Принцип одного процента

      — Птицы в вышине, вы знаете, что я чувствую! [1] — запевает Питер, включая посильнее и погорячее напор в душе, не до конца занавешивая себя шторкой. — Солнце в небесах, ты знаешь, что я чувствую…       Под обжигающими струями воды Питер хотя бы от силы напоминает человека, от недостатка сна он так скоро превратится в зомби, но даже хорошо осознавая это, не станет отказываться от ночных вылазок в город. Этому городу так отчаянно не хватает помощи. Опираясь на стену, и позволяя воде бить в шею, Питер на секунду отключается, буквально вырубаясь из реальности, и приходит в себя, когда открывается дверь в ванную комнату.       От неожиданности Питер поскальзывается и уже собирается упасть в ванну, когда, благодаря реакции, выпускает в потолок паутину и удерживается на ней, хватая при этом штору и натягивая на себя.       — Тётя Мэй… — вздыхает Питер, понимая, что он вполне может попасться сейчас.       — Да что я там не видела, Питер? Я только за кремом и на выход, мне уже надо на работу. — Мэй открывает шкафчик над раковиной, даже несмотря в сторону Питера. В отражении он видит своё испуганное выражение лица и повисшую фигуру на паутине. Он старается медленно поставить себя в ванне и открепить паутину, не привлекая внимание тети.       Мэй как будто вообще им не интересуется. Найдя нужную банку, она наносит крем на лицо и, не бросая и взгляда на Питера, выходит из ванной.       — Это было очень близко! — Питер делает спокойный шаг под струи воды и снова поскальзывается, падая в ванну. — Ауч!       Задевая при падении полку с тюбиками, которая держится на последнем издыхании, но, покачиваясь, остаётся на месте. Не успевает Питер выдохнуть, как она сваливается на него под громкий вопрос Мэй:       — Питер, всё в порядке? — На глаза Питера выступают непрошенные слезы от удара по переносице. — Мне зайти?       — Нет! Все хорошо! — Питер старается не выдавать голосом боль. — Полка тут просто сорвалась и всё.       — Тебе давно говорила подкрутить, не Эша же просить, — перекрикивая шум воды, продолжает Мэй. Вставая, Питер замечает стоящий силуэт за дверью и то, как Мэй касается мутного стекла ладонью.       Она ещё с минуту стоит под дверью, пока Питер расставляет банки на другие полки и потирает переносицу, чтобы убрать неприятное ощущение. Питер садится на край ванны, выключая воду и задаваясь вопросом: когда он вообще начал врать?       И Питер даже не про сейчас, хотя все цеплялось одно за другое. Он не говорит правду Мэй, где проводит время после школы, куда его тянет по вечерам, почему он долго не отвечает на звонки, на какие такие экскурсии его вечно отправляют от школы и почему он взломал систему школы, чтобы закрыть себе часть прогулов. Проводя по мокрым волосам, Питер зачесывает их назад и пытается вспомнить, с какого момента он стал врать, ведь раньше у него и мысли не было так поступать с Мэй или братом — они ведь единственные близкие ему люди. Живые. Но Питер горько усмехается, но и раньше он не был супергероем, не спасал людей, не летал между небоскребами, не шил костюмы в ночи.       Может, всё сводилось к тому, что раньше он был другим? Не жил двойной жизнью, но теперь-то он вряд ли вернётся обратно — спасение людей заставляет Питера двигаться вперёд, как будто он, наконец, нашёл то, чем хочет заниматься. В жизни появился смысл.       Конечно, Питер не мог рассказать тёте правду, она бы убила его не за вранье, а за то, что он рискует своей жизнью и может пострадать.       На правой руке красуется длинный красный шрам. Питер проводит пальцами по длине, вспоминая, как получил его недавно, пытаясь остановить нападавшего с ножом — ловкости уйти от удара не хватило, зато это научило его думать наперёд — боль всегда заставляла его становится умнее.       Накидывая халат на плечи и вытирая влажные волосы полотенцем, Питер выходит из ванной, собираясь позавтракать. На столе уже стоит дымящаяся кружка с кофе, яичница, тосты и разные джемы. В руках Мэй держит телефон, набирая сообщение, и читает конспект на столе среди посуды. Питер подходит как раз вовремя, когда Мэй неаккуратно опрокидывает бутылочку джема, но Питер ловит её у самого пола.       — Спасибо, Питер!       Мэй проводит по волосам и снова пишет сообщение. Питер забивает желудок до отвала: кто знает, когда он поест следующий раз.       — Помнишь, что я в командировку на пару дней?       Питер на секунду замирает от неожиданности с бутербродом во рту, но быстро приходит в себя.       — Конечно!       — Только не заказываете с братом пиццу, ладно? Еда есть в холодильнике.       Питер шумно сглатывает, запивая тёплым кофе.       — Эш придёт?       — А ты думал, я оставлю тебя без присмотра? Наверняка устроишь вечеринку и разбомбишь всю квартиру, — улыбается Мэй. — Если хочешь, могу написать ему, чтобы он не проверял тебя? Просто я думала, вам пойдёт это на пользу, давно не виделись. Как он съехал, ты как-то замкнулся…       Начинать этот разговор сейчас Питер не готов, Мэй отчасти права, но это их дела с Эшем — они отдалились, не намеренно, конечно, и больше всего в этом виноват Питер. По крайней мере, когда он думает о брате, то винит себя и свои тайны.       Они больше не собираются в пятницу вечером у него, не смотрят фильмы, не заказывают еду, Эш не рассказывает о своей жизни и новых проектах. Ему наверняка тоже надоело сталкиваться с вечными отказами и нелепыми причинами уйти.       Питер скучает по брату.       Но ему чертовски страшно остаться с ним один на один теперь, когда секретов стало больше. Эш же всё прочитает на лице, раскусит его, и финал Питер пока не мог предугадать. Радость Эш вряд ли будет испытывать насчёт его операций, поэтому лучше оттянуть это как можно дальше, глотая обиду и паршивые мысли, что Эш всё детство заботился о нём, был рядом, а Питер ему ответил вот так.       — Обнимай меня, племянник, и я побежала.       Мэй сильно прижимает к себе Питера, как будто подсознательно боится — может что-то случится.       — Я… — начинает Питер. — Я сейчас… задохнусь…       Слыша хрипы племянника, Мэй отстраняется, поправляет костюм и, многозначительно взглянув на Питера, исчезает из комнаты, оставляя после себя недопитый кофе и пустую тарелку.       Питер смотрит на часы — ему тоже уже пора собираться и выходить, а то опоздает в школу. Он улыбается своей мысли, что добраться можно с помощью паутины и переодеться в каморке, но Питер не хочет никак себя раскрывать — так увеличивается шанс, что его могут увидеть.       Раскрыть свою личность, значит, подвергнуть опасности брата и тётю Мэй, поэтому он не собирается рисковать ради славы и признания, он делает это по другим причинам.       Убрав со стола, Питер бежит в комнату собираться. У кровати он замечает, что из рюкзака торчит его костюм — впредь надо быть аккуратнее, так его может найти и Мэй. На столе Питер замечает фотографию родителей. Они улыбаются, держа на руках его и Эша. Ради такого мира он и старается.       

