Кисточка мастера Шэня

Слова были тихие-тихие, предназначенные только для них двоих, как будто тут есть кто-то еще. Все равно они оглушили, как гром, Шэнь Цзю дернулся, зажимая руками уши. До сих пор здесь не было звуков. Теперь — появились. Слегка скрипнула дверь, зашелестела ткань полога, зашуршали снаружи листья на ветру, плеснула в пруду вода. Птица чирикнула, неуверенно, несмело, и замолкла, зато зацвиркала другая. Все вокруг постепенно обретало голос. Только Юэ Ци перед ним стоял совершенно неподвижно, будто ждал — вот сейчас что-то стронется с места и распорядится его судьбой, которую он так щедро… что? Вложил в его, Шэнь Цзю, руки? Он расхохотался, зло, беззвучно и безмолвно, по привычке (или же просто не мог заставить себя здесь зазвучать) повторяя про себя каждую из сказанных фраз. И вот это все для него одного, для младшего брата Цзю! Вот именно сюда! Именно теперь! Особенно навсегда! Сказано же ему было, живи… Ну уж нет. Шэнь Цзю увернулся от руки Ци-гэ, пнул его в лодыжку, подхватил за плечо и потащил наружу. Свет переменился, стал тусклее, как от непогоды, только вот это не была непогода — само небо поменяло цвет, стало темнее и словно грязнее. Изменилась роща — из свежей зелени листья стали болезненно-желтыми, стебли словно подернулись гнилью, пруд затянуло коричневой ряской. Так. Значит, так. Значит, тем более надо спешить. Он не закрывал глаза, но все равно уловил краем глаза цепочку знаков, черных и красных. «Сам знаю, что опасно, — отмахнулся он, — а вот не надо было устраивать испытаний. Ничего, в тот раз прошел, пройду и в этот». Невидимый собеседник — на самом деле хозяин (а может быть, и хозяйка, что-то такое, женственное, прослеживалось иногда в выборе слов) этого места, изнанки темноты — был ему обязан за заполнение этой самой изнанки, за придание облика всему, лишенному обличья, и отношения они уже выяснили. Но это не значило, что будет просто. Главная сложность, как всегда, не в том, чтобы увести Юэ Ци обратно в жизнь. В том, чтобы он там и остался. Герой, который рвется на подвиги и раздает обещания, но вот не думает о том, кто за все это будет платить. Потому что дороже всего платят спутники героя. Но это ничего, сказал он сам себе. Я заплачу. Он остановился и придержал Юэ Ци, чтобы тот его нечаянно не обогнал, не ускользнул по неверной, меняющейся тропинке. Подхватил подол его неподпоясанной ночной одежды и оторвал длинный лоскут. Повязку надо делать из чего-то, что есть на самом Юэ Ци, тогда она будет для него настоящей. А нарисованная может и истаять нечаянно в пути. «Нужно завязать тебе глаза, шисюн», — сказал он, как привык, не создавая звука. И быстро намотал лоскут ему поверх глаз, чтобы нельзя было видеть ничего вокруг. «Ты пришел ко мне, так иди со мной. Я тебя поведу. Не снимай повязку. Что бы ни случилось, не снимай. Если я отпущу твою руку — просто стой на месте, пока опять тебя не поведу. Не говори. Если понял — кивни». Получив в ответ кивок, взял Юэ Ци за руку и сделал шаг. ______ Звуки были еле слышны, как будто повязка мешала использовать не только зрение, но и слух. Кто-то кричал вдалеке; может, это голос сяо Цзю? Но он же рядом и держит за руку, и молчит, и ведет. Ведет по земле, потом по хорошо натертым деревянным полам, по каменной кладке — дальше и дальше, не быстро, ровным шагом. Потом они вошли в пламя. Он чувствовал, что вокруг них все горит, но жар был как будто ненастоящий — существовал, но