Valiant

Первое ноября, воскресенье, десять часов утра. Прямо напротив моих глаз электронный будильник, показывающий эту информацию. Если слушать коротенькую зацикленную мелодию дольше минуты та застревает в мозгах, как жвачка в ребристой подошве ботинок. Я поднимаю руку, нащупываю тумблер на корпусе и щёлкаю им, избавляя себя от навязчивых звуков. Мои очки куда-то запропастились — их нет ни на столике возле часов, ни рядом с ноутбуком в другом конце комнаты. Я испуганно шарю по всем поверхностям, пытаясь найти очки возле себя. Сначала я не соображаю, что не так с моим восприятием: предметы кажутся излишне детализированными. Линзы! Ох ты ж! В голове всё перемешалось — хэллоуинская ярмарка, проверка зрения, чтобы избавить себя от ненавистных очков, очередная ссора с Деннисом, трёхнедельное молчание мамы, те несколько глотков алкоголя, слова Бада Реппертона, прижавшегося ко мне. Бад, чёрт бы его побрал, Реппертон… Мама ненавидит таких, как Реппертоны. Синие воротнички, крутящие колесо экономики Америки, покупающие дешёвое пиво в «Уолмарте» и работающие по 12 часов в день. В юности они само олицетворение наглости и нахальности, привлекающие внимание своим асоциальным поведением, а к тридцати годам они погрязнут в долгах, кредитах и ненависти к любому, кто успешнее их — заявляла Регина менторским тоном. Любой, кто работал не за компьютером или больше рекомендуемых профсоюзом шести часов в день по её мнению являлся человеком третьего сорта. Конечно же, её волновала и раздражала моя тяга к механизмам, к физическому труду — понятному, зависящему от тебя процессу, сразу приносящему результаты. Манипуляции с частями мотора помогали мне сосредоточиться на своих чувствах или расслабиться и потом наслаждаться моментом триумфа, когда по завершению ты видишь, что не зря старалась. Автомеханика, строительство, работа на лесозаготовке, содержание маленьких магазинчиков, семейное дело — всё, чем жил Либертивилль для моей матери являлось незначительным и якобы тормозило развитие экономики всей страны. «Если бы люди поменьше оглядывались на прошлое, им бы не пришлось бояться будущего» — аргументировала она, выступая за снос исторической части своего драгоценного колледжа, игнорируя тот факт, что новый корпус никогда не будет построен. В роли преподавателя Регины Каннингем она раз за разом вдалбливала студентам тезис, что слова превыше действий. «Один человек ничего не изменит, а вот речь одного человека способна вдохновить на дело многих». После её демагогии я практически назло записалась на курсы автомеханики вместо ещё четырёх часов английского в неделю в том году. Реппертон постоянно находился на занятиях в классе автомеханики — в отсутствии мистера Резнера он улаживал конфликты и следил, чтобы никто из олухов не пытался раздавить себя домкратом, пока остальные заливают это на «Ютьюб». Да, Бад дважды оставался на второй год, но не из-за тупости. Что касается ума — Бад действительно быстро соображает, когда от него требуется или если это принесёт ему выгоду. Тем более, что учителя ничего не могли поделать, кроме как оставлять Бада после занятий или же отстранять от них, увеличивая тем самым количество пропущенных им уроков. Но к такой мере преподаватели предпочитали не прибегать из-за того, что Бад до сих пор считается лучшим куотербэком, что когда-либо играл за Либертивилльскую старшую школу. Благодаря Деннису, тогда ещё лишь метившему в первый состав, я довольно часто наблюдала за матчами между «Львами» и командами других школ и после десятка тачдаунов начала получать постыдное удовольствие, когда Реппертон вырывал для нас победу или же начинал стычку с кем-то прямо на поле. Он легко мог сорваться на тренера за то, что тот выбрал явно проигрышную тактику, на лезущего вперёд игрока из запаса и ему позволяли такое поведение. Бесцеремонно-наглый, источающий с каждым движением уверенность в своих силах, с пронзительными синими глазами… Деннис не догадывался о моей влюбленности в Бада Реппертона, считая, что я хожу на футбол, чтобы поддержать его. А в остальные учебные часы я предпочитала держаться от Бада как можно дальше. Вот, что я усвоила о школьной жизни и взаимоотношениях девушек-изгоев и бунтарей из фильмов Джона Хьюза: даже если запереть нас в одном классе на весь день, бунтарь предпочтёт популярную девушку вроде Молли Рингуолд. Хотя в другом фильме именно она играла вроде как девочку со странностями… Произошедшее вчера не укладывалось у меня в голове, как и всё, что переменилось в моей жизни с покупкой «Вэлианта». Мне стоило прямо сейчас собраться и отправиться в автосервис, к своему привычному номерному отсеку, к постоянному шумовому фону из обрывков чужих разговоров, ругани и хип-хопа, к своей машине. Внутри «Вэлианта» всё сразу вставало на свои места. Даже когда я просто сидела в салоне меня заполняло необычное чувство вольности. Ролана Лебей продала мне не только автомобиль, но и право распоряжаться своими возможностями. «Вэлиант» ощущается живым организмом, реагирующим на манипуляции с его поршнями, колесами, покрышками, с помятым, но все ещё крепким кузовом, его виниловыми, приятно тёплыми сидениями. Мне нравится в мастерской — слушать аудиокниги в наушниках, искать среди хлама и заржавевших запчастей нечто подходящее. Чтобы выжить в мастерской, мне не приходится сливаться со стеной и притворяться невидимкой в отличии от подросткового социума. Я спускаюсь вниз, на кухню. Папа сражается с кофемашиной за чашку капучино без кофеина. — Прожми клавишу, — напоминаю я и делаю всё сама. Папа едва справляется с простейшей бытовой техникой, а мама предпочитает оставлять настройки пылесоса или стиралки на режиме «авто» и лишь мне кажется необходимым узнавать о всех тонкостях работы устройства. — Как прошел киновечер? — Интересуется папа: — хорошо оттянулись? Папе отчаянно хочется быть со мной и моими ровесниками на одной волне. Его действительно заботит то, как себя чувствуют его студенты, его дочь, как мы проводим время, много ли у нас стресса.  — Деннис уснул на последнем фильме, — пожимаю плечами я, раздумывая, чем могла бы заниматься популярная девушка, отпусти её на всю ночь: — я скупила всю сувенирную лавку. Папа улыбается, домыслив свой подтекст в упоминании Денниса. Наши родители уже второй год надеялись, что скоро мы начнём встречаться. Ха! Девушки Дэна представляли из себя один и тот же типаж: миниатюрные блондинки, выкладывающие каждые две минуты своих будней в инстаграм, с искусственными длиннющими ресницами и ногтями, стервозные и ревнивые. Из тех сплетниц, что жалуются на свою жизнь в твиттере по сто сорок раз на дню. Чаще всего романтические отношения Денниса продолжались не дольше месяца, а после мы опять сидели у меня или у него и я помогала ему с сочинением по «Убить пересмешника» или «Над пропастью во ржи» и выслушивала его жалобы, хотя причин жаловаться и ныть у Денниса объективно нет. Сын банкира и ректора местного учебного заведения, к которому не за что придраться. В учебе среди десятка лучших, но не нёрд; играет в регби, однако дружелюбен со всеми школьными группировками; посещал раньше кружки веб-дизайна и фотографии; не подлизывается к учителям. Мало того, что Деннис имеет идеальную репутацию, так и внешность под стать: в нём 5 футов 10 дюймов роста, у него атлетичная фигура, а каштановая длинноватая чёлка обычно прикрывает левый глаз, создавая эдакий небрежный образ тусовщика в сочетании с распахнутой рубашкой пестрых оттенков. Тот самый парень, с которым каждый хочет зависнуть на перемене или сесть за один столик на обеде. А я его стремный друг-нёрд, без которого всё социальные контакты у меня сводятся к нулю. — Мама в парикмахерской, у неё стрижка и окрашивание. Не хочешь остаться дома? — Папа включает телевизор в гостиной. С мамой мы настолько не в ладах в последнее время, что папе приходится уделять время на каждую из нас так, чтобы мы не пересекались. Я достаю пачку «Лаки чармз», миску и молоко, засыпаю хлопья и иду составить компанию папе. Мы похожи с ним внешне — одного роста, у него светлые глаза, каштановые с проседью волосы и такая же молочно-белая кожа, как у меня. Папа преподаёт историю и обожает ретро. Он носит мягкие свитера и вельветовые рубашки и всегда старается понять обе стороны конфликта.  — Твоя мама, конечно, раздосадована, что ты постоянно работаешь над своей машиной. А мне кажется удивительным, что ты во всём этом разбираешься.  — Па, я и в детстве чаще играла в машинки! — смеюсь я. Папа коллекционирует модели машин прошлого. От него я и узнала о «Кадиллаках», «Понтиаках», «Тандербердах» и конечно же, «Плимутах». Он испытывал тоску по золотому веку американского автопрома, рассказывая мне о «Форде» и вкладе в историю Генри Форда. Папа интересовался лишь историей машин, их теорией, а я считала, что не существует лучшего способа узнать о чём-то, как попробовать это. Кстати, о пробах чего-то нового. Позавчера я завалилась сначала в молл, а потом и в сэконд-хэнд с целью избавиться от очков, прикупить себе одежду по своему вкусу и срезать волосы, поскольку единственное, что я делала с ними — завязывала в хвост. Примерно полдня я провела, наблюдая, что берут другие девушки и донимая консультантов вопросами, точно ли это мой размер и не должна ли юбка быть длиннее. Моими приобретениями стали три джемпера — один с рисунком в виде «Гремлинов», две пары джинс, вельветовая юбка тыквенного оттенка, сарафан из того же материала бордового цвета, две пары ботинок на толстой рифленой подошве и потёртая коричневая кожаная куртка с бахромой, купленная за десятку в сэконде. Последняя нравилась мне не меньше, чем «Плимут-Вэлиант» своей старостью, потертостью и наличием у неё истории. Вещи с историей куда лучше, чем что-то типовое, новое, только что с конвейера. В них есть что-то такое, что заставляет меня думать, что раньше было лучше. Сейчас я с сомнением и страхом изучала свои ноги в юбке и тоненьких капроновых колготках. Они выглядели выставленными напоказ, а грубые ботинки и торчащие резинки носков словно бы подчеркивали просвечивающую кожу. В качестве верха я надела свитшот с постером третьей «Пятницы, 13-е» и накинула сверху ту самую кожаную куртку вместо обычной джинсовки с тёплой подкладкой. Интересно, другим девочкам так же неудобно, когда юбка при ходьбе стремится задраться или к этому можно привыкнуть? Я еду к окраине Либертивилля на дневном автобусе, одновременно ощущая трепет и то, как с каждой минутой моя уверенность в себе исчезает. Там же будет Бад и мало ли, что он вчера бормотал пьяный. Может, не стоит попадаться ему на глаза? В мастерской безлюдно — никто не ремонтирует свою тачку в воскресенье. Все окна открыты, полы влажно блестят, запах хлора ещё не выветрился, поэтому помещение и проветривается. Спорю, уборная тоже приведена в порядок — по выходным автосервис вычищают до блеска. Мистер Реппертон сидит в своём кабинете, с открытой дверью и считает прибыль за неделю — его мастерская пользуется популярностью, ведь за сорок баксов в неделю клиент получает хороший гараж, инструменты и часть запчастей за стоимость аренды.  — А, это ты… Я уже думал закрываться. — Объявляет он.  — Извините, мистер Реппертон, — я смотрю на его опущенную вниз, к бумагам светловолосую коротко стриженную голову, на то, как он скрепляет счёта, — а Бад сегодня не здесь? Рядом мистером Реппертоном я испытываю не робость, а уважение ко взрослому человеку. Он поднимает глаза лишь на уровень моих колен и зубасто улыбается. Ему хорошо знакома эта неуёмная дрожь в коленках у смущённой юной девушки. В Реппертоне-старшем чувствуется та же самая жеребятина, концентрация которой зашкаливает в его сыне. Маскулинность героев старых боевиков — зубочистка в зубах, выставленные напоказ мускулы под натянутой до треска швов майкой, ухмылка негодяя — то, что притянуло моё внимание к Баду, когда я впервые увидела его на футбольном поле два года назад. В команде происходил отбор, Дэннис считался одним из лучших претендентов и ему требовалась поддержка. Я откровенно скучала — листала на экране комиксы; пыталась вспомнить, что нам задали; мерзла под мелким, оттого вдвойне противным дождём, пока не увидела Бада. Не смотря на промозглую стылость ноябрьского воздуха, он вышел на поле в одной майке и из-за пота и дождя она липла к его торсу. Реппертон отбрасывал с лица мокрые пряди поворотом головы и низким гулким голосом орал, что футболист должен быть готов к любым условиям. Бад гонял кандидатов, в числе которых оказался и стучащий зубами Дэннис, пока не счёл пытку достаточно унизительной и отправил всех переодеваться. Естественно, он не обратил внимание на одинокую фигурку на трибунах — мне так или иначе пришлось бы ждать Дэнниса, чтобы он подбросил меня до дома, поэтому я успела понаблюдать, как Бад выжимает свою майку и на голое тело натягивает тёплое худи с логотипом школьной команды по регби. До того момента я обращала на парней не больше внимания, чем они на меня. Одноклассники по большей части выглядели одинаково, пытаясь скопировать фирменный стиль Дэнниса, отвратительно шутили или же с седьмого класса не вытянулись ни на дюйм. В тот год я бы ни за что не рискнула приблизиться к Реппертону больше, чем на расстояние от трибун до поля, осознавая, что ничем хорошим такая встреча не обернётся, а в классе автомеханики мне особо некогда было пялиться на Бада и я сумела перебороть тот ступор, что одолевал меня, стоило мне его завидеть. За время моих измышлений мистер Реппертон успевает полноценно навести порядок в бумагах.  — Бад собирался подъехать к четырём, я могу его поторопить. Или дать тебе ключи? — между бровями у мистера Реппертона залегает складка, он обдумывает какую-то иную мысль. Я всё ещё стою в дверях кабинета.  — Шона, ты ведь работаешь? — Уточняет мужчина, удостоив меня взгляда глаза в глаза.  — Да, в закусочной, — киваю я, пытаясь не зардеться румянцем. Не выношу, когда на меня долго смотрят. Сразу же хочется юркнуть в какой-нибудь уголок и отвлечь внимание на что угодно.  — Унизительная низкооплачиваемая работа с единственным плюсом — близко к школе и к дому.  — Значит, платишь мне из собственного кармана, а не трясешь бабки с мамочки и папочки? — Насмешливо уточняет Билл Реппертон. Бад — копия своего отца, с теми же жестами, интонациями, привычкой тереть переносицу или подбородок в моменты задумчивости.  — Да. Мои родители… Моя мама… Ох… В общем, она против моей машины. Её не устраивает моё желание восстановить «Вэлиант». — Наиболее мягко формулирую я главную причину семейного разлада. Мама и папа перестали ужинать вместе, а я по большей части отсиживаюсь в своей комнате пока нахожусь дома. Мы перестали разговаривать ни о чём и смотреть вместе фильмы в гостиной. Реппертону я последнее не сообщаю, вот уж ему точно до этого нет дела.  — Не нравится, что у тебя тачка подержанная? — Мистер Реппертон отодвигает от себя последние счёта, складывает их в ящик стола, запирает на ключ.  — Нет, маме не нравится тот факт, что я ремонтирую машину своими руками. Она считает, что подобными делами должны заниматься другие люди. — Стоит ли знать мистеру Реппертону, как моя мама отзывается об обыкновенных работягах?  — Ага, Регина боится, что ты запачкаешь ручки? — Тон Реппертона становится задиристым, точь-в-точь Бад, который прикалывается с дружками в тупике коридора возле класса механики.  — Вроде того. — Я не знаю, чего так боится моя мама. Что я выберу неверный жизненный путь и к тридцати годам потеряю всякий стимул двигаться дальше и осяду в какой-нибудь дыре похлеще нашей, или же того, что я не оправдаю её ожиданий. Ей нужна не дочь, а приз, который она сможет поставить на каминную полку и невзначай демонстрировать гостям.  — Кстати, твоя мама в девичестве Моррисон? — Поднимает бровь мистер Реппертон. Я вспоминаю снимок мамы в школьном альбоме: юная красавица в голубых джинсах и топике позирует, запрокинув назад голову с длинными рыжеватыми волосами, витиеватая подпись. И медленно киваю.  — Знаешь, в старшей школе она относилась к рабочим парням вроде меня иначе, — Реппертон-старший подмигивает мне: — если она начнёт выговаривать тебе за машину, напомни ей про август девяносто третьего. И передай привет от меня и заднего сидения моей первой тачки. Наверное, у меня челюсть отвисла от удивления, что мистер Реппертон добавляет: — Поверь мне её не всегда интересовало есть ли у её парня докторская степень, — с широкой улыбкой поясняет Билл: — знаешь, где кола?  — Бад угощал меня.  — Славно. Если хочешь перекусить, в холодильнике есть сэндвичи и салат с тунцом. — Билл машет рукой в сторону мини-холодильника. Я ещё не отошла от того, что он сообщил мне о моей маме. Изумление смешивается во мне с негодованием и злорадством, ведь я знаю гаденький секрет моей мамы. О котором точно не знает мой папа. Он старше мамы на двенадцать лет и к тому моменту, как она закончила школу, уже защитил диссертацию. Мамина репутация непорочной Регины Каннингем, презирающей обслуживающий персонал, в моих глазах дала брешь. Может, от того и презирает, что выбрала собственные амбиции, а не кого-то, как Билл? Крутого и мужественного, но слишком своенравного. Мой папа хороший, даже очень, но он позволяет маме верховодить их жизнями и самой расставлять приоритеты. То, чего ни один мужчина, вкалывающий по 60 часов в неделю, никогда не позволит своей женщине. Я беру холодную бутылку с колой и ещё раз задумываюсь о том, насколько моя мама лицемерная. Это же надо… Пью газировку, сопоставляю факты.  — Я позвонил Баду. Можешь побыть тут, — бросает мне Билл Реппертон, уходя. Я в этот момент как раз снимаю брезент с «Вэлианта». Билл хлопает дверью ангара, а я достаю из рюкзака ключи с простым брелоком — никакой сигнализации в те времена, когда машина только сошла с конвейера, ещё не существовало. Только ключи и брелок — кусочек кожи с толстой строчкой. Я медленно поглаживаю его с двух сторон большим и указательным пальцем, усевшись поперёк сидения — ногами наружу. Закрыв глаза, я представляю себе ту эпоху, когда «Вэлианты» и восемнадцатифутовые универсалы встречались на каждом шоссе, на каждой дороге и у каждого супермаркета. Пронестись бы мимо предприятия «Крайслер» на скорости восьмидесяти миль в час, свернуть на шоссе и прокатится до Бангора. Ни мамы, ни одноклассниц, ни Денниса, который даже музыку не разрешает менять… Только я и «Плимут». Скорость. Отточенность поворотов. Мощь двигателя. Свобода. Грохот тяжёлых ворот ангара обрывает мои помыслы о давно минувших временах. Я съёживаюсь на сидении, про себя решив, что не лучшее время я выбрала для разговора с Бадом. Его куртка распахнута, лоб увенчала испарина, а глаза так и рыщут по ангару, выискивая меня. Бад хмурится, он ещё не отошёл от своего завершения ночи всех Святых — под глазами залегли слабые тени, указывающие на недосып. Я выскальзываю из салона «Вэлианта» и в тот же момент застрявшая в магнитоле кассета начинает греметь ударными. Я замираю на месте от неожиданности, зная об одном — мне следует заглушить песню с повторяющимся в припеве призывом умертвить себя.  — Тот, кто забыл внутри твоей тачки этот сборник, явно был душой компании. — Со странной интонацией заявляет Бад. От его взгляда у меня не то, что колени дрожат, а всё тело перекручивается изнутри в тугой узел, пригвождая меня взглядом Бада. Обмерев, я изучаю грубые черты лица Реппертона и его совершенно невинные синие глаза. Бад, кажется, чувствует себя на своём месте, поскольку тут же приобнимает меня, поставив свою левую ногу меж моих дрожащих и ватных.  — Гилдер вчера сильно развыпендривался? — Поинтересовался Бад, подхватывая меня за спину. Его ладони устремляются под кожаную куртку. Сквозь свитшот он щупает мои горячие лопатки и сверлит глазами.  — Не сильно. Он уснул… Но поцапаться мы успели.  — На днях я видел его с девчонкой. Светленькой такой, писклявой. — Попытался поддеть меня Бад. Ему панк-рок совершенно не мешал разговаривать.  — Это Ли, я хожу вместе с ней на несколько предметов. Она новенькая в городе. — Поясняю я.  — А-а, Гилдер показывает ей местные достопримечательности. Член, который не упустила ни одна чирлидерша, тоже достопримечательность. — Фыркает Бад. Я чувствую, как кожа на лице пылает из-за притока крови. Бад что-то смекает. — Мы ведь не о нём хотим поговорить. Хотя, в какой-то степени именно он и помешал мне вчера. А может, и то, что я надрался. — Уголки губ Бада слегка дрогнули. Я должна что-то ему сказать! Спросить, почему он напился? Почему хотел встретится? Нет. Есть кое-что более важное.  — Так ты… Хочешь проводить время со мной? — Сглатываю я, чувствуя, как в горле моментально пересохло. Рядом с ним я даже сама себе кажусь маленькой и мне приходится запрокидывать голову, чтобы лучше видеть выражение лица Бада. Непривычно, обычно я смотрю на всех сверху вниз. У него каждый бицепс почти что с мою голову и это пугает. Он большой и сильный. Мне хочется спрятаться, стать маленькой, остаться в своей спальне, не выходить из неё, листать комиксы, есть мармеладных пауков, впасть в кинокому школьных фильмов восьмидесятых. Бад замечает мою скованность и неловкость.  — Если ты сама этого хочешь. Я теряюсь, потому что могу по глупости перепутать, что Бад имеет в виду. Он хочет стать мне другом или же… Я ему нравлюсь?! От последнего предположения кожа на руках и ногах покрывается мурашками, как от страха. Чего мне бояться?! Бад уже не является элитой старшей школы — одним из лучших спортсменов, но всё же именно он поднял эту планку на небывалую высоту, а ещё его фамилия в городе многое значит. Рабочие парни уважают отца Бада и его самого, в то время как скромная по численности интеллигенция Либертивилля во многом не поддерживает мою мать. И что я потеряю? Мама и так не разговаривает со мной, с тех пор, как я купила «Плимут» и лишь изредка посылает мне имейлы о том, что я должна соответствовать образу хорошей девочки и моё поведение расстраивает её. Надоело! Ходить по её указке, выбирать её любимые школьные дисциплины, слушать, как было бы мило, если бы я надела плиссированную юбку и вон тот джемпер, которые мне совершенно не подходят, перестала бы слушать Элиса Купера и «самовыражаться этим отвратительным способом». Музыка продолжает произвольно звучать, а Бад кладет свою широкую ладонь мне на лицо и мягко касается его губами. Я приоткрываю рот и не могу сопротивляться его языку, ворвавшемуся в мой рот резко и хаотично, Бад гладит меня по шее, расслабляя. Я словно проваливаюсь в яму, оставаясь на одном месте. От неожиданности я отталкиваю его, когда понимаю, что только что почувствовала шевеление в брюках Бада.  — Я поспешил? — Удивляется он, отступив на один шаг. — Нет, только… Я представляла, что это случится иначе. Улыбка растекается по довольному лицу Бада, обнажая его щель меж передними зубами, а затем Бад соображает: — Каннингем… Ты хоть раз в жизни целовалась? На спор? В «бутылочку» играла? Поцелуйная будка? Не? — Вот какие развлечения у регбистов в ходу… — Тяну я. По моему розовому лицу и так можно всё прочесть. Поцелуи я видела на экране и страницах книг и комиксов и всё то волнение, сыгранное актёрами, совершенно не передаёт моего нынешнего состояния. Раньше по средам я посещала психолога и та помогала мне справляться с повышенной тревожностью, но год назад мама вычитала в статье, что дети, которые не посещают специалистов в подростковом возрасте переживают свои травмы куда легче, из-за чего сеансы решено было отменить. Глубокий вдох, Шона, спокойно. Ты в безопасности. Бад не станет трогать тебя, если ты этого не захочешь. Проблема как раз в том, что я хочу, чтобы Бад меня трогал, но не счёл фриком! — Мне тяжело… Находить общий язык с ровесниками. Соответственно, ни о каких свиданиях не может идти речь. — Собираюсь с мыслями я. Бад кивает. Наверняка он решил, что у меня какой-нибудь сдвиг и страх бактерий или я таким образом завуалировала факт того, что в школе являюсь изгоем. — Шона? — Он кладёт ладонь мне на плечо. — Попробуем ещё раз. — Утвердила я, прижавшись к плечу Бада. От него хорошо пахнет: виноградная жвачка, дезодорант, машинное масло. Хорошие, умиротворяющие запахи. Я скольжу щекой по щеке Бада и ощущаю незаметную, но грубую щетину. Губы прилипают к губам. Хорошо. Бад даёт мне исследовать свои розовые припухшие губы, привыкнуть и коснуться их кончиком языка. Теперь поцелуй слегка влажный, в самую меру, чтобы губы легче скользили. Вздох срывается со рта Бада неожиданно тяжело и он кратко вздрагивает, будто от удара током. — Ты в порядке? — Пока нормально. Но если мы и дальше так продолжим, мне будет тяжело ходить. — У меня тоже ноги подкашиваются. Хотя целоваться здесь… Рядом с машинами. У меня скверное чувство. От кончиков пальцев на ногах до корней волос я ощущаю каждую пульсирующую венку в своём теле. Волнение больше напоминает испуг от сотни самых резких скримеров. — Будто тебя твой «Плимут» приревнует. — Бад без задней мысли оборачивается к «Вэлианту» и произносит: — иногда мне кажется, что твоя машина меняется сама по себе. Будто вчера она была в более изношенном состоянии. — Раньше умели делать надёжные машины, которые годами могут сохранять свои качества. Только соскреби ржавчину, а под ней все тот же металл. В этих «бьюиках» и «плимутах» есть душа. — Нахожусь с ответом я. Особенно, если предыдущий владелец умер на месте, прямо в этой машине. По спине катится озноб. Не самая приятная мысль. — Поехали отсюда куда-нибудь. Давай я выключу музыку. — Предложил свою помощь Бад. — Кассета застряла. Думаю ещё до моего рождения. — Смущённо отвечаю я. Бад забирается на водительское сидение «Вэлианта», оставив дверь открытой и лезет в задний карман за складным инструментом, изгибаясь. Край лонгслива обнажает полоску белой кожи возле ремня джинс на его талии. Мышцы у него крепкие, но не тонкие, а набухшие, налитые и рельефные. Я переключаю внимание на мультитул, которым Бад орудует в ячейке кассетника. Наконец, спустя пару минут возни, с небольшим треском он двумя пальцами достаёт для меня кассету. Составленный вручную сборник с пожелтевшей наклейкой названия. — «Оглохи и сдохни». Говорил же, душа компании. — Комментирует Бад. Я замечаю на уголке кассеты тёмное, коричневое пятно, от которого бумага наклейки покоробилась и замялась. Кассета находилась в магнитоле, когда Крис Лебей разбился… — Положи её куда-нибудь подальше, Бад.  Меня слегка мутит. — Как скажешь. Когда Бад выбирается из «Плимута», он посасывает костяшку указательного пальца на левой руке. — Нужна помощь? — Ободрал, пока пытался вытащить кассету. Её будто что-то удерживало внутри. Может быть, магнитола деформировалась… — В этой машине… Много лет назад… Случилась трагедия. — Объясняю я, борясь с непредсказуемой паникой. — Веришь в мистику? Духов? Гремлинов, которые портят технику? — Безжалостно уточняет Бад, прокручивая на пальце ключи от мастерской. — Отчасти да, отчасти нет. Истина где-то рядом. Я думаю, что настоящих демонов и чудовищ не существует, но люди порой хуже всяких чудовищ. Заперев ангар, Бад деловито берет меня за руку и ведёт к своей машине — «Ford Crown Victoria» тёмно-синего цвета, со следами ржавчины у колёс. Он распахивает передо мной переднюю дверь. — Ты вчера перепил, да? — Да. А откуда ты знаешь?  — Мы уезжали последние с площадки кинотеатра и я видела тебя и твою машину. — Пояснила я. Салон «Кроун Виктории» пропитался тем же запахом жвачки, что и куртка Бада, и горчичными нотками соуса с хот-догов. Дэннис бесил меня тем, что хотя в чужих машинах он спокойно что-то жевал, но в его «Шеви» за исключением поездки в автокинотеатр даже чизбургер нельзя было развернуть без его нотаций об опрятности салона.  — Скажи, тебе правда нравится зависать с Гилдером? — Меня многое не устраивает в его отношении ко мне, как к другу, однако… Других вариантов у меня нет. Наши родители вообще спят и видят, как бы нас свести. — Гилдер когда-нибудь ради тебя отказывался от чего-то? Ну, тип, у него важный матч, у тебя турнир по орфографии или полемике… Друг бы так поступил. — Бад, я не участвую в школьных дебатах и орфография точно не мой конёк. — Рассмеялась я. С моей тревожностью не хватало мне ещё всеобщего внимания без права на ошибку. — Вот если бы в школе проводился квиз по всем фильмам восьмидесятых, тогда бы я приняла участие и выиграла бы. За неимением других участников. — Ну, я бы составил тебе конкуренцию с ещё парой парней моего выпуска. — Ухмыльнулся Бад. — Брось, если бы в нашей школе нашлись бы другие киноманьяки, я бы об этом прознала! Конечно, каждый Хэллоуин находился смельчак, натягивающий на себя костюм Джейсона или Майкла, однако, обычно под масками прятались спортсмены, у которых туго с фантазией. — Мистер Уэбб крутит фильмы Джоэла Шумахера тем, кто наказан отсидкой после уроков. Я смотрел «Пропащих ребят» и «Коматозников» по дюжине раз. — Сообщает мне Бад: — это лучше, чем мюзиклы миссис Андерс. — Оо-оо. — Только и сумела выдавить из себя я, напоминая себе убрать из своей комнаты постер с Кифером Сазерлендом. Бад везёт меня в западную часть города, где мои предки бывают редко, соответственно и мне там делать нечего. Хотя там неплохой книжный магазинчик с большим выбором романов ужасов. Именно там я приобрела повесть о девушке с телекинезом, над которой издевалась вся школа. На выпускном бале её облили кровью. Этот фрагмент я хорошо запомнила и пообещала себе, что ноги моей не будет на выпускном балу. — Бад, а что ты вчера дал мне выпить? — Вспоминаю важный вопрос я. Прежде чем я успела почистить зубы, меня вырвало желчью и чем-то остаточно приторным. Хорошо, что дома никто не заметил моего первого опыта с алкоголем. — Это дешёвый бурбон, просто я мешаю его с сахарным сиропом. Так он сильнее ударяет по мозгам. — Бад хмыкает, — и выворачивает с него нехило, если честно. — Я заметила, — немного язвительно отвечаю я. В городе ещё повсюду, в магазинчиках и на верандах жилых домов стоят фонари из тыкв разных размеров, некоторые дети продолжают бегать в костюмах по лужайкам. На узких дорожках лежат просыпавшиеся карамельки и обертки от батончиков, смешиваясь с иссохшими хрупкими пестрыми листьями. В воздухе пахнет прелыми листьями, поздними осенними яблоками, кукурузой в масле и сладкими облачками сахарной ваты.  — Хочешь перекусить? Я голодный, не успел ничего перехватить, — предлагает Бад. Теперь я начинаю узнавать местность, тут можно свернуть к автомобильному кинотеатру, где ещё работает ярмарка, куда Бад и направляется. В маленьких городах невозможно затеряться, чем они одновременно хороши и плохи. Иногда мне хотелось оказаться в месте, где меня никто бы не знал, где я могла притвориться кем-нибудь ещё, не встречать на улицах одноклассников, которым также неловко как и мне постоянно видеть одни и те же лица. Бад бросает машину на пустыре. Сегодня автомобильный кинотеатр закрыт, глина пустыря изрыта протекторами шин, а вот крошечные павильоны ярмарки всё ещё работают, мерцают оранжевые лампочки гирлянд, в тыквах уже не горят свечи и все равно есть в них что-то умиротворяющее, в этих смешных физиономиях, которыми никого не испугать. Сегодня здесь те, кто не пошёл на праздник вчера — в основном, семьи с маленькими детьми, школьники младше двенадцати толпятся у передвижного магазинчика комиксов, листают «Бэтмена» и доедают последние конфеты. Повсюду валяются оброненные кем-то конфеты: леденцы, мармелад, кукурузные карамельки. Это какой-то особый след Хэллоуина. В тире, увешанном мягкими игрушками, стоит скучающий зазывала, на вид чуть старше меня. Он начинает предлагает нам пострелять, один выстрел за четвертак, десять попыток за два доллара. Мы подходим к тележке с хот-догами, другой парень, похожий на зазывалу, мешает в чане с маслом десятидюймовые франкфуртеры. В соседнем чане у него кукурузные початки. — Мне с горчицей, но без кетчупа, — поспешно уточняю я. — Два без кетчупа, с огурчиком и луком. И кукурузы. — Кивает Бад, парень ловко собирает нам сосиски. — Шесть долларов десять центов. — Бад кладёт деньги на прилавок, мы садимся на скамейку, перед парковым столиком из длинных нелакированных досок. — Я сейчас подойду, — Бад отходит к другому трейлеру, вроде бы из старого фургончика мороженщика, я проверяю телефон. На «фейсбуке» мне пишет Ли Кэбот, ничего сверх просьб скинуть ей список книг или рассказать о том или ином парне из класса, реже — вопросы о Дэннисе, сформулированные так, словно она думает, что мы с ним встречаемся. «Дэннис говорит, вы вчера ходили в кино?». Я печатаю: «Да, ходили в автомобильный кинотеатр, сидели в машине, а потом он заснул. Если хочешь знать — Дэннис сейчас свободен. Можешь написать ему.» Она тут же отвечает, словно только и ждала моего ответа: «Ты имеешь в виду, он сейчас ничем не занят?» «Я хочу сказать, что у него нет девушки. Подружки. Если ты думаешь, что мы встречаемся, то ты ошиблась. Он со мной общается…» я чуть было не пишу — чисто из жалости, но потом сформулировала: «как с парнем-приятелем». Бад ставит передо мной бумажную тарелку с вишнёвым пирогом и стаканчик с чем-то золотистым, исходящим пузырьками. Садится рядом, я замечаю ответ Ли — «Знаешь, пожалуй, я напишу ему», убираю телефон в задний карман. У меня мерзнут руки, я жалею, что не взяла перчатки.  — Почему ты ешь хот-доги без кетчупа? — Бад интересуется даже какими-то подобными мелочами, откусывает почти половину от своей сосиски, перемалывает её мощными челюстями.  — У киоскеров обычно только «Хайнц», а он забивает вкус хот-дога. Я люблю кетчуп, но с картошкой. Или в чизбургерах. — Пытаюсь объяснить я, — взял такой же, чтобы понять?  — Нет. Я всегда так ем. — Бад уже расправился с франкфуртером, он запивает хот-дог практически всем содержимым своего стаканчика с неоново-красной жидкостью, в то время как я медленно смакую каждый кусочек. Моя мама бы просто прибила меня, узнай, что я ем уличную «мусорную» еду. Если честно, я не понимаю, чем отличается цыпленок по-китайски, которого нам доставляют на дом или же пицца, заказанная в вечер пятницы домой от той, что будет съедена в кафе. Оказывается, Бад взял мне яблочный сидр, а себе шипучку, из-за чего когда я отпиваю содержимое своего стаканчика, сначала напиток кажется мне кислым и слишком сильно газированным, а потом я начинаю понимать, что мне нравится. Я доедаю хот-дог, смотрю, как Бад ест пирог — не вилкой, а сразу же берёт весь кусок, едва не роняя на себя всю вишнёвую начинку. Если честно, он выглядит при этом небрежно и круто, из-за чего я тяжело вздыхаю. Как можно быть таким естественным, забыть, что вокруг тебя люди? Урони я на себя бы хоть кусочек еды, надо мной к концу ланча уже бы прикалывалась половина школы. Бад к тому же и руки об себя вытирает. Я ем пирог, а Бад держит меня за руку, кладёт её себе на талию, под расстёгную куртку.  — Что-нибудь ещё? Я хочу сделать тебе приятно.  — Бад, спасибо.  — За что? Гилдер такой жмот, что ни разу не угощал тебя что ли?  — Да не, не за еду. За то, что тебе на самом деле интересна я. Тут недалеко есть книжная лавка. Пойдём? Бад держит меня за руку — ему не важно, увидит ли нас вместе кто-то из школы, какое впечатление мы можем произвести, как со стороны странно смотрюсь я в прозрачно-чёрных колготках с тонкими, как у же ребёнка, ногами, спотыкающаяся об свои же ботинки, и он — уверенный в себе, расслабленный до лености в движениях, но ничуть не медлительный. Мне никогда не приходило в голову тащить кого-то за собой в книжные магазины. Я прекрасно представляла, как утомительно ожидать кого-то в месте, где мало чего может заинтересовать тебя и ощущать себя потерянной и лишней. Я регулярно становилась пятым колесом из-за того, что Дэннису казалось, что он недостаточно часто вытаскивает меня в молл. Очередная его пассия таскала Дэна и меня в качестве своей свиты по примерочным магазинчиков, где она мерила бесконечные юбки с оборочками, платья и блузочки, а мне лишь оставалось высчитывать, какой процент от моего тела следует отрезать, чтобы я втиснулась в их размер L — такое себе развлечение. Бад с лёгкостью согласился на прогулку до книжного и уточнял, что именно мне нравится. — Маме, конечно, хочется, чтобы я читала что-то менее низкопробное, но мне нравятся именно мистические романы, где всегда есть очевидное зло и его можно одолеть. Триллеры, детективы, психологический ужас… Они как бы помогают тебе понять, что происходит. Почему весь мир сходит с ума? Бад смотрит на меня через полку, он встал через ряд — изучает какие-то архивные подшивки главной городской газеты, которая до 2010 продавалась в бумажном виде. Я достаю с верхней полки «Коробку в форме сердца» Джо Хилла. Издание старое, уголки слегка замяты. С некой долей разочарования я перелистываю страницы и обнаруживаю автограф. Мало того, что книга подписана самим Джо, так она ещё и стоит всего 15 долларов — это совсем немного. Я рассказываю Баду о комиксах Нила Геймана, в которых сюжет показывает нам некий театр Реальности и мальчика Стивена. Это очень хэллоунский комикс. Самое то для октябрьской поры. Бад платит за мою книгу, аргументируя это тем, что я достаточно денег отдаю его семье в мастерской. Времени почти что девять, завтра в школу, хорошо, что из-за Хэллоуина нам ничего не задали и мне не придётся перед сном читать кучу страниц подробного разбора какой-нибудь книги или учебник по химии. А сегодня я настолько счастлива, что я не готова тратить этот вечер на сообщения Ли, на учёбу, на очередной разговор с матерью, кокетливо поправляющей новую причёску. Только бы смотреть в синие глаза Бада, чувствовать как его горячие ладони согревают мои. Он усаживает меня в машину и прижимает к себе, пока у меня не начинают хрустеть какие-то суставы. Временами Бад даже слишком сильный. Я касаюсь губами его шеи, скул, лба, покусываю его за ухо, изучаю каждую чёрточку его рано загрубевшего лица. Реппертона с натяжкой можно называть красивым, он не такой миловидный, как Дэннис и не так тщательно ухаживает за своей физиономией, как Чак Верделл, но именно за счёт этой грубоватой простоты Бад и кажется своим. Близким. Самое невероятное то, что отговори меня Дэннис покупать «Вэлиант», я бы не сумела начать общаться с Бадом. Где бы мы ещё могли пересечься? Без машины я… Я бы не сказала маме, что покупать мне вещи — это как-то слишком, что у меня совершенно нет желания обучаться в колледже у неё, подразумевая, что я не готова ещё пять лет выносить, как нотации, что я должна говорить, как мне жить, что мне делать и как думать. Я бы не выкинула эти разбитые кем только можно очки. Я бы ни за что не решилась ни на одно из тех безумств, которые творю прямо в эту минуту. — Ты думал когда-нибудь о возможности покинуть Либертивилль? Зажить там, где тебя никто не знает и ты можешь стать, кем угодно? Бад повёл бровями, задумываясь.  — У меня есть обязательства. Перед отцом. — А я только и мечтаю, как бы уехать отсюда. Не то, чтобы далеко. Хотя бы в Бангор. До него сто двадцать миль, но… Там никто не будет знать, какая я жалкая. Учителя не будут ставить мне в пример мою маму, как отличницу и школьную заводилу и недоумевать, почему её дочь такая чудаковатая тихоня. Где-нибудь в другом месте другие девушки не будут морщить носы, когда я вхожу в класс, хихикать или говорить за моей спиной, какая я нелепая огромная уродина и спорить, вышло бы что-то толковое, будь я парнем. Или смеяться, что Гилдер дружит со мной лишь потому что ему нужно решение домашки. Пару месяцев назад кто-то пустил в школьном чате слух, что я плачу Дэннису, чтобы он со мной общался, а ещё отсасываю у него… Бад сцепляет зубы за губами, по нему понятно, как он неистово зол. Я смотрю на побелевшие костяшки его пальцев, не имея ни малейшего соображения, что именно выступило триггером. — Шона, я тоже хочу свалить из этого захолустья. Только мне в отличии от тебя даже видимости выбора не дали! А ещё… Я отвожу взгляд, понимая, что Бад не хочет меня задеть, и может быть ему приходится терпеть свою работу, а сам бы он мечтал заниматься чем-то кроме семейного дела. — Никогда… — Бад бережно разворачивает меня к себе: — никогда не говори так о себе. Ты красивая, даже не представляешь насколько! Даже я не представлял, пока не увидел тебя без этих уродских очков! У тебя такое беззащитное лицо, когда ты растеряна или смущена. — Спасибо. — Пролепетала я, понимая, что весь вечер хожу красная от притока крови к лицу. — Я и представить себе не мог, что встречу девушку, которой впрямь интересны машины, ужастики, олдскульный хард-рок… Тем более в нашей дыре. Можешь делать со мной всё, что захочешь. И я всё равно не буду заслуживать этого. — Бад, ты… — В этот раз поцелуй вновь заставляет меня «поплыть» во времени и пространстве, хотя мы не покидали сидений «Кроун Виктории». Его тёплые ладони согревают мои плечи, спину, а после и ноги, которые Бад предложил забросить на его колени. — А ты быстро смелеешь. — Он развязывает шнуровку на ботинке и берет мою ступню в наивном розовом носочке. Усмехается. — Что, слишком девчачьи носки? — На самом деле, удивительно, что у меня в гардеробе есть хоть что-то розовое. Не иначе мама постаралась. — Нет, чего-то такого я и ожидал. — Бад сжимает мою ступню в своей ладони, массируя: — после матчей спина, шея и ноги адски болят. Тренер научил нас растирать шею, плечи и ступни самим себе. — Решил показать свои умения ещё и мне? — Да, это мой фирменный способ соблазнять девчонок. Я встрепетнулась, пытаясь вырваться из железной хватки внешне вроде бы расслабленного Бада. Мне безразлично, сколько подружек уже было у Дэнниса, так как это никаким образом не касается нашей дружбы, но… Я не хочу быть лишь очередной девицей, которую тискал — или даже хуже, в своей машине Бад. — Шона. Я пошутил. — С максимально сосредоточенным лицом произнёс Бад: — дыши ровнее. Может, я и выгляжу, как стереотипный качок-футболист с единственной извилиной в штанах, но… Сначала узнай меня получше. Оторопь отпускает меня и я могу рассуждать логически. Я на самом деле знаю Бада лишь поверхностно, запав на его внешность и краем уха слыша сплетни со школьного сайта.  — Я хочу узнать тебя. — Произношу я. Бад завязывает шнурки на моем ботинке и я обращаю внимание на вибрирующий айфон. Папа. — Уже поздно, папа спрашивает, всё ли у меня хорошо. — Озвучиваю я и печатаю смс. — Я подвезу тебя. Заодно узнаю, где ты живёшь. — Соглашается Бад. — Да, только остановись у гаража. Ко мне можно попасть оттуда, а мои родители… Их спальня внизу. — Я не знаю, почему сообщаю Баду так быстро этот факт. Я раньше никогда не придавала особого значения, что в мою комнату можно попасть тайком. Я проскальзывала через гараж, когда хотела стать ещё незаметнее, чтобы даже мои родители не знали, что я дома. — Говоришь, можно попасть через гараж? И что, твои не услышат? — В глазах у Бада вспыхивает задорный огонёк. Я киваю, предкам не слышно ни что творится на лестнице, ни что я делаю в своей комнате. — Ты ведь не собираешься приходить ко мне по ночам? — Скрестила руки на груди я. Родители доверяли мне, поэтому и разрешили иметь отдельный вход. Но вот приглашать к себе парней на ночёвку…  — Нет. Я дождусь приглашения, чтобы ты не раскрыла мою тайну. — Попытался казаться загадочным Бад.  — Ты сейчас шутишь про вампиров? — Ага. А что ещё делать? Двигатель барахлит, тачка не заводится. — Странно. Я думала, у механиков хорошие машины. — Ничего сверхъестественного. Тачка одного года со мной. — Бад поворачивает третий раз ключи в замке зажигания. — Куда выберемся в следующий раз? Есть предложения? — Спрашивает Бад, оставив попытку тронуться с места сию минуту. — Да, Бад, — смакую его имя я. — Хочешь семейную шутку? Мой дед считает, что меня назвали в честь пива, ставшего причиной моего появления. — «Budweiser»? — Доходит до меня и я чувствую, как улыбка невольно появляется на лице. Бад задумчиво трогает себя за подбородок, чешет светлую, практически незаметную щетину. — Не против съездить со мной на школьный матч по регби? — Занятная идея.