, чтобы не извиниться тотчас же, неясной точкой растворяется в горизонте, уносясь на скоростной метле всё выше и выше — подальше от её потерянного взгляда.              «А ты бы не отказалась…» — истерично хохочет внутренний голос, заглушая выступившие слезы девушки.