не причинял вреда. Совсем близко раздался крик, почти визг — громкий, настоящий; кричала женщина. Рука сяо Цзю дрогнула, но не разжалась, шаг не изменился, и Юэ Цинъюаню оставалось просто идти за ним. Так они вышли из огня, а куда перешли, трудно было сказать. Шумы смешивались, искажались, преобразовывались, прилипая к коже, как мокрые нити, соскальзывали и терялись. Снова под ногами была земля, потом камни и снова земля. Иногда из шумов выделялись голоса — знакомые, но что они говорят, не разобрать, шиди же вел его, не останавливаясь, не давая времени задуматься. Юэ Цинъюань попытался задержаться лишь раз — когда узнал собственный голос, но тут же хватка на его руке стала жесткой, до боли, и сяо Цзю ускорил шаг, оставляя позади… что-то. И так, двигаясь быстрее, они оказались там, где сяо Цзю оказываться, наверное, не хотел. Он резко остановился, толкнул Юэ Ци в сторону — там оказалась каменная стена; прижал к каменной стене и прижался сам, закрывая его от чего-то своим телом. Пещера, они в пещере, и звуки вокруг стали неожиданно резкими, болезненными — словно кто-то кричал так, что сорвал голос и теперь просто хрипел, двигаясь мимо них. Пока он не прошел и звук не затих в отдалении, Шэнь Цзю не двигался с места и не позволял Юэ Ци шевелиться. Камень под ногами сменялся то землей, то брусчатым покрытием торговой улицы, снова становился камнем… Время от времени они замирали, словно что-то пережидая — звуки драки, крик боли, враждебный шум толпы доносились до них как будто издалека. Иногда Шэнь Цзю ускорялся и тащил Юэ Ци за собой, сжимая его руку так, что наверняка потом проступят синяки. В каком-то месте, где шум воды окружал их со всех сторон, они простояли довольно долго, будто Шэнь Цзю никак не мог решиться сделать следующий шаг. Лишь когда к шуму воды добавились еле слышные голоса — узнаваемые, их собственные голоса — Шэнь Цзю сдвинулся с места, как будто не хотел дать Юэ Ци прислушаться. Теперь они шли быстро, а через некоторое время и вовсе перешли на бег, пока не остановились так же резко, как тогда, в пещере. Шэнь Цзю снова сжимал его руку до боли, они стояли и стояли на месте, никуда не двигаясь, вокруг них менялись лишь звуки. Кто-то кричал от боли, иногда что-то говорил, и потом снова кричал и кричал... пока крики не сменялись периодами тяжелого, больного дыхания. Юэ Цинъюань с каждой минутой ожидания слышал все более отчетливо и чувствовал, как холодеет у него внутри — этот голос он не мог ни с чем перепутать. Как будто они оба стояли посреди камеры пыток, и там мучили того самого человека, к которому он пришел в это пространство, чтобы остаться навсегда. Если бы Шэнь Цзю не держал его все время за руку, Юэ Цинъюань сорвал бы повязку, чтобы вмешаться и прекратить все это. Но приходилось стоять и ждать. И терпеть. _____ Стоять. Ждать. Терпеть. Горячие пальцы Шэнь Цзю цепко держали за руку — настоящий, живой, он был рядом, тяжело, хрипло дышал, со злостью втягивая воздух через стиснутые зубы. Вел вперед, за собой, через рассыпающиеся по сторонам сцены, полные боли и ужаса. Юэ Цинъюань старался послушно следовать за ним, не обращать внимания на то, что творилось вокруг, — но решимость и дух слабели с каждой минутой. В каждом крике, возгласе, резком слове он слышал Шэнь Цзю. Юэ Цинъюань однажды ушел — и не вернулся вовремя, не вернулся, хотя обещал. Тому было множество причин, и все они, по сути, не зависели от него — но виноват он