Неизбежность

      Джинни никогда не признавала поражений. Кажется, единственный, перед кем она готова была ползать на коленях и чуть ли не лизать его холодные, до мурашек неживые ступни, — давно умер в её сердце, уничтожив и этот пульсирующий комок живого, что еще оставался в её наивном тельце.              Но, может, всё совсем не так?              Не могла ведь встреча с этим помешанным ублюдком поменять её планы?              Джинни уже выписывают — она сама настояла, решительно споря с такой же упертой, как и она сама, мадам Помфри. Женщина протестовала, но дверью не хлопала: все-таки пациенты. Их ссоры были непродолжительными, но неприятными. Правда, Джинни всё же удалось уговорить внешне непробиваемую мадам Помфри, заверив ту, что все порезы со змеиным ядом сами собой затянутся — в крайнем случае, Джинни без принуждения со стороны отправится в кабинет к профессору Снейпу вымаливать лишний эликсир.              Правда, Уизли в этом очень сомневалась, но только такими радикальными методами можно было выбраться из-под гиперопеки этой до невозможности заботливой женщины.              Джинни и правда хотела убежать из поднадоевших четырех стен, дабы не вспоминать все ссоры, что произошли в этой жалкой палате. Атмосфера давила на нее, и рыжая вскоре сдалась.              Гермиона больше не приходила, хотя — Джинни нутром чувствовала — корила себя за их недавнюю стычку. Впрочем, Уизли верила, что Грейнджер отвлечется на более важные темы, такие как учеба, предстоящая война с Волдемортом и распухший на пирожках Рон.              Драко тоже не приходил. Джинни не сомневалась, что и не пришел бы, даже если она бы повесилась на том крючке, с каждым днем всё больше притягивающем её неспокойный взгляд. С Малфоем они поссорились серьезно, если не навсегда, и если честно, Джинни даже не представляла, как развязать враз стянувшийся узел ненависти и вражды.              С профессором всё было еще сложнее: Снейп ни разу не приходил её навестить с того момента, как спас — ведь спас же? — в проклятом Запретном Лесу. С другой стороны, он преподаватель — какое ему дело до дурехи-ученицы, по своей неопытности и глупости сунувшейся в самое пекло?              Но обидно было, и Джинни не знала, что поделать со своей внезапной злостью, которая множилась с каждым днем, пока она находилась в наскучившей одноместной палате.              Череду одиноких, как и сама девушка, мыслей прервал короткий стук в дверь — её мадам Помфри благонамеренно закрыла, дабы любопытная Уизли не вылезла из своей ямы раньше срока.              — М? — Джинни так отвыкла от этого звука, что не смогла связать и двух слов.              Дверь осторожно и даже медленно приоткрыли. В щелку просунулась вежливо-постная физиономия Лилы, видеть которую Джинни была попросту не готова.              — О, можно войти? — поинтересовалась девушка, с некоторым любопытством рассматривая больничную обстановку. Джинни напряженно кивнула, следя за привычно расслабленной Лилой, — та ничем не выдавала своей жестокости и — Джинни не сомневалась — садизма, с которым так легко взрезала её шею.              — Неплохо. Я ожидала, что ты будешь забитым и напуганным щеночком, а ты всё та же сучка, только молчаливая, — поделилась мыслью Лила, ухмыльнувшись.              Джинни никогда не сдавалась — только Тому. Тогда почему её так пугала эта ненормальная, которая скрывала ото всех истинную личину.              — Так ты расстроилась? — нарочно поддела рыжеволосая, вызывающе-нагло вздернув подбородок. Лила от такой реакции лишь поморщилась, но своего благодушного настроения не растеряла:              — Не то чтобы. Лучше расскажи, как Он пытал тебя.              — Он? Ты это о Томе? — Джинни не понимала, почему специально изводила эту стерву, называя Лорда по имени, — но ей ужасно понравилось, как Лила сразу ощерилась, будто кошка, которая и хочет, да не может напасть на более сильного хищника.              — Да-а, о Нем… — словно объясняя ребенку, вздохнула она.              –Тогда не о чем рассказывать, — Джинни горько рассмеялась, замечая за собой истеричные нотки в голосе. — Просто встретились, как старые… друзья, — последнее слово она выговорила, заметно скривившись.              Лила вдруг взбесилась: в один момент приблизилась к кровати, неестественно наклонившись к уху девушки и прошептав одними бескровными губами:              — Друзья? Вот почему у тебя вся кожа в синяках и порезах?.. — она даже подцепила острым ноготком край халата, оттянув.              Джинни дернулась, отскочив от нее. Запахнула халат, прижавшись руками к небольшим упругим грудям, скрытым за плотной мягкой тканью. Лила проследила заинтересованным взглядом за её нервными движениями, облизнулась похотливо.              — Что за шрам под левой ключицей, м? Тоже «друг» оставил? — не скрывая своего злорадства, едко выговорила она. Джинни посмотрела в ответ со всем презрением, на которое была способна, скованная страхом.              Хотела громко ругнуться, но вышло только слабое: «Не твое дело». Закрылась руками, в бессилии откинувшись на подушки.              А Лила, садистки подметив, что Джиневра уже не может кидаться словечками, как раньше, вдруг сжалилась над сжавшейся на заправленной постели девушкой:              — Давай залечу, — и после, угрожающе нависнув над обомлевшей Уизли, потянулась к одурманивающе пахнущей коже на шее, чуть прикусив желтеющий синяк.              — Ты… — договорить Джинни не успевает, потому что Лила уже вовсю орудует умелым язычком, вылизывая незатягивающиеся раны.              Это приятно; девушка, отчего-то улыбаясь, закрывает опухшие от нескончаемой бессонницы веки, оттого не замечая, что укусы становятся всё сильнее.              Лила, залечивая раны и порезы, оставленные Томом, создает новые, высасывая быстро циркулирующую по девичьему телу кровь, забывая, что тот же Том под страхом нового наказания запретил даже притрагиваться к источающей тонну флюидов Джиневре.              Она забывает его угрозы, свои страхи, бессилие и такие же, как и у рыжеволосой, бессонные ночи. Забывает, как, уничтожая следы, убивала маглов по Его приказу, истребляла не угодных Ему Пожирателей, высасывала неприятно пахнущую кровь из полумертвых тел.              Забывает, потому что под ней — призывно раскинувшаяся Джиневра, её рыжие, притягивающие потухший взгляд вампирши, пряди и бурно стучащая в собственных висках кровь — вперемешку с её.              

***

      

      Джинни почти срывается на бег в ничтожном порыве спрятаться, исчезнуть в жутко холодных подземельях Хогвартса.              Навсегда.               Оттого и дыхание рваное, и слезы грозят вылиться из помутненных глаз, и взгляд — как у загнанной в ловушку жертвы.              Но жертвы ли?..              Рыжеволосая фурия несется, расталкивая возмущенных такой открытой наглостью слизеринцев, группирующихся или одиноко мерзнущих между каменных стен. Как в склепе — и пахнет почти так же. Только вот гниль и сырость не сравнятся с запахом давно омертвевшей кожи Тома.              Том, Том, Том… Помнится, когда она точно так же бежала к Выручай-комнате — запыхавшаяся, вспотевшая и ужасно раззадоренная предстоящей перепалкой с Малфоем, — она никак не раздумывала о возможных последствиях. А ведь стоило лишь задержать, остановить бешеный стук сердца — и всё сейчас было бы по-другому.              Приоткрытая дверь в таинственный темный кабинет зельевара притягивает её ищущий взгляд. Джинни, не отдавая отчета своим действиям, скользит внутрь, подобно любопытной змее, и, не сдержав восхищенного вздоха, валится на удачно расположенный диван.              Совесть не мучает, а ненужные мысли о взломе испаряются в стычке с неопровержимым убеждением в своей правоте — дверь-то была при-от-кры-та. И даже страшный в гневе профессор ей не указ.              Диван на удивление мягкий — Джинни чувствует приятную кожу всеми позвонками своей уставшей спины. Невольно задается вопросом, где же Снейп раздобыл его.              «Во всяком случае, это точно дорого. Дорого!» — важно кивает голос в голове, и Джинни согласно жмурится — лежать на таком роскошном диване очень и очень приятно.              Приняв удобную позу, довольно сопит, раскидывая в стороны гудящие от напряженного бега ноги. Такое ощущение, что она пришла не на страшную отработку, а в салон красоты.              Девушка настолько погружается в мысли о необходимом сейчас массаже, что не замечает изумленного хозяина кабинета. Северус удивлен, не зная, что и предпринять: то ли согнать с дивана с выражением полного бездушия на мрачном лице, то ли… укрыть пледом?              Вечно холодные — он и правда не помнил, когда в последний раз чувствовал согретые ладони, — пальцы наивно тянутся к единственному источнику света в сумраке знакомого помещения. Рыжие волосы Уизли будто созданы, чтобы мягко перебирать длинные пряди, играючи наматывать их на свободный палец.              Северус смаргивает наваждение, внезапно смущаясь своего непричесанного вида: темные прямые волосы, отросшие почти до плеч, привычно закрывают хмурое, серьезное лицо; губы тонкие, чуть искривленные в уголках — будто природная усмешка.              Джинни продолжает расслабленно болтать ногами, развалившись на уютном диванчике, который явно не вписывается в общую мрачную картину кабинета. Зевает, по привычке закрывая полуоткрытые губки ладошкой.              