POV Dazai
Я стоял и ждал, когда дождь утихнет. Я не мог позволить ему уйти без меня, но нам никогда не было по пути. Мне тяжело возвращаться в квартиру, не выполнив обещания, и бессильно наблюдать, как он умирает. Моя вина во всем от и до. До того, как я влюбился в него, мне казалось, что не так уж и трудно признаваться в любви, ведь я делал это сотню раз… На деле у меня никогда не было настоящих чувств к кому-то другому. Я умирал, скучал по нему, даже находясь рядом. Я ушел, бросил, разорвал все, лишь бы стереть это чувство, лишь бы не страдать. Вычеркнуть из памяти, растоптать свое сердце… Думал поможет. Ошибся. Капельки падали за шиворот, а я специально не открывал зонт. Рядом со мной цвели гортензии. Без запаха без цвета, без страха, без чувств. Всем казалось, что я такой же как они… Единственный плюс гортензий — красота. Все что у них есть — зеленоватые цветочки с маленькими белыми биссеринками по середине. Сейчас они немного покачивают тяжелыми соцветиями, словно хотят согласится со мной в чем-то. — Я тоже хочу стать как вы. Отражение в луже напоминало размытый портрет маслом от художника, что переборщил с растворителем. — Я стою и смотрю на тебя, небо, зачем ты плачешь? Не по нему ли? Небо недовольно порыкивало и грохотало. Я опять разгневал небеса. Но они умеют наказывать самым простым и изощренным способом, поэтому не сердятся слишком долго.конец pov
Осаму прошелся туда-сюда вдоль аллеи, что вела к дому Накахары. В голову пришла мысль зайти в цветочный ларек.***
Дазай постучал в дверь. Звонок все еще был сломан, никто и не собирался его чинить. В этом просто не было смысла. Чуя знал, кто может к нему прийти, а Осаму — что больше не выйдет отсюда. Крадучись и как-то несмело, Дазай вошел. Накахара стоял, прислонившись к стене коридора. Лямка майки немного спадала, обнажая нежную кожу. Руки были скрещены на груди, а уставший взгляд неотрывно смотрел на то, что держал насквозь промокший парень. Шатен снял обувь и подошел ближе, протягивая это. Дазай принес синие гортензии. С них упало несколько холодных капель дождя прямо на оголенное плечо Чуи. Накахара поежился. Губы Осаму коснулись щеки голубоглазого, а потом — плеча, стирая слезу цветов. Мокрый букет Чуя держал одной рукой, а другой — обнимал шею шатена, то поглаживая легкими касаниями его лицо, то перебирая тонкими пальчиками прядь темных волос. «Кожа ледяная. А… а его губы, рот, язык такие горячие.» — задыхался от нежной ласки Накахара, отдавал все чувства без страха и смущения. Душа парила от одних только прикосновений. Дышать рядом, чем не счастье? — Je T'aime… — выдохнул Накахара. — И я тебя люблю, Чуя. Накахара ни о чем не спрашивал, он и так понял. Эти цветы станут последними, что подарил ему Дазай при жизни. — Как прекрасно, что они даже не успеют завять! Прошу тебя, Осаму, — шептал Чуя на ушко парню, — Пусть они меня сопроводят в последний путь. Когда я думаю, что буду держать твой последний подарок в руках вечно, у меня бегут мурашки где-то внутри головы от приятных ощущений. Не забудь, ладно? Дазай кивнул, не в силах вымолвить даже простое «да». Чуя еще раз заглянул в его глаза, наполненные печалью, и притянул к своим губам. Они не могли оторваться друг от друга. Время остановилось. Часы замедлили свой ход и до сих пор не пробили полночь. Но это только казалось… — Я хочу, чтобы ты согревал меня, когда я впаду в дрему, — заявил Накахара, утягивая Осаму в спальню, — Ведь меня уже клонит в сон. Я держусь из последних сил, потому что хочу подольше насладиться твоими чувствами и прикосновениями. Пойдем же. Дазай