был в каждой из них. Виноват. Виновен. В том, что поторопился. В том, что промедлил. В том, что с жадной поспешностью искал силы большей, чем мог сдержать. В том, что искажение ци и непокорный меч привели его к заточению и потере драгоценных часов, дней, лет… И Шэнь Цзю никогда его не простит. Это его вина, что Шэнь Цзю прошел через огонь, и несправедливость, и боль, и стыд — и демоны знают, через что еще прошел он в одиночестве, потому что Юэ Ци за ним не вернулся. А пришел — слишком поздно. Опоздал навсегда. И сейчас, когда невероятным чудом выпал шанс все исправить, Шэнь Цзю не позволяет — ведет вперед, подталкивает, торопится… Юэ Цинъюань следовал за ним, и липкий холодный страх подкатывал к горлу, и больше всего ему хотелось остановиться, здесь, сейчас, остаться, прекратить… Отменить своим существованием треск огня, горький запах дыма, плеск воды, каркающий злобный смех, звон осколков, крик… Крик. Сяо Цзю!.. Пальцы Шэнь Цзю разжались. Юэ Цинъюань ощутил холодную пустоту там, где рука удерживала до того его руку. Одновременно с этим холод заполнил его изнутри, сжимая горло, не позволяя выдавить хотя бы звук. Спазм мешал позвать, окликнуть по имени, нарушить страшную тишину, за которой последовал еще один крик — оглушительный, оглушающий, полный боли… Голос Шэнь Цзю Юэ Ци узнал бы везде. Не думая ни о чем больше, забыв об осторожности и предупреждениях, Юэ Цинъюань рванулся на крик, на ходу срывая с лица повязку — и встретился глазами с Шэнь Цзю. Посреди бескрайнего черного пространства, среди едва различимого плеска воды, Шэнь Цзю смотрел куда-то мимо него — закованный в цепи, истекающий кровью, страдающий. Кровь была везде — заливала подол когда-то зеленого платья, текла из уголков глаз и губ, стесанная кандалами кожа саднила даже на взгляд. — Сяо Цзю! — Юэ Цинъюань рванулся вперед и ощутил, как наступил на что-то острое. Под босыми ногами он увидел обломки меча и узнал в нем Сюаньсу. Медленно отступив, он глубоко вздохнул и выдохнул, прогоняя ужас, грозивший затуманить разум, и огляделся. В паре шагов от него — совсем близко, так, что можно было коснуться рукой — стоял другой Шэнь Цзю. Настоящий, не раненый, не окровавленный, живой, он смотрел перед собой — на себя, себе прямо в глаза — и хрипло, тяжело дышал. «Ци-гэ…» — услышал Юэ Ци прежде, чем сделал хоть шаг. Пропоротая обломком меча нога кровоточила, рана начинала саднить, но это было ничто, ничто по сравнению с мучительным страданием закованного в цепи Шэнь Цзю и выражением лица Шэнь Цзю, стоящего рядом. Видение мук и кровавых слез начало дрожать и таять, затягиваясь кровавым туманом, но обломки Сюаньсу все так же сверкали при свете луны, которой не было на небосводе. Шэнь Цзю перевел на него немигающий взгляд. «Я же говорил тебе». — Сяо Цзю… «Я же тебе говорил…» Шэнь Цзю в два шага оказался рядом с ним. Его трясло — от злости, от гнева, от страха? — Юэ Ци не знал. Он вообще не знал Шэнь Цзю больше, не мог предсказать его слов или действий, не мог угадать, что вызовет гнев или злость. И права на это у него больше не было, он сам упустил свою возможность вместе вырасти, вместе пойти по пути совершенствования духа — и здесь он кругом виновен. Шэнь Цзю положил руку на его грудь и с силой оттолкнул. ______ «Это все не то, чем кажется». Он толкнул Юэ Ци ещё раз, еле сдерживаюсь, чтобы не схватить за плечи и не начать трясти, пока не вытрясет из него все то, что он мог увидеть. «Говорил