Кисточка мастера Шэня

Дракону хотелось большего. Того золота, что жаром расплывалось вокруг, пульсируя в темноте, не хватало. До него не получалось дотянуться. Никак не получалось, как бы не старался, ни вился кольцами вокруг вычерченной в непроницаемом мареве бамбуковой хижины. Серебро… Тоже было далеко. Уязвимо, но далеко, дотянуться до волн ласкового света, окунуться в отражение луны над бледными волнами было сладко и желанно, но, сколько бы он ни тянулся через сияющую щель, луна и волны оказывались еще дальше… Дальше… Вначале он потянулся к бамбуку — он рос повсюду, такой же, как вокруг хижины, что не давала достигнуть золотого жаркого света. Такой же бамбук, только наполненный цветом и силой. Он скользнул к нему длинным усом, обвил, ласково потянув на себя — но только пепел осыпался на землю. Он поспешил дальше. Возможно, стоило найти что-то крепче бамбука. Что-то, обладающее таким же сиянием, как манящее серебро, как жалящее золото. Но раскрытая книга, забытая кем-то на раскаленном дневной жарой камне, так же рассыпалась от прикосновения. Как и шелковые ленты с чьих-то рукавов… Было горько. Так горько… Пока однажды мягкий свет не подманил его ближе. Такой же… Такой же свет, идущий изнутри, обволакивающий и созидающий, живой и живительный, отражался в синих глазах, а лицо совсем юное, одежды — такие простые… Так просто и красиво. Восхищенный, полный глубокой жажды и предвкушения того, что она будет утолена, он скользнул сразу несколькими усами к мягкому и манящему… И исторг стон отчаяния и ужаса, когда лишь пепел осыпался на траву, опустошая объятия. ______ [Тревога! Вирус активизировался! Системы защиты активированы! Тревога!] Шэнь Цинцю зажал ладонями уши и едва не взвыл. Дрянная Система, сколько можно просить убавить звук! Юэ Цинъюань вмиг оказался рядом. Шэнь Цинцю, дождавшись, пока сирена Системы угомонится, принял его протянутую руку и позволил усадить себя на деревянные доски веранды. Пока глава Юэ внимательно слушал ток крови, восстанавливая меридианы, Шэнь Цинцю позволил себе поразмышлять. Вот так — именно так — Система не вела себя еще никогда. Про вирусную угрозу предупреждала, но чтобы едва не выключить его самого… Вирус активизировался. Гребаная Система, а без загадок нельзя? Что за вирус? Что за хрень вообще? Шэнь Цинцю еще помнил те времена, когда не мог нормально спать, потому что в его сны приходил Ло Бинхэ и отвлекал от такого приятного процесса. Кто бы сказал тогда Шэню, что тот будет ждать, что Ло Бинхэ прорвется в его сон! А ни фига. Только невнятные кошмары, в которых черно-белый Шэнь Цинцю с перекошенным лицом выкидывал его обратно в черное марево, только и готовое что раскрыть метафизическую пасть на одного бедного несчастного учителя! А теперь этот учитель вынужден маяться головными болями, недосыпом, отсутствием личной жизни и невнятными голосами в голове, потому что Система, мать твою, сложно говорить четко и по существу? — Что-то произошло, — выдавил Шэнь Цинцю вслух и поразился тому, насколько слабо прозвучал его голос. — Что именно? — голос Юэ Цинъюаня был, как всегда, глубок и спокоен. Рядом с ним Шэнь Цинцю успокаивался сам. Юэ Цинъюань все еще держал его руку в своих, и Шэнь Цинцю не стал высвобождать ее, а подался вперед, утыкаясь лбом в плечо. Юэ коротко вздохнул и, помедлив, накрыл его плечи свободной ладонью. — Я не знаю, — глухо пробормотал Шэнь Цинцю. — Но какая-то дрянь определенно вот-вот случится, шисюн. Просто будем готовы… Плечи Юэ Цинъюаня напряглись — так, словно он готовился что-то ответить, но от возможного разговора их отвлек истошный крик Нин Инъин: — Учитель! Учитель! На помощь, учитель! — Учитель Шэнь все еще нездоров, — с вежливой твердостью ответил Юэ Цинъюань, поднимаясь навстречу Нин Инъин. — Что случилось? Шэнь Цинцю поднялся следом за главой Юэ, вцепившись в веер как утопающий в хлипкое бревнышко. Система молчала, а плохие предчувствия вили в груди гнездо. Нин Инъин подняла заплаканное лицо и протянула сложенные горстью ладони. — Что это? — Шэнь Цинцю вопросительно уставился на горсть… песка? Пепла от благовоний? Что это вообще за хрень? — Учитель, это Сю Сюнтай… — прошептала Нин Инъин и снова зашлась в рыданиях. Шэнь Цинцю почувствовал, что ему снова становится дурно. Сю Сюнтай был одним из учеников, лишь недавно поступивших в обучение на Тихий Пик. Но он был недурен собой, светел сердцем и отлично осваивался