***
Ближе к ночи к ней в комнату заявляется Беллатрис, нагло захлопывая дверь. Поначалу Джинни кажется, что та знает о недавнем разговоре с Нарциссой, но Лестрейндж действует настолько импульсивно и зло, что приходится отбросить тот вариант. Остаётся одно — ей снова не угодило присутствие Джинни Уизли в спальне Повелителя. Только вот у Джинни готов ответ: куда ей тогда деваться? Впрочем, она знает, куда: Белла её со свету сживет, но не даст даже пальцем к её ненаглядному дотронуться. Та еще собственница — нет чтобы жить дружно: делить Тома поровну — что может быть лучше? Во всяком случае, Джинни бы понаблюдала за жалкими потугами брюнетки хоть как-то ублажить садиста-Тома. Ему ведь только боль подавай — вместе с фальшивыми стонами. Потому что иначе Джинни не умеет — точно не с ним. Но Беллатрис поражает своей расчетливостью: — Не спи с ним. Я же знаю, что ты не хочешь — так зачем стараться? Действительно, зачем? Можно ведь передать драгоценный груз на ручки ненормальной Лестрейндж, которая явно тащится от грязного секса. И Джинни соглашается — как-то даже слишком легко: — Тогда с тебя — платье. И галлеон — на развлечения. Неужели ей ничего не стоит отказаться от Тома? Того самого, что составлял компанию, когда она рыдала в подушку от своей выдуманной любви? Того, что зачем-то утешал её, даря комплименты? Позже, правда, она на собственной шкуре ощутила это «зачем»: малышка-Джинни нужна была ему лишь для претворения плана в жизнь. Что ж, он тоже ей не особо нужен. Сходить, что ли, на «работу»? Белла, кажется, счастлива: кидает и деньги, и одежду прямо в руки, уплывая обратно. Кого-то ждет веселая ночка. В объятиях больного ублюдка. Джинни же подчиняться кому бы то ни было не желает. Гораздо интереснее — слышать выразительные стоны Лестрейндж за стенкой, пока Том, видимо соблазнившись на всё готовой женщиной, безбожно её трахает. Так интересно, что она не выдерживает и исчезает из Поместья. Вот так легко — Том, кажется, даже не наложил на нее заклятия, чтобы хоть как-то удержать. Уверен был, что она никуда от него не денется или же… ему было просто плевать? А сейчас уже и без разницы. Потому что Джинни сделала ход, а уж как поступит гроза всей магической Британии, её не касается. Хватит. Отмучились.***
— Белла? — женщина, облаченная в ночнушку Джиневры, с надеждой заглядывает в его глаза, опускаясь на колени. Пальцы нервно сминают ткань, и Том заинтересованно трогает дрожащую от возбуждения Лестрейндж за запястье, вынуждая ту встать. Женщина безропотно подчиняется, что ему совсем не нравится: Джиневра никогда не действовала настолько покорно. Это спокойствие раздражало — он привык совершенно к другому. К другой. Но Лестрейндж не желает сдаваться — вдруг наглея, распарывает невесомую ткань острыми ногтями, являя ему красивые груди. Ластится к руке, вынуждая протянуть вторую, сжать вставшие соски, проворачивая их до боли, до сладкого стона, слетевшего с краснющих пухлых губ ответственной Пожирательницы. Ей это нравилось. Ему — не особо, но, интуитивно чувствуя присутствие Джиневры за стенкой, он входит во вкус: сминая налитые женские груди, он вынуждает Беллу призывно раздвинуть ноги и, царапая приятную кожу, проводит аккуратную линию до самых черных волосиков. Ухмыляясь, толкает во влажную дырочку сразу два пальца и, занятый раскинувшейся перед ним Беллой, не сразу чувствует, как что-то растворяется, исчезая. Это особое «что-то» — запах Джиневры. Он уходит, впуская в его ноздри терпкий аромат духов развратной Лестрейндж. И Том, лишенный необходимого воздуха, с неприличным хлюпаньем прерывает, казалось бы, безобидное развлечение, покидая комнату со стойким ощущением неправильности происходящего. Джинни на месте он не находит. Её попросту нет — нигде. Это уничтожает похуже всякого наркотика: те хотя бы можно принять, когда станет совсем уж плохо. С Уизли не так. С ней вообще всё — не так: ему херово, а её опять нет. Неужели… сбежала? Да ну, не может такого быть. Не дура же она, в конце концов! Могла бы и догадаться, что он найдет её. Найдет — и утопит в блядской раковине. Терпеть подобное отношение он не намерен. Но Джиневра сама собой не находится. Более того, Том даже не знает, где эта рыжая может прятаться. Ей вообще есть, куда податься?***