же тебе, не смотри». Вокруг смешались цвета и тени, смешались и восстановились, как внутри детской игрушки складываются заново в узор цветные стеклышки, если их встряхнуть. Стеклышки те же, узор новый. В этом новом узоре не было цепей, ещё нет. То, что оставалось от его тела, валялось на полу, еле живое, и он помнил — внутри себя — как полз только что по полу, как тянулся к обломку меча… в тот момент у него ещё была одна рука. Он стоял над самим собой и над обломками Сюаньсу. У него, конечно же, при себе и руки, и ноги, оба глаза, и даже язык. Этого с ним при жизни не происходило. Это с ним происходило только в смерти, пусть бы оно тут и осталось. Вместе с ним. «Не хотел я, чтобы ты это видел». Потому что тебе ещё жить и жить. Юэ Ци смотрел на него в немом ужасе — на него, на тело у его ног, на остатки меча. — Зря ты снял повязку, Ци-гэ, — двигать губами и вытаскивать звуки во внешний мир было с отвычки очень тяжело. — Это только мое. Это мое зло, мне его и нести. Мне одному, слышишь? Хотелось кричать, и он старался, ох как он старался добавить голоса в то, что у него сейчас было вместо речи. — С самого начала так и надо было, ни на кого не полагаясь. Я могу это вынести, вытерпеть, что угодно. Могу вынести и гораздо больше этого. Одного мне не перенести, Ци-гэ… Он наконец схватил его за плечи, разворачивая, чтобы тот не смотрел на обрывок человека на полу и, главное, на мертвый меч. «Одного мне не перенести — что я тебя утяну за собой», — подумал он, не в силах больше говорить. По краю зрения опять скользнули знаки — все красные, словно кровь течет прямо по глазному яблоку. Да знаю, знаю, отмахнулся он в мыслях, надо скорее, ещё бы. Если мы нужны тебе, выводи нас, что ли, потому что дальше ему будет только хуже. Это только я могу держаться без надежды, а он — нет. Это только я могу ходить по этой памяти, бывшей и не бывшей, а его это убьет. — Закрой глаза, — велел он Юэ Ци и для верности сам закрыл ему глаза ладонью, — не то останешься без зрения. Чтобы выйти, все равно надо было пройти все, только теперь придётся делать это очень быстро, одним рывком. Вот таким вот… Он рванулся, увлекая за собой Юэ Ци, двигаясь не столько в пространстве, сколько во времени, и там, где он оказался в итоге, не было ничего, ничего больше не оставалось от его воспоминаний, бывших и не бывших. Там, где они оба оказались в итоге, были только врата, ведущие на Цинцзин. Те, что он сделал сам. Через них они оба и пролетели, вываливаясь наружу из знакомого тёмного небытия под знакомый свод небес, на знакомую пыльную землю перед воротами. Выпали некрасивым клубком, путаясь в одеждах, руках и ногах друг друга. Оба упали на бок, ударились при падении, перекатились. Теперь уже Юэ Ци цеплялся за него — боялся, должно быть, что Шэнь Цзю сбежит обратно. Сбежать — нет, а вот ещё кое-что сделать надо было. Просто на всякий случай. Он убедился, что тревожные сообщения закончились, только пара строчек мерцала серебром справа перед глазами: вежливое предложение совершить необходимое действие ради блага… Ну хорошо. Он отвязал от пояса кисть — свое орудие там, на изнанке темноты — и метнул в ворота, прямо в то тёмное пятно, из которого только что выпали они с Юэ Ци. Пятно приняло кисть, как вода принимает воду — беззвучно, бесследно. А потом всосалось само в себя, не оставив ни тени, ни пятна. Их ждали, их встречали. Двойник поспешил к нему, а следом все остальные — Му Цинфан, Лю