с шестью искусствами… Почему пепел? Доходило медленно. Глава Юэ справился быстрее. Подобрав нужные слова, допросил Нин Инъин как полагалось, и ученица смогла рассказать, как было дело. Из бурного потока ее слов Шэнь Цинцю понял только, что, во-первых, никакие демоны ни на кого не нападали. Во-вторых, это произошло на склоне недалеко от его любимой бамбуковой рощи. В-третьих — и самых важных! — ничего вообще не произошло. Просто Сю Сюнтай стоял вместе с Нин Инъин и другими учениками, смеялся и что-то рассказывал, а потом на солнце набежала тень и он рассыпался в прах. На солнце набежала тень. Шэнь Цинцю зажал ладонью рот и бросился в дом. Его неудержимо рвало. И, конечно, именно в тот момент, когда его выворачивало над деревянной бадьей, Система соизволила появиться с уведомлениями: [Обнаружен вирус. Работа циклических систем мироздания нарушена. Выявлен сбой в корневом каталоге. Перезагрузить?] «Что, нахрен, перезагрузить?!» [Перезагрузить. Последует возвращение к предыдущей точке сохранения.] «Это к какой?! — молча взвыл Шэнь Цинцю. — Где я корешок?! Или…» Или. Перед внутренним взором встало черно-белое, точно бумажное, искаженное яростью и каким-то несчитываемым чувством лицо оригинального мастера Шэня. Шэнь Цинцю растерянно огляделся по сторонам. Посмотрел на свою хижину. Свою постель. Свой меч Сюя. На верхнее платье своего ученика Ло Бинхэ, забытое на незастеленном ложе. «Нет…» [Перезагрузить через...] «НЕТ! Стой! Не смей! Да чтоб тебя! Стой!...» [8… 7… 6...] «Где же у тебя кнопка “Отмена”?!» ______ — Смерть Сю Сюнтая — это очень странное происшествие, — заявил Лю Цингэ, и Шэнь Цинцю ответил ему скептическим взглядом поверх веера. Давай, брат Лю, открывай нам Америку вместе с границами Японии, и что-нибудь еще открывай, чего мы раньше не знали. — Конечно, странное, — протянул он в ответ. — Но Нин Инъин, будучи свидетельницей, заявила, что была какая-то тень. Откуда могут появляться тени, которых ничего не отбрасывает? — Это не демоны! — решительно сказал Ло Бинхэ. — Никто из Царства Демонов не осмелился бы напасть на учителя! — Справедливости ради, напали они не на этого учителя, — вздохнул Шэнь Цинцю. — Но на его ученика. — Не демоны! — разгорячился Бинхэ. — Я бы знал! — Шиди Шэнь, — уронил глава Юэ. — Мы с братом Лю осмотрим Тихий Пик. Демоны это или что-то иное, оно не могло не оставить следов. Прошу тебя, отдыхай. Ты слишком сильно был взволнован печальными известиями, а твоя ци и без того слаба сейчас. Ло Бинхэ, оставайся вместе с учителем Шэнем. Проследи, чтобы он поужинал и лег спать, но если ему будут вновь сниться те сны — разбуди сразу. Ло Бинхэ вскочил и с поклоном заверил, что учитель будет под самым надежным присмотром. Шэнь Цинцю страдальчески вздохнул и откинулся на подушки. Юэ Цинъюань поднялся с кровати, на короткий миг прощально сжав его руку, и вместе с Лю Цингэ покинул хижину. Шэнь Цинцю прикрыл глаза и попробовал задремать. ______ На этот раз в черно-белой бамбуковой роще не было грозы. Тропинок, правда, тоже не было. Был берег пруда, можно пройти по кромке воды. Подол постоянно цеплялся за какие-то травинки или что там торчало — странно, тут же все нарисовано, как оно может быть таким… осязаемым? «Система, где я?» Вместо привычного ответа — бла-бла-бла что-нибудь про локацию — рядом полыхнуло белым, словно рванула шаровая молния. Маленькая такая. Он шарахнулся, поскользнулся и упал в нарисованную воду, да так там и остался, тупо глядя, как его зеленые и белые одежды, а заодно и веер, пропитывает черная жидкость. Будто упал в тушь и в ней теперь растворяется… а-а-а, нет, не надо! Как он выскочил на берег, он сам толком не понял, и почему выскочил сразу на тропу, не было там никакой тропы — не понял тоже, но сидеть в воде или там туши было как-то очень уж страшно. Главное, не вспоминать, что тут еще и не дышишь. Конечно, едва Шэнь Цинцю подумал об этом, тут же начал задыхаться. Сколько времени надо, чтобы задохнуться насмерть? Две минуты, что ли? Паника заставляла дергаться всем телом, чтобы загнять в легкие воздух там, где никакого воздуха нет и вообще все какое-то ненастоящее. Сейчас он еще и выпадет отсюда туда, где совсем чернота, и хорошо, если Ло Бинхэ успеет его разбудить. «Не дергайся». И после этих слов его горло сжала чья-то рука. Слов, конечно, никаких не прозвучало. Ощущение было — как будто кто-то написал их сразу у него в голове. Изящным