переоделся в какие-то домашние вещи, что дал зевающий Чуя, и устроился на кровати вместе с рыжиком. Тусклый желтоватый свет небольшой лампочки, создавал до боли уютную атмосферу. Накахара забился под руку шатена и уткнулся в грудь. Осаму легонько похлопывал его по спинке ладошкой, убаюкивая, как младенца. Хотелось кричать и плакать, но Дазай лишь мягко улыбался, глядя на сомкнутые веки любимого. «Такой теплый и нежный Чуя, такой чувственный и живой никак не может умирать по-настоящему. Может это все страшный сон? Сейчас я закрою глаза, а когда открою… Мы будем счастливы снова где-то там, наяву?» — думал Дазай, но не спускал глаз с парня. Рыжие волосы потрясающе сочетались с персиковой маечкой, надетой на Чуе. Ведь он как маленькое солнышко, что светило даже сейчас, глубокой ночью. Лицо Чуи было умиротворенным и счастливым. Если можно так сказать о человеке, что вот-вот умрет. Осаму очень хотел спать, но он боялся закрывать глаза хоть на долю секунды. — Чуя, ты уже уснул? — Еще нет. — Можно я расскажу тебе сказку? — по нтерессовался Дазай. — Давай, ты в этом мастер, — по-доброму подколол Накахара, тихонько усмехнувшись. «Знаю, что ты не хотел меня винить, но в сердце неприятно кольнуло от таких слов.» — задумался Дазай, создавая случайную паузу. — Эй, Осаму! — Чуя вернул шатена в реальность, щипнув за щеку. — Ай, да-да, уже рассказываю. Знаешь ли ты, Чуя, что раньше Луна была яркой не только ночью, но и днем? — Луну и сейчас можно увидеть днем, но она вовсе не яркая. Она всего лишь отражает чужой свет. Бездушная плагиаторша, — хмыкнул рыжик. — Чуя, ты несправедлив. Луна светила и была безумно яркой. Это все проделки Ночи. Она украла Луну и зачаровала звезды, — таинственно добавил Осаму, округлив глаза. — Зачем? — поинтересовался Накахара, зыркнув быстрым взглядом на шатена. — Однажды Ночь влюбилась в Луну. В ее чистый, как бриллианты, смех, в ее глаза, что светились счастьем, ярче чем Солнце, в ее запах полевых цветов. Увидев лишь однажды, Ночь безумно скучала по Луне изо дня в день и не переставала вспоминать тот миг. Они виделись лишь мельком, но этого хватило, чтобы потерять покой от любви и страсти. Когда День укрывался мягким одеялом из Млечного Пути, красавица Ночь, застегивала сережки и оправляла чудесное платье из черного бархата. Оно укрывало всех и каждого. Лишь ступив, на небосклон в назначенный час, Ночь заставала скрывающуюся Луну, машущую в знак приветствия и расставания одновременно. Ночь торопилась, бежала, с каждым разом приходила все раньше, но неизменно наблюдала, уходящий силуэт своей любви. — Тц! Ну так сказала бы, что за дура! — перебил Дазая Чуя, который уже разнервничался, От морального напряжения, голубоглазый сжимал рукой одежду Дазая. — Она не могла, — ответил Осаму. — И как же она тогда украла Луну? Обманом? — И да, и нет. Сложно судить что именно было обманом. — Опять ты скрываешь суть за красивыми фразочками, отучайся, Дазай. А то тебя невозможно воспринимать всерьез. — Ночь уговорила Млечный Путь не будить День в его час. И вот в назначенное время красавица вступила в свет. Луна и Солнце — давние друзья, буквально дар речи потеряли, увидев вместо балагура-озорника Дня, таинственную Ночь. Красотка махнула длинными ресницами и с них посыпались, словно маленькие искорки, звездочки. «Я хочу забрать Луну.» — промолвила Ночь бархатистым голосом и легкая тень от узорчатого тоненького платочка в ее руке упала на город. «Но это не возможно!» — возмущенно ответило Солнце. «Вас слишком много, а я одна.» «Но у тебя же есть звезды, — возразило Солнце.» «К