Цингэ, и даже этот… с демонской меткой во лбу. Очень не хватало веера, скрыть лицо: свой он потерял, кажется, когда вёл Юэ Ци через водную тюрьму. Или позже. Двойник сунул ему в руку свой веер, как раз вовремя. Шэнь Цзю раскрыл веер, спрятать страх и стыд. Придётся жить, надо же. Прямо здесь. Он улыбнулся за веером так, что полудемон дернулся невольно; и еле заметно подмигнул двойнику. ______ Юэ Цинъюань открыл глаза. В комнате было сумрачно и тихо. Это определенно была комната, и он лежал под одеялом на настоящей кровати — той самой, с которой вставал несколько часов назад, после битвы с драконом, для того, чтобы… — Сяо Цзю! Юэ Цинъюань резко сел на постели. Шэнь Цзю. Он собирался отправиться за Шэнь Цзю, нет, он отправился за Шэнь Цзю, а потом… Воспоминания нахлынули оглушающей волной — точно прорвало дамбу. Треск огня, звук падающего дерева, запах костров и горелой плоти, медленная капель в застывшей воде, кровь, обломки меча, застывший взгляд, крик… — Сяо Цзю! Чьи-то руки легли ему на плечи. — Глава Юэ? — негромко спросил знакомый голос. — Вам нехорошо, глава Юэ? Юэ Цинъюань растерянно мазнул взглядом по лицу, зацепившись за демоническую метку. — Ло Бинхэ… — хрипло пробормотал он. — Не стоит беспокойств, я… — Ваши меридианы в порядке, глава Юэ. Силы почти восстановились, просто нужен отдых. Это слова учителя Му и учителя Лю. Просто лежите спокойно. — Замечательно, — вздохнул он, спуская ноги с постели. — Скажи мне, Ло Бинхэ, а где?.. Сердце на миг пропустило удар. Ло Бинхэ изменился в лице — неуловимо, в сумерках сложно было разглядеть его выражение, — но, помедлив, ответил: — Учитель Шэнь во дворе, глава Юэ, — и, словно споткнувшись о слова в горле, добавил: — Оба учителя. Ло Бинхэ порывался сопроводить Юэ Цинъюаня, но тот вежливо отказался от его помощи. Он понимал, что Ло Бинхэ оставлен присматривать за ним не просто так — наверняка Шэнь Цзю и Шэнь Цинцю было о чем поговорить. Наедине. Выходило, что они уже были знакомы — если считать кошмары за знакомство. Однако дольше оставаться в неведении и тишине — Тихий Пик мог в самом деле быть до жути тихим — Юэ Цинъюань не мог, а потому, набросив поверх ночных одежд верхнее черно-красное ханьфу, открыл дверь. Прохладный вечер окутал Тихий Пик сизым туманом. Низко висела полная, похожая на блюдце, луна: приглядевшись, можно было разглядеть все ямки и лунки, складывающиеся в мудрую, загадочную улыбку. Посреди сада, устроившись возле чайного столика, сидели двое. Оба — в зеленых одеждах, с подобранными рукавами, волосы собраны в одинаковые узлы на затылке и распущены по плечам, два веера складываются и раскладываются в руках почти синхронно и прикрывают улыбающиеся губы. Юэ Цинъюань некоторое время стоял молча, наблюдая за ними. Увидев их рядом хоть раз, перепутать было уже невозможно. Шэнь Цзю резкий, порывистый, с жестким ртом и морщинками в уголках глаз — не смешливыми, как иногда бывает у людей, а возникшими от гнева и досады. У Шэнь Цинцю смешинка в уголках рта, плавные движения уверенного в себе человека и брови, готовые в следующий миг вопросительно изогнуться. Похожие, как близнецы — и совершенно разные. Юэ смотрел и думал, что ему уже не интересно, кто такой Шэнь Цинцю и откуда взялся, — теперь, когда Шэнь Цзю сидит напротив него, невозмутимо разливает чай по нефритовым тонкостенным чашечкам, прикрывает улыбку расписным шелковым веером… Живой. Настоящий живой сяо Цзю. У него получилось. Удалось