Она прекрасно — нет, шикарно — проводит вечер в одном из заведений Лютного Переулка. В этом клубе Джинни работала с прошлой зимы, когда больше не смогла терпеть насмешки Малфоя в сторону её бедной семьи. Она и сама не знала, почему это так её задело. Наверное, уже тогда Малфой играл далеко не последнюю роль в её скромной девичьей жизни. Стриптиз — вещь сложная, но вполне выполнимая. Вот и Джинни соблазнилась этой затеей. Тем более, когда платят более чем хорошо. — Твой выход! — девчонка за кулисами подзывает её с улыбкой и вместо дружеского похлопывания по плечу чуть прикусывает её мочку — так тут принято. Кто платит, тот и хозяин? И Джинни, полностью расслабленная, выходит на сцену, уже зная, что сорвет сегодня большой куш. Благо, перед тем, как выйти, она с помощью выданной палочки меняет внешность — на всякий случай. Все-таки, выступая перед столь широкой публикой, можешь быть узнанной. А это не самые приятные эмоции и впечатления. Но удача сегодня, кажется, на её стороне: извиваясь на вкрученном в сцену металлическом шесте, Джинни балдеет, краем глаза замечая, как довольные зрители кидают под ноги всё больше золотых монет. Серебряных и медных никак не предвидится — Джиневра Уизли слишком хорошо танцует. Музыка приятно льется прямо в уши, и, стаскивая с себя под одобрительный гул тоненькие шелковые трусики, Джинни вдруг поддевает пальчиками правой ступни бриллиантовые зубчики короны, которую она предварительно, за полчаса до выступления, доверила положить на сцену. Ту самую, что она стащила из Выручай-комнаты. Аккуратное подцепляющее движение — и ву-аля: драгоценность восседает на её лоснящихся бальзамом волосах, аппетитно поблескивая. Зрители — в жесточайшем восторге. Кто-то, кажется, даже надрачивает, находясь в полутьме. А Джинни не против. Ровно до того момента, как в зал не врывается разъяренный… …разъяренный Том Реддл. Он замирает на долгие двадцать секунд, силясь оторвать взгляд от извивающейся на сцене фигуры, а потом, кинув хозяину заведения десяток галлеонов, указует на ошеломленную Джинни, всё еще обвивающую шест. Как он узнал, что она здесь? Она ведь под заклинанием! Невозможно, невозможно догадаться так просто. Даже мама бы не отличила эту искусную стриптизершу от своей дочери — Джинни была в этом более чем уверена. Но он узнаёт. И, верно, намерен продолжать шоу. Только в отдельной, наглухо запечатанной комнате — Джинни видела это по разгорающемуся огоньку их общей страсти в его черных глазах. Хозяин между тем довольно косится на пачку денег, едва помещающуюся в его огромной руке, и, про себя уже всё решив, подзывает Джинни к себе. А она всё храбрится. Даже корону не снимает, уверенно дефилируя между десятками мужских глаз. Том тоже смотрит — немного по-другому, но смотрит. Видно, что уж очень хочет её придушить — м-м, заманчиво. Но она бы всё равно отказалась. Отказалась — до этого момента, потому что после самовольного «побега» ей уже слова не дадут. Просто заткнут рот чем-нибудь нехорошим, продолжив улыбаться. И точно — она не успевает дойти до того мужчины, как Том уже хватает её за руку, упрямо и зло разворачивая к себе. Ухмыляется жестко и — трансгрессирует в богом забытое место. — Абхазия, — коротко, но, черт, как же бесит! Почему она вечно должна молча за ним следовать?! Нельзя, что ли, попросту выслушать? Может, так они бы наконец поняли друг друга. Но Том предпочитает игнорировать все её попытки вывернуться из его твердой и болезненной хватки. Тащит её в странный белый дом, который еще чуть-чуть — и развалится. — И что, я радоваться должна? — она хмуро глядит на Тома, разводящего костер в камине, и не может понять, зачем, собственно, они здесь. Уж точно не медовый месяц проводить. К счастью. Том терпеливо, как ей кажется, разворачивается, отряхиваясь от пепла, и, подходя ближе, заманчиво нависает сверху, демонстрируя свое недовольство. Очень страшно, да-да. Ожидающая подвоха, Джинни даже чуть расслабляется, понимая, что участь быть зарытой в землю её благополучно миновала. Но, кажется, она жестоко ошибалась, потому что Том — не тот, кто может забыть всё очень быстро. Она охает удивленно, когда его язык проникает в рот, горячо сплетаясь с её. И почти не дышит, стоит только услышать шипящее: — Я тебя отпущ-щу, только не дергайс-ся… «Нет! — кричит отрезвленный мозг. — НЕТ!» Но Джинни, как и подобает послушной девочке, его уже не слышит. И, потерянная, падает, падает, растворяясь в бездне расширенных ненавистных зрачков. Всё в точности как на первом курсе. Вот только Том окончательно сломал её.