сожалению, нет… Они вечно гоняются за Луной, а та их гладит, как малюсеньких цыплят. Мне ничего не остается, как взять в плен День и не отпускать до тех пор, пока не получу желаемое. Учтите, я раскину черный бархат так, что ваши лучи станут бесполезны, ведь они сквозь него не пробьются. Ваше время превратится в вечную темноту. Я слишком долго терпела холодность Луны и свое одиночество. Луна настолько жестока, что я готова любить и терзать ее целую вечность. Я хочу обнять и уничтожить. Уничтожить, лишь потому что наши чувства не взаимны, но я… Ах!» В тот же миг Ночь со стоном бросилась на любовь всей своей жизни, сжимая в объятиях. Ее объятия — сродни смерти. Они заставили Луну вскрикнуть от боли и страха. Темнота медленно поползла по белому одеянию и длинным космам, превращая золотые волосы в пепельные. Солнце кинулось на помощь, но коснувшись Ночи, испугано отпрянула, разглядывая еле заметное пятнышко, что теперь горело, будто ожог. А Ночь все также сжимала нежное тело, боясь отпустить и потерять навечно. От Луны пахло цветами одуванчика и, зарывшись рукой в волосы, Ночь жадно вдыхала этот запах. Луна все еще оставалась белой, но больше не золотой, а серебряной. Любовь Ночи была настолько сильна, что могла бы испепелить любого, но не навредила Луне. Она лишь обесцветила ее, отобрав возможность светить самой. Мир изменился. Но Ночь была безмерно счастлива. Еще долго Луна приходила в себя, долго свыкалась с мыслью, что должна остаться с Ночью навечно. От всех этих переживаний Луна выцвела окончательно и стала похожа на дымку. Коротая отведенное время, они беседовали и узнавали друг друга понемногу. До сих пор не ясно, стала ли эта любовь взаимной или Луна все также страдает. — Ух, — вздохнул Накахара, — Ну Ночь же любит Луну, почему она от этого должна страдать? — А разве не ясно? Ночь перевернула ее мир с ног на голову. Будь Ночь Днем, Луна давно бы ответила на эти чувства взаимностью. Ее ничего бы не тревожило. Разрушив все устои, перезапустив жизнь Луны, изменив ее сущность, Ночь сделала любимому человеку больно. Она сломала все мыслимые и немыслимые представления о правильности. Мы ведь не может отделить Луну от Ночи, да? Для нас было бы странно, видеть их врозь, а значит тогда их было так же странно видеть вместе. Мы привыкли, потому что не знаем иного устройства мира. — Допустим, что подобная любовь была запретной, ведь они находились на противоположных сторонах. Как добро и зло. Но что же мешало нам, черт возьми?! — воскликнул на последнем слове Накахара. — Мы тоже не могли. Я боялся разрушить твой мир своими признаниями, ведь ты относился ко мне как к другу, а не иначе. Еще я переживал, что если начну открываться, то уже не смогу остановиться и украду тебя помимо воли, а ты выцветешь… Прости, я не учел, что жизнь не сказка, а любовь бывает взаимной. — Все в порядке, я тебя ни в чем не виню. Ты действительно прав… Все эти заморочки и страхи развеиваются только тогда, когда становится бессмысленным что-то кому-то объяснять и доказывать, когда искренние желания, идущие от сердца выходят на первый план, отбрасывая все предрассудки. Поцелуй меня снова, я очень хочу спать. И спокойной, ночи, любимый, — чувственно закончил свою речь Чуя. — Сладких снов, мой дорогой… Моя единственная настоящая любовь, — удерживая вздох сожаления, ответил шатен. Дазай стал нежно прикасаться губами к щекам, а Накахара закрыл глаза от удовольствия и улыбался. С этой улыбкой и замершим поцелуем Дазая на устах, Чуя прекратил дышать. Так тихо и так неожиданно. Наверное так даже лучше для них обоих.