сходить буквально на тот свет, готовясь погибнуть вместе, — а выходит, что получится жить. Если не вместе, то хотя бы рядом. Сопровождать на пути совершенствования — или ждать на обочине пути, чтобы в нужный момент прийти на помощь. Не допустить крови, огня и сломанных мечей, прошлого или будущего, что нарисовало то жуткое место. — Ци-гэ, — протянул Шэнь Цзю, скрывая лицо за веером. — Что стоишь так далеко? У нас найдется еще чашка, брат Шэнь? — Найдется еще две чашки, — раскрыв веер совершенно неотличимым движением, ответил Шэнь Цинцю. Шэнь Цзю невозмутимо достал из лакового сундучка еще две пиалы с резными карпами. Шэнь Цинцю повернулся к дому и окликнул, повысив голос: — Ло Бинхэ, ведь ты присоединишься к нам? Юэ Цинъюань опустился на подушки рядом с Шэнь Цзю и принял чашку из его рук. На мгновение пальцы соприкоснулись, и показалось, что его коротко ударило молнией — горячие, живые руки Шэнь Цзю, сам Шэнь Цзю рядом с ним, смотрит пронзительно взглядом, в котором ничего невозможно прочитать, — всего этого вдруг оказалось для него слишком много. Ло Бинхэ опустился напротив, безошибочно определив нужного учителя. Впрочем, Юэ Цинъюань не сомневался, что Ло Бинхэ не сможет обмануться внешним видом. С Шэнь Цинцю его связывали узы намного более глубокие, чем бывают у ученика с учителем или между любовниками, а потому — Юэ Цинъюань был уверен — для Ло Бинхэ выбора даже не стоит. Как и для него. На опушке рощи раздались шаги. К бамбуковой хижине стремительно приближался еще один человек — Лю Цингэ, с двумя пузатыми кувшинами вина. Приземлившись между двумя Шэнями, он откупорил один кувшин и плеснул в пятую чашку, быстро подставленную Шэнь Цинцю. — Я решил, что чая будет мало, — буркнул Лю Цингэ, наполнив все пять пиал. — Итак. Что теперь будет с Тихим Пиком? Что вы решили? — А почему мы должны были что-то решать? — с обманчивой кротостью спросил Шэнь Цинцю, пряча улыбку за веером. — Почему что-то должно случиться с Тихим Пиком? — с такой же улыбкой подхватил Шэнь Цзю. — Две головы лучше одной, — твердо закончили они в два голоса, синхронно сложив веера о раскрытую ладонь. Лю Цингэ растерянно моргнул. — Выходит, у Тихого Пика теперь два наставника? — уточнил он. — А так можно было? — Все можно, — хмыкнул Шэнь Цзю, отпивая вино. — Было бы желание. — А если кто захочет оспорить происходящее… — по-кошачьи мурлыкнул Шэнь Цинцю и потянулся всем телом. — Вот ты, брат Лю, хочешь что-то оспорить? Лю Цингэ скептически поднял бровь. — Нет, — решительно ответил он. — Я хочу выпить. _____ Ло Бинхэ прикорнул головой на коленях учителя, глядя в небо над головой. На синей глади одна за другой распускались сияющие цветы звезд. Туман уходил. Лю Цингэ исправно наполнял чашки и сетовал, что прихватил мало вина. — В хижине есть вино. Сходи и принеси, брат Лю, — посоветовал Шэнь Цинцю. Юэ Цинъюань проводил взглядом удаляющуюся спину. — Значит… Так будет дальше? — уточнил он. Шэнь Цзю криво усмехнулся: — А тебе не по нраву, Ци-гэ? Хотелось умереть героем, а приходится возвращаться к скучной рутине? Юэ Цинъюань повернулся, думая ему ответить, но Шэнь Цзю перехватил его руку и провел пальцем по ладони. — Что молчишь, Ци-гэ? Нечего сказать? Нечего. Нечего сказать, все сказано уже, да и надо ли говорить… Юэ Цинъюань высвободил руку и провел кончиками пальцев по щеке Шэнь Цзю, долго глядя в глаза и, резко вдохнув, как перед прыжком в пропасть, накрыл его губы своими.