***

      В комнату Питер заваливается через окно. Удар приходится на спину, выбивая последние силы из тела. Первую минуту он лежит, тяжело дыша и стараясь не стонать в голос. Его хорошо зацепило. Правая рука на торсе слегка красная. Когда Питер переворачивается на бок, понимает, что он с трудом поднимется сейчас, да и в ближайшее время. Значит, обработать придётся рану прямо так.       — Где аптечка? — спрашивает сам себя Питер, пытаясь вспомнить, где он её положил. Пробегая взглядом по комнате, он не видит её ни на столе, ни на полках.       Питер ударяется головой несколько раз об пол, осознавая, что ему надо встать. Напрягая мышцы живота при подъёме, между пальцев становится больше крови. Опираясь на кровать, Питер уже стоит на колене, когда из-за шкафа выходит Эш.       — Это…       -… не то, что я думаю, Питер? — заканчивает Эш. — Мне кажется, впервые за долгое время я вижу правду, Человек-Паук.       Руки Питера дрожат от усталости и напряжения, ему не хватает сил удержать себя в таком положении и уж тем более сказать что-то брату — он попался. Картинка плывёт перед глазами, и Питер падает вперёд и надеется, это всего лишь сон. Если Эш правда узнает, что Питер спасает город в свои шестнадцать, то сделает всё, чтобы запретить это. Но ещё Питер чувствует облегчение, как будто с сердца упал тяжёлый груз тайны.