Write-ish. Chapter II

            — Доброй ночи, дамы и господа, — поприветствовал всех ведущий. — Я хочу сказать, что, хотя нас еще не очень много, слухи о нашей группе уже разошлись на удивление далеко, и не перестают приводить к нам новых не-людей, решившихся отринуть старые привычки. И в связи с этим, я хочу представить вам нового члена нашей группы, который выразил желание присоединиться к нам.             Пять острых взглядов скрестились на новичке, который поерзал, явно чувствуя себя неуютно.             — Я пропущу вступление и передам слово ему — пусть он сам представится и расскажет о себе. От себя добавлю лишь то, что я очень рад, что все больше и больше наших сородичей находят дорогу к более осознанной и полноценной жизни.             С этими словами ведущий поднялся с места и протянул новичку плюшевую летучую мышь. По лицу новичка скользнула слабая улыбка: летучая мышь таращилась на него пластмассовыми глазами, раскинув серые крылья. Он сделал глубокий вдох — хотя в биологическом смысле дышать ему не требовалось — сжал мышь в руках и поднял голову, глядя куда-то в стену.             — Здравствуйте… Я даже не знаю, с чего начать… Ну, меня зовут Макс, и я… Эм, я вампир.             После этих слова Макс почувствовал себя ужасно глупо: фраза вырвалась сама собой, без участия языка. Как ему казалось, примерно так принято говорить на подобных встречах. Клуб анонимных алкоголиков…             Он тряхнул головой, собираясь с мыслями. Нужно было сформулировать, зачем он сюда пришел — но основная проблема заключалась в том, что он понятия не имел, что тут делает. Будь на то его воля, он обходил бы это место за пару миль — но Джессике не нравилась его «кровожадность».             — Милый, мы уже давно не в Средневековье, — щебетала она, расчесывая длинные черные волосы. — Конечно, наши предки были животными, которые не мыслили жизни без убийств и охоты — но мы-то живем в современном мире, где нам не нужно выживать. А современные исследования показывают, что наша зависимость от крови не физиологическая, как все раньше думали, а психологическая! Мы пьем кровь не потому, что она нам нужна, а потому, что мы привыкли ее пить, потому что думаем, что без крови мы погибнем. Это миф, который навязывают нам люди, потому что им выгодно делать из нас монстров. А мы должны осознать, что потребность пить кровь — пережиток прошлого, и если мы идем в будущее, мы должны сделать шаг вперед.             Потом она оборачивалась и брала его за руку, обнажая милые белые клыки.             — Ты ведь хочешь идти в будущее… Со мной?             И ведь не то чтобы она ему угрожала; но Макс как-то сразу понял — либо он делает «шаг вперед» и пытается научиться жить без крови, либо Джессика сделает шаг вперед без него. Увы, но сообщество вампиров являлось отражением человеческого мира, и новомодное увлечение людей психологическим дерьмом не могло не сказаться на них.             Макс понял, что пауза затянулась, и заставил себя улыбнуться.             — В общем, я узнал о вашей группе и решил, что тоже хочу присоединиться.             Он продемонстрировал мышь, показывая, что сказал все, что планировал. Ведущий протянул руки, и Макс с радостью передал «рупор» ему.             — Мы всегда рады, когда к нашей группе присоединяются новички — которые решили сделать осознанный выбор. Которые поняли, что хотят управлять своей природой — а не наоборот, — ведущий обнажил в улыбке длинные клыки, один из которых был сколот. — Чтобы помочь Максу поскорее влиться в наш круг, я предлагаю каждому из вас представиться и рассказать пару слов о себе. Я только напомню, что в нашей группе есть одно-единственное правило: мы не осуждаем друг друга. Все присутствующие знают, какой это трудный путь. Никто не против?             Никто не проронил ни слова, но двое из присутствующих коротко кивнули, выражая согласие.             — Отлично. Начну с себя. Меня зовут Берт, я являюсь организатором этих встреч и я всегда рад, когда к нам приходят новые члены. Я не пью кровь уже почти три года. Надеюсь, что вам у нас понравится, Макс.             С этими словами ведущий протянул мышь перед собой, предлагая любому желающему взять ее. Руку протянула женщина в строгом платье.             — Меня зовут Ивонн, — при звуке ее глубокого голоса по спине Макса побежали мурашки. — Я посещаю собрания АВ четыре месяца, и не пью кровь уже пятьдесят восемь дней.             — Меня зовут Шон, — нервно сказал мужчина в деловом костюме. — Я посещаю эти встречи чуть больше года, хотя принял осознанное решение не пить кровь почти три года назад.             — Меня зовут Вивьен, я не пью кровь восемь месяцев, — лениво сказала женщина с рыжими волосами.             — Меня зовут Гарретт, и я в завязке уже целых двенадцать дней, — усмехнулся сидящий слева от Макса мужчина. Макс невольно бросил взгляд на других вампиров — показалось ли ему, или по лицу Шона скользнула тень?.. Вампиры отлично владели собой, но рыбак рыбака — точнее, вампир вампира...             Летучая мышь — чем дальше, тем большей насмешкой это казалось Максу — оказалась в руках у смуглого плосколицего мужчины с длинным орлиным носом. Хотя он носил вполне современные джинсы вкупе с белой майкой, они совсем ему не подходили и смотрелись чужеродно, неправильно — куда как логичнее было бы видеть его в шкурах и с перьями в волосах. Подобная такая показуха выглядела… Неестественно.             Макс подавил смешок — все здешнее собрание неестественно от мысков лакированных туфель до кончиков безупречных волос Ивонн. Он вновь бросил взгляд на смуглое лицо и ему показалось, что он видит на лице индейца печать жестоких войн, которые стихли задолго до того, как он сам появился на свет.             Сколько же ему лет?..             — Меня зовут Таойятедута, — гладко, но с отчетливым акцентом сказал он. — И я не пью человеческую кровь уже шестьдесят четыре года.             И хотя Макс ожидал услышать большую цифру, озвученная заставила его неловко поерзать на сиденье: даже самые смелые его догадки оказались неверными. В глазах присутствующих вампиров читалось невольное уважение — правда Макс не мог точно сказать, к чему именно: к его возрасту? Или к сроку воздержания?             — У тебя есть вопросы, Макс? — спросил Берт. — Ты новичок, а у новичков, как правило, на этом этапе всегда возникают вопросы.             Таойятедута протянул ему мышь, не отводя взгляда непроницаемых черных глаз. Из-за обилия меланина красного цвета совсем не было видно, и Макс, пожалуй, и вовсе принял бы его за человека — если бы меж тонких губ не проглядывали сточенные желтоватые клыки.             Сточенные, безо всякого сомнения, естественным образом.             — Я, э… — он машинально взял мышь. — У меня нет вопросов.             — Всё в порядке, — сказал Таойятедута безо всякой интонации. — Они есть у всех.             — Это невежливо, — пробормотал Макс. — Я не хочу…             — Мы все приходим сюда, готовые рассказывать о нашем прошлом. Отрицая его — мы отрицаем и будущее тоже, — в голосе индейца не было напора. — Ты можешь задавать любые вопросы, если тебе хочется их задать.             — Э… Ладно. Та-Ойя… — Макс с ужасом понял, что забыл имя, но вампир пришел ему на помощь.             — Таойятедута.             — Таойятедута, — повторил он. Если бы у него билось сердце, он бы точно покраснел. — Как… Почему вы так долго держитесь? Ведь исследования о физиологии вампиров появились совсем недавно...             Индеец прикрыл черные глаза и черты его лица будто бы смягчились.             — Я сделал свой выбор не потому, что мне пообещали безопасность и гарантировали, что со мной ничего не случится. Я сделал выбор, потому что выбор нужно было сделать. Я должен был решить для себя — кто я такой. Путь потерь помог мне осознать, насколько человеческая жизнь бесценна — и как беспечно мы порой об этом забываем.             