почерком. Которым он и сам писал, там, наяву. Почему-то после этого всего действительно получилось перестать дергаться — словно опора появилась. «Вот, так и стой. Я быстро». На краю рощи, там, где не было ничего, только белизна неокрашенного слоя, как в фотошопе, начала появляться дверь. То есть ворота. То есть изображение входных ворот, через которые приходили на Тихий Пик посетители. «Теперь иди к себе. И что ты все время сюда приходишь, живым здесь не место». Каким-то чудом написанные слова обладали интонацией. Едкой и язвительной. Рука на горле разжалась, и Шэнь Цинцю получил увесистый шлепок по заднице, придавший ему движение в направлении ворот. Он возмущенно развернулся, снова забыв, что ему надо бы тут задыхаться. И встретился взглядом с самим собой, только рисованным и — как все остальное здесь — черно-белым. Только ни в каком отражении он такого взгляда не видел никогда. Не спокойный даже — остановившийся. «Иди, живи. Заместитель, надо же. Скажи… нет. Не стоит». Черно-белый поднял свой веер, прикрывая губы, словно удерживая просьбу, которую не надо высказывать, и Шэнь Цинцю осознал, что тем же жестом поднял свой веер, как щит. Потом черно-белый взмахнул веером, поднимая ветер — боевой прием, здесь? — и этим ветром Шэнь Цинцю вынесло за ворота прежде, чем он еще раз вспомнил, что собирался задохнуться. _____ Теперь он почти все время проводил у зеркала. Время? Какое время? Здесь нет времени. Но вместо того, чтобы заполнять книги содержимым, или закончить рисунок пруда, или добавить к роще несколько крупных бамбуковых стволов, он смотрел и смотрел, и видел в раме зеркала чужую жизнь. Нет — просто жизнь. Больше его удивляло то, что это было не больно. Это было никак. Всю жизнь он чего-то боялся. Страх снова страдать от боли; от слабости и бессилия, от унижения, от голода, в конце концов — все это вело к боли. Страх признать слабость, сделаться уязвимым. Страх — раскрыть себя самого любому другому человеку. Из страха рождались злость и гнев, желание отомстить неизвестно кому и всем сразу. Смерть — ну, или то, что он принимал за смерть — дала ему новый, странный покой, которого он не мог достичь раньше ни медитациями, ни упражнениями, ни попытками уединения на своем пике. Все просто — что бы с ним ни было, оно закончилось. Можно было бояться чего-то в этом новом, странном существововании, но, что бы ни мучило его в прошлом, теперь осталось только в его воспоминаниях. Воспоминания можно было просматривать, разворачивая, как свитки книг, а можно было больше не трогать. Когда-нибудь, иногда думал он отстраненно, я действительно превращу их в свитки и положу на полки в доме. А пока вместо этого он продолжал смотреть в зеркало. В зеркале Юэ Цинъюань смотрел, щурясь, на солнце, и потом смахивал слезы из уголков глаз. В зеркале Юэ Цинъюань ложился спать так поздно, как только мог, выматывая себя каждый день, чтобы заснуть сразу же, едва закроет глаза. Еще в зеркале можно было наблюдать за двойником. Случилось нечто, чего он боялся столько, сколько пробыл хозяином Пика — что кто-то другой займет его место, столкнув в небытие его самого. Это должно было вызывать злобу, гнев и ненависть. Наверное. Когда-то это так бы и было. Сейчас, в тишине своего нового дома, новой, им самим созданной бамбуковой рощи, в безопасности, он мог просто наблюдать, ничего не ощущая. Вот все и произошло, но больше оно его не пугало. У него есть его тишина, у двойника есть все остальное. Тот даже в доме не поменял почти ничего. Если не считать совсем неожиданного добавления — его двойник делил постель с другим мужчиной, да еще с каким… Самый раздражающий и ненавидимый из учеников вырос, стал… кем-то стал. Теперь он силен, вероятно. Красив — возможно. Носитель демонского наследия — надо же, какое-то из ругательств оказалось правдой. Жадный, ревнивый, назойливый — все верно. Теперь это не дело Шэнь Цзю. И все же раз или два он коснулся кисточкой и лица двойника. Не отказал себе в удовольствии безнаказанно посмеяться — потому что над жадностью ученика-любовника стоило смеяться. Потому что именно тогда он выяснил, что не лишен здесь речи, пусть даже письменной. Пусть даже первые, неосознанные движения кистью передали в мир живых вовсе не то, что он когда-нибудь сказал бы, будь он жив. Зато оказалось — слова, которые он пишет на теле того, кто заменил его в мире живых, другие живые могут прочесть.