В дверях отчетливо раздается смешок.              Джиневра Уизли ни одной чертой не похожа на вечно сосредоточенную и серьезную Лили Эванс — и почему-то всё равно притягивает его одинокий взгляд.              Девушка, резко развернувшись, но положения на диване особо не поменяв, удивленно застывает, глядя на замученного уроками, шпионажем и выходками безмозглых учеников профессора. Снейп смотрит в ответ, но скорее безучастно — тщательно контролирует возможные вспышки эмоций.              — Чаю? — её «домашний» вопрос разрежает атмосферу, и Северус неожиданно для себя самого кивает, прикрывая устало опухшие веки — последний раз он спал два дня назад.              — М-м, я запомнила, где у вас всё располагается. У меня просто феноменальная память, профессор, — хвалится Джинни, сияя улыбкой. В шкафчиках шуршат терпкой заваркой, и не проходит и пяти минут, как девушка расставляет на подходящем по случаю столике чашки с чаем.              Пахнет мятой.              Джинни вдыхает приятный запах, жмурясь от удовольствия. Тянется за горячей кружкой, невольно дотрагиваясь до холодной руки профессора.              Снейп смотрит внимательно, но нагревшуюся ручку своей любимой кружки не отпускает. Вместо этого в ясную голову закрадывается мысль о дежа-вю, только в тот раз уже Северус касался запоминающихся девичьих пальцев.              Приятную ему тишину нарушает ставшее явным сопение рыжеволосой — щеки девушки заливает краской от столь простого, но почему-то смущающего действия профессора.              — Мисс Уизли? — Снейп нарочно переходит на учительский тон, напоминая тем самым забывшейся девушке о цели посещения.              — А, простите. — Ей не за что извиняться. Мужчина слабо хмыкает: когда обыкновенно взбалмошная Уизли чем-то взволнована, она кажется еще притягательнее.              — По правде, это я должен извиняться, — разговор уже давно отдалился от первоначального курса: Северус никогда бы не подумал, что будет просить прощения у известной фурии Гриффиндора и всего Хогвартса. Если честно, ему хочется извиниться. Чтобы она простила.              Ведь он правда случайно посмотрел внутрь. Или нет.              Джинни внезапно начинает раздражаться:              — Если вы о той тетради, то — забудьте, — она со звоном ставит пустую чашку на заметно покачнувшийся столик. — Не верится, что вы не навестили меня в Госпитале только из-за такой мелочи.              — Нет, не только.              — Вы следили за мной! — она повышает голос, даже привстав с дивана. Равнодушие и показательная — Джинни это чувствовала — холодность Снейпа порядком выводили её из себя еще с первого курса: тогда не только профессор, но и окружающие сторонились её отсутствующего взгляда.              — Да, но…              — Зачем? Мне что, никак нельзя просто довериться?! — крик острой болью отражается от ледяных, как и сердце профессора, стен.              — Да, нельзя, черт подери! — он никогда не повышал голоса. Никогда. Никогда-никогда.              Да что с ним такое?!              Всё бессонные ночи. И Волдеморт, этот бездушный кусок человеческой плоти, что разрушил не одну жизнь, начавшуюся счастливо.              Джинни тоже молчит. Раздумывает. Анализирует.              Два человека, сломанные, истерзанные неисчезнувшей совестью, сверлят друг друга усталыми взглядами, не понимая, чего, собственно, ждут.              Свободы? Покоя?..              А может — новой боли?              Так или иначе, они не говорят о своих проблемах. Ведь трудности закаляют, не так ли?              Джинни уныло разглядывает кабинет, оформленный в темных тонах. Только диван да фоторамка с рыжеволосой женщиной в обнимку с еще молодым профессором вносят в блеклую жизнь Северуса Снейпа какие-то краски.              В груди что-то надрывно тянет, не давая спокойно вздохнуть.              — Это Лили.              Его голос чуть хриплый, будто признание далось ему нелегко. Джинни почти не винит профессора за чрезмерную искренность, — но сердце продолжает ревниво стучать, и ей ничего не остаётся, как просто кивнуть.              — Лили… она… — Северус не успевает досказать — Уизли, рвано и как-то уж слишком зло выдыхая, резко сокращает расстояние между ними, ужасно по-собственнически наклоняя его подбородок чуть вниз, чтобы легче было…              Чтобы легче было что?..              Он пропускает тот момент, когда их губы соприкасаются, — зато почти сразу включается в процесс: целует в ответ, склоняясь ниже, подталкивает разомлевшую в его руках Уизли к столу…              Джинни не думает головой. Ей совсем не хочется думать.