Макс сумел сдержать гримасу: мертвые отлично владеют лицом. Последнее, чего он бы хотел — это чтобы древний блаженный вампир учил его ценности человеческой жизни… И остальные хороши: как будто они не слышали эту историю уже сотни раз!             Впрочем, в своем отвращении он бы явно не нашел единомышленников: вампиры слушали его, как зачарованные, не сводя красных мерцающих глаз с невысокого индейца. В них отражалось любопытство, страх, интерес — а в глазах Гаррета читалось неприкрытая насмешка. Макс невольно отодвинулся, хотя и сидел через два стула от него: Гаррет с самого начала показался ему психом. Двенадцать дней… Зачем он вообще ходит сюда, если сама идея кажется ему смешной?             Таойятедута чуть опустил голову. Он говорил тихо, порой сплетая слова во фразы странным способом, который выдавал в нем иностранца — если такое слово было применимо к индейцу, представителю коренного населения континента.             — Я родился в 1818 году. Потери — те или иные — сопровождали меня всю мою человеческую жизнь. Когда меня обратили, я сказал себе, что больше не хочу никого терять, и пообещал, что мой путь будет лежать в стороне от любых конфликтов и столкновений. Я поселился вдали от больших городов, стараясь не привлекать внимания, и много позже женился на женщине, красивее которой больше не встречал — ни до, ни после.             Текст звучал выученным — но на лице Макса вновь не отразилось никаких эмоций. Сказочка про любовь могла быть сказочкой… Вот только разве он сам не любит Джесс? Разве ради нее он не совершает безумства — типа посещения группы анонимных вампиров? Иногда сказки не сказки — вампиры способны любить.             Таойятедута переплел смуглые пальцы — омерзительно человеческим жестом, которых у вампиров попросту не могло быть.             — Мы полюбили друг друга. Мне требовалось принять решение — и я решил не скрывать от нее правду и рассказал о том, кто я есть на самом деле. Она не испугалась меня, и это показалось мне чудом. Благословением свыше.             Таойятедута обвел черными глазами присутствующих.             — К сожалению, не все разделяли ее терпимость. До закона о гражданских правах оставалось девять лет. Мы продолжали держаться вдали от больших городов. Я был слишком глупым, чтобы понять, что именно там нам и нужно было осесть. В пригородах слухи распространялись слишком быстро, и вскоре каждый фермер от Арканзаса до Вирджинии знал о путешествующей семейной паре. Смешанной паре.             Повисшую тишину никто не нарушал. Макс вдруг понял, что сидит, подавшись вперед и крепко сцепив ладони: при всей очевидности и выученности рассказ… Нет, он его не захватил — Макс раскусил интригу с первых слов индейца; но от предчувствия беды тонкие волоски на спине вздыбились, как у хищника.             — Она была слишком белой для меня, а я был слишком глуп, чтобы это понять, — голос Таойятедута оставался спокойным. — Я до сих пор не знаю, кто указал на мой дом, кто мог знать, где мы остановились — у нас не было ни семьи, ни друзей. Но они пришли за моей женой ночью, когда меня не было дома. Я стараюсь говорить себе, что я ничего не мог сделать, потому что меня не было дома, но я знаю, что мог. Я мог не ходить на охоту. Тогда ничего бы не случилось.             В зале царила гробовая тишина. Макс уже понял, чем закончится вся история, и не хотел слушать дальше, не хотел этого человеческого горя и человеческих эмоций, так дико выглядящих на лице бессмертного вампира. «Хватит», — так и рвалось из горла, но он молчал. Молчали и все остальные.             — Я сразу понял, что случилась беда. Вокруг моего дома пахло кровью, — он не сделал паузу, не подчеркнул слова риторическим приемом; монотонным голосом он перешел к сути. — Они избили и изнасиловали мою жену и оставили на нашей кровати. На стене ее кровью было написано «потаскуха». Моя жена лежала на кровати без сознания. Я должен был помочь ей. Но я был голоден, потому что охота прошла неудачно. Я хотел крови. А там было полно крови.             Все молчали — потому что все знали, о чем он говорит. Макс знал, о чем он говорит. Невольно он бросил взгляд на Гаррета — тот смотрел на свои руки, интересуясь пальцами куда больше, чем историей индейца.             — Если бы я услышал ее голос, я бы остановился. Я думаю, что остановился бы. Но она была без сознания. Я надеюсь, что она была без сознания. Я не могу думать о том, что она могла просить меня остановиться. Кричала до тех пор, пока еще могла, пока я не разорвал ей горло и не выпил до конца.             Таойятедута качнул головой. Его голос не сел, не охрип, не потерял внезапно звук — он звучал так же ровно, как в начале.             — Те люди сделали ужасные вещи, за которые должны были ответить. Но именно я убил свою жену. Именно я разорвал ей горло. И мне больно понимать, что теперь — такой, какой я есть сейчас — я бы смог сдержаться. Я бы не потерял голову при виде крови.             — А что стало с теми, кто напал на вашу жену? — не удержался Макс. Он не любил долгие многозначительные паузы — человеческие паузы; да и сама история его не зацепила. Смешанные семьи не были редкостью, особенно теперь, когда вампиры вышли из подполья; но он никогда не понимал смысла таких браков. Если ты живешь бок о бок с человеком — ты живешь бок о бок с добычей. Никакого «долго и счастливо», конец истории. Равные отношения могут быть только с равным.             Черные глаза скользнули по его лицу, будто заглядывая в душу.             — Их больше нет, — коротко ответил индеец. Макс даже восхитился — вот же лицемер!             — Но ведь пить кровь — это наша природа, — он чуть наклонился вперед. — Вам никогда не хотелось снова начать охотиться?             — Поначалу, — коротко ответил Таойятедута. — Постепенно эта привычка сошла на нет. Именно поэтому я понял, что могу обходиться без крови, задолго до появления исследований на эту тему. Потребность в крови не исходит от нашей природы. Она исходит от наших желаний.             — Но тогда получается, вы хотели выпить кровь вашей жены? — Макс знал, что не стоит уводить разговор в эту сторону, но не мог остановиться. Он хотел доказать этому древнему вампиру, что он не прав — не прав в своих             (человеческих)             чувствах, и не прав, приписывая вампирам силу воли — силу воли! Сами слова выдают человеческий концепт, человеческий конструкт, человеческую логику! Кровь — это естественная потребность вампира, и вампиры — не люди. Они перестали ими быть, умерев.             Гнев бурлил в его крови, разгоняя ее по мертвым венам — сила воли, вашу мать! Ну и бред! Индеец хотел выпить свою жену, и это главное, ничто больше не имеет значения. Есть охотники и есть добыча, basta! Если Джессике нравится промывать себе голову таким дерьмом — флаг ей в руки. Пусть делает свой шаг в будущее, а он предпочтет остаться в прошлом, где нет новомодной хрени, промывающей мозг, и где никто не призывает его отказаться от своей природы.             — Макс, это некорректный вопрос, — на правах ведущего Берт немедленно пресек зарождающийся конфликт. — Мы не оцениваем и не комментируем действия участников группы. Мы можем только поделиться своими эмоциями, если их истории нам как-то отзываются.             — Отзывается, — фыркнул Макс и встал. Он не заметил внимательного взгляда, брошенного на него индейцем, и не заметил нетерпеливого движения Гаррета. — Я понял, что я был прав, когда не хотел приходить сюда.             Вампиры смотрели на него со своих мест — и Макс смотрел на каждого, пытаясь донести простую мысль, которая помогла их предкам выжить в конкурентной борьбе.             — Пить кровь — это наша природа, — громко сказал он. — Инстинкт, который нельзя перебороть никакой «силой воли» или «угрызениями совести». Вы забиваете себе голову дерьмом — человеческим дерьмом, что еще хуже. Оставайтесь в своей маленькой секте, а я воздержусь. Я принимаю себя таким, какой я есть.             Он с силой швырнул мышь в Берта — вампир поймал ее в дюйме от лица, не дернув и веком — и чеканным шагом вышел за дверь. Хотя искушение мучило его, он ни разу не обернулся, чтобы проверить — какое впечатление произвели его слова, смотрят ли ему вслед, согласны ли… Да и наплевать — если им промыли мозги, едва ли хоть один из них посмеет выразить согласие с его позицией. Но может быть, хоть один из них задумается, на что гробит свое посмертие, тогда как жизнь — настоящая жизнь — прямо за углом, бьется в венах идиотов и идиоток, готовых отдать ее задаром, за таинственную улыбку или жаркий поцелуй…             Улица встретила его сухим летним жаром, несмотря на позднюю ночь, и серой взвесью смога между отполированными небоскребами — но Максу было насрать. Впервые в жизни — в посмертии — он наслаждался собственной мёртвостью. Он мог не дышать загазованным воздухом, он не боялся отравиться уличным хот-догом и не боялся нарваться на уличную шпану; он без устали пересек город с севера на юг, вглядываясь в лицо каждой встреченной девушке, и находил каждую из них намного, намного красивее Джессики. Если ему станет слишком скучно, он обратит какую-нибудь из этих милашек, и не будет забивать себе мозг волей, выбором и остальным дерьмом.             Человеку — человеческое.             Небо на востоке медленно светлело, и вскоре ему придется искать ночлег — впрочем, Макса это ничуть не огорчало. Малая цена за возможность отдалиться от людей — чего бы там не говорила Джессика про преемственность и про «все мы вышли из людей»… Впрочем, в одном Джессика все-таки оказалась права: эта группа в самом деле помогает найти путь. Всего одна сессия, а в голове Макса все встало на свои места и вещи обрели ясность. Те, кто хотят — могут и дальше увлекаться новомодным дерьмом. Плевать он на это хотел. На всех вместе и каждого по отдельности. И…             Додумать мысль Максу было уже не суждено. Сильный удар опрокинул его на землю, и прежде, чем мертвые синапсы донесли сигнал до мертвого мозга, Макс лишился головы, а вместе с ним и своего посмертия — на этот раз без возможности воскрешения.             Гаррет поднял оторванную голову и высунул язык, ловя кончиком темные капли, срывающиеся с ошметков кожи. Из осиротевшей шеи вытекала густоватая кровь, казавшаяся черной в предрассветных сумерках — и Таойятедута опустил голову и припал губами к обрывку сонной артерии.             — Ноль, — удовлетворенно сказал Гаррет, когда редкие капли окончательно иссякли, и бросил пытливый взгляд на индейца. Тот даже не поднял глаз.             Гаррет не спеша облизал срез шеи, смакуя остатки, высасывая из мертвой плоти остатки крови, после чего перебросил голову Таойятедуте.             — На следующем собрании ты опять будешь врать, — усмехнулся он, наблюдая, как индеец двумя точными ударами выбивает глазные зубы из мертвого рта и прячет их себе в карман. — А на меня опять будут смотреть, как на животное.             Таойятедута ничего не ответил и в этот раз, точным ударом отправляя голову в открытый мусорный бак в пяти футах от себя.             — Знаешь, я хотя бы честен, — уже другим тоном сказал Гаррет. — И не вру только ради того, чтобы на меня смотрели как на вампирскую мессию.             — Я тоже не вру, Гаррет, — глухо сказал Таойятедута. — Я говорю, что не пью человеческую кровь — и я ее не пью.             — Лицемер и расист Тао, — удовлетворенно пробормотал Гаррет. — За это я тебя и люблю. В следующий раз — как обычно?             — Да, — индеец небрежно бросил останки Макса в